Вопрос 2. Развитие современной науки имеет ряд особенностей, которые на­прямую связаны с такими феноменами, как сциентизм

Развитие современной науки имеет ряд особенностей, которые на­прямую связаны с такими феноменами, как сциентизм, антисциен­тизм, паранаука, а также псевдо-, или «теневая», наука.

Как известно, идеал научности в процессе исторической эволю­ции изменялся — от математического к естественнонаучному и за­тем — к гуманитарно-научному В свое время даже 3. Фрейд мыслил свою теорию психоанализа как глубоко естественнонаучную дисцип­лину, достижения которой со временем — по мере развития научно-технического прогресса — можно будет проверить естественно­научными же методами, но уже довольно давно наблюдается стойкая обратная тенденция.

Физик В. Паули обращается за научным вдохновением к ученику Фрейда психологу К. Юнгу и обнаруживает психические архетипы в астрономии Кеплера; физики В. Гейзенберг и А. Эйнштейн ищут основания знания в философии и художественной литературе. Даже отрицающий философский метод физик С. Вайнберг утверждает, что исследовать взаимодействие электронов, которые абсолютно одинаковы, совсем не то же, что изучать человеческое сообщество порой непредсказуемых индивидов. Существуют и концепции гума­нитарного реконструирования естественных наук, в соответствии с которыми естествознание следует ориентировать на пользу об­щества в моральном и общественном аспектах (Л. Толстой, Г. Мар-кузе).

Современный критерий научной истины оказывается размыт, и в определенной мере «повинен» в этом антифундаментализм, или деонтологизация науки, что, в свою очередь, связано с внутренней критикой естественнонаучного идеала и кризисом логического по­зитивизма.

«Антифундаменталистская тенденция просматривается в истол­ковании всех важнейших областей научного познания: матема­тического, естественнонаучного, гуманитарного. Она является выражением отхода от классических представлений... Объектив­но она ведет к понижению статуса обоснования как норматива научности»¹.

Хорошо известна «анархическая» эпистемология П. Фейерабен-да, который полагал, что ученый может выдвигать любые теории, иг­норируя критику, именно потому, что наука ничем не отличается от мифологии и религии, являясь, по сути, одной из форм идеологии.

Поиск современного критерия научности связывается с социо­культурной размерностью, или с необходимостью учета социально-культурных факторов, таких, например, как естественное право че­ловека, с допустимостью плюралистичности научных идеалов, с по­нятием истины как сплава эффективности и релевантности. Совре­менный философ Ю. Хабермас обосновывает критерий научности достижением соглашения компетентными исследователями из вне­временного научного сообщества (т. е. с учетом высокой роли преем­ственности). Особенно стала заметна такая тенденция, как стремле­ние к междисциплинарности.

В то время как сциентизм базируется на абсолютизации рацио­нально-теоретических компонентов знания, антисциентизм опира­ется на ключевую роль этических, правовых, культурных ценностей по отношению к идеалу научности. Следует отметить направление теории познания, имеющее долгую историю, в котором акцент дела­ется на роли собственно субъекта в познавательном процессе. Дан­ное направление во многом обосновало позиции антисциентизма. Здесь можно назвать таких мыслителей, как основатель феноменоло­гии Э. Гуссерль (1859-1938), представители баденской школы нео­кантианства В. Виндельбанд (1848-1915) и Г. Риккерт (1863-1936). Они подчеркивали, что какой бы рациональной доктрины не при­держивался ученый, ему все равно не удастся освободиться от своей изначальной субъективности и от влияния того контекста культуры, в котором он сформировался, поэтому гарантировать рациональное и безоценочное познание объекта субъектом просто невозможно.

Вклад в развитие антисциентистской доктрины внес также уче­ник Гуссерля немецкий философ М. Хайдеггер (1889-1976), отда вавший приоритет «метафизическому способу мышления», созерца­нию, имманентно связанному с чувственностью.

Многие критики современной культуры склоняются к антисциен­тистской позиции, обращая внимание на феномен разрушения цело­стности комплекса научного знания и как следствие — отчуждение этого комплекса от человека. Ученый, занимающийся разработкой некоторой задачи, не несет ответственности за применение своих от­крытий на практике и подчас не задумывается о влиянии этого от­крытия на развитие общества в настоящем и будущем. Рабочий за станком не имеет цельного и ясного представления о технических принципах работы всего производственного комплекса на своем предприятии. Психологи и психотерапевты считают естественным отчуждать от человека его собственный опыт, чтобы категоризиро-вать и корректировать его в соответствии с разработанными ими нормативами и оценочными критериями. Рост технического прогрес­са зачастую обгоняет способность людей к обучению и успешному использованию технических новинок. Все эти факторы отчуждения научного и технического прогресса образуют базу для критического отношения к научно ориентированной парадигме.

Одним из логичных следствий антиномии «сциентизм — анти­сциентизм» оказывается обострение противостояния «традицион­ной» науки и так называемой «паранауки» (или псевдонауки). Пара-наука (от греч. рага — около) и переводится как «околонаука» — обычно так говорят о знании, не являющемся научным, но маски­рующемся под него.

Анализируя феномен паранауки, необходимо отметить то высо­кое место, которое наука занимает в современном обществе и кото­рое, по сути, в некотором роде сакрально. Еще Ницше говорил о том, что смена идола религии на идол науки не приведет к истине и сво­боде.

«Сегодня наука — гигантский ареал власти, — утверждает один из современных философов К. Свасьян, — корпус догматов такой непрошибаемой твердости, по сравнению с которыми церковные догмы оставляют впечатление мягкости и эластичности»¹.

В самом деле, любой обыватель, казалось бы, не интересующийся наукой непосредственно, каждый день, открывая газету или заходя в Интернет, сталкивается с массой информации, выстроенной в «кли­повой» манере по одному сюжету: «Ученые доказали, что...». Льви­ная доля такой информации доводит до сведения общества, как сле­дует питаться, отдыхать, дышать, думать и т. д., чтобы прожить как можно дольше и лучше. При этом, как правило, никогда не указы­вается, кто конкретно, на какой экспериментальной базе, по чьему заказу эти исследования проводил и где опубликовал отчет о них, никак не комментируются противоречия и нестыковки. С одной сто­роны, подобная идеологема действительно вносит элементы контроля в жизнь граждан, образуя их «повестку дня», заставляя размышлять над предложенными нормами и образцами поведения и самоинспек­тироваться на предмет соответствия, что в полной мере оправдывает критику Ницше, Фейерабенда и многих других антисциентистски настроенных мыслителей.

С другой стороны, эта же охотно распространяемая средствами массовой информации идеологема представляет обществу несколь­ко иной образ науки, не соответствующий науке истинной. Истин­ная наука ориентирована на самоограничение, далека от развлече­ний, критична, склонна к сомнениям, ее исследования не обещают революционных переворотов и не дают мгновенных рекомендаций для срочного претворения в жизнь. Подобная наука обладает струк­турой, не вписывающейся в дискурс общества потребления, не инкор­порируемой в структуру средств массовой коммуникации. Поэтому естественным образом на ее месте появляется некая паранаука, или псевдонаука, которая становится имманентной стратегией современ­ной идеологии. Она понятна потребителю — не обременяет необхо­димостью иметь хотя бы начальную базу знаний, уверенно обещает конкретные, достижимые результаты, в ряде дисциплин обращается напрямую к проблемам читателя, рассматривая их как автоном­ные от общих закономерностей, подменяя социальные, экономиче­ские и политические факторы индивидуальным. Например, в апреле 2007 г. газета «Деловой Петербург» опубликовала на своем сайте об­щую рецензию на рекомендательную литературу в области бизнес-теорий. Последовательное выполнение изложенных в них рекомен­даций, по мнению редактора, ничего у читателя не вызывает, кроме фрустрации, потому что все они базируются на теории возвышения личности над объективными обстоятельствами, что в конечном сче­те не способствует адекватной оценке себя и действительности.

Необходимо также отдельно отметить роль вненаучного знания. К вненаучному знанию обычно относят литературу, религию и ис­кусство. Когда мы начинаем рефлексировать над тем, как идеал на­учности соотносится с истиной, является ли истина корреспонди­рующей (когда утверждение соответствует положению вещей), или она является соглашением профессионалов, или возможностью но­вого проблемного горизонта, мы обнаруживаем, что наука не облада­ет монополией на истину как некой своей априорной привилегией. Речь идет не о противопоставлении научного и вненаучного знания, а о взаимном дополнении. Профессор СПбГУ Р. А. Зобов отмечает, что все выдающиеся ученые всегда и во все времена проявляли жи­вой интерес к таким формам вненаучного знания, как искусство, ли­тература и т. д., но делалось это интуитивно, в то время как филосо­фия науки дает рациональное объяснение этому феномену. Можно привести еще такой пример. Нобелевский лауреат, физик С. Вайн-берг обращает внимание на заметную роль эстетического фактора в современной физике. Когда ученый размышляет, браться ли ему за разработку очередной теории, его выбор во многом определяется красотой физических формул, потому что оценить, насколько вер­ной окажется теория, сразу невозможно, и для того чтобы решиться потратить на нее, возможно, десятилетия своей творческой жизни, необходимо проникнуться эстетикой изложения, дающей отклик на эмоциональном уровне¹.

Несмотря на включенность элементов вненаучного знания в кон­текст культуры, данное знание сложно анализировать, оставаясь в структуре научных категорий: заключения об истинности или лож­ности какого-либо положения зачастую выносятся на нерефлексив­ном эмоциональном уровне, затруднена возможность логического оформления, а также образования форм обеспечения преемствен­ности такого знания. Иногда новое знание оказывается в положе­нии вненаучного из-за того, что находится за пределами действую­щей научной парадигмы (философия истории Дж. Вико, творившего в XVIII в., идея гелиоцентрической системы мира Аристарха Самос-ского (III в. до н. э.)).

Уже упомянутый нами Эдмунд Гуссерль писал, что конституи­рующим для европейской цивилизации являетя рациональный тип мышления, берущий начало в античной Греции и заключающийся в том, что человек от удивления перед объектом исследования перехо­дит к очищенному от непосредственной, сиюминутной заинтересо­ванности наблюдению, вследствие чего рождается теория. Мы не можем находиться в плену иллюзий, т. е. полагать, что возможно безоценочное, внесубъектное знание, но надо понимать и то, что отказ от рационального мышления ведет к острому кризису современной цивилизации. Способность к рациональному научному мышлению — фундаментальная ценность, на основе которой возможны рефлексия над научным идеалом и интеграция социогуманитарного и научно-технического знания.