ГЛАВА 10 Путешествие в старый Катай 3 страница

Двадцать лет физических страданий истощили его и оставили на нём глубокие следы; жизнь, отданная медитации на тему вселенской любви, придала его внешности черты, которые ни с кем нельзя было спу­тать. Кожа его была почти тёмной, линия рта — твёр­дой, хотя рот его ввалился, как у старика, а глаза мягко светились цветом тёмного янтаря. С первого взгляда я понял, что он никогда не прикладывал специальных усилий, чтобы казаться мистиком. Он действительно ничего о себе не мнил. Я полагаю, что за его плечами лежал опыт, по важности превышающий опыт любого другого англичанина, но сам он рассматривал пере­житое им как первые вехи на пути, по которому в конце концов должны пройти все люди. Помимо всего про­чего, в момент нашего знакомства и всегда при после­дующем общении я ощущал некое мягкое, но сильное излучение, постоянный духовный свет, окружавший всё его существо.

Подводя итог, Бакс писал: «Как буддист он представ­лял собой живую и могущественную личность; как обы­кновенный человек, скромно живущий в Лондоне, он пред­ставлял собой физически больное, преждевременно со­старившееся существо». Его квартира, которую посетил Бакс, «была тесной и в плохом состоянии. Его мебель — и его так называемое имущество состояли из двух плетё­ных стульев, таза для мытья, складной кровати, несколь­ких книг и журналов, аккуратно сложенных на полу, и ста­туи Будды из Бирмы, который царил над комнатой, стоя на каминной доске. Моль, как я заметил, жадно поедала тонкое стёганое покрывало моего друга». С его пальто, по наблюдениям Бакса, моль слетала каждый раз, когда он его надевал: как истинный буддист, Беннет никогда не причинял моли никакого вреда и говорил о красоте этого насекомого. Умер Беннет в 1923 году в Лавендер-хилле вКлэпхеме.

Возможно, вдохновлённый льстивой статьёй Фуллера, Кроули был убеждён, что находится в данный момент на вершине своего поэтического дарования. В автобио­графии он заявлял, что как поэт он встал наконец в полный рост. Моя техника стала со­вершенной; она стряхнула со своих сандалий послед­нюю пыль, оставшуюся на них от хождения путями ста­рых мастеров. Я сочинял лирические и драматические произведения, свидетельствующие об изумитель­ном мастерстве в области ритма и рифмы, демонстри­рующие разнообразные изобразительные средства, не имеющие себе равных в истории языка, и столь сильные идеи, что они въедались в душу читателя, как купорос. Я мог бы без труда занять в глазах обществен­ности полагающееся мне достойное место среди моих великих предшественников, если бы не одно роковое обстоятельство. Моя точка зрения настолько ориги­нальна, мои мысли настолько глубоки, а намёки на­столько тонки, что поверхностные читатели, увлечён­ные лёгкой музыкой слов, впадали, так сказать, в со­стояние опьянения и неспособны были воспринять суть. Читатели не осознавали, что мои яркие сравне­ния обладают тонким смыслом, понятным лишь для знающих людей... Те, кто любит мою поэзию, не счи­тая довольствующихся лишь звуком того, что они при­нимают за смысл, утверждают, что никакая другая поэзия им не нужна.

В столь высокой самооценке он дошёл даже до того, что объявил себя выше «Фрэнсиса Томпсона, У.-Б. Йейтса, Редьярда Киплинга, а затем и Джона Мэйсфилда, Руперта Брука и другой мелкой сошки, чьи лучшие достиже­ния ограничены узостью их устремлений».

Из кого состояла читательская аудитория Кроули, остаётся загадкой. Стопы его книг по-прежнему лежали нераспроданными, и он знал, что число его читателей ни­чтожно. Тем не менее он продолжал издаваться не столько для того, чтобы войти в литературный мир — Кроули ощущал себя выше любых объединений и школ, —сколь­ко для того, чтобы сделать себе рекламу и завоевать то признание, которого, по его мнению, заслуживал его талант. «В ответ на широко распространённое отсутствие интереса к моим литературным трудам, — писал он во введении к книге "Серая амбра", вышедшей в 1910 году, — я позволил себе издать небольшой и непредставительный сборник оных... Выбор стихотворений был произведён ко­миссией из семи компетентных персон без согласования друг с другом. В сборник включены лишь те стихотворе­ния, которые получили наибольшее число голосов. Итак, теперь это издание, почти нарочито демократическое, предлагается вниманию британской публики в полном убеждении с моей стороны, что оно получит то количе­ство внимания и одобрения, к которому я уже привык». В этих словах ясно просвечивает разочарование Кроули по поводу того, что он всё ещё непризнан как литератор.

У Кроули была та же проблема, которая всегда терза­ла поэтов. Даже Джон Ките и «мелкая сошка» Руперт Брук мучались ею. Это было тщеславие и, как следствие, не­способность к самокритике. Ещё одним писателем, кото­рый испытывал к Кроули дружеские чувства и поддержи­вал с ним близкие отношения до самой его смерти, был Луис Амфравиль Уилкинсон. Уилкинсон признавался в упомянутом пороке в своей книге «Семеро друзей», вы­шедшей под псевдонимом Льюис Марлоу, и старался как-то умерить писательскую плодовитость Кроули, однако, разумеется, безуспешно. Уилкинсон был один из немно-гих истинно талантливых писателей в кругу знакомых Кроу­ли. У них было много общего. Уилкинсон был сыном свя­щенника и тоже взбунтовался против того воспитания, которое дали ему родители, посвятив себя борьбе про­тив лицемерной позиции общества в отношении нрав­ственности и секса. Будучи студентом колледжа Рэдли, он переписывался с Оскаром Уайльдом, когда тот отбывал срок за «совершение неприличных поступков», а также поступил в Оксфордский университет только для того, чтобы быть исключённым за богохульство.

«Серая амбра» представляла собой том избранных стихотворений. Другие издания этого периода были оригинальными произведениями. Первой в тот «год ли­тературных чудес» стала книга «Облака без воды». Вклю­чая стихотворения, находящиеся по своему содержанию на грани непристойности, она якобы была написана не­ким преподобным К. Вери и «частным образом издана для внутреннего пользования Министерством по делам религии». Эта книга была вдохновлена женщинами, с ко­торыми Кроули был знаком. С одной из них он познако­мился в отеле «Эшдаун-Парк». Это была Вера («по англий­ским меркам одна из самых красивых молодых девушек, когда-либо ступавших по земле»), однако она предпочи­тала называть себя Лолой. Новорождённая дочь Кроули была названа в честь неё. Ещё одной женщиной, оказав­шей влияние на тексты этой книги, стала Кэтлин Брюс, с которой Кроули был знаком в Париже и которой посвя­тил «Родена в стихах». Ученица Родена, она познакомила Кроули с «пыточным наслаждением духовного садомазо­хизма». Впоследствии она и сама стала знаменитым скульп­тором и вышла замуж за капитана Роберта Скотта, поляр­ника, исследователя Антарктики. Завершающая часть кни­ги была вдохновлена Адой Леверсон, близким другом и сторонником Оскара Уайльда, с которой у Кроули был ко­роткий, но бурный и страстный роман. По-настоящему красивая женщина, славившаяся своими белокурыми во­лосами и профилем, напоминавшим профиль Сары Бернар, она разошлась со своим мужем Эрнестом в 1902 году и теперь начинала делать карьеру в качестве популярной писательницы. Их с Кроули сближали свойственные обо­им чувство юмора и цинизм.

В завершение этого достопамятного в литературном отношении года в феврале 1908-го Кроули написал «Ми­ровую трагедию», своё первое автобиографическое про­изведение. Оценённое им самим как «несомненный пре­дел силы моего воображения, моей метрической сво­боды, богатства моих выразительных средств и моего умения соединять самые несовместимые идеи в стрем­лении к совершенству», оно было написано всего за пять дней в Истбурне, куда Кроули приехал, чтобы навестить свою мать.

Существует много разных предположений по поводу отношений взрослого Кроули с матерью. И письменно, и в разговорах с друзьями он открыто заявлял о своём непреходящем чувстве ненависти к ней и к её убежде­ниям. Мысли о ней редко покидали его. 21 сентября 1906 года, во время подготовки к Операции Абрамели-на, он набросал в своём дневнике «прекрасную поэтиче­скую идею (лучшую за последние несколько лет). Сын со­вершает самоубийство в присутствии своей матери как самое жестокое наказание, которое он только может для неё придумать». Однако, несмотря на проявившуюся здесь злобу, он поддерживал тесные отношения с мате­рью. И в самом деле, его дневник за 1906 год пестрит записями о пребывании в Истбурне, где его мать жила в одном доме с двумя пожилыми лицемерными «плимут­скими сестрами» и несколькими «чешущимися от блоши­ных укусов кошками», где только «одно блюдо подавалось к завтраку, обеду и ужину; и этим блюдом был холодный варёный Христос». Глядя на двух старых склочниц, Кроули думал о том, что когда-то и они были счастливыми моло­дыми девушками, и решил, что именно на нём лежит от­ветственность «рассказать правду этой лицемерной Анг­лии», чтобы больше никого не постигла подобная судьба. Бродя по гряде известковых холмов, навещая место сво­их первых альпинистских подвигов — скалу Бичи-Хед, ме­дитируя и лёжа в траве с девушкой по имени Мэйбл, кото­рую он, по-видимому, уважал меньше, чем дрессирован­ную блоху, Кроули решил, что пора навести порядок в мире. Так родилась «Мировая трагедия». Он объявил, что это его подарок мальчикам и девочкам Англии, их «хар­тия свободы».

В эти годы Кроули был занят ещё одним литератур­ным трудом. В конце 1906 года он снова заболел. Днев­никовая запись за 1 января 1907 года уныло сообщает: «В Бурнемуте, лечусь от болезни горла». По настоянию своего врача Кроули приехал сюда 11 декабря, чтобы подышать солёным морским воздухом, который считал­ся целебным. Четырьмя днями позже Кроули начал пи­сать произведение, которое получило известность под заголовком «Книга 777», отрываясь от работы только для того, чтобы прогуляться по берегу моря или провести денёк в Лондоне, у кого-нибудь из друзей. Бурнемут ка­зался ему скучным. В дневниковой записи за 29 января чувствуется облегчение: «Уехал из Бурнемута, надеюсь, что навсегда».

Кроули называл «Книгу 777» «полным словарём соче­таний всех магических элементов, представляющим со­бой единственный в своём роде полный справочник в дан­ной области. По отношению к языку оккультизма эта кни­га — то же, что "Уэбстер" или "Мюррей" для английского языка». Заявленная как каббалистический словарь, эта книга главным образом представляла собой сравнитель­ную таблицу религиозных символов и образов. В ней было мало страниц, но она стала первой книгой подобного рода, и в течение последующих лет Кроули совершенство­вал и пополнял её. Говоря по правде, эта книга не была целиком его собственным произведением. Работа над справочником была начата Алланом Беннетом и Мазер-сом. Заметки Беннета содержались в его записных книж­ках, которые он отдал Кроули перед отъездом на Цейлон в 1900 году. Надо отдать должное Кроули: в 1909 году кни­га вышла анонимно, Кроули не объявил себя её автором.

Не удовлетворившись занятиями поэзией, каббали­стическими изысканиями, а также спасением британской молодёжи, Кроули взялся осваивать профессию эссеис­та. Несомненно, у него были для этого все предпосылки.

Он был хорошо образован, невероятно начитан, самоуве­рен, эрудирован (хотя нередко чересчур многословен), остроумен. На редкость педантичный, он, тем не менее, писал, ориентируясь на наиболее образованную публику; и точно так же, как в случае с усложнённым символизмом его поэзии, значительная часть того, что он писал, не до­ходила до сознания большинства его читателей.

Также, как это было с его художественными произве­дениями, Кроули получал мало дохода от своих эссе, если вообще что-нибудь получал. Вплоть до того времени, ко­гда Кроули было уже за тридцать, источником его доходов служило исключительно наследство. За всю свою жизнь Кроули ни разу не состоял на службе. Если бы управление его капиталом велось тщательно, он мог бы с комфортом прожить всю свою жизнь тол ько на доходы, приносимые этим капиталом, и при этом даже потакать некоторым своим слабостям, хотя, возможно, и не столь грандиоз­ным, как попытка покорить Гималаи. Он, несомненно, имел бы возможность следовать своим магическим наклонно­стям. Однако это было не в характере Кроули. Он был че­ловеком, который жил настоящим моментом и притом жил в полную силу. Он был маниакально одержим самой жизнью. Чем бы он ни занимался, пока на этом были сосредоточены его внимание и интерес, он занимался этим с предельной отдачей. Он вёл подробные дневники (как мирские, так и магические, часто делая записи на англий­ском, древнееврейском, стенографическим способом и на арабском). Он писал с жадностью, читал скорее от жажды знаний, чем для развлечения, вёл обширную пе­реписку со всевозможными людьми и даже занимался изобретением игр и головоломок. Например, 7 апреля 1907 года он занёс в свой дневник разработку игры-головоломки под названием «Отряд неуклюжих бунтовщи­ков». В течение следующих недель он придумал «паззл на трубе» и приспособление для игры в гольф в помещении.

Для проведения времени вне дома во время жизни в Лондоне у Кроули имелось несколько излюбленных мест. Некоторыми из них были рестораны или пабы. Другим таким местом была аптека на Стэффорд-стрит, непода­лёку от Пиккадилли, которую содержал человек по имени Э.-П. Уинрэй. Мрачный ланкаширецслысой головой, на­висшими бровями, острым взглядом и циничным сме­хом, он был, по словам Кроули, очень разумным чело­веком, разбирался в мельчайших аспектах человеческих слабостей и знал «все лондонские секреты». Возможно, Уинрэй был таким и в самом деле, поскольку являлся по­ставщиком наркотиков и других снадобий богатым и со­стоятельным людям. Следует отметить, что продажа мно­гих из этих препаратов была легальной. Однако люди с положением в обществе, разумеется, хотели, чтобы их пристрастия хранились в тайне. Почти не вызывает сомне­ний тот факт, что этот человек был поставщиком наркоти­ков и для Кроули, поскольку он доставал (или изготавли­вал) для Кроули такие вещества, как «кифи», древнее еги­петское благовоние, а также ритуальные благовония и масла для Операции Абрамелина. Поскольку Кроули в 1906 году много экспериментировал с гашишем, более чем вероятно, что он пополнял свои запасы при помощи Уинрэя, который был арестован через несколько лет, ко­гда вступил в силу «Закон о вреде наркотиков», за несо­блюдение запрета на торговлю ими.

Именно через этого аптекаря Кроули познакомился с человеком, которого в автобиографии он называет Гра­фом Коука и Крэнкама. Настоящее же его имя было Джордж Монтэгю Беннет, 7-й графТанкервиля, адъютант герцога Мальборо, в бытность последнего вице-королём Ирландии. Первая их встреча произошла 21 февраля 1907 года, когда граф сообщил Кроули, что его мать, леди Оливия, старшая дочь 6-го герцога Манчестерского, на­меревалась (при поддержке ещё одной женщины) убить его с помощью колдовской силы. Кроули было очевидно, что граф страдает паранойей, возможно, по причине сво­его пристрастия к кокаину. Тем не менее Кроули согласил­ся попытаться противодействовать колдовской силе, а за­одно вылечить мучающую графа паранойю. Это делалось не из филантропических побуждений. Кроули получал материальное вознаграждение за свою работу, кроме того, оплачивались все его издержки.

После серьёзного анализа проблемы Кроули объя­вил, что единственным выходом для Танкервиля являет­ся развитие собственных магических сил, с тем чтобы противостоять чарам матери и её сообщницы. В тече­ние нескольких недель они часто встречались или пере­писывались. Кроули посылал Танкервилю книги для изу­чения и регулярно раскладывал карты Таро, каждый раз обнаруживая, что те сулят Танкервилю недоброе. Для того чтобы иметь возможность оставаться наедине, Кро­ули заставил Танкервиля снять яхту, которая во время их занятий стояла на якоре выше по течению от Баклерс, в тихом месте реки Больё, что в Хэмпшире. На борту этой яхты Кроули обучал Танкервиля формировать своё астральное тело. Примерно через неделю Кроули объ­явил, что им необходимо вместе отправиться в маги­ческое путешествие в чужие края. Расходы оплачивал Тан­кервиль.

Таким образом, они отправились в путь и прибыли в Париж 29 июня проездом через Марсель. Первого мая путешественники стали пассажирами лайнера компании Р & Q «Монголия», шедшего в Гибралтар, откуда они на­правились в Танжер и оказались на месте 6 июля. Кроули, справедливо убеждённый втом, что кокаин вызывает при­выкание в большей степени психологического, нежели физиологического, характера, надеялся, что свежий воз­дух путешествий по неизведанным местам излечит Танкер­виля от его вредной привычки. Когда Кроули и Танкервиль прибыли в Танжер, им сообщили, что они не смогут вы­ехать из города, потому что в Марокко имеют место обще­ственные беспорядки. Тогда Кроули оделся в бурнус и от­правился на рынок, «в поисках любых приключений, какие только могут встретиться на пути». Он «потрясающе про­вёл время», в том числе и с молодыми мужчинами, как можно предположить, зная его пристрастие к ним и учи­тывая широкое предложение подобного рода услуг в Тан­жере. Танкервиль не присоединился к нему в этих развле­чениях. Надо сказать, что с графом было нелегко. Он не переставал упрекать Кроули в неуважительном отноше­нии к себе. Со своей стороны Кроули действительно не уважал своего работодателя. Во-первых, тот бил свою жену, что для Кроули, если не считать единственного раза, когда он отшлёпал Роуз, было неприемлемо. Дважды из-за побоев Танкервиля у его жены случались выкидыши. В припадке паранойи граф обвинял свою мать в крово­смесительной связи с 6-м герцогом Манчестерским, а также в прелюбодеянии, лесбийских связях и колдов­стве. По мнению Кроули, разговаривать с раздражитель­ным графом было всё равно, что «сидеть в одной клетке с диким зверем. С него нельзя было спускать глаз. Стоило допустить в его адрес одно неосторожное слово раздра­жения или возмущения, и, я уверен, он впал бы в буйное помешательство».

Общественные беспорядки в Марокко закончились свержением султана. Народ ликовал. За пределами горо­да стало более безопасно, но поскольку Танкервилю всё ещё не удавалось проникнуть в духовную суть вещей, Кроу­ли предпринял несколько «одиноких прогулок в поисках приключений». Во время одной из таких прогулок он на­толкнулся на группу дервишей, исполнявших священный танец. Кроули прошептал мантру, которая сделала его «не­видимым», и вошёл в круг танцующих. В автобиографии он описывает это зрелище:

Среди танцующих были женщины, но они не играли никакой активной роли, а лишь дополняли круг. Сам круг составлял около тридцати футов в диаметре. На краю его на корточках, как обычно, сидели музыканты и, как обычно, играли изо всех сил, в то время как не­сколько мужчин, вооружённые очень маленькими, лёг­кими, искусно сделанными топориками, танцевали и издавали возгласы. Они определённо не являлись обыкновенными орудиями, предназначенными для повседневной жизни, но были сделаны специально для этой церемонии. При помощи этого оружия мужчины ранили себя в голову (изредка — в другие части тела), пока кровь не начинала течь со всех сторон. Разуме­ется, они не ощущали никакой боли, и даже те из них, кто был по-настоящему ослеплён потоками крови, тем не менее могли видеть.

При виде этого зрелища Кроули охватило волнение, но, удержавшись от соблазна дальнейшего участия в це­ремонии, он незаметно удалился.

Танкервиль, чьё отношение к Кроули достаточно ясно выразилось в следующей его жалобе 7 июля: «Я устал от того, что вы меня учите, учите, учите, как будто вы Бог Всемогущий, а я несчастный кусок дерьма на дороге!», вскоре выместил на нём свои параноидальные наклонно­сти: он решил, что Кроули является участником заговора его матери. Кроули, понимая, что здесь едва ли можно что-либо исправить, и больше не надеясь извлечь из об­щения с графом финансовую выгоду, счёл дело закончен­ным. Из Марокко они отправились в Испанию и Гранаду. Альгамбра показалась Кроули знакомой, и он решил, что уже был там в прошлой жизни. Побывав в цыганском та­боре, расположившемся неподалёку от города в пеще­рах, он назначил свидание цыганке, с которой «испытал стихийный и неудержимый всплеск любви, возможный

лишь тогда, когда красота человеческого тела находится в естественной гармонии с красотой природы». Занятия любовью вдохновили его на стихотворение под названи­ем «La Gitana», которое он считал лучшим из своих лири­ческих произведений.

Вернувшись в Британию и сняв с себя бремя в лице графа, Кроули написал несколько магических текстов. Происхождение этих текстов загадочно. Они не были про­диктованы ему подобно «Книге Закона». Неверно и то, что Кроули записал их автоматически, хотя он утверждает, что пребывал в сознании не всё время их написания. Первые две книги назывались «Liber Cordis Cincti Serpente» и «Liber Liberi vel Lapidis Lazuli». Вдобавок к ним он написал не­сколько магических эссе и твёрдо решил сочинить ряд гимнов в честь Блаженной Девы Марии с католических позиций. Наиболее точно это действие можно охаракте­ризовать как поэтический тест: Кроули, как величайший поэт своей эпохи, был способен смотреть на мир глаза­ми других людей, даже если предметом рассмотрения была ненавистная ему религия.

Именно летом 1907 года у Кроули появились первые ученики, желающие обучаться магии. После его опыта с графом Танкервилем Кроули, кажется, осознал, что его магические способности могут быть хорошим товаром. В самом деле так оно и было. Общество испытывало ин­терес к оккультизму. Реакция против викторианской сдер­жанности и зажатости набирала силу. Быстро развивался спиритизм, а медиумы были настолько частым явлением, что их рекламой пестрели окна газетных киосков. Рост уровня образования и ощущение научного прогресса под­хлёстывали новые интересы людей.

Точно известно, что к 1912 году у Кроули был стабиль­ный, если не сказать очень высокий доход, получаемый им от учеников, большинство которых составляли бога­тые люди, которые не только оказывали ему финансовую помощь, но и могли дать ему рекомендацию в светском обществе. Когда его собственное благосостояние умень­шилось, исключив его из числа богатых людей, его репу­тация в некотором смысле заменила деньги, и связи Кроу-ли в определённых кругах сохранились. Художница Нина Хэмнетт в автобиографии «Смеющийся торс» вспомина­ла, как однажды она приходила к Кроули, о котором была предупреждена как о хитром и безнравственном челове­ке, но который на поверку оказался очень умным, хотя она всегда относилась к нему настороженно. Он поручил ей нарисовать несколько панно с видами стихий: одно из них, изображающее огонь, было настолько удачным, что каза­лось, будто оно освещает кабинет Кроули. У Кроули Хэм­нетт встретила глухого, но «богатого владельца кондитер­ской фабрики, который намеревался изучать магию». Кро­ули дал ему наркотик, вызывающий яркие цветовые видения. Ученик вяло сидел у камина. Кроули время от времени давал ему лист бумаги, прося записать то, что он видит. Хэмнетт вспоминает, какая досада охватила Кроули, когда он получил ответ: «Я вижу цветные узоры, похожие на изразцы в Музее Виктории и Альберта».

Осудить Кроули за то, что он набирал учеников, легко. Те, кто считал его шарлатаном, рассматривали это учительство как надувательство доверчивых людей, тогда как те, кто разделял его магические убеждения, критиковали его за торговлю своей магической честью, не говоря уже о магических тайнах. Однако Кроули относился к своей деятельности всерьёз. Он был убеждён, что должен учить, что это один из смыслов его жизни. Подобно своему отцу, с которым он, вполне вероятно, идентифицировал себя в этом отношении, Кроули полагал, что живет на земле для того, чтобы распространять весть о спасении, хотя и не ту, которая исходит от Христа. Произведения для епи­скопов литературы для чтения, выдаваемые им ученикам, были эклектичны и требовали значительных интеллектуальных способностей — Кроули же прочёл каждую из книг, значившихся в этих списках. Помимо преподавания ма­гии, Кроули читал своим ученикам очень детальный и очень продуманный курс гуманитарных наук. И даже если он брал за это деньги, он всё же выполнял приказ Тайных Учителей, распространяя их учение.

Двадцать пятого марта Кроули снял апартаменты на четвёртом этаже дома номер 60 по Джермин-стрит, все­го в нескольких минутах ходьбы от аптеки Уинрэя. Но не соседство торговца наркотиками заставило его пере­ехать. Кроули нуждался в отдельном месте для жизни. Со­стояние Роуз ухудшалось, и в течение лета количество употребляемого ею алкоголя увеличилось настолько, что наконец она стала выпивать в день больше бутылки спирт­ного, как правило, джина или виски. Наконец осенью она согласилась отправиться в клинику в Лестере, чтобы ле­читься от алкоголизма. Казалось, у неё получалось воздерживаться от алкоголя, и после двух недель прогулок по горам и совместного с Кроули скалолазания она вернулась в Лондон здоровой. Однако через десять дней Роуз снова была пьяна. «Я сделал всё, что было в человеческих си­лах, — сказал Кроули, — но ситуация была безнадёжной». это правда, он сделал для Роуз многое, но мог бы сделать ёщё больше, оставшись с ней, вместо того, чтобы ехать куда-то с Танкервилем, однако Танкервиль платил деньги. К концу весны 1908 года Роуз была уже в очень плохом состоянии. Алкоголизм заставлял её идти на хитрости, и однажды Кроули случайно застиг Роуз с бутылкой. Они жили в доме 21 по Уорвик-роуд, когда Кроули однажды вечером последовал за Роуз в гостиную, которая находилась в цокольном этаже дома. Роуз спустилась туда под предлогом, что хочет закрыть двери дома на ночь. Кроу­ли видел, как за считанные секунды она успела подойти к буфету, достать бутылку шотландского виски, сделать большой глоток, выпить довольно значительную часть содержимого и поставить бутылку на место. Её движения были настолько быстрыми, что Кроули назвал их «актом престидижитации».

Кроули обсудил ситуацию с Джеральдом Келли, Оска­ром Экенштайном и семейным доктором. Все трое при­шли к общему выводу. Было бы неплохо, если бы Кроули на время ушёл от Роуз с условием, что вернётся лишь то­гда, когда она перестанет пить. Кроули по-прежнему утверждал, что любит Роуз, и, возможно, был искренен. В своей пусть эгоцентрической манере он действительно любил её. 28 апреля Кроули уехал в Париж, где поселился в «Отель де Блуа» на улице Вавен, 50 в Латинском кварта­ле. Здесь он будет останавливаться в течение ряда следу­ющих лет, приезжая в Париж.

В тот год это был не единственный его отъезд из Лон­дона. Кроули вёл странствующий образ жизни. Обосно­вавшись в Лондоне, он, тем не менее, постоянно переме­щался из одного места в другое, то наведываясь в Болес-кин, то отправляясь в Истбурн, а то уезжая в Париж.

В Париже Кроули начал писать новеллы. В основном это были мрачные рассказы, но причина их мрачности заключалась не в настроении Кроули. Эксцентричные, жут­кие, леденящие кровь истории были в те времена популярным жанром, так что, возможно, Кроули интересова­ло, сможет ли он, при том что поэзия не приносила ему ни гроша, заработать что-нибудь беллетристикой. По­пулярные журналы платили неплохие деньги за такой литературный материал. Судя по всему, Кроули не очень широко распространял свои новые произведения или, если это не так, они были недостаточно хороши, чтобы победить в конкурентной борьбе. Хотя, разумеется, они читались редакторами журналов. Между тем известность Кроули в определённых кругах Лондона росла. Благодаря тому что он набирал учеников, его имя начинало звучать повсюду. Так же быстро росла его репутация «безнравственного» человека, несомненно усиленная славой дам­ского угодника. Для известности были и другие причины: он обладал харизмой, был (когда хотел) обаятельным че­ловеком, прекрасным собеседником и, помимо всего прочего, относился к столь любимым британцами эксцен­тричным натурам.

Рассказы Кроули соответствовали законам жанра. Новелла «Охотник за душами» повествовала о безумном враче, который отравил своего пациента, засвидетель­ствовал его смерть, замуровал его тело в парижскую мо­стовую и препарировал его мозг, чтобы обнаружить душу. Кроули отмечал, что это была «хорошая рождественская идея». В рассказе «Рак» знаменитый художник думает, что болен раком горла. Его доктор ставит ему диагноз «не­врастения» и советует отправиться в автомобильное путешествие по Пиренеям. Когда же они вдвоём едут в горы, доктор прямо там перерезает пациенту горло. В рассказе «Сон Цирцеи» главный герой спасает моло­дую девушку оттирании, которой она подвергается со сто­роны своей матери: здесь очевидна параллель со «спасе­нием» Роуз посредством женитьбы на ней.

Париж вскоре наскучил Кроули, и он отправился в Ве­нецию. Венеция тоже не доставила ему радости, и он вер­нулся в Париж, не переставая всё это время писать рас­сказы. В Париже он получил письмо от его преподобия мистера Келли, в котором сообщалось, что теперь он может вернуться в Англию. Кроули вернулся, и они с Роуз на две недели отправились в Сэндвич. Было очевидно, что дела Роуз стали ещё хуже. Она исчезала на рассвете и к завтраку являлась совершенно пьяной.

Положение Роуз было безнадёжным, и в первую неде­лю июля Кроули снова отбыл в Париж. Он ехал в сопро­вождении своего очередного, только что появившегося ученика. В будущем им предстояло в течение многих лет оказывать влияние друг на друга.

В ноябре 1906 года умер Уильям Стюарт Росс (он же Саладин), главный редактор Agnostic Journal. На его похоронах Фуллер повстречался с двадцатитрёхлетним молодым человеком еврейского происхождения по име­ни Виктор Бенджамин Нойбург, который только что по­ступил в кембриджский Тринити-колледж с целью изуче­ния языков и читал кое-что из поэзии Кроули. Они разго­ворились и познакомились.

Подобно Кроули, Нойбург бунтовал против своих ро­дителей и в детстве страдал от их притеснений. Мать обо­жала его, и, хотя ребёнком он был горячо любим, тем не менее считал своих родителей лишёнными воображения и в интеллектуальном смысле приземлёнными людьми. Кроме того, они были очень религиозными и верили, что не следует стремиться к счастью, потому что это неугод­но Богу, которого они представляли мстительным тира­ном. Когда Нойбург оказался в Кембридже и обнаружил, что в мире есть и другие люди, мыслившие так же, как он, он почувствовал себя свободным. Поскольку Нойбург со­чинял стихи, он начал рассылать их по редакциям перио­дических изданий. Росс напечатал одно из стихотворе­ний в своем журнале в сопровождении критической ста­тьи. Потом ещё одно появилось в Freethinker. Начало j литературной карьере Нойбурга было положено.