Ты на жизнь не заработаешь!

Вернувшись с вареньем, тетя продолжила:

– Когда ты наконец повзрослеешь? А ведь скоро те-

бе придется заботиться не только о себе! – она много-

значительно посмотрела на Синтию.

Раздался звонок в дверь, и Джон, обрадованный

возможностью не отвечать, помчался в прихожую.

Это был Пол.

– Все идет как по маслу! – закричал он с порога.

Договорить ему Джон не дал. Схватив за руку, Джон

потащил его наверх, в свою комнату, пихнул в кресло,

а сам рухнул рядом – на диван с розовым кружевным

покрывалом.

– Все идет как по маслу, – неуверенно повторил Пол,

приглядываясь к другу. – Нашу пластинку слушал Лар-

ри Парнс, и он пригласил нас в турне по Шотландии.

– О, Пол! – схватившись за голову, простонал Джон с

таким видом, будто его прихватил приступ зубной бо-

ли, – до Шотландии ли мне сейчас? Меня хотят женить!

Это заговор!

Пол взвился:

– Не сдавайся, Джон! – вскричал он в порыве него-

дования. – Ни за что! Если ты женишься, как же мы то-

гда поедем?

Мысль о том, что в Шотландию иногда ездят и же-

натые люди, как-то не приходила им в головы, и реше-

ние было однозначным: никаких браков! Долой ночной

беспредел крибли-крабле-бумствующих Оле Лукойев!

У Джона моментально отлегло от сердца. В конце

концов, насильно его никто не женит, Синтия не бере-

менна, это он знал точно. Не хотелось, конечно, и оби-

жать ее. Но он быстро согласился с одним из главных

доводов Пола: «Если она тебя любит, Джон, она все

поймет и будет ждать тебя сколько угодно… А если не

любит, то зачем тебе все это надо?..»

Друзья легко переключились на более интересную

для них тему.

… – Правда, мы поедем не как самостоятельная ко-

манда, а будем аккомпанировать…

– Кому? – помрачнел Джон.

Пол опасливо покосился на него, но делать было не-

чего.

– Джонни Джентлу.

Под Ленноном как будто взорвалась пачка динами-

та.

– Что?!! – завопил он, слетев с дивана, и лихорадоч-

но забегал по комнате. – Этому придурку?! Да я пою

в сто раз лучше его! – он в грозной позе остановился

перед Полом. – Ты с ума сошел!

– Да я-то здесь при чем? – стал оправдываться

тот. – Ларри искал именно аккомпаниаторов на гастро-

ли Джентла. Он устроил конкурс, и выиграла наша за-

пись…

Эти слова бальзамом пролились на уязвленную ду-

шу Джона.

– А кого Ларри еще слушал? – спросил он, садясь

на диван.

– «Дерри и Сеньоров», «Рори Сторма и Ураганов»,

«Касса и Казанов»… Он прослушивал их живьем, в

«Голубом Ангеле»17.

– И выиграли мы?! – глаза Джона округлились. Пол

перечислял названия лучших ливерпульских групп!

– Выиграли! – подтвердил Пол гордо. Но против ис-

тины идти не смог и добавил: – Я согласился на оплату

в два раза ниже остальных…

– Ах так! – Джон, которому сразу стало все ясно, сно-

ва растянулся на диване. – В таком случае, я никуда

не еду.

– Тогда ты женишься, – напомнил Пол.

– Шантажист! – простонал Джон. – Авантюрист! Ин-

триган проклятый! Ладно. А с остальными ты разгова-

ривал?

– Джордж – за.

– И папочка с мамочкой отпускают малютку одного?

– Он говорит, они и не заметят… А на барабанах бу-

дет стучать Томми Мур. Знаешь такого? Он работает

грузчиком на заводе по производству бутылок Гарсто-

на.

– Да. Знаю. Стучит-то он ничего… Но он же старый,

ему двадцать пять!

– Других свободных барабанщиков в городе нет. А

17 «Blue Angel» (англ.)

ты видел ударника «Ураганов»?! – в голосе Пола про-

звучало восхищение. – Его зовут Ринго…

– Не обращал внимания, – отмахнулся Джон. – А со

Стюартом ты разговаривал?

Пол замялся.

– Знаешь, Джон… Я думаю… Может, не стоит с ним

разговаривать…

– Это еще почему? – спросил Джон с нескрываемой

угрозой.

Пол взял его за руку и произнес как мог проникно-

веннее:

– Джон. Ну, Джон! Я знаю, что он твой лучший друг…

Надо поберечь его. И он не бас-гитарист…

– Да?! – вскричал Леннон, выдергивая пальцы из ла-

дони Пола и садясь. – А кто бас-гитарист? Может, ты?

А?!..

– Нет, я – не бас-гитарист, – убежденно ответил

Пол. – Но я и не играю на бас-гитаре… И Стью не игра-

ет, а только делает вид! Будь справедлив, признай, у

него нет никаких способностей к музыке…

– А к живописи? – спросил Джон неожиданно вкрад-

чиво.

Пол удивился, при чем здесь живопись, но, чувствуя

какой-то подвох, решил быть осторожным:

– Если честно, по-моему, тоже… Та картина, которую

он месяц назад показывал нам…

– Которую он нес на конкурс в «Галерею»? – уточ-

нил Джон, довольный, что разговор двинулся как раз в

нужном ему русле.

– Да-да-да, – подтвердил Пол. – Так вот, Джон. Толь-

ко не говори об этом Стью, а то он обидится… Но, я

думаю, это просто кошмарная мазня! Я мало что пони-

маю в картинах, но жюри конкурса, по-моему, просто

выкинет ее на помойку…

Джон покивал, выдерживая паузу. Потом снял очки,

протер их краем рубашки и вновь одел… Внимательно

посмотрел на Пола и, наконец, заговорил:

– Ты не справедлив к себе, мальчик. У тебя прекрас-

ное эстетическое чутье. Как в живописи, так и в музыке.

Так вот, Пол, – усмехнулся он, передразнивая интона-

ции собеседника. – Только не говори об этом Стью. Но

он стал лауреатом этого конкурса и получил премию –

шестьдесят пять фунтов!

Пол присвистнул.

– Столько ты, друг мой Бетховен, на своей музыке

еще не заработал и за все время… Между прочим, на

эти деньги Стью покупает настоящий бас. «Хоффнер

Президент».

Все. Последнее сообщение просто размазало Пола

по стенке, сделало абсолютно бессмысленными все

его претензии. Но тот и не расстраивался по этому по-

воду. Наоборот, вскочив, он запрыгал по комнате:

– У нас будет настоящий бас! Самый пренастоящий

бас!

– Да! – поддержал его Джон в эйфории от того, как

блестяще он провел защиту казалось бы безнадежного

дела подсудимого Сатклиффа. – Бас будет!

В этот миг дверь его комнаты отворилась, и в нее

заглянула Синтия. – А свадьбы – не будет! – рявкнул

Джон и помахал пальцем у нее перед носом.

Из уважения и доверия к Стюарту директор художе-

ственного колледжа позволил ребятам взять в поезд-

ку принадлежащую этому учебному заведению аппа-

ратуру.

Сидя на колонках в актовом зале колледжа они ожи-

дали автофургон. Тот самый, в котором, собранной

пройдохой Ларри Парнсом труппе, предстояло в тече-

нии пятнадцати дней колесить по северо-восточному

побережью Шотландии – Экоссу.

Ларри поставил обязательное условие: музыканты

должны быть в одинаковых костюмах. Но ничего оди-

накового, кроме школьной формы у них не нашлось.

Взвинченное настроение находило выход в том, как

они восхищались купленной Стюартом гитарой. Она

была черной с белой пластиковой передней панелью,

и это прекрасно сочеталось с их черными брючками и

белыми рубашками.

Не меньшее уважение вызывала и ударная установ-

ка Томми Мура. Но это была «чужая» установка… А

бас был «свой»! Он переходил из рук в руки, и они по

очереди вставали с ним в эффектные позы.

Среди прочей болтовни всплыл и вопрос о названии.

– Слушайте, – предложил Стюарт, – может быть,

хватит уже нам называться так по-идиотски? Ведь ни-

кого из «Куорри Бенк Скул» среди нас уже давно нет.

– Это точно! – подхватил Джон. – Название надо но-

вое. Только какое?

– Давайте, назовемся «Ливерпульские звезды», –

предложил Пол мечтательно, но Сатклифф сморщил-

ся, словно откусил лимон, а остальные засмеялись и

заулюлюкали.

– Да-а, мальчик, – протянул Джон. – С таким назва-

нием не рок-н-ролл играть, а опереточные арии петь.

В доме для престарелых.

– Придумайте лучше, – обиделся Пол и стал с без-

различным видом терзать бас-гитару Стью.

– «Большой Джон и Морские Волки» – изрек Леннон,

не страдающий избытком скромности.

– Не «большой», а «длинный», – заметил великовоз-

растный Томми Мур, ревниво относящийся к статусу

самого взрослого из них.

– Но почему «Морские Волки»? – оторопел Стюарт.

– Красиво, – объяснил Джон. – И вы все оденете

тельняшки.

– Но сейчас у нас нет тельняшек, – мстительно за-

метил Пол, не выдержав. – Белые рубашки и «Морские

волки» как-то, между прочим, не сочетаются…

Тут, внезапно выйдя из медитативного оцепенения,

подал голос Джордж:

– Тогда – «Лунные собаки».

– О, нет! – возвел глаза к небу Джон. – Этот бойскаут

сведет меня в могилу…

– А что? – заступился Стюарт. – Как минимум, ори-

гинально. Только лучше уж не «лунные», а «серебря-

ные». – И он объявил, подражая интонациям эстрадно-

го конферансье. – Итак, леди и джентельмены, сейчас

для вас будут выть знаменитые ливерпульские «Сере-

бряные…»

– «…козявки», – все так же отрешенно закончил за

него Джордж.

Стью осекся.

– Козявки? – переспросил он. – Почему козявки?

Если ты это о себе, то, возможно, ты и прав…

– Классно, Стью! – с горящими от возбуждения гла-

зами перебил его Джон. – «Жуки»! И к черту «сере-

брянные». «Жуки», и все тут! «Be e tles». Хотя нет, луч-

ше через «Эй», от слова «бит»! Да! – он огляделся с

видом человека, внимающего глас свыше. – Открою

вам. Как-то привиделся мне человек, который вышел

из объятого пламенем пирога и сказал: «Отныне имя

вам – „Be а tles“, и писаться это будет через „Эй“»!..

Все довольно заржали. Странный юмор Джона все-

гда имел успех в этой странной компании.

Магические слова «турне» и «гастроли» заставляли

работать фантазию Пола в самом романтическом на-

правлении. На деле, однако, все оказалось вовсе не

так мило, как рисовалось его разгоряченному вообра-

жению.

Выяснилось, что выступать им предстоит на самых

захудалых площадках региона. Слякоть не позволяла

играть на открытых сценах, зато в наскоро прибранных

амбарах или, в лучшем случае, в грязных кабаках –

вполне.

Певец Джонни Джентл сам вел автофургон по уха-

бам загородного шоссе, кляня при этом все и вся: му-

зыку, музыкантов, Британию, королеву, Ларри Парнса,

погоду и себя самого за то, что ввязался в это сомни-

тельное предприятие.

Если бы он знал поименно всех жителей Шотландии,

он не премянул бы разъяснить, каким странным спосо-

бом каждый из них появился на белый свет…

Первое приключение случилось в первый же вечер.

Прибыв в Стонхейвен, пустынный городишко насе-

лением в несколько тысяч человек, и выяснив, что

завтра им предстоит играть в ресторане «Вереск и

Хмель», гастролеры расположились на отдых в двух

комнатах дешевой двухэтажной гостиницы. «Стар-

шие» – Парнс, Джентл и Том устроились в одной ком-

нате, остальные – в другой.

Джордж мучил гитару, а Джон, Стью и Пол валя-

лись на кроватях, рассуждая о прелестях вольной жиз-

ни бродячих музыкантов, когда из-за тоненькой стенки

раздались пьяные песнопения. Друзья переглянулись.

А чем хуже они? В конце концов, они впервые, и не

без боя, вместе вырвались из-под опеки родственни-

ков. Они участники настоящего турне!

Джон и Стью, выглядевшие постарше, сбегали на

первый этаж и в малюсеньком пустом гостиничном ба-

ре купили бутылку виски (конечно же шотландского) и

несколько бутылок пива.

Не прошло и получаса, как Джон заявил, что без жен-

щины он сегодня ложиться спать не намерен.

– Брось, Джон, – попытался урезонить его Пол, – нас

же тут четверо…

– Значит, найдем четырех, – не унимался Джон и тут

же, спохватившись, продолжил с язвительными нотка-

ми в голосе: – Ах, да, мистер Маккартни, я и забыл,

что вы у нас – девственник… Но мы это немедленно

исправим. А, Стью?

– Предлагаю сегодняшнюю ночь посвятить именно

этой благородной цели, – согласился Стюарт. – Пока в

нашей комнате есть девственник, лично я не чувствую

себя в полной безопасности…

– Я встречаюсь с Дороти Роун, – возразил было Пол,

но Джон перебил его:

– В том-то и дело, что только «встречаешься»! Но,

ничего, сегодня мы найдем для тебя такую красотку, –

хлопнул он беднягу Пола по плечу, – пальчики обли-

жешь!

– Есть же еще Джордж, – снова попытался отвер-

теться тот, но вышло у него это как-то жеманно. Серд-

це его трепетало. Он был одновременно и смущен и

заинтригован.

– Джордж – дитя, – рассудительно произнес Стю-

арт, – он – не в счет…

– К тому же у моей сумасшедшей сестренки есть не

менее сумасшедшие подружки, – печально качая голо-

вой, сказал Джордж, тихонько перебирая струны.

Все уставились на него.

– Хочешь сказать, что у тебя уже была женщина? –

потрясенно спросил Джон.

– В душе я всегда буду девственником, – все так ме-

ланхолически ответил Джордж.

– Та-ак, – протянул Стью, – ну уж теперь-то, Пол, ты

просто обязан…

– Подъем! – заорал Джон, и все вскочили. – Ты оста-

ешься смотреть за вещами, – ткнул он пальцем в Джор-

джа. – Пожелай нам счастливой охоты.

И хмельная троица с девственником посередине,

пошатываясь, вывалилась в промозглую шотландскую

ночь.

Возле входа в гостиницу, в нескольких шагах от се-

бя, они увидели идущую им навстречу седовласую ста-

рушку.

– Пол! – шепнул Джон, остановившись. – Это как раз

для тебя!

– Но она же мне в бабушки годится! – запротестовал

тот.–

Девственник не может знать о своих наклонностях

все, – возразил Стюарт. – Кто знает, может быть ты еще

не распустившийся геронтофил?

– Это что, цветок? – подозрительно спросил Пол.

– Нет, Пол, это дяденька, который любит бабушек, –

пояснил Джон.

– Запомни, малыш, – назидательно сказал Стюарт, –

для геронтофила главное прямо в процессе не стать

некрофилом.

Они с Джоном прыснули, а Пол поежился. Старушка

в этот миг как раз поравнялась с ними.

– Мадам, – обратился к ней Джон. Пол попытался

вырваться, но друзья крепко держали его за локти. –

Мадам! Простите за нескромность. Но я прошу вас от-

ветить нам. Как вы находите этого юношу?

Пожилая женщина нацепила на нос пенсне, внима-

тельно оглядела их всех по очереди и ответила:

– Я нахожу его намного более симпатичным и вос-

питанным, нежели парочка оболтусов по бокам.

– Это твой шанс! – восхищенно шепнул Стью Полу

в ухо, но как раз в этот момент тот дернулся так, что

сумел вырваться и опрометью кинулся в темноту пере-

улка.

Хохоча, как безумные, они бежали за ним два квар-

тала, пока не нагнали шагов за десять от ярко освя-

щенного пятачка у входа в какое-то питейное заведе-

ние.

– Отстаньте, идиоты! – закричал Пол, когда они сно-

ва вцепились в него.

– Ну, Пол, перестань, мы же шутим, – пошел на ми-

ровую Джон. – За кого ты нас принимаешь?

И тут их обогнали три женские фигуры. Девицы в

клетчатых юбках жались под одним зонтом и явно на-

правлялись в кабачок.

– Вот! – возбужденно прошептал Стюарт. – Это то,

что нам надо! – И крикнул в спины идущих впереди: –

Девочки!

Но те только ускорили шаг. Друзья заспешили вдо-

гонку.

– Девочки! – томно пропел Стюарт прямо в затылок

той, что шла в середине.

Фигуры остановились и медленно обернулись.

Это были мужчины. Мужчины в юбках! Их грубые

шотландские рожи имели крайне угрожающие выраже-

ния.

– Ну?!! – рявкнул самый здоровый, дохнув на Сат-

клиффа мощнейшим перегаром.

Тот потерял дар речи, а Джон, вместо того, чтобы

извиниться, не удержался от продолжения игры и тихо

спросил Пола:

– Прислушайся к себе. Может ты – гомосексуалист?

– Не знаю, – почему-то ответил Пол, как загипноти-

зированный глядя на толстенные волосатые пальцы,

сжимающие ручку зонта…

Но, как бы тихо они не говорили, их все-таки услы-

шали.

Первый удар – прямо в глаз – получил Джон. Следу-

ющий удар, в ухо, сбил с ног Пола, и он, поскользнув-

шись, рухнул в нашпигованную окурками грязь…

Их били умело, не издавая лишних звуков, лишь из-

редка покряхтывая от усердия…

Минут через пятнадцать за столиком кабака сиде-

ли шестеро – трое английских музыкантов и трое шот-

ландских шоферов.

– Так как вы, значит, называетесь? – спросил тот, что

нанес первый удар. – «Битл»?

– «Битлз», – поправил Пол, выжимая рубашку, кото-

рая когда-то была белой.

– «Битлз», значит, – повторил Джек. – Смешное на-

звание. Не слыхал. И где вы будете играть?

Джон убрал от подбитого глаза запотевшую кружку

с холодным пивом.

– В каком-то «Вереске и Хмеле». Это большой ре-

сторан?

– Черт побери! – радостно взревел Джек. – Да ведь

мы в нем-то и сидим!

Друзья огляделись. Более захудалой пивнушки они

не видели даже в Ливерпуле.

Они, пожалуй, впали бы в уныние, если бы не тот

факт, что угощали шоферы. А Джек тем временем про-

должал восторгаться:

– Завтра, значит?! Приду обязательно! Ну… – он

поднял свою кружку, и остальные присоединились к не-

му. – За девственность!

И интернациональный англо-шотландский гогот,

смешиваясь с клубами табачного дыма, поплыл над

столиками веселого заведения.

Спустя неделю Джеймс Маккартни получил теле-

грамму от сына: «Все идет отлично. У меня попроси-

ли автограф».

– Если твой братишка привезет со своих гастролей

хотя бы фунт, это будет очень кстати, – сказал отец

Майклу. – Становится все труднее сводить концы с кон-

цами. Как говаривал папаша О'Хьюган, портной, в из-

рядном подпитии орудуя ножницами.

В Ливерпульском муниципальном театре «Плейха-

уз» закончился спектакль. Двадцатишестилетний сын

торговца мебелью Брайан Эпштейн не смотрел его. За-

бредя перед началом в буфет, он так и просидел тут,

на высоком стуле перед стойкой, все представление.

Только сейчас, уже порядком надравшись, он обрел

общество своих старых знакомых – актера Бэдфорда

и актрисы Хелен Линдсей. Не то чтобы служителям

Мельпомены так уж нравилось общаться с Эпштей-

ном, но у них, как всегда, не было денег, а у него, как

всегда, они были. И, как всегда, Эпштейн завел речь о

своей нелепой беспросветной судьбе.

– Я – еврей, Брайни, – (актер был тезкой Эпштей-

на), – ты понимаешь, что это означает, – сказал он, с

вызовом глядя на Бэдфорда.

– Это значит, что за выпивку платишь ты, – ответил

тот, с неимоверной скоростью забрасывая в пасть бу-

терброд за бутербродом.

– Не угадал, – с пьяной улыбкой возразил Эп-

штейн. – Мой папа, мудрейший человек, говорит так:

«Любой еврей намного умнее любого англичанина. Но

на тысячу евреев есть один ТАКОЙ дурак, который глу-

пее всех англичан вместе взятых». Так вот, я как раз

ТАКОЙ… Я появился на свет в родильном доме на

Родни-Стрит…

– О, Боги! – простонала Хелен, пухленькая краше-

ная блондинка со следами бурной ночи на лице, – не-

ужели мне придется выслушивать все это снова?!

– Молчи, – осадил ее Бэдфорд вполголоса. – Ешь,

пей и молчи.

А Эпштейн, не обращая на их переговоры ни малей-

шего внимания, продолжал:

– Мой бедный папа был так счастлив, он так ждал

наследника, что не сразу заметил, что мальчиком я ро-

дился каким-то странным. Тупым и хилым. В детстве я

не знал ни одного мальчишки на нашей улице, который

хотя бы раз не дал мне подзатыльник…

Когда я приходил домой в слезах, папа говорил мне:

«Не плачь, Брайни. Ты вырастешь и станешь таким же

умным, как я, ты станешь богатым, и вся эта ирланд-

ская шантрапа еще будет кусать локти, что они не бы-

ли твоими друзьями…» Но сколько бы я ни рос, умным

я не становился. Репетиторы сходили с ума от моей

глупости и упрямства, и читать-то я научился только в

восемь лет. Да и то лишь из какого-то вялого подража-

ния…

Господь услышал молитвы моего бедного папы, и

мой младший брат Клайв оказался достойным его. Ему

не было и семи, а он уже прекрасно справлялся в лав-

ке. А я… А меня выгнали сначала из одной школы, по-

том из другой… А потом – и из колледжа. Директор так

и написал: «За невнимательность и недостаточные ум-

ственные способности».

С тех пор всю свою любовь папа перенес на Клайва.

И я не осуждаю его. – На глаза Брайану навернулись

слезы.

– Как мне надоело это нытье, – наклонилась Хелен

к Бэдфорду. – Меня сейчас стошнит.

– Тогда не ешь больше, – шепнул тот ей в ответ.

– …Когда меня выгоняли из колледжа, папа захотел

прочитать мое досье. Но там не было ни строки. За год

учебы ни один учитель не нашел ничего, что можно бы-

ло бы обо мне сказать. Ни хорошего, ни плохого! «Как

же, простите, так?» – спросил папа, но директор отве-

тил ему: «Чтобы стать хулиганом, ваш сын слишком

вял и труслив… Что же касается учебы, тут вы, наде-

юсь, все уже поняли сами…»

Поводом для отчисления Брайана послужил столь

незначительный проступок, что, соверши его кто-то

другой, на него не обратили бы внимания.

Однажды, войдя в класс, длинный и худой, как

жердь, учитель математики обнаружил прикрепленную

к доске размалеванную программку. На ней довольно

коряво были изображены танцующие девушки.

– Что это за кусок вздорной чепухи?! – грозно спро-

сил он.

– Это – дизайн, – ответил десятилетний Брайан Эп-

штейн.

– Чепуха, дрянь и девочки, мистер Дизайнер, вот что

это такое! – отрезал лысый математик.

И направил докладную директору…

– Моя бедная мама Куини проплакала весь вечер. –

Эпштейн сделал основательный глоток джина с тони-

ком и промокнул глаза салфеткой. – Она плакала и го-

ворила: «О, несчастный, несчастный Брайни! Я даже

не могу пойти в синагогу и помолиться за тебя. Ты так

огорчаешь отца, что он старается пореже вспоминать о

тебе. И тебе вовремя не сделали обрезание!.. А еврею

без обрезания Яхве не поможет…»

– Меня точно стошнит, – шепотом пожаловалась Хе-

лен Бэдфорду. Тот взял ее за руку:

– Пойдем подышим воздухом.

И они тихонько покинули стойку. Но Брайан, даже не

заметив этого, разглагольствовал дальше:

– Меня отдали в частную, очень дорогую, школу. Па-

па думал, что деньги могут превратить ничто во что-то.

Но не тут то было. Я не делал никаких успехов и здесь,

и папа забрал меня, решив не переводить денег зря.

…Тем временем за стойку рядом с Эпштейном, на

место Бэдфорда и Хелен, уселась другая актерская па-

рочка. Не говоря ни слова, они налили себе джина, вы-

пили и принялись за бутерброды с сыром, икрой и бе-

коном.

– А в сорок седьмом меня отдали в еврейскую под-

готовительную школу. И там, впервые в жизни, у меня

появился друг. Ее звали Эмбер. И она была лошадью.

За всю мою жизнь у меня был только один настоящий

друг. И это была лошадь! Ты слышишь, Брайни? – Эп-

штейн повернулся и уставился на незнакомца рядом.

– Ты – Брайни? – спросил он.

– Нет, я – Дастин.

– Ага. Вот как. – Он был слегка озадачен, но принял

данную информацию к сведению. – Дастин. Ладно. Ты

знаешь, что я – еврей?

– Я вас за милю чую.

– Ага, – повторил Эпштейн. – Раз так, слушай даль-

ше. А ты, крошка, – повернулся он с пьяной улыбкой к

спутнице Дастина, – позови-ка бармена и закажи еще

бутылочку джина, бутербродов и шоколадку для себя.

Я плачу. – Он вновь обратился к мужчине:

– Между прочим, Дастин, Эмбер была не только мо-

им единственным другом, но и единственной подругой.

У меня никогда не было женщины. Они находят меня

скучным… А вот Эмбер не страдала антисемитизмом

и не презирала за то, что меня выгнали из колледжа…

– Брайан мечтательно вздохнул. – Она позволяла мне

ездить на себе, и целых три года я был счастлив. – Сле-

зы вновь появились на его глазах и даже потекли по

щекам. – А ведь я поэт, Дастин. Да! Среди евреев мно-

го поэтов, а среди поэтов – много дураков… Правда,

я не написал ни одного стихотворения, но в душе я –

настоящий Гейне!

Нас разлучили с моей Эмбер. Как я плакал, когда па-

па забрал меня из школы… Лавка процветала, а иметь

продавцами родственников – намного выгоднее…

Однажды в лавку зашла пожилая женщина, чтобы

купить зеркало в прихожую. Брайан разболтался с ней

и, между делом, уговорил ее купить еще и кухонный

стол.

Это был очень плохой стол, но Брайан продал его

ей за двенадцать фунтов! И отец стал гордиться им,

решив, что возможно, у его старшего просто позднее

развитие.

– …Да! Он стал гордиться мной. А я стал презирать

себя еще сильнее. Ведь я-то знал, что по призванию я

– поэт. А годен оказался лишь на то, чтобы обманывать

бедных пожилых женщин… Ты можешь это понять, Да-

стин?

Но никто ему не ответил. Парочка исчезла, прихва-

тив с собой бутылку джина и поднос с бутербродами.

За столиками буфета теперь сидело множество людей,

и тут можно было услышать что-нибудь поинтереснее,

чем излияния непутевого еврея.

– Как быстро все меняется в этом мире, – сказал

Брайан себе. – Только что со мной беседовали такие

милые люди, и вот их уже нет…

Но тут вернулись Бэдфорд и Хелен.

– Ого! – удивился Бэдфорд. – Ты уже все выпил и

съел?!

– Ерунда, – махнул рукой Эпштейн, – закажи еще. За

мой счет, конечно. Так на чем я остановился?

– На обрезании, – напомнила Хелен.

– Нет, – возразил Эпштейн. – На столе. На кухонном

столе. Потом я совершил еще несколько удачных сде-

лок и решил уже, что, все-таки, это – моя судьба. Но тут

пришла повестка. Я даже помню дату, это случилось

девятого декабря. «…Надлежит явиться на медицин-

скую комиссию в связи с призывом на действительную

службу в Вооруженные силы Соединенного Королев-

ства…»

Знали бы вы, как я обрадовался! Я буду настоящим

солдатом! Я даже попросился в королевский воздуш-

ный флот. Я хотел стать летчиком и носить эту прекрас-

ную черную форму, с которой на улице не сводят глаз

девушки… Мама на радостях приготовила фарширо-

ванную рыбу, а папа подарил мне запонки… Но меня

почему-то зачислили «писарем обслуживающего пер-

сонала»…

– Ты служил в армии? – удивился Бэдфорд. – Вот бы

никогда не подумал.

– И правильно сделал бы. Ведь я был «канцелярской

крысой», а это не служба, – ответил Эпштейн горько

усмехнувшись. – Но и та длилось недолго.

Именно в пятьдесят втором в государственной жиз-

ни Великобритании произошло знаменательное собы-

тие – коронация Елизаветы II.

Брайан служил в Лондоне, в частях обслуживающе-

го персонала Двора. И конечно же он мечтал принять

участие в этом торжестве.

В ночь перед коронацией он долго не мог уснуть, об-

думывая, все ли металлические детали формы начи-

щены и сверкают как следует, хорошо ли отглажены

китель и парадные брюки, помнит ли он слова торже-

ственной присяги новому монарху… Приглашение до-

машним приехать в Лондон и постоять в качестве зри-

телей военного парада на Трафальгар-Сквер, он разу-

меется отослал уже давным-давно.

…Ему снилось, как, проходя мимо строя, молодая

королева остановилась прямо перед ним. Кого-то она

ему напоминала… Кого?..

– Кто этот бравый солдат? – обратилась она к его не-

посредственному начальнику, ненавистному сержанту

Гобсону.

– Рядовой Эпштейн, Ваше Величество, – выпучив

глаза рапортует тот, и его идиотские усы трясутся от

усердия.

– Рядовой? Я вижу в его взгляде отвагу, преданность

и острый ум, – пронзительно глядя в глаза Брайана,

замечает королева. – Что ж, если в нашей армии та-

кие рядовые, я спокойна за наше Отечество. Буду рада

увидеть вас еще раз, – обращается она прямо к Брай-

ану с загадочной улыбкой на устах. И тут он понимает,

на кого она похожа. На его любимую Эмбер. Она доба-

вляет – Сегодня. – И, наклонившись прямо к его уху,

шепчет: – После полуночи. В стойле…

…Разбуженный звуком горна Брайан принялся ли-

хорадочно наряжаться в парадное. Но его приготовле-

ния пресек Гобсон:

– Не спешите, рядовой Эпштейн. Вы остаетесь в ка-

зарме. Не хватало еще, чтобы вас увидела Королева.

Брайан побледнел и, пошатнувшись, ухватился за

никелированную спинку кровати.

– Ай-ай-ай, какие мы чувствительные, – Гобсон на-

смешливо погрозил Эпштейну костлявым пальцем. –

Ладно, – сжалился он, – в честь праздника разрешаю

вам отправиться в увольнение…

Из города Брайана, пьяного до беспамятства, доста-

вила в часть патрульная машина.

После десяти суток ареста Гобсон отвел его к полко-

вому врачу, и тот, закончив осмотр, выдал свое меди-

цинское заключение: «Абсолютно непригоден к воин-

ской службе».

Нет, Брайан не был болен, ни физически, ни психи-

чески. Он просто был НЕПРИГОДЕН. Ни к чему. В том

числе и к воинской службе.

– И вот я снова в лавке отца, – подводя итог своему

рассказу, сообщил Эпштейн и осушил очередной бо-

кал. – Я думал, что добьюсь чего-то в жизни, но, видно,

устал… У меня нет друзей и нет девушки, нет любимой

работы, а главное – у меня нет цели в жизни и веры в

себя…

– Чепуха, – перебил его Бэдфорд. – Выгляни-ка в

окно. Какая удивительная ночь! Посмотри на этих лю-

дей, – он обвел рукой зал буфета. – Они молоды и ве-

селы!

– У нас еще все впереди! – подхватила Хелен.

– У вас – может быть. Но не у меня. Неудачливый

мелкий делец – вот мой потолок в этой жизни.

– А чего бы ты хотел? – поинтересовалась Хелен.

– Я хотел бы стать… композитором. Таким как Григ

или Ян Сибелиус. Но у меня нет слуха. Или… напри-

мер, актером. Как вы… Но сейчас уже слишком поздно.

– Актером? – презрительно повторила Хелен, сде-

лав большие глаза. – Каждый день кривляться перед

богатой публикой и не иметь ни гроша в кармане?..

– Да что такое деньги?! – вскричал Брайан. – Раз-

ве могут они удовлетворить потребности возвышенной

души! – он сунул руку в карман и бросил на стойку уве-

систую пачку купюр, рассыпавшуюся веером, словно

колода карт. – Презренные бумажки! Они говорят мне

лишь о том, сколько шкафов, комодов и табуреточек я

сумел сплавить сегодня несчастным домохозяйкам! А

мне… А мне хотелось бы воспарить над убогим бытом

этого захолустья!

– Сколько страсти, – с неподдельным профессио-

нальным интересом заметил Бэдфорд, украдкой пере-

нося банкноты в свой карман. – Между прочим, ты еще

можешь стать актером…

– Не говори глупостей, – махнул рукой Эпштейн.

– Я серьезно. Я могу написать записку директору те-

атральной академии Джону Фернальду. Я учился у не-

го, и мы остались добрыми приятелями…

– Даже если так, даже если я и поступил бы в ака-

демию, подумай сам, как глупо я буду выглядеть там

среди восемнадцатилетних студентов. Я снова стану

посмешищем.

– Это лучше, чем плакать у буфетной стойки. Хотя,

нам бы очень тебя не хватало… Но почему бы не по-

пробовать? – продолжал увещевать Бэдфорд, запихи-

вая в карман последнюю купюру. – Под лежачий ка-

мень и вода не течет.

– А что?! – воспрял Брайан. – Напиши. Напиши, и я

поеду! Вперед, в неизвестность! Я еще ни разу в жизни

не совершал необдуманных поступков! Бармен, дру-

жок, не найдется ли у тебя клочка бумаги? В твоих ру-

ках вся моя будущность!

Клочок нашелся, и Бэдфорд кривыми пьяными бу-

квами написал на нем: «Дорогой Джон. Этот осел хо-

чет стать актером. У него водятся деньжата. Со-

ветую принять. Твой Брайни».

Свернув листок вчетверо, он протянул его Эпштей-

ну:

– Вот. Если ты джентельмен, ты не станешь читать

это письмо. Там есть кое-что личное. Отдай Ферналь-

ду. Только в руки!

– За удачу! – Вскричал Эпштейн, поднимая бокал. –

За мою артистическую карьеру!

В Лондон Брайан прибыл дождливым сентябрьским

утром и, не мешкая, направился в Королевскую Акаде-

мию искусств.

Первым, что поразило его, был разительный кон-

траст между убогостью обшарпанных стен этого заве-

дения и тем апломбом, с которым разговаривали с ним

экзальтированные юнцы, к коим он обращался в поис-

ках директора.

Один ответил ему, что «целью его жизни не является

контроль за пространственными перемещениями упо-

мянутого старого борова». Другой спросил: «Вы из про-

винции?», а получив утвердительный ответ, высоко-

мерно посоветовал: «Уезжайте назад. Лучше сразу»…

И все-таки Брайан добрался до искомого кабинета.

Метафора «старый боров» не в полной мере отра-

жала то впечатление, которое Фернальд произвел на

Брайана с первого взгляда. Куда более точно было бы

назвать его «издыхающим бегемотом».

Если он когда-то был артистом, то лучше всего ему

должны были удаваться роли главарей мафии или

придворных палачей. Огромный, мрачный, похожий на

Уинстона Черчилля, человек с сигарой во рту, не вста-

вая из-за стола, принял из рук Эпштейна записку Бэд-

форда. Он развернул ее и прочел.

– В артисты? – риторически спросил он, пустив

Брайану в лицо клуб сизого дыма.

– Да-а-апчхи, – ответил Брайан. – Простите, сэр.

– В артисты… – покачал головой Фернальд, понима-

юще. И замолчал, глядя Брайану в глаза тяжелым жи-

вотным взглядом немигающих глаз.

Тягостная пауза тянулась минуту… две… Брайан

чуть было не начал скулить и повизгивать, как это де-

лают под пристальным взглядом человека маленькие

собачки. Но вместо этого он лишь нерешительно про-

изнес:

– Ну… Я, наверное, пойду…

Фернальд не ответил, все так же неподвижно глядя

на него.

Брайан попятился к двери, но когда он уже достиг

порога, его действия пресек властный голос:

– Стоять!

Брайан замер.

– Сюда! – прорычал Фернальд, поманив его паль-

цем.

Брайан сомнамбулически приблизился к столу.

– Деньги! – все так же лаконично произнес директор

Королевской академии.

– Не понял, сэр…

– Деньги за обучение. За пять лет. И вы будете зачи-

слены сразу на третий курс. – Не заметив на лице про-

сителя достаточного по этому поводу восторга, Фер-

нальд добавил. – А так же в труппу Стендфордского

Королевского театра драмы.

Эпштейн дрожащей рукой достал толстый бумаж-

ник, вынул из него пачку фунтов стерлингов и отсчитал

немедленно названную Фернальдом кругленькую сум-

му.

– Порядок, – сказал тот, пряча деньги в ящик стола. –

Свободен.

– Но… – нерешительно начал Брайан.

– Чего еще?! – рыкнул Фернальд.

– Но вы даже не послушали, что я могу.

– А что ты можешь?

– Я подготовил отрывок из комедии Уильяма Шек-

спира «Сон в летнюю ночь». Монолог Тезея из первой

сцены пятого акта.

– Валяй.

Брайан собрался с духом и начал текст, который раз

двести повторил дома, перед зеркалом:

– И п п о л и т а. – Произнес он тоненьким голоском. –

Как странен, мой Тезей, рассказ влюбленных. – И тут

же продолжил басом: – Т е з е й. Скорее странен, чем

правдив. Не верю // смешным я басням и волшебным

сказкам…

Сморщившись, как от зубной боли, Фернальд рявк-

нул:

– Достаточно! Вы зачислены. До свидания.

«Как прекрасно нужно знать произведение и как тон-

ко разбираться в людях, чтобы вот так, с полуслова,

определить уровень способностей будущего актера!»

– думал Эпштейн с умилением, по пути в театр…

Домой, в Ливерпуль, он вернулся через три с поло-

виной месяца.

– Это не мое, папа, – виновато глядя на отца, сказал

он. – Все актеры – отвратительные жалкие беспомощ-

ные эгоисты. Они любят только себя и деньги. И они

никогда не примут меня за своего. Я для них – корова,

возомнившая себя пташкой… Но корову можно доить.

Они опустошают мой кошелек, а потом смеются за мо-

ей спиной…

– О бестолковый сын израильего племени, – нахму-

рил густые брови отец. – Порой мне становится стыд-

но, что это я породил тебя. Как радовался я, видя, что

у тебя пошло дело в лавке! Я говорил себе: кровь не

обманешь! И что я вижу?! Ты бросил все и погнался

за миражами… А в результате – только потратил все,

что заработал за эти годы! Посмотри на Клайва! Ско-

ро он выстроит собственный дом! А… – махнул он ру-

кой. – Ты и сам все это знаешь… Отправляйся в мага-

зин. Больше я не доверю тебе ничего серьезного. Ты

будешь продавцом в отделе грампластинок. Песенки и

опереттки – это как раз для тебя.

Поездка в Шотландию не принесла «Битлз» ни де-

нег, ни славы. Только ударную установку. На обратном

пути, фургон, ведомый Джонни Джентлом, тряхнуло на

каком-то ухабе, барабаны посыпались на Томми Мура,

и ему выбило передние зубы. «К черту! – заорал он. –

Хватит с меня музыки!» И подарил барабаны «Битлз».

Но толку в этом было мало: все равно у них не было

своего постоянного ударника.

Реальная польза от этой поездки была только одна:

«Битлз» стали «котироваться» в хилом провинциаль-

ном шоу-бизнесе Ливерпуля, а владелец клуба «Джа-

каранда», карлик Аллан Вильямс предложил им свои

услуги импресарио.

Первым его проектом с ними стали гастроли в Гам-

бурге. Но сытых по горло Шотландией «Битлз» не так-

то легко было снова сдвинуть с места. Вильямс умел

держать нос по ветру и понимал, что главная его зада-

ча – уговорить Леннона.

… – Соглашайся, Джон, – пискляво напирал Ви-

льямс, глядя на него из кресла снизу вверх. – Золотые

горы я не обещаю, но заработок будет.

– Сколько?

Вильямс хитро прищурился.

– Десять фунтов в месяц. Каждому. Плюс – полный

пансион.

Для Джона это были серьезные деньги. Но ехать не

хотелось. Не хотелось и показывать, что его можно ку-

пить так легко.

– Маловато, – ответил он, презрительно поморщив-

шись.

Вильямс посмотрел на него с чуть большим уваже-

нием.

– Двадцать, – назвал он новую сумму.

Джон обалдел от того, что их ценность возросла сра-

зу вдвое. Но ехать не хотелось все равно.

– Это не разговор, Аллан, – бросил он и встал с кре-

сла.

– Пятьдесят.

Джон почувствовал азарт охотника. Он подошел к

двери, открыл ее, а затем, обернувшись, спросил:

– И это ваше последнее слово?

– Сто! – простонал Вильямс, почти физически ощу-

щая, как запланированные гигантские барыши уходят у

него из-под носа. Именно сто фунтов и были нормаль-

ным гонораром за эту работу, но Вильямс не рассчиты-

вал, что ему действительно придется их выплачивать.

Сто фунтов. Это была просто невероятная сумма.

Джону сразу очень захотелось в Гамбург.

– По рукам, – поспешно вернулся он к столу. – А не

обманешь?

– Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

– Вообще-то нет, – признал Джон, тем более, что ви-

дел Аллана второй раз в жизни.

«Если эти болваны не поедут, наберу других», – ду-

мал он по дороге к Стюарту.

… – Нет, Джон, это исключено, – покачал головой

Стюарт. – У меня через неделю начинаются педагоги-

ческие курсы.

– Какие еще педагогические курсы?

– Я разве не сказал тебе? Я решил стать учителем

рисования.

Джон, питавший хроническую ненависть к школе, по-

морщился.

– А деньги? Тебе они не нужны?

– Конечно, нужны, но будущее художника для меня

важнее.

Услышав это, Джон понял, как действовать дальше.

Да и предыдущий разговор с Вильямсом кое-чему на-

учил его.

– Ну, пока, – сказал он, подошел к двери, открыл ее,

а затем, обернувшись бросил:

– Жаль только, что ты не сможешь сходить со мной

на всемирную выставку художников-авангардистов,

которая там открывается…

– Подожди! – остановил его Стюарт, кусая ногти. –

Подожди, подожди…

Джон ждал.

– Ладно! Я еду! А что за выставка-то?

– Ну-у… выставка, – неопределенно протянул Джон.

– А ты не врешь? – подозрительно вгляделся Стюарт

в его лицо.

– Разве я тебя когда-нибудь обманывал?! – ответил

Джон словами Вильямса, по себе зная, какое магиче-

ское действие они производят.

Узнав, что Пол Маккартни только что сдал вступи-

тельные экзамены в педагогический колледж, Джон

остолбенел:

– Да вы что, одурели все, что ли? – изумился он.

– А что здесь такого? Профессия, как профессия, –

оправдывался Пол…

– Ладно, ты мне одно скажи, ты едешь или нет?!

– Все равно ведь остальные не поедут, – как всегда

попытался тот спрятаться за чужие спины.

– Поедут! – не моргнув глазом заверил Джон, думая

при этом, что можно обойтись и без Джорджа Харрисо-

на. – Я уже со всеми договорился.

– Да ну, – недоверчиво глянул на него Пол.

– Разве я тебя когда-нибудь обманывал? – произнес

Джон фразу, ставшую уже привычной.

– Вообще-то нет, – сказал Пол, чтобы его не обидеть.

На самом-то деле Джон уже не раз обманывал его по

мелочам. Но как и в прошлые разы, Пол ему почему-то

поверил.

Джордж тоже согласился не сразу. Сначала, чтобы

отвертеться, он заявил, что его не отпустят родите-

ли. Но Джон провел массированную психическую ата-

ку многочисленного племени Харрисонов, и вскоре все

они вместе уговаривали Джорджа.

– Сто фунтов! – кричал Харольд. – Да на своем во-

нючем автобусе я не заработаю столько и за год!

А сестра Луиза, не отрывая взгляда от лица Джона,

вторила отцу:

– Мне кажется, Джордж, если с вами будет этот

мальчик, ничего плохого с тобой случиться не может…

Джордж слушал их с отрешенным видом, словно

знал о Гамбурге какую-то страшную тайну. Но тайна

была не в Гамбурге. И в конце концов он раскололся.

Затащив Джона в свою комнату, он признался:

– На самом деле, не в родителях проблема. На са-

мом деле у меня есть кое-какие планы…

– Надеюсь не по поводу карьеры учителя? – подо-

зрительно спросил Джон.

– Как ты догадался? – удивился Джордж. – Я еще

никому не говорил… Ой! Что это с тобой?! – воскликнул

он, глядя на перекошенное злобой лицо Джона.

– Ты не будешь учителем, Джордж, – сказал Джон

так, словно хотел его загипнотизировать. И добавил: –

Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

– Разве он тебя когда-нибудь обманывал? – слов-

но эхо повторили эти слова многочисленные домочад-

цы Джорджа, которые, как оказалось, давно уже стоя-

ли возле приоткрытой двери комнаты.

– Да, – тихо сказал Джордж.

– Да? – удивился Джон.

– Да, – повторил Джордж. – Я еду в Гамбург.

Оставалось только подыскать барабанщика. И Джон

вспомнил о своем старом знакомом, Пите Бесте, сы-

не хозяйки клуба «Касба». Кроме того, что Пит умел

играть на барабанах, он еще славился своими много-

численными любовными победами, но это Джона ин-

тересовало меньше всего.

Найдя Беста в клубе, он начал разговор так:

– Я знаю, Пит, что ты собираешься стать учителем.

Пит ошарашено посмотрел на него:

– Я решил это только пять минут назад.

– У тебя есть еще пять минут, чтобы изменить свое

решение. Я предлагаю тебе сто фунтов в месяц, за то,

чтобы ты НЕ БЫЛ учителем…

– Разве за это платят?

– А я тебя когда-нибудь обманывал? – само собой

вырвалось у Джона. Он уже знал, что будет дальше.

Это становилось даже скучным…

Гамбург. Европейский центр контрабанды оружия и

наркотиков.

Зелено-бежевый автофургон «Остин», свернув с Ре-

пербана выехал на Улицу Полной Свободы. «Битлз» не

знали этого названия. Но «полную свободу» ощутили

сразу. Полуобнаженные девицы торчали прямо в под-

свеченных витринах нижних этажей, одни откровенно

зазывали клиентов, а другие просто наводили мара-

фет, ели или даже читали газеты.

В отличии от Ливерпульских, на этой улице и вече-

ром было светло от неоновой рекламы. И публика тут

была разношерстной и пестрой.

«Остин» остановился перед клубом «Кайзеркел-

лер»18, где музыканты могли встретится с его хозяином

– бритым наголо здоровячком Бруно Кошмидером.

Проходя через роскошный, сверкающий светомузы-

кой, разноцветными гирляндами и рыболовными сетя-

ми, зал, с иллюминаторами вместо окон, ребята восхи-

щенно переглядывались друг с другом. Это была сказ-

ка!

Бруно принял их радушно:

– А! Англичане! Добро пожаловать! Отличный зал,

правда?

Музыканты воодушевленно закивали.

– Тут играют лучшие коллективы Германии! Самый

громкий звук! Самый яркий свет! – он глянул на ча-

сы. – Ну все. А теперь поедем туда, где будете рабо-

тать вы…

Это была редкостная клоака. Стоя на куче мусора

перед входом в клуб «Индра», умный Стюарт конста-

тировал:

18 «Kaiserkeller» – «Царский погребок» (нем.)

– Махен аллес гут…19 – что в переводе с немецкого

означало: «В какую дыру ты завез нас, Джон?»

– Ду бист дер шмуциге швайн20, – ответил Джон, что

в данном случае означало: «Вполне приличное заве-

дение для музыкантов».

Жизнерадостный Кошмидер провел их между столи-

ками по заплеванному полу к сцене и открыл дверь за

ней:

– Добро пожаловать, это ваша гримерка.

С первого взгляда им стало понятно, что это поме-

щение еще совсем недавно служило для иных целей.

Вдоль стены стояли аккуратно завернутые в мешкови-

ну унитазы.

– Раз, два, три, четыре, пять, – посчитал Джордж. –

Потом, загибая пальцы, оглядел товарищей и закон-

чил: – Все сходится.

– Нас здесь ждали, – добавил Джон, поправил очки

и, ядовито усмехнувшись, прислонил кофр к среднему

унитазу. – Учтите: это место принадлежит мне.

– Во веки веков, аминь, – добавил Стюарт.

Поняв, что ничего уже не сделать, а потому подавив

в себе протест, Пол объявил:

– Лично я буду спать у окна.

Кошмидер посмотрел на него с нескрываемым ува-

19 Делаешь просто прекрасно (нем.)

20 Ты – грязная свинья (нем.)

жением:

– Нет, сынок. Спать вы будете в чистом и теплом по-

мещении. Бросайте инструменты, поехали туда.

Чистое и теплое помещение находилось за проекци-

онным экраном детского кинотеатра «Бемби», принад-

лежавшего Бруно Кошмидеру – как и прочие захолуст-

ные заведения этого района. Пять железных кроватей

с замусоленными матрацами стояли одной спинкой к

стене, другой к экрану.

Красоты данного положения «Битлз» раскусили поз-

же. Во-первых, проработав всю ночь в клубе, они мо-

гли весь день бесплатно смотреть кино, полеживая на

своих местах. Что касается сна, то это, в общем-то, ме-

лочи.

По-настоящему отоспаться им удавалось только по

понедельникам, днем, когда в кинотеатре был выход-

ной. Ложиться при этом надлежало в строгой последо-

вательности, чтобы не перелезать друг через друга…

А сейчас, в их первую и единственную нерабочую

ночь в Гамбурге, оставленные Кошмидером обживать-

ся на новом месте, они находились в состоянии куль-

турного шока.

Джон уселся на ближнюю кровать и сделал вид, что

затягивает развязавшийся шнурок ботинка. Осторожно

подняв голову, он обнаружил, что остальные не разо-

шлись, а стоят на том же месте и выжидающе смотрят

на него.

– Ну что?! Что?! – заорал он. – Не нравится?! А мне,

думаете, нравится?! Я знал, что так будет?! Разве я вас

когда-нибудь обманывал?!

– Никогда, – саркастически отозвался Пит Бест и по-

лез через кровать Джона в дальний угол.

– Еще не поздно вернуться домой. Решайте, – пере-

ложил Джон груз ответственности с себя на остальных.

Стью, Пол и Джордж молча расползлись по своим

местам.

Джон погасил свет.

Закусив губу, он ждал хоть каких-то слов от своих

друзей. Уж пусть бы лучше они ругали его…

Темнота и тишина давили.

Напряжение держалось еще минут пятнадцать. Но

внезапно ее разрядил Стюарт истерическим выкриком

во тьму:

– Мы лишим этот город рок-н-рольной девственно-

сти!!!

– Йо-хо-хо!!! – заорали остальные, колотя ногами и

рукам по спинкам кроватей. – А-а-а!!! О-о-о!!!

Буря длилась несколько минут, и у Джона отлегло от

сердца. А когда вновь наступила тишина, Пит негромко

добавил к сказанному Стюартом:

– И не только рок-н-рольной.

Зерно эротической надежды, зароненное Питом в их

души, взросло и заколосилось в тот миг, когда они узна-

ли, что выступать «Битлз» предстоит в одной обойме

со стриптиз-балетом.

Но вскоре отношение к этому факту у музыкантов

изменилось.

Аппетитнейшие молодые фройлен под звуки аме-

риканского джаза с контрабандных пластинок махали

стройными белыми ножками, а здоровенные красно-

мордые бюргеры чокались пузатыми кружками.

И никакой рок-н-ролл тут никому не был нужен.

Стоило «Битлз» выйти на сцену, как зал взрывался

криками: «Убирайтесь вон, английские свиньи!», «Де-

вочек давай!», «Или проваливайте, или раздевайтесь

сами!»

«Битлз» спасало только то, что поначалу, не зная не-

мецкого, они не понимали смысла этих выкриков и бы-

ли уверены, что это – восторженные приветствия по-

читателей.

Первым понял истину умный Стюарт, когда ему по

уже и без того больной башке попало пустой, но увеси-

стой кружкой, брошенной из темноты зала. После это-

го он стал намного лучше понимать немецкий язык, и

объяснил ситуацию остальным.

Пол огорчился. Стало ясно, что в этом клубе им дол-

го не работать. А он уже несколько дней не сводил глаз

с одной из танцовщиц – самой хрупкой и большегла-

зой. Он заметил, что и она бросает на него заинтере-

сованные взгляды. Но стеснительность не позволяла

ему сделать первый шаг.

Однажды, во время выступления балета, он все-та-

ки набрался смелости и подошел… к Питу:

– Может, познакомимся, – предложил он.

Пит, обомлев, осторожно заметил:

– Да мы, вроде бы, знакомы.

Пол окончательно смутился и молча отошел. И неиз-

вестно, как бы после этого к нему относился Пит, если

бы не Джон, который сидел за одним столиком с Питом

и слышал этот диалог.

– Мальчик просит тебя помочь познакомиться с де-

вушкой, кретин! – пояснил он Питу.

– Ну, слава Богу, – облегченно вздохнул Пит, – а то

спим-то мы рядом. Пол! – позвал он.

Но Пол сделал вид, что не слышит.

– Пол!!! – заорал Пит громче.

– Ну что тебе надо? – мрачно отозвался тот, вернув-

шись.

– Уговорил. Давай, познакомимся.

Пол было дернулся уйти, но Пит поймал его за руку:

– С фройлен, с фройлен твоей познакомимся. Кото-

рая из них?

Улучив момент, когда избранница Пола оказалась за

сценой, Пит подволок его к ней.

– Шпрехен зи дойч?21 – спросил Пит.

Девушка сделала круглые глаза, но затем, не удер-

21 Говорите по немецки? (нем.)

жавшись, фыркнула и ответила:

– Йа, йа…22

– Вот и славно. Дас ист Пол Маккартни23, – сказал

Пит, тыча пальцем Полу в грудь. На этом его запас

немецких слов закончился, и, чтобы хоть как-то объ-

яснить ей, что им, собственно, от нее нужно, сделал

непристойный интернациональный жест. После чего, с

видом человека честно выполнившего свой долг, поки-

нул арену событий.

Пол вернулся в зал буквально через три минуты, си-

яя счастливой улыбкой.

– Как успехи? – спросил Пит.

– Она дала мне пощечину. Я так и думал, она хоро-

шая девушка.

Пит хотел было поднять его на смех, но прикусил

язык, когда тот добавил:

– А еще она дала мне свой телефон. Ее зовут Лиззи.

– Ты слышал эту песню, «Диззи мисс Лиззи»?24 –

спросил Пол у Джона через пару дней.

– Ну, – кивнул тот. – Ларри Уильямса.

– По-моему, мы должны ее играть.

– С чего это вдруг? Она же совсем идиотская.

– Ну и вот, – сказал Пол с таким видом, как будто

22 Да, да… (нем.)

23 Это есть Пол Маккартни (нем.)

24 «Dizzy Miss Lizzy» – «Головокружительная мисс Лиззи» (англ.)

именно это и требуется от хорошей песни.

– Ну, давай, попробуем, – пожал плечами Джон.

Неделю спустя, под давлением Джона, Бруно Кош-

мидер признал, что дальнейшая работа «Битлз» в «Ин-

дре» не принесет ему желаемого коммерческого успе-

ха. Хотя прежде тут работали ливерпульские коман-

ды, и они оправдывали себя. Но тогда здесь не бы-

ло стриптиз-балета. Теперь же тут появился свой круг

завсегдатаев, сложилась совершенно иная атмосфе-

ра.

И «Битлз» переехали в «Кайзеркеллер». Сегодня им

предстояло доказать свое право работать тут.

– Все встало на свои места, – сказал Джон, когда они

разместились в настоящей гримерке. Он делал вид,

что не только доволен, но и совершенно спокоен. Од-

нако это было не так.

Впервые им предстояло работать на такой большой

и шикарной площадке, да к тому же еще восемь часов

без передышки удерживать внимание публики. Если

они не смогут этого сделать, Кошмидер подыщет для

них очередную дыру.

Джон был чрезвычайно возбужден.

Но за неделю в «Индре» он так привык словом и дей-

ствием оскорблять зрителей в ответ на их оскорбле-

ния, что уже не смог перестроиться.

Выскочив на сцену уже после того, как остальные за-

вели напористый бит, он привычно вскинул руку в фа-

шистском приветствии и заорал в микрофон:

– Зик хайль, факен наци!

Его самого поразила громкость и четкость, с которой

голос пробуравил зал. А уж реакция публики была тем

более неожиданной. Одетые в джинсы и кожаные курт-

ки зрители ответили восторженным ревом.

Сделав нелепый прыжок, который сам он, называл

не иначе как «полет ангела» и вновь вызвав этим от-

ветный взрыв в зале, он запел самую необузданную,

самую дикую песню из их репертуара – «Диззи мисс

Лиззи». Запел так, как привык за последнее время: ста-

раясь перекричать идиотов, не желающих его слушать.

«Я так тащусь, когда ты, Лиззи

Танцуешь рок-н-ролл,

А если ты проходишь мимо,

Я счастлив, как осел!..»25

Упрямство было главной чертой характера Джона.

Он не должен был стать музыкантом. С его гонором

и неуправляемой энергией ему больше подошла бы

роль мотогонщика или сумасшедшего вождя религиоз-

ной секты.

Столько лет он бился головой в стену, постоянно

25 Первая строфа песни «Dizzy Miss Lizzy»:«You make me dizzy Miss

Lizzy,The way you rock and roll,You make me dizzy Miss Lizzy,When you do

the stroll…»

ощущая, что его никто не принимает всерьез. В Гам-

бурге, в этой проклятой «Индре», сознание того, что

весь мир не желает слушать его, достигло критической

точки.

И вдруг тут, в «Кайзеркеллере», впервые за все эти

годы, Джон почувствовал мощный прилив энергии, ко-

торый шел от зрителей и делал его сильным…

Неистовствовал не только он. Все музыканты ве-

ли себя не так, как привыкли здесь видеть. Они были

энергичными, наглыми и веселыми. Они дурачились и

кривлялись, но это не шло в ущерб саунду.

Похоже, зрители давно уже ждали чего-то подобного

и подначивали их на новые хулиганства выкриками и

свистом.

Песен было много, и все – разные. Общим оказа-

лось лишь одно: все они заводили, буквально заста-

вляли танцевать.

Эти восемь часов, которых так боялся Джон, про-

мелькнули удивительно быстро, и публика не желала

расходиться.

Даже Кошмидер, наблюдавший за всем этим из-за

кулис, хотел выразить Джону свое восхищение. Но биз-

несмен победил в нем благодарного зрителя. «Сто

фунтов и ни шиллинга больше», – только и сказал он

Джону, когда зал все-таки опустел.

Но это означало, что играть они будут здесь.

Спустя месяц весь Гамбург знал о том, что в клубе

«Кайзеркеллер» играют сумасшедшие англичане, и на

это стоит посмотреть.

Бруно Кошмидер был не дурак. Заметив, что попу-

лярность «Битлз» растет, и зная, что податься им боль-

ше некуда, он продлил контракт еще на два месяца.

Само собой, не увеличивая сумму гонорара.

Сначала «Битлз» были рады этому. Но вскоре, когда

со стороны стали поступать более выгодные предло-

жения, они поняли, что продешевили. Играли они на

своих инструментах, жить продолжали в кинотеатре, и

кормили их отвратительно.

В конечном счете все заработанные деньги уходили

на нормальное питание, одежду и сигареты. Ну и, ко-

нечно же, на выпивку. Просто невозможно было прово-

дить столько времени в клубе без этого.

«Битлз» не могли нарушить условий контракта, и

они возненавидели Кошмидера до такой степени, что

старались напакостить ему при любом удобном слу-

чае.

Например, Джон, прыгая по сцене, заметил, что од-

на доска тоньше других и прогибается под его весом. С

этого момента он старался прыгать именно на эту дос-

ку. В конце концов она сломалась, и Джон, к всеобще-

му (кроме Кошмидера) восторгу, провалился в дыру.

Однажды он выпросил у Бруно принадлежащую клу-

бу акустическую гитару, а в конце выступления картин-

но раздолбал ее в щепки о колонку. Он надеялся на

скандал, который послужил бы поводом для «разво-

да». Но Кошмидер проглотил и это.

– Сколько всего мы уже переломали! – недоумевал

Джон. – Неужели этому болвану не понятно, что ему

дешевле было бы поселить нас в нормальную гости-

ницу и прилично платить?!

Стюарт усмехнулся:

– Тебе до сих пор не ясно, что все твои выходки ему

только на руку? Толпе нравится, когда ты буйствуешь.

– Если бы он платил мне больше, я бы буйствовал

еще лучше.

– Искренность, Джон, искренность – это главное.

Вскоре выяснилось, что дело все-таки не только в

этом.

Неожиданно сыновней любовью к Кошмидеру про-

никся Джордж.

Началось все с того, что Бруно рассказал ему, откуда

у него взялась манера брить голову наголо. Оказалось,

что в молодости он целый год провел в Калькутте на

обучении у некоего гуру Фарахиши.

Джордж часами расспрашивал его об Индии и об ин-

дийской философии. Как-то раз свидетелем их разго-

вора стал Пол.

– Деньги, сынок, не приблизят тебя к Богу, – говорил

Кошмидер.

– Зачем же тогда вы, учитель, занимаетесь коммер-

цией? – смиренно вопрошал Джордж.

«Действительно?» – подумал Пол, усмехнувшись.

– У каждого свой крест, сынок, – ответил Кошмидер

умудренно. – Свое испытание, нужное нам для очище-

ния.

Джордж восхищенно посмотрел на него:

– О, учитель! Сколь труден твой путь.

– О, да! – согласился Кошмидер скромно. – Больше

всего на свете я хотел бы жить в маленьком шалаше на

берегу полноводного Ганга и думать о смысле нашего

существования.

– И я, – отозвался Джордж.

– А чем приходится заниматься?! – продолжал Кош-