ГЛАВА 6. Лиза никак не могла придумать предлог, чтобы одной вырваться из дома

Лиза никак не могла придумать предлог, чтобы одной вырваться из дома. Ей очень хотелось увидеть Николая, который после их свидания на катке опять не давал о себе знать. Наконец она решилась: сказала Сарре Львовне, что идет на вечеринку к Ляле, а Лялю предупредила, чтобы та, если мама будет звонить, ее прикрыла.

Лиза бывала в Чечеловке несколько раз с матерью. Они посещали там бедные еврейские семьи, раздавали вещи, лекарства, на еврейские праздники – подарки детям и старикам. Здесь, на 3-й Чечелевской улице жил сирота, которого Григорий Аронович опекал.

Она поздно вышла из дома и хотела взять извозчика, но решила, что товарищи ее осудят, и целый час ехала на трамвае, думая о том, что, наконец, увидит своего ненаглядного Коленьку.

Стоял чудный, уже по-весеннему теплый день. Все в ожидании встречи с любимым казалось Лизе прекрасным: и набухшие почки на деревьях Екатерининского бульвара, и новые бельгийские трамваи.

Чем дальше шел трамвай, тем больше в него набивалось людей. В конце концов, он настолько переполнился, что кондуктор крикнул вожатому не открывать больше двери. На конечной остановке вся эта толпа дружно вышла из вагона и направилась в сторону леса. Кто-то издалека ей усиленно махал рукой. Саша Рейзин, член их анархистской группы. Саша ей нравился своей детской непосредственностью. Вот человек, который не смог бы кого-нибудь убить.

Саша сообщил ей, что Иннокентий и Эрик ушли раздавать листовки, а он встречает опоздавших.

– Возьми пачку с листовками. Не тяжело?

– Тяжело, но донесу.

– Иди за людьми. Тут недалеко, за деревьями.

Шедшие рядом с ней молодые рабочие стали с ней заигрывать – этого Лиза боялась больше всего. Она надвинула почти на глаза свою шляпу. Рабочие засмеялись, но отстали от нее.

Лес оказался жидкий. За ним начиналась степь. На открытом месте стояла толпа людей: в основном мужчины разного возраста, но были и женщины, молодые, в платках и шляпках. Они прижимались к парням или стояли с ними в обнимку. Лизе стало не по себе, ей не приходилось бывать в такой обстановке. Она вскрыла пачку с листовками и стала раздавать их рабочим. Те охотно их брали: кто сразу начинал читать, кто засовывал в карман.

На трибуне, сооруженной из бочек и досок, появился Николай. Ей показалось, что он очень изменился: похудел, сильно осунулся. Еще бы, набрать столько работы! Но голос его зазвучал громко и перекрыл всю эту толпу. Она сунула кому-то оставшиеся листовки и стала пробираться вперед, но, чем дальше она продвигалась, тем плотнее становилась толпа, которая, в конце концов, как сжатая пружина, отбросила ее на прежнее место.

Лиза стояла и смотрела, смотрела на Николая, размышляя о том, что невозможно любить человека и так долго его не видеть. Это становится невыносимо. Она уже давно думала о том, что нужно уйти из дома и переехать к нему – совершенно фантастический во всех отношениях поступок, связанный с родителями, гимназией, занятиями с учителями, уже не говоря об общественном мнении. Можно представить, какой поднимется шум среди всех их родственников и знакомых, и как болезненно будут переживать все это мама с папой.

Еще полгода назад ей и в голову не могли придти такие мысли, но теперь, под влиянием анархистской философии, она твердо была уверена, что каждый человек должен сам распоряжаться своей судьбой. Пусть даже ее будут мучить совесть и вина перед родными. Ее опять вел за руку Макс Штирнер. «Вы жаждите свободы? – восклицал он. – Безумцы! Имейте силу, и свобода придет сама собой. Смотрите, тот, кто силен, стоит над законом».

И она решила, что уйдет к Коле в сентябре, после летних каникул. Да-да, в сентябре, числа 18. Десятого сентября у Сарры Львовны будет юбилей – ей исполнится 50 лет. Мама пригласит много гостей, и не стоит ей портить праздник, а через восемь дней она уйдет. Это решение ее успокоило. Николая сменил другой оратор, и она стала пробираться к выходу.

Кто-то тронул ее за локоть. Лиза подняла со лба шляпу: Саша Рейзин!

– Фу, напугал меня. Тут ко мне приставали разные.

– Это место не для барышень. Раздала листовки?

– Да. Мне пора домой. Уже поздно.

– Молодец. Спасибо, что помогла. Я тебя доведу до трамвая.

Тут кто-то громко крикнул: «Казаки!», Лиза увидела рядом с собой лошадиную морду. Саша схватил ее за руку, и потащил в сторону леса. Казак бросился за ними. Лиза еле бежала на своих каблуках. Шляпа и шарф сразу слетели с головы, толстая коса прыгала по спине.

Деревья были совсем рядом. Казак их обогнал, перегородив лошадью дорогу. Со всей силой он ударил Лизу нагайкой по плечу, так что лопнула ткань пальто. Потом он соскочил с лошади, повалил Сашу на землю и стал избивать его ногами. Все лицо у Саши было в крови. Лиза видела, что он лихорадочно шарит рукой по сюртуку, пытаясь найти карман и вытащить револьвер. Надо было бежать, но ноги ее как будто приросли к земле.

Казак повернулся к Лизе, на нее смотрели безумные, налитые кровью глаза. Она закричала от ужаса.

– Ну, а ты, жидовочка, чего тебе не хватает: здорового, русского мужика?

Он толкнул ее на землю, так что она больно обо что-то ударилась спиной, и навалился всем телом. Лиза отталкивала его руками и ногами. Одной рукой он зажал ей рот, другой ударил по голове. Она потеряла сознание.

Когда Лиза очнулась, было уже темно, только сбоку ярко полыхало зарево Брянского завода. Недалеко от нее лежали казак и Саша Рейзин. Рука скользнула под платье. Нижнее белье было на ней, значит, казак ничего с ней не сделал.

Над головой качалась ветка березы. Лиза ухватилась за нее рукой, пытаясь встать, но голова закружилась, ее повело куда-то в сторону, и она опять очутилась на земле.

Начал накрапывать дождик, сначала редкими каплями, потом чаще и чаще, пока не припустил с такой силой, что ее пальто и коса моментально намокли. С мокрых волос бежали за шиворот холодные ручьи, заползая под платье и комбинацию. Она расстегнула пальто, с трудом оторвала от подола платья большой кусок материи, повязала им голову. Стало теплей.

Заставила себя встать, подошла к казаку, посмотрела в его застывшие глаза. У Саши в руке торчал револьвер. Значит, он нашел силы вытащить его из кармана и застрелить этого негодяя. Вот тебе и ангельская душа, не способная на убийство! Оказался ее спасителем. Лиза наклонилась к Сашиному лицу, с благодарностью провела рукой по его холодной щеке.

Не в силах сдержать слезы, она разрыдалась, и стала пробираться к видневшимся впереди огням поселка. Вскоре она подошла к тому месту, где трамвай делал на конечной остановке круг, осторожно выглянула из-за кустов. На площадке было полно жандармов и казаков: поджидали людей, выходящих из леса. Лиза опять немного углубилась в лес и пошла параллельно дороге. Деревья быстро кончились, потянулись высокие кусты акации. Так она брела минут 40, пока, наконец, не решилась выйти на открытое место. Где-то вдали дребезжал трамвай. Значит, было еще не так поздно.

Она сняла пальто. На плече, в том месте, где ее ударил нагайкой казак, зияла огромная дыра. Пальто было все в земле и прошлогодних листьях. Она подумала о носовом платке, и только сейчас спохватилась, что оставила в лесу свою дамскую сумочку, в которой находился кошелек с деньгами. Пришлось снять с головы материю от платья. Кое-как почистила ею пальто и ботинки и вышла на дорогу ловить извозчика.

Прошло еще немало времени, когда со стороны Чечелевки показалась крытая коляска. Пока извозчик разглядывал странную барышню из «приличных» и решал, есть ли у нее деньги, Лиза влезла на сиденье и железным голосом приказала ему ехать на улицу, где проживала городская аристократия. Немного успокоившись внутри коляски, она ласково прибавила:

– Поезжайте, пожалуйста, как можно быстрей. Я вам хорошо заплачу!

Извозчику ничего не оставалось делать, как застегнуть за ней кожаный фартук и гнать во всю прыть свою уставшую за день лошадь. Колеса жалобно заскрежетали по неровной дороге.

Лиза забилась в угол коляски, с ужасом думая о том, что сейчас происходит дома. Родители сходят с ума, мама пьет капли, отец сжимает руками виски, ходит нервными шагами по кабинету. Эта картина сменялась другой: убитого Саши и мертвого казака, пытавшегося ее изнасиловать. Она видела налитые кровью глаза этого чудовища, чувствовала запах его давно не мытого тела. И вдруг все это куда-то исчезло и перед ней появилось лицо Николая. Как он сейчас ей был нужен, как хотелось уткнуться в его плечо, услышать от него слова утешения. Она вспомнила свое решение уйти к нему осенью из дома, посмотрела на широкую спину извозчика и, улыбаясь в темноте, прошептала: «18 сентября, милый, я стану твоей женой».

* * *

Родители забеспокоились, когда часы в гостиной пробили половина десятого. Лизе было велено придти из гостей в восемь. Сарра Львовна позвонила Ляле, та заверила ее, что Лиза уже выехала домой. Но когда Лиза не появилась ни в 10, ни в 11, Сарра Львовна позвонила уже Лялиной маме и узнала от нее, что никакой вечеринки у ее дочери не было. Плачущая Ляля призналась, что Лиза пошла на какое-то мероприятие.

Григорий Аронович бросился к телефону, чтобы позвонить Рывкиндам. Трубку долго не снимали, наконец, раздался сонный голос Семена: «Вас слушают». Иннокентия дома тоже не оказалось. В отличие от Фальков Семен был спокоен: сын часто приходил поздно ночью или вообще являлся под утро.

Григорий Аронович был уверен, что племянник и Лиза участвуют в одном и том же мероприятии, только каком, раз оно затянулось так надолго: вечеринке, собрании или митинге? Последнее предположение он сразу откинул, так как не мог представить, чтобы Лиза поехала на окраину города. Он отослал жену и Анну спать, сам сидел в кабинете и курил, курил одну за другой сигары.

В комнате уже нечем было дышать. Он подошел к окну, раздвинул плотные гардины и долго не мог открыть форточку, что-то там заело. Наконец дверца открылась. Влажный весенний ветер ворвался в комнату, добежал до письменного стола, подхватил лежавшие на нем бумаги и разметал их по полу. Он стоял и жадно вдыхал воздух, вытеснивший наружу клубы дыма. В груди же опять появилась знакомая острая боль.

Хлопнула входная дверь. В коридоре раздались Лизины шаги. Она, видимо, заглянула в гостиную и, увидев, что там темно, побежала к кабинету отца. Григорий Аронович уже сам бежал к двери и, резко рванув ее, столкнулся лицом к лицу с дочерью. Увидев ее живой и невредимой, он окинул ее презрительным взглядом, обошел как неживой предмет и направился к спальне.

– Папа, – окликнула его Лиза, готовая снова расплакаться от обиды и всего пережитого, – дай мне, пожалуйста, денег на извозчика, он ждет на улице.

Григорий Аронович вернулся в кабинет, достал из ящика стола мелочь и, не спросив, сколько нужно, высыпал ей в ладонь. Лиза расплатилась с извозчиком и, глотая слезы, побежала к себе наверх. Ее бил озноб, противно покалывало в горле – верный признак простуды. Открыв дверь комнаты, она увидела сидящих на кровати Сарру Львовну и Анну.

– Лиза, – выдохнула сквозь слезы мать. – Живая!

Лиза бросилась к ней на шею и разрыдалась. Анна побежала в кухню за водой.

– Скажи Зинаиде, чтобы приготовила ванну, – крикнула ей вдогонку Сарра Львовна.

– Мамочка, милая моя мамочка, – целовала ее Лиза, – я всех вас так люблю.

Сарра Львовна и Анна не стали ее ни о чем расспрашивать. В дверь просунулась голова Зинаиды: «Лиза! Все готово». Лиза обрадовалась, побежала в ванную комнату, сбросила с себя грязную одежду и с наслаждением погрузилась в горячую воду. Сарра Львовна, заглянув к ней через полчаса в комнату, увидела, что ее там нет, и в испуге стала дергать дверь ванной.

– Я сейчас, мама, – крикнула Лиза.

Сарра Львовна дождалась, когда она вернулась в комнату, помогла ей надеть ночную сорочку, просушила полотенцем густые волосы – у Лизы уже ни на что не было сил, и, укрыв ее одеялом, ушла к себе. Но как Лиза не устала, сон не шел. Озноб после ванны усилился, тело ломило и горело, как будто в нем разожгли доменную печь.

Она пошла к Анне. Несмотря на поздний час, сестра еще не спала и читала в постели книгу. Лиза, как в детстве, когда у них была общая комната, забралась к ней под одеяло. Анна потушила свет, обняла ее.

– Ты встречалась с Николаем Ильичом? – спросила она.

– Я была на митинге в Чечелевке. Он там выступал, но мы с ним не виделись. Кеша попросил помочь раздать листовки.

– А что там еще было?

– Только не рассказывай маме и папе. За мной и еще одним товарищем, Сашей Рейзиным, погнался казак. Он до смерти избил Сашу, но тот успел выстрелить в него из револьвера и убил его. И сам погиб. Но я была без сознания и ничего этого не видела.

– Казак мог и тебя убить? Страшно-то как!

– Он меня ударил нагайкой по плечу, на пальто теперь здоровая дырка.

– Лиз, а Николай Ильич? Он о чем говорил?

– Не помню. Да я и не слушала. Знаешь, Аннушка, я скоро уйду к нему.

– Как уйдешь?

– Будем жить, как муж и жена, только пока не говори никому. Могила?

– Могила, – ответила изумленная Анна, которая с детских лет была в курсе всех секретов своей взбалмошной сестры и никогда ее не выдавала.

* * *

Прогулка под дождем не прошла даром. Ночью у Лизы поднялась высокая температура. Анна проснулась от ее хриплого дыхания, включила свет и увидела, что щеки сестры пылают, как кумач. Она бросилась к Сарре Львовне. Та прибежала в комнату Лизы, не найдя ее там, бросилась в комнату Анны, увидела красные щеки дочери и первое, что пришло ей в голову: дифтерит! Она приказала Анне разбудить Зинаиду, чтобы та послала Степана за доктором Земсковым. Временами, приходя в сознание, Лиза говорила матери, что у нее болит спина и низ живота. Сарра Львовна в ужасе решила, что дочь изнасиловали. Она прошла в ванну, отыскала в корзине нижнее белье дочери и, не найдя на нем ничего компрометирующего, поспешила обратно.

Приехал Земсков, облачился в белый накрахмаленный халат, и, еще в дверях, взглянув на Лизу, произнес: «Круп!» Внимательно прослушав ее со всех сторон трубкой, он самодовольно улыбнулся: диагноз подтвердился. Вдобавок к крупу, он нашел у нее сильнейшую фолликулярную ангину. Сарра Львовна сказала ему, что Лиза жалуется на боли в спине и внизу живота. Николай Николаевич, догадавшись, что Лиза попала в какое-то происшествие, смутился.

– Нет-нет, это не то, что вы думаете. Она вчера попала под сильный дождь, пальто и обувь насквозь промокли.

– Тогда это могут быть почки или придатки.

– Это опасно?

– Сейчас я вам ничего определенного не могу сказать. Кроме того, у нее, видимо, произошел сильный нервный стресс. Будем надеяться на молодой организм.

Лиза пошла на поправку только через три недели, но ее еще долго мучил кашель, выворачивающий наружу все ее внутренности. После каждого такого приступа лицо и лоб покрывались противной, липкой, испариной. В гимназию она не ходила, валялась целыми днями в постели, а, когда почувствовала себя лучше, садилась к роялю и тихонько, почти шепотом, чтобы не сорвать голос, напевала романсы или играла свои любимые вещи. Ее участие в концерте музыкального училища стало невозможным, отчего оба ее учителя сильно расстроились.

Несколько раз к ней заходил Иннокентий. Все его визиты начинались с печальных сообщений – погиб тот или другой член их группы. Были и хорошие новости: из Женевы Рогдаев прислал два транспорта с оружием и литературой. Забежав однажды вечером, он сунул ей под подушку несколько новых брошюр Кропоткина и Эммы Гольдман.

– Читай, набирайся ума разума! Потом скажешь свое мнение!

Но Лизе не хотелось ни читать, ни думать. Взяла сборник стихов Блока, подаренный Николаем Анне, и отложила в сторону: почему-то в них было много мистики, смерти и гробов:

Ты покоишься в белом гробу.

Ты с улыбкой зовешь: не буди.

Золотистые пряди на лбу.

Золотой образок на груди.

То ли дело стихи Тютчева, написанные Николаем на обложке книги, – светлые, радостные. Прочитала их вслух по памяти, и сердце сладко защемило.

Она переживала, что не может известить Николая о том, что не будет участвовать в концерте музыкального училища. Ведь тогда, на катке, она приказала ему ходить в апреле к училищу и следить за афишей о концерте.

Николай послушно, как велела ему Лиза, туда ходил и, наконец, увидел о нем объявление. Пришел на концерт с большим букетом цветов и был удивлен, что Лизы в числе выступающих не оказалось. На следующий день он подошел днем к гимназии и увидел только Анну. Он приходил еще два раза в разные дни недели. Лизы не было. Пришлось подойти к Анне, сделав вид, что встретил ее тут случайно.

– Анна, очень рад вас видеть. Вы одна, а где... ваша сестра?

Анна не знала, говорить ему или нет о болезни Лизы, вдруг та будет недовольна.

– Она болеет, – решила сказать она правду, не желая обманывать Николая Ильича, которого очень уважала.

На лице его появился испуг:

– Что с ней?

– Простудилась.

– А-а, – облегченно вздохнул он и оглянулся по сторонам. На углу молодая крестьянка продавала подснежники.

– Вы любите подснежники? – спросил он и, не дожидаясь ответа, подвел Анну к цветочнице, забрал у нее все цветы. Там было двенадцать букетов, перевязанных суровыми нитками.

– Так много? – ойкнула Анна.

– Я помогу вам донести.

Он вытащил из кармана газету, завернул цветы в один большой пакет, прижал его к груди. По дороге он расспрашивал, как у нее обстоят дела с физикой, любит ли она по-прежнему поэзию. Анна обычно стеснялась разговаривать с взрослыми, с Николаем Ильичом ей всегда было легко и просто. Она поинтересовалась, откуда у него самого такой интерес к поэзии. Он рассказал ей о своей маме, которая с детства читала детям наизусть стихи русских и зарубежных поэтов, а в гимназии заставляла читать французских и немецких авторов в подлиннике.

– Ваша мама – учительница?

– Нет. Она получила домашнее образование.

– У нас в гимназии очень хороший учитель по словесности. Ему нравятся мои сочинения. Наверное, он думает, что из меня получится писатель или поэт. Боюсь его разочаровать.

– Не бойтесь. Учителя всегда отличают способных учеников, можете мне поверить.

Около дома он отдал ей букет. Анна хотела сказать ему что-нибудь приятное, и не могла найти нужных слов.

– Лизе понравятся цветы, – улыбнулась она. – Они красивые и так сильно пахнут, что даже через газету чувствуется.

– Я рад нашей встрече, а Лизе передавайте привет и чтобы она скорей поправлялась.

Анна с трудом дотянулась с этим букетом до звонка. Зинаида всплеснула руками: она сразу догадалась, от кого цветы. Сарре Львовне, конечно, интересно было узнать, от кого это Аннушка уже получает такие букеты. Та не стала изворачиваться, сказала, что по дороге встретила своего бывшего учителя Николая Ильича, около них проходила цветочница, и он купил у нее эти подснежники.

– Какой благородный человек, этот учитель! – сказала мать и о чем-то задумалась.

Анна взяла в столовой самую большую вазу, поставила цветы и пошла к Лизе. Та лежала на кровати с книжкой в полудреме.

– Отгадай, кого я встретила по дороге, и он купил эти цветы?

– Николая Ильича!

Лиза вскочила и расцеловала сестру.

– Возьми половину.

– Что я, не понимаю: он купил их для тебя. Он так перепугался, когда я ему сказала, что ты болеешь. Знал бы, что с тобой случилось на самом деле!

– Надеюсь, никогда не узнает. Как же вы с ним встретились?

Анна во всех подробностях рассказала о встрече с Николаем Ильичом и их разговоре по дороге.

– Милый Коленька, как это он догадался купить цветы! Я о нем думаю целыми днями, и вот, пожалуйста, он прислал мне цветы. Пусть после этого говорят, что мысли не передаются на расстоянии. Передаются, еще как!