Лава —коллегия магистрата, ведавшая судом по уголовным делам. 52 страница

Концепция «Москва — третий Рим» получила затем дальнейшее развитие в т. н. «Послании на звездочетцев» старца Филофея, монаха Псковского Елеазарова монастыря, написанном ок. 1523 г. На основе этого сочинения в первой половине XVI в. составлялись поучения, обращенные к государю, где говорилось о роли уже именно Русского государства во всемирно-историческом процессе: «… Два убо Рима подоша, а третий стоит, а четвертому не быти». Третий Рим мыслился как последнее земное царство, которое предшествует Царству Небесному и завершает, таким образом, человеческую историю. Восприятие Москвы как третьего Рима оказало существенное влияние на политику Московского государства. Великий князь московский оказался единственным независимым монархом православного мира. Это проявилось в наименовании его «царем», как ранее на Руси называли византийского императора.

Основными центрами, аккумулирующими духовный потенциал народа, продолжали оставаться монастыри, где создавались библиотеки, обучали грамоте, работали книжники. Центром интеллектуальной жизни Московской Руси стала Троице-Сергиева лавра, основанная в 1373 г. Сергием Радонежским недалеко от Москвы. Вряд ли найдется какой-либо другой монастырь, история которого так тесно и неразрывно связана с историей России, с ее судьбой. На протяжении многих веков Троице-Сергиева лавра являлась крупным культурным центром. Здесь собиралась уникальная библиотека: более 300 тысяч книг и 1600 бесценных рукописей XII—XIX вв. В монастыре хранится коллекция древнерусской живописи и прикладного искусства, покров с «Троицей», вышитый Ксенией Годуновой, золотой потир 1449 г. — дар князя Василия Темного и многие другие бесценные сокровища русской культуры. Огромные книжные собрания богословской литературы, исторических повестей, книг по медицине и астрономии, публицистики были в Кирилло-Белозерском и Соловецком монастырях.

Для Предвозрождения был характерен повышенный интерес к мировой истории. В XV в. на Руси появились новые переводы исторических повестей («Сербская Александрия» — новая версия романа об Александре Македонском, цикл повестей о Троянской войне и др.). Новые черты проявились даже в таком строго-традиционном жанре литературы как агиография. Так, в «Житии Михаила Клопского» автор Пахомий Логофет решился на литературный вымысел, применив занимательный сюжет и использовав живой разговорный язык и бытовые детали. Особой писательской манерой отличался Епифаний Премудрый, автор двух обширных житий — «Жития Стефана Пермского», написанного в конце XIV в., и «Жития Сергия Радонежского», созданного в 1417—1418 гг. Близки были по своей основе к устному народному творчеству «Житие Петра и Февронии» и «Житие Петра — царевича Ордынского», написанные в XV в.

Наряду с традиционными « хождениями » русских паломников в Царьград и Палестину появились описания путешествий в западные страны (повесть о «хождении» церковной делегации на Флорентийский собор в Италии). Ценные сведения об Индии и Персии были собраны в «Хождении за три моря» тверского купца Афанасия Никитина в 1471—1474 гг., написанном без характерного для средневековой риторики «плетения словес». Во время пребывания не по своей воле в Иране и Индии автор, тоскуя о родине написал: «А Русскую землю бог да сохранит! … На этом свете нет страны, подобной ей … Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости».

Создаются в это время и произведения — своды правил и норм, регламентировавших духовную, политическую, правовую и повседневно-бытовую жизнь. В 30—40 гг. XVI в. митрополит Макарий составил 12-томные «Великие Минеи Четьи » — собрание ежемесячных чтений о святых, а «также всех достойных книг, обретающих в Русской земле». «Четьими» назывались книги, предназначенные для повседневного чтения, «минеями» — сборники, где произведения распределены по тем дням, когда их рекомендовано читать. В «Великие Минеи Четьи» вошли жития и поучения, повести и сказания, переводная византийская литература. Появление такого грандиозного систематизированного свода свидетельствовало о желании удержать рассыпающуюся книжную традицию от окончательного хаоса. Равно как и первая редакция новгородской книги духовника Ивана IV попа Сильвестра « Домострой » (середина XVI в.) указывала на серьезные опасения за сохранность бытовой традиции.

Ереси и вольнодумства. В общественной жизни Новгорода и Пскова на рубеже XIV—XV вв. проявились первые ростки свободомыслия, которые оформились в виде ересей. Среди горожан и низшего духовенства распространилась ересь стригольников, критиковавших церковь как по вопросам догматики (оспаривали божественное происхождение таинств священства, крещения и т. д.), так и по внутрицерковной организации (критиковали монастырское землевладение, требовали «дешевой церкви»).

Своеобразным продолжением стригольничества стала ересь «жидовствующая». Под влиянием литовских евреев были переосмыслены основы учения Ветхого Завета. Умеренная часть движения ограничивалась требованием права человека на свободомыслие в литературе и науке, более радикальная доходила до отрицания церковной иерархии и троичности Бога, загробной жизни и необходимости служб по умершим. «Жидовствующие» изучали логику, астрономию и античную философию, занимались просветительством.

Псковско-новгородские еретики были осуждены церковным собором 1490 г., однако их идеи возродились в форме « нестяжательства ». Нил Сорский и Вассиан Патрикеев (Косой) из Кирилло-Белозерского монастыря выступили за реформу монастырей, ликвидацию монастырского землевладения, восстановление внутрицерковной жизни в соответствии с христианскими принципами. Нил Сорский вместе с Иннокентием Охлябининым несколько лет провел на Афоне, изучая греческий язык, познакомился с богословскими работами. После возвращения в Кирилло-Белозерский монастырь он не смог продолжать прежний образ жизни и на реке Соре он основал монашеское товарищество, взяв за образец «скитское житье», существовавшее на Востоке, но до сих пор не известное на Руси. В своих сочинениях «Послание к брату о пользе души», «Предание о жительстве скитском ученикам своим», «Завещание преподобного Нила» и др. он изложил сущность отшельничества. Цель отшельника — «внутренняя переработка души». Нил Сорский обвинял монахов в злоупотреблениях, богатстве и роскоши («любостяжаниях»): «Лучше бедным помогать, чем церкви украшать», — считал он. Кроме того, он относился критически к разным житиям святых из-за вольных или невольных приукрашиваний.

После его смерти в 1508 г. дело продолжил Вассиан Патрикеев. Главными оппонентами нестяжателей стали московские иосифляне, лидер которых — игумен Иосиф Волоцкий — в своем сочинении («Книга на новгородских еретиков», позднее наименование — «Просветитель») призывал государев меч на нечестивые головы, ставил под подозрение в латинстве и жидовстве всех, кто противился принципу монастырского землевладения.

Вольнодумство проникало во все слои общества. В московский круг еретиков входили дьяки Федор и Иван Курицыны, митрополит Зосима Брадатый, государев переписчик книг Иван Черный, дочь молдавского государя и невестка великого князя московского Ивана III Елена Стефановна, боярин Матвей Семенович Башкин, монах Феодосий Косой. За отказ от стяжательства и монастырских владений высказывался и афонский монах Максим Грек (Михаил Триволис), прибывший на Русь в 1518 г. в качестве переводчика и «справщика» книг Святого писания. Он много лет прожил на Афоне и в Италии, имел блестящее гуманистическое и богословское образование, владел иностранными языками. Приглашенный в Москву для редактирования богослужебных книг, которые в результате многочисленных переводов и авторских интерпретаций утратили свой первоначальный смысл, М. Грек пришел к неожиданным для себя и нежеланным для церкви выводам. Он порицал веру в сновидения, в существовании добрых и злых дней и часов, критиковал разные суеверные приметы и ворожбу. В своих обличительных сочинениях «Беседа ума с душой», «Стязание любостяжательного с нестяжательным» Максим Грек вскрывал пороки общества того времени. Вокруг него сложился кружок единомышленников, которые интересовались богословными вопросами, мировой историей, астрономией и астрологией. В 1532 г. он был приговорен к заточению в Тверской монастырь, а с 1553 г. и до своей смерти в 1556 г. находился в Троице-Сергиевой лавре.

Победа иосифлян, отстаивающих право церкви на собственность в споре с нестяжателями, надолго пресекла линию на духовное совершенствование, которую представляли Нил Сорский, Максим Грек и «вольнодумцы».

В 1551 г. был созван собор Русской православной церкви, получивший название «Стоглавый» по количеству глав, в которые были сведены его решения. Собор закрепил унификацию общерусского пантеона святых, культов и обрядов, были установлены общие правила (каноны) для живописи. Собор заявил о высоком моральном значении церкви, пастырском служении священников, выступил против распутства, пьянства и бродяжничества монахов; возложил на церкви организацию школ для мирян.

Книгопечатание. Дальнейшее развитие литературных жанров. В 1553 г. по инициативе митрополита Макария в Москве был построен Печатный двор. Руководителем Государственной типографии стал дьякон Кремлевской церкви Иван Федоров. В 1564 г. он и его помощник Петр Мстиславец выпустили первую книгу — «Апостол», через год вышла вторая книга — «Часослов», по которой обучали детей грамоте. Затем были напечатаны русская грамматика и первый славяно-русский букварь. Среди книг, напечатанных И. Федоровым, — «Собрание вещей нужнейших» Тимофея Аннича, «Хронология» Андрея Римши, первая полная славянская Библия (Острожская). Одновременно были популярны среди населения переводная книга александрийского купца XVI в. Козьмы Индикоплова «Христианская топография» с псевдонаучными сведениями о строении Вселенной и научные издания, содержащие практическую информацию («Вертоград» — о медицине и лекарственных средствах, «Торговая книга»).

Развитие книгопечатания создало огромные возможности для тиражирования книг. Примечательно, что интерес к повествовательной литературе, беллетристике, характерный для второй половины XV в., падал. Предметом живого интереса и обсуждения становились вопросы жизни общества, которые поднимала публицистическая литература. Так, вопросы о власти и государстве рассматривали дипломат Федор Карпови воинник Иван Пересветов в своих челобитных. Ф. Карпов представил государство не как божественное, а как людское установление. Более консервативную позицию в отношении к государству, как творению божественному, занимал князь Андрей Курбский. «История о великом князе Московском» А. Курбского — своего рода «антижитие», попытка развенчания героя (Ивана Грозного). Излюбленным жанром самого Ивана Грозного были послания («В Кирилло-Белозерский монастырь» и др.), но ярче всего жесткий публицистический талант московского государя проявился в переписке с А. Курбским, бежавшим в ВКЛ от монаршего гнева. Их переписка — один из наиболее ярких памятников публицистической литературы второй половины XVI в. Обличая Курбского, царь на ходу меняет стилевые маски — то судьи, то скомороха, чтобы утвердить идею, что царь есть «Божия гроза», не он судит по правде, а он и есть сама правда и его прихоти не нуждаются в обосновании.

Иконопись. Искусство средневековой Руси прославила иконопись. Так же как и архитектура, мозаика и фреска, она пришла из Византии, но почти сразу же приобрела яркие национальные черты. Древнерусская икона отличалась от византийской своим колоритом, яркими красками, идущими от традиционной крестьянской росписи по дереву, вышивки, деревянной и глиняной игрушки.

Расцвет древнерусской иконописи начался в Новгороде в XIV в. Новгородские иконописцы изображали, прежде всего, тех святых, которые могли оказать быструю помощь в конкретных делах: ратных, торговых или хозяйственных. Изображения отличались четким рисунком, яркими красками (особенно новгородцы любили красные фоны), упрощенными, иногда грубоватыми формами. Новый импульс местная живописная школа получила в конце XIV в. благодаря влиянию византийского мастера Феофана Грека. По свидетельству Епифания Премудрого, Феофан Грек до приезда в Новгород уже расписал более 40 церквей в различных странах. Талантливого мастера называли «философом зело искусным» за его склонность к глубоким размышлениям. Его живопись почти монохромная, красно-коричневых и желтых охр, оттенки которых дают красочное многообразие, фигуры художника как будто озарены вспышками, выразительно-индивидуальны, свободные от канонов (фрески церкви Спаса на Ильине улице, церкви Федора Стратилата на Ручье).

Влияние новгородской школы испытали на себе живописцы Вятки, Великого Устюга, Вологды, Архангельска, Каргополя. Для всех «северных писем» характерно также влияние народного искусства. Своеобразной была псковская иконописная школа, достигшая своего расцвета в XV в. Псковские иконы отличались от новгородских трактовкой сюжета, иным композиционным решением, эмоциональностью, красками (иконы из церкви св. Варвары — «Собор Богоматери», «Избранные святые», «Деисус», «Сошествие в ад»).

Московская школа иконописи начала складываться с XIV в. В 40-е гг. XIV в. в Москве работали греческие мастера, приглашенные митрополитом Феогностом для росписи стен Успенского собора Кремля. Некоторые исследователи считают автором иконы «Спас Ярое Око» в Успенском соборе митрополита Петра. Над иконами работали мастера великокняжеской иконописной мастерской, монастырские и посадские люди. С 1395 г. в Москве продолжил работу Феофан Грек. Под его руководством были исполнены основные художественные работы — росписи церквей и теремов Московского Кремля.

Летом 1405 г. Феофан Грек, Прохор с Городца и Андрей Рублев выполнили росписи Благовещенского собора Московского Кремля. Монах Троице-Сергиевой лавры Андрей Рублев, работавший вместе с Феофаном Греком, уже имел опыт иконописи. Самые ранние известные его произведения связывают с сохранившимися во фрагментах фресками Успенского собора в г. Звенигороде. У него сформировалась собственная ярко индивидуальная манера письма: высокая одухотворенность образов, сочетающаяся с лиризмом, мягкостью и поэтичностью; ярко выраженное чувство покоя и умиления. Творческой зрелости Андрей Рублев достиг, работая вместе с Даниилом Черным во Владимирском Успенском соборе в 1408 г. Самым знаменитым его произведением по праву считается «Троица», написанная для Троицкой церкви Троице-Сергиевого монастыря на месте погребения Сергия Радонежского.

«Рублевское направление» в живописи в конце XV — начале XVI в. продолжили Дионисий и его сыновья Владимир и Феодоссий. Они расписывали Успенский собор Московского Кремля, Рождественский собор Ферапонтова монастыря, Рождественский собор Кирилло-Белозерского монастыря. Феодосий в старых традициях выполнил росписи Благовещенского собора Московского Кремля. Церковь устанавливала каноны иконописания; на церковных соборах принимались специальные решения, разъясняющие, как нужно толковать то или иное событие. В постановлениях Стоглавого собора 1551 г. от иконописцев требовали писать «како греческие иконописцы писали и как писал Андрей Рублев, а от своего замыщления ничто же притворяти». Однако в XVI в. иконы все больше славили ратные подвиги московского государя (икона «Церковь воинствующая», посвященная торжественному возвращению в Москву московского войска из покоренной Казани). В условиях борьбы с еретиками все чаще изображались темы возмездия, сцены из Апокалипсиса, тема преемственности власти («Родословное древо» московских князей из Архангельского собора Московского Кремля). Теория «Москва — третий Рим» нашла свое воплощение в росписях Смоленского собора московского Новодевичьего монастыря.

Зодчество. С превращением Москвы в столицу России начинался новый этап развития каменного зодчества. В 1485—1516 гг. московские, а также иностранные (в основном итальянские) мастера построили новые стены и башни Кремля, вторую линию укреплений (Китай-город). При постройке кафедрального Успенского собора Кремля (1476—1479 гг.) итальянский зодчий Аристотель Фьораванти соединил традиционный древнерусский стиль с западноевропейскими архитектурными традициями и в результате было воздвигнуто сооружение, «величеством, высотою, светлостью, звонкостью и пространством» поражавшее современников. Итальянец Алевиз Новый построил в Кремле Архангельский собор, известный как усыпальница московских царей, отделав его наподобие двухэтажного итальянского палаццо. Ансамбль Соборной площади Кремля завершили Грановитая палата (Марко Руффо и Пьетро Солари), храм-колокольня богослова Иоанна-Лествичника (Бон Фрязин), домовая церковь царей — Благовещенский собор (псковские мастера). Один из лучших образцов шатрового стиля в архитектуре по праву считается церковь Вознесения в селе Коломенском, построенная в 1530—1532 гг. в честь рождения наследника престола, будущего царя Ивана Грозного.

Федор Конь построил Белый город — третью линию каменных укреплений в Москве и Кремль в Смоленске. Легендарные Барма и Постник Яковлев в память о взятии Казани воздвигли на Красной площади собор Покрова «что на Рву» (собор Василия Блаженного). Смелый по композиции и необычайно декоративный, он олицетворял собой уровень развития архитектуры XVI в. — один из самых ярких этапов в истории формирования стиля и традиций уже не столько московского, но именно русского зодчества, которое вобрало в себя и особенности мировосприятия формирующегося собственно великорусского народа и многообразия культурного наследия всех народов, входивших на том или ином этапе в состав многонациональной России, и влияние культур, как Запада, так и Востока, и, конечно же, влияние бурных и судьбоносных политических процессов второй половины XV—XVI в.

XVII век — финал древнерусской культуры. XVII в. — самый неопределенный период истории Европы и России Нового времени. И предшествующее состояние ее культуры, и последующее получили содержательные имена: Возрождение и Просвещение, попытки же дать имя XVII столетию оказывались безуспешными. Век этот оказался столь сложным, пестрым, противоречивым, что не укладывается ни в одно однозначное определение. И это касается не только его искусства, но и философской мысли, и политической, и богословно-религиозной и др.

В XVII в. по-прежнему сохранялось различие между Западной Европой и Россией, которая оставалась средневековой, по типу своей культуры, страной, тогда как в следующем столетии она «догнала» Запад и, благодаря усилиям Петра I и целенаправленной деятельности Екатерины II, сумела приобщиться к культуре просветительского типа. Это время можно обозначить как переходное для русской культуры, когда она, еще далеко не исчерпав возможности утверждения своих отличительных черт, базируясь на наследии общей для восточного славянства древнерусской культуры, неизбежно приобретала доминирующее значение в масштабе всей страны и тем самым ее характер и ее своеобразие воспринимались окружающим миром как культуры общероссийской.

Особенность культурного процесса XVII в. в том, что Россия не пережила ни Ренессанса, ни Реформации, а только элементы этих двух великих эпох в развитии мировой культуры. Страна своеобразно переживала кризис средневековой системы ценностей, испытав сложный и мучительный переход через Смуту, интервенцию, голод и гражданскую войну к новому историческому времени. Смутное время создало уникальную ситуацию, которая усилила элементы рационализма в массовом сознании и культуре. Кризис средневекового мировоззрения наблюдался в основополагающих вопросах, касающихся соотношения сил и полномочий между властью, государем, церковью, народом.

Церковный раскол как культурный конфликт. Восстановление утраченной целостности государства предполагало реставрацию основ власти, религиозной обрядности, социальной иерархии, традиционной культуры. При царском дворе Алексея Михайловича особую роль стали играть «ревнители благочестия», среди которых были протопоп Благовещенского собора Степан Вонифатьев, будущий патриарх Никон и протопоп Аввакум. Однако попытка церкви установить тотальный контроль над всеми сторонами жизни населения, «навести порядок» в душах людей, оказалась неудачной. Стал необратимым процесс «обмирщения культуры».

Резко изменила духовную жизнь российского общества церковная реформа и последовавший за этим церковный раскол, разделившие население на две антагонистические группы — старо — и новообрядцев. Это одно из самых трагических событий в истории России. Главной причиной реформы церкви было стремление привести ее обряды в соответствие с греческими. Начало раскола относится к 1653 г., когда вышла Псалтырь, где отсутствовали статьи о двуперстии и поклонах, занимавших особое место в прежних изданиях. Перед началом Великого поста 1653 г. по церквам было разослано послание патриарха Никона, где устанавливалось трехперстное крестное знамение и сокращение земных поклонов при чтении великопостной молитвы. Затем последовало исправление почти всех богослужебных книг. Исправления церковных книг в большинстве случаев были чисто формальными, касались языковой стороны и не имели отношения к содержанию.

В отличие от западной Реформации, речь не шла о переводе книг на народный язык или о каком-либо приближении к разговорной речи. Как старообрядческие, так и новообрядческие книги были изложены на церковнославянском языке, обе стороны воспринимали этот язык как единственно возможный. Однако в первом случае актуальной являлась проблема правильности выражения, во втором — проблема доходчивости и восприятия. Общим являлось отрицательное отношение к другим языкам богослужения, так как они воспринимались как заведомо нечистые языки, они якобы оскверняли говорящего и искажали содержание христианского учения. Даже язык как способ выражения разнообразных смыслов мог восприниматься как ересь.

Церковнославянский язык понимался на Руси как «икона православия», как средство выражения Богооткровенной истины. Когда в 1598 г. Борис Годунов задумал учредить университет и выписал для этого учителей из Германии, то духовенство воспротивилось. А прибывшего в Москву антиохийского патриарха Макария специально предостерегали, чтобы он не говорил по-турецки. «Боже сохрани, — заявил тогда царь Алексей Михайлович, — чтобы такой святой муж осквернил свои уста и язык этой нечистой речью». Такое же отношение, в общем, было и к латинскому языку, который воспринимался как типичный еретический язык. Даже позже подобное отношение к иностранным языкам в России сохранялось: по свидетельству поэта XVIII в. Антиоха Кантемира, «какъ языки и обычаи, чужестранные мы стали употреблять, то сталъ у нас недородъ хлъба». Не случайно царских детей долгое время не обучали иностранным языкам. Латынь не изучалась вплоть до специального указа Петра I от 1701 г. завести «учения латинские».

Церковный раскол включил в себя и проблему канонов в живописи. В иконописи со второй половины XVII в. появились живоподобные изображения, различные зрительные эффекты (светотени, перспектива и т. п.), направленные на восприятие. Новая манера иконописания называлась «фряжской», т. е. западной. Это вызвало резкий протест старообрядцев. В своей «Беседе о иконном писании» протопоп Аввакум говорил, что иконописцы новой школы изображают святых как живых людей: «пишуть Спасов образъ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власи кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ногъ бедры толстыя, и весь яко нъмчинъ брюхатъ и толстъ учиненъ, лишо сабли той при бедръ не писано …». Старообрядцы отказывались поклоняться новым иконам, утверждая, что на них изображены живые люди, а не святые.

Схожие разногласия наблюдались в церковном пении, где древнее унисонное исполнение сменялось новым партесным (многоголосным), рассчитанным на внешний эффект. Все более распространенным во время богослужений становилось более понятное наречное пение, т. е. произношение слов в церковном пении перестало отличаться от произношения при чтении.

Критически отнеслись старообрядцы и к театральным представлениям, которые появились в Москве при царе Алексее Михайловиче. Протопоп Аввакум обвинил его в том, что он потерял душу, устраивая такие сцены (например, мистерии с изображением страстей Христа, которые впервые были поставлены в Киево-Могилянской академии). Болезнь и смерть Алексея Михайловича Аввакум напрямую связывал с тем, что тот «тешился всяко, различными утешениями и играми» на божественные темы.

Таким образом, церковный раскол еще четче выявил черты кризиса средневекового сознания российского общества. Он свидетельствовал о формировании нового типа личности, воплотившего в себе две крайности: с одной стороны — кротость, терпение и жертвенность, а с другой — желание действовать «вопреки», раскрепощение сознания и индивидуальную свободу.

В русской культуре сформировался феномен старообрядчества, объединившего разнообразные социальные слои общества. Стремление думать и жить по-своему обусловило в 1674 г. их окончательный разрыв отношений с государством и церковью. Свою модель жизни старообрядцы создавали на основе полной гражданской и экономической автономности, новых культурных ценностей. Это в значительной степени повлияло на формирование новых качеств личности. Не случайно крупнейшие предприниматели XIX в. и покровители искусств (Морозовы, Гучковы, Третьяковы, Рябушинские) были старообрядцами.

В результате раскола в обществе проявлялись апокалипсические настроения, поиски истинно православного царства: града Китежа, скрытого под толщей озерной воды от непосвященных, поиски безгрешной и счастливой земли Белогорья. Путь к спасению через умерщвление плоти и личную святость без посредничества церкви и священников предлагали сверхаскетично настроенные еретики и другие представители «народного православия» («поповцы», «беспоповцы», «капитоновцы» и др.).

Таким образом, в XVII в. в российской истории впервые созрел внутренний культурный конфликт, широко распространившийся на все стороны жизни. Об этом свидетельствовали разлад между светской и духовной властью, разногласия духовенства и паствы в истинности православной веры.

Традиции и новации в просвещении и научных знаниях. Расширение сферы торгово-ремесленной деятельности, зарождение российского предпринимательства, активизация контактов с Западом и Византией, потребности обороны страны обусловили рост числа образованных людей в России. Уровень грамотности в XVII в. среди помещиков составил 65 %, купечества — 96 %, посадских людей — около 40 %, крестьян — 15 %, стрельцов, пушкарей, казаков — 1 %.

В России в XVII в. уже существовали зачатки системы государственного начального образования. Школы были частными учебными заведениями, в которых учились дети «всякого чина … и сана, славных и худородных, богатых и убогих, даже и до последних земледельцев». Преподавались чтение, письмо, пение, счет, основы религии, некоторые сведения по Священной истории, давали представление о семи свободных науках, составлявших тогда курс университетского обучения (грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия, астрономия).

Начальное образование носило церковный характер, учителями, в основном, были лица духовного звания. Занятия в школе начинались и заканчивались молитвой. Основными учебниками являлись книги религиозного содержания, но было издано и несколько букварей, которые включали информацию по вероучению и справочную информацию (буквари Василия Бурцова (1633), Симеона Полоцкого (1679), Кариона Истомина (1694). Были распространены азбуковники — словари иностранных слов в сочетании с основами фонетики, правописания, синтаксиса. В азбуковниках можно было извлечь информацию об античных философах и писателях, отечественной истории и географии, основах философии. В учебном процессе использовались также «Грамматика» Мелетия Смотрицкого и таблица умножения «Считание удобное».

По-прежнему популярным оставалось обучение в семье. Одним из основных методов педагогики, как и в прошлые века, признавалось телесное наказание («розга», «сокрушение ребер», «жезл»). Методическим пособием для учителей и воспитателей являлось сочинение «Гражданство обычаев детских» — свод правил, определявших поведение детей в школе, за столом, при встрече с людьми; одежду и даже выражение лица.

Во второй четверти XVII в. в Москве появились первые средние и профессиональные школы. В 1640 г. по инициативе боярина Федора Ртищева при Андреевском монастыре была основана частная школа для молодых дворян, где их обучали греческому языку и латыни, риторике и философии. На средства патриаршего двора такого же уровня учебное заведение было открыто в кремлевском Чудовом монастыре. В 1681 г. по указу царя Федора Алексеевича начало действовать греческое училище, которое патронировал Иерусалимский патриарх Иоаким. В 1684 г. в училище (Типографской школе), которым руководил иеромонах Тимофей, обучалось 191 человек, в 1685 г. — уже 200 учеников (из них 54 старших, учивших «греческий язык книжному писанию», и 146 младших, изучавших славянскую грамоту). Ученики стали в будущем первыми студентами славяно-греко-латинской академии.

Основание школы Тимофея — событие в истории образования в России, первый шаг к созданию высшего учебного заведения. Для учреждения высшей школы (конечно, ее нельзя понимать как университет) нужны были учителя, сами прошедшие подготовку в «правильной» высшей школе, «люди ученые и православные, а не ковегласи и раскольники». Такими учителями были выбраны братья-греки Лихуды, выпускники Падуанского университета. По свидетельству Федора Поликарпова, одного из первых учеников, школа, основанная Лихудами, первоначально была более чем скромной. Но уже в 1685 г. патриархом Иоакимом был выдан образ иконы) в новую школу, и этот день (25 декабря) можно считать днем основания славяно-греко-латинской академии. Судя по записям Патриаршего приказа, к 1687 г. в академии числилось 76 учеников: в высшей школе — 14 человек, в средней — 35, в низшей — 27. Грамматику и пиитику Лихуды преподавали на греческом языке, а риторику, логику и физику — на латыни. Ученики работали по системе, принятой тогда в Падуанском и других европейских университетах. С 1701 г., когда в академию приехали киевские учителя, характер обучения изменился. Преподавание греческого языка прекратилось, все предметы изучались на латинском языке. Академия утратила свое прежнее название, стала называться Славяно-Латинской школой. В разные годы обучение в первой высшей школе России прошли математик Л. Ф. Магницкий, М. В. Ломоносов, историк Н. Н. Бантыш-Каменский, митрополит Платон, наследники князей древнейших российских родов.