Человеческий язык и животная коммуникация

Коммуникация животных существует потому, что для них характерно биологически целесообразное совместное поведение, направленное на адаптацию к среде и регулируемое, в частности, сигнализацией. Инстинкты животных работают в трех направлениях: а) сохранение вида (сексуальное поведение, забота о потомстве и т.п.); б) сохранение индивида (удовлетворение голода и жажды, поиск пропитания, заготовка запасов и т.п.); в) обеспечение более или менее постоянной безопасности (защита от плохих погодных условий, врагов, разъединения с собратьями и т.п.). Таким образом, в согласованном, координированном поведении животных, служащим как для обеспечения защиты и безопасности, так и для размножения и пропитания, и следует искать корни коммуникации.

Например, когда пчела обнаруживает новый источник нектара, она возвращается в улей и, если нектар недалеко, совершает круговой танец, посредством которого сообщает своим подругам о местоположении нектара. Другие пчелы включаются в этот танец, почувствовав запах нектара на теле пчелы-вестника. Затем они летают вокруг улья и находят цветы, подходящие под «сообщение». Если нектар находится на расстоянии более 90 м от улья, то пчела-вестник совершает танец-восьмерку, покачивая брюшком во время прямолинейного движения на пересечении двух кругов. Танец показывает точное расстояние до нектара и направление к нему относительно солнца. Вертикальное направление в сотах соответствует положению солнца, а угол между вертикалью и сектором поворота восьмерки обозначает угол между направлением на солнце и на нектар. Расстояние же показывается количеством покачиваний на этапе прямолинейного движения.

Или: у южноафриканских мартышек существует набор жестов и звуков для обозначения тревоги. В нем четыре «слова» для обозначения 1) летающих хищников, 2) четвероногих хищников (например, леопардов), 3) змей и 4) других приматов. Каждый из знаков вызывает различное поведение. Знак леопарда заставляет мартышек взобраться на верхушки деревьев, в то время как знак воздушной тревоги заставляет их падать камнем в глубину листвы дерева. Молодые особи учатся сигналам от старших и иногда путаются (пугаются, скажем, падающего листа дерева). У зеленой макаки обнаружено существование 36-ти явно различающихся звуков, также группирующихся по классам тревоги.

У шимпанзе есть крики радости при обнаружении пищи (громкие вопли с повизгиваниями, при этом они сначала обнимаются и похлопывают друг друга, лишь затем обращаясь к пище), звуки приветствия при встрече друзей-товарищей, в особенности братьев и сестер после продолжительной разлуки, призывные звуки, воодушевляющие других членов группы при схватке с врагом, средства звуковой коммуникации между матерью и детенышем и др. Наибольшее же разнообразие проявляют звуковые сигналы социального существования (рычание сильного соперника, тихое ворчание стада при переходе через саванну для поддержания контакта и т.п.).

Помимо звуков, животные используют и другие каналы коммуникации. Запах и обоняние, столь важные и для пчел, и для муравьев, и для низших обезьян, в меньшей степени важны для высших приматов. У последних бесшумная коммуникация преимущественно является зрительной (жесты) и тактильной (прикосновения). В походе идущий впереди самец поднимает лапу – сигнал остановки для группы, шимпанзе с высоким статусом может жестом разрешить своим подчиненным поедание пищи, мать-шимпанзе прикосновением к плечу детеныша не разрешает ему, например, куда-то бежать, расчесывание шерсти у собрата является знаком подчинения и отсутствия агрессивных намерений, демонстрация анальной области также является жестом подчинения или соподчинения, борьба между соперниками сопровождается соответствующими жестами и мимикой. Интересно, что уверенный в себе лидер редко требует продемонстрировать подчинение. Неуверенный же лидер слишком часто требует жестов подчинения, в результате они становятся стереотипными, из них «выветривается» значение, и такой лидер теряет свои позиции.

Пример демонстрации доминирующего положения: обезьяны барабанят по земле и собственной грудной клетке, вздыбливают шерсть, издавая агрессивные звуки, размахивают специально отломанными ветвями, скручивают в бараний рог молодые деревца, вырывают корни деревьев, бросаются песком или землей. Ветка, специально отломленная для демонстрации своей силы, – это знак, средство коммуникации. Стремление к социальному доминированию имеет настолько сильную мотивационную основу, что даже пищевая и сексуальная потребности могут отступать на второй план.

Таким образом, первые средства коммуникации возникают из инстинктивного поведения, они могут варьироваться под воздействием условий и коррекции поведения в процессе взаимного обучения. Память животного хранит не только модели поведения, но и реакцию среды, то есть «ответы» собратьев. В дальнейшем малоэффективные моменты поведенческого акта сокращаются, а существенные для изменения поведения других коммуникантов акцентируются. Поведенческий акт становится коммуникативным актом. Биорелевантное (т.е. биологически уместное, оправданное) становится семиотическим (Ю.С.Степанов). Коммуникация, таким образом, это обособившаяся часть совместной деятельности, направленная на регуляцию самой этой деятельности (мета-деятельность)[35].

Таким образом, по данным современной этологии и зоосемиотики, еще на дочеловеческой стадии коммуникация проявляет такие черты: 1) интерсубъектность; 2) деятельностный характер; 3) развитие в процессе обучения, хотя есть и определенные биологические, природные предпосылки обучения коммуникативной деятельности.

Однако существует ли прямая дорога от дочеловеческой к человеческой коммуникации, от знаков, которыми обмениваются животные, к речевым знакам? Поршнев предлагал другую генетическую схему: языковые знаки появились как антитеза, как отрицание рефлекторных (условных и безусловных) раздражителей – признаков, показателей, симптомов, сигналов. Животные используют лишь признаки, объективно присущие предметам и ситуациям, т.е. составляющие их часть. Они не могут быть отторгнуты от «обозначаемого», они ему принадлежат. Пчела, передающая сложное «сообщение» о местонахождении нектара, вместе с тем понятия не имеет, что такое «направление на солнце» или «расстояние от улья до нектара». Специально отломленная обезьяной ветка показывает силу и доминирующее положение данной обезьяны в данный момент и не более. Также и тревожный крик неотторжим от опасности. Если вожак стада горных козлов вскакивает и издает блеяние при запахе или виде подкрадывающегося снежного барса, этот крик выступает признаком подкрадывающегося к стаду барса, оказавшегося в поле восприятия, а не чем-либо иным.

Есть и другие принципиальные отличия. Так, ни один зоопсихолог не наблюдал у животного двух разных звуков для обозначения того же самого состояния или ситуации. Между тем любой человеческий языковый знак имеет эквивалент – однозначную замену. Это либо слова-синонимы, либо составные и сложные предложения или даже длинные тексты. Нет такого слова, значение которого нельзя было бы передать другими словами, объяснить, дать интерпретацию. Присущая человеческой речи способность передавать одно и то же значение разными знаками обязательно требует обратной способности: блокировать эту диффузию. Иначе все возможные знаки оказались бы носителями одного и того же значения или смысла. Эту задачу выполняет антонимия. Ничего подобного нет у животных.

Звуки, издаваемые животными, как таковые, не имеют никаких отношений между собой, не объединяются в систему. Четыре разных тревожных сигнала у шимпанзе не свидетельствуют об общем прасигнале «тревога», они существуют независимо от него и друг от друга, а обобщаются только в сознании человека, наблюдающего за шимпанзе[36].

Благодаря вышеописанным отличиям возможно заключить о колоссальности преобразований, произошедшими с нашими предками, в результате которых они сумели заговорить. Каким же образом им удалось обрести речь?