Глава восьмая. Макс ворвался в казарму как ошпаренный

1.

Макс ворвался в казарму как ошпаренный.
Он застукал их случайно. Шел по коридору и мельком глянул в окно. Остолбенел, приблизился вплотную к подоконнику и, прижавшись носом к стеклу, настороженно уставился вниз, задерживая время от времени дыхание. (Как будто он мог отсюда услышать голоса с улицы!)
Там, за оградой, словно крыло раненой желтой бабочки, порхал на ветру яркий плащ. В него, пряча голову в капюшон, куталась Полина. Руки она держала у груди, украдкой дуя на них, словно боялась показать своему собеседнику, что ей холодно.
Рядом стоял Яков. На нем были теплая дутая куртка серой меховой опушкой и черная кепка, из-под которой торчал массивный, побелевший от холода подбородок. Макс рассердился. Ну и типчик: сам упакованный стоит, а девушку дрожать заставляет! Вон у нее уже зуб на зуб не попадает.
Полина действительно притопывала ногами и жалобно поводила замерзшими плечами. Но Яков, казалось, ничего не замечал. Он, склонившись к капюшону, скрывающему от Макса лицо девушки, что-то втолковывал ей, мотая кепкой. Полина, по всей видимости, молчала, но внимательно слушала собеседника и даже не порывалась уйти.
А дальше произошло такое, что Макс напрягся. Яков выпятил широкие пальцы в толстых кожаных перчатках, - совсем как у мотоциклистов в старых фильмах – и провел ими по желтому плащу. Затем пальцы решительно и нагло проникли под капюшон. Следом к самому лицу девушки склонилась кепка.
Побелев, Макс весь вжался в окно, словно пытался проломить его лбом, и сам не заметил, как визгливо вжикнуло стекло под его коротко остриженными ногтями.
Наконец кепка отстранилась. А желтый плащ сник и стал вдруг казаться вдвое просторнее, словно девушка под ним вся сжалась или вовсе исчезла. Яков заговорил опять. Полина подняла голову и неожиданно покорно кивнула несколько раз. Мужчина самодовольно выпрямился.
Макс тоже отпрянул от окна. Это что же такое получается? Выходит, у них свидание? Или просто случайная встреча? Как бы не так, горько ответил он сам себе. Случайный звонок, случайная встреча… Да что она себе позволяет? Прямо под окнами училища шуры-муры крутит! А как же детская неокрепшая психика? Как же он, Макс?
Тем временем Полина, попрощавшись с Яковом, развернулась, но прежде чем войти на территорию, подняла голову и посмотрела, как показалось Макарову, прямо на него.
Он отлетел в сторону и затаился у стены. А когда в следующий раз решился посмотреть вниз, Полины на улице уже не было.
Макс повертел головой и, удостоверившись, что девушка скрылась, топнул ногой и помчался по коридору.

2.

В казарму Макаров не вошел, а вбежал. Он бы и дверью со злости хлопнул, если бы его не остановило странное зрелище.
Весь взвод молча наблюдал, как старшекурсники устанавливают в углу новую кровать. Удивленный, Макс подошел ближе.
Суворовцы аккуратно положили поверх металлического каркаса матрац, постелили новые простыни, одеяло, затем поставили подушку треугольником. Все это происходило в гробовом молчании. Поэтому и Макс невольно заговорил шепотом:
- У нас что, новенький?
В ответ обернулся Синицын – лицо его было торжественно-непроницаемым, как у солдат, несущих караул у вечного огня. Он неодобрительно зыркнул на Макса:
- Не смешно, Макар, - и отвернулся.
Макс все понял и с досадой, но не больно врезал себе кулаком по лбу.
Еще вчера им сообщили, что недавно на таджикско-афганской границе геройски погиб выпускник их училища – бывший суворовец третьего взвода Николаев. Командование решило вновь зачислить Николаева в курсанты. На этот раз навечно.
Вообще-то, когда накануне командир сказал им это, Макс подумал, что имя погибшего выпускника просто внесут в список их взвода и все. Чисто номинально. Но оказывается, Николаев и вправду теперь как бы учиться вместе с ними будет. Глаза Макса округлились.
Рядом с кроватью старшие суворовцы поставили стул. На нем, предварительно разгладив все складки, разложили форму. Сверху пристроили фуражку. Суворовец третьего взвода Николаев в расположение прибыл.
Перепечко, чья кровать располагалась как раз напротив койки нового курсанта, вздрогнул. Ему показалось, что погибший кадет подошел к своему спальному месту, осмотрелся и с любопытством глянул на соседа, с которым делил тумбочку. Печка попятился.
- А на уроках о его отсутствии докладывать надо? – тихо спросил Петрович.
Синицын, все еще не сводивший задумчивого взгляда с кровати Николаева, пожал плечами:
- Не знаю. Наверное. Он же теперь с нами учится.
Мальчишки помолчали.
В казарму вошел Кантемиров. Одобрительно осмотрел работу «стариков», только форму на стуле чуть-чуть поправил. Потом вдруг резко выпрямился и отдал честь. Суворовцы не проронили ни звука.
А Философ обернулся и, быстро вытерев глаза, пробормотал:
- Вот так-то, летчики-залетчики…
Синицын наконец очнулся и тихо спросил:
- Товарищ прапорщик, а как… как погиб Николаев?
Кадеты, навострив уши, уставились на прапорщика. Тот еще раз посмотрел в угол, где теперь «навечно» будет стоять кровать суворовца Николаева, и так же тихо ответил:
- Бандиты напали на пограничный пост. Их около сорока было, а наших – всего восемь человек. В общем… - Философ сжал зубы, - в общем, не выжил никто.
Кадеты недовольно зашевелились. Почему, интересно, в книгах и в кино всегда по-другому бывает? Бандиты никогда не убивают там главных героев. Это герои убивают бандитов. И в конце раненные, но живые возвращаются домой к своим матерям и женам. И это правильно. А вот так… так совсем не правильно.
- Товарищ прапорщик, - осторожно обратился к Кантемирову Сухой, - а они разве не могли уползти и затаиться где-нибудь, пока моджахеды не уйдут? Ведь видели, что их много! Что силы неравные! – с досадой и как будто даже с обидой закончил он.
Кантемиров напрягся и почему-то с жалостью посмотрел на Сухого:
- Значит, Сухомлин, не могли.
- А… их окружили, - догадался парень.
- Нет, не окружили, - грустно покачал головой прапорщик.
Сухомлин растерялся.
- Тогда почему?..
Но Кантемиров оборвал его, сказав, что через пятнадцать минут ужин и если третий взвод не будет готов через десять, то он заставит их по дороге в столовую петь строевую песню.
Когда Философ ушел, Синицын обернулся к Сухомлину и рассерженно на того набросился:
- Дурак ты, Сухой. Конечно, они не могли уползти. Тогда бы получилось, что они бросили свой пост. Нарушили присягу и… и… струсили, - в горячке добавил Илья.
Сухомлин с готовностью принял бой. Поправил соскользнувшие с переносицы очки, подбоченился и попер на Синицу:
- Сам ты дурак. Зато они бы выжили! И сейчас бы здесь не кровать Николаева стояла, а он лично нам про свои подвиги рассказывал.
Разведя руками, Илья парировал:
- Да? И про какие, интересно, подвиги? Как он в кустах сидел и моджахедов по сапогам считал?
- По-твоему, чтобы стать героем, непременно нужно погибнуть? – прищурился Сухой и глянул на товарищей, ожидая поддержки.
Но те, хотя и внимательно прислушивались к спору, еще не решили, чью сторону принять. Перепечко, нахмурившись, тер кулаком рот. Петрович, облокотившись о кровать, взбудоражено переводил взгляд с одного спорщика на другого. Даже Макс заинтересованно поддался вперед.
Сухой удовлетворился увиденным и продолжил:
- Я никогда не понимал этих бессмысленных жертв. Например, когда в самолете, во время войны, погибал весь экипаж. Что им стоило катапультироваться, а? – Сухомлин разволновался, доказывая свою правоту. Лицо его запылало, а губы, напротив, побелели.
Чуть дрожащей рукой он вытер капельку пота, скользнувшую по виску. Но при этом говорил парень ровно, не срываясь на крик:
- А теоретически мог погибнуть один только пилот. Зачем, вот скажи мне, Синица, зачем погибать всем? И главное – напрасно?
Илья неожиданно успокоился и точно так же, как недавно Кантемиров, с жалостью посмотрел на товарища.
- У тебя кругом – одна сплошная теория. В этом-то и проблема. Вот когда станешь офицером и окажешься в реальных боевых условиях, тогда и посмотрим. Кто знает, - Синица задумчиво посмотрел в окно, - может, даже еще поспорим.
Следующая фраза Сухого настолько ошарашила Илью, что парень вновь потерял самообладание.
- А кто тебе сказал, что я собираюсь стать офицером? – ехидно поинтересовался он, - Синица, очнись, хватит в облаках витать. Да больше половины всех наших курсантов даже не помышляют о военной карьере, - когда Сухомлин увидел, как вдруг беспомощно опустились до этого уверенно сложенные на груди руки Ильи, он даже испытал к нему сочувствие.
А Синица растерянно оглянулся на остальных и спросил:
- Кто-нибудь еще думает так же, как Сухой?
Трофимов сразу отвел глаза, и Синицын немедленно подскочил к нему:
- Трофим, ты как?
Тот неопределенно пожал плечами:
- Я еще не решил. Не исключено, конечно, что стану офицером, но все-таки… - он виновато посмотрел на Илью, - маловероятно. Отец советует в экономический.
Синицын кивнул и перевел взгляд на Петровича. Тот тоже замялся:
- Ты, Синица, не перегибай палку. Нам еще два с половиной года учиться. Потом решим.
Но Илья так не думал. Как это потом? Потом служить надо…
До этого момента он был уверен, что абсолютно всех суворовцев – его товарищей! – объединяет прежде всего, желание в будущем служить Отечеству. Илья-то думал, что у них общие интересы и близкие мысли. А оказывается…
Ему показалось, будто все его разом предали. Или нет, не все? Леваков, не торопясь, отошел от окна, где молча стоял все это время, приблизился к Синицыну и, положив руку на плечо, пообещал:
- Илюх, я буду офицером. Я давно уже все решил.
Синицын с благодарностью посмотрел на друга.
Макс тем временем взглянул на часы и ахнул. Философ их убьет.
Когда суворовцы построились, Макаров не удержался и шепнул Синицыну, который мысленно все еще продолжал вести спор с Сухомлиным:
- Синица, не расстраивайся. Петрович прав. Рано еще об этом думать.
Но Илья категорически замотал головой:
- Сейчас не рано. А вот потом точно будет поздно.
И в этом он не сомневался.

3.

После ужина Илья побежал вниз — звонить Ксюше. В столовой его внезапно посетила новая гениальная мысль, и, как следствие, возник вопрос, отмахнуться от которого парень просто не мог.
Взбудораженный разговором с друзьями, Синицын решил: раз больше половины курсантов их училища не собираются становиться военными, значит, остальные (такие, как он и Леваков) должны держаться вместе, объединенные общей целью — служить Отчизне до последней капли крови. Илья даже приосанился и восторженно улыбнулся, когда произнес это про себя — «служить Отчизне до последней капли крови». И, восторженно улыбнувшись, выдохнул. Как Николаев. Однако, вспомнив пустую, аккуратно застеленную кровать в углу казармы, побледнел.
Нет, не подумайте, что Илья испугался пасть смертью храбрых. Ничего подобного! Конеч-но нет. Сколько раз в детстве он фантазировал, что героически погибает, прикрывая от-ступление своих товарищей. Или бросается на амбразуру... Или ходит босыми ногами по снегу, а позади злобно хихикают, переговариваясь по-немецки, фашисты.
Нет, Синицын побледнел сейчас потому, что подумал о другом. О Ксюхе. Что она будет делать, если он вдруг погибнет? Но и не это главное. Представляет ли она себе, что он в любой момент может погибнуть где-нибудь на таджикско-афганской границе? Конечно не представляет. Необходимо ее предупредить...
Ксюша испугалась, когда Синицын вдруг торжественно назвал ее «Ксенией», и мигом догадалась: что-то произошло. Сердце заколотилось как ненормальное, и девочка обеими руками вцепилась в трубку.
— Илья, не тяни резину. Говори как есть. Опять проблемы в училище?
Я хочу, чтобы ты знала, — заявил Илья серьезно. — Я могу погибнуть. Поэтому подумай хорошенько, действительно ли ты хочешь связать свою судьбу с человеком, который может погибнуть в любой момент? — Ну, это он, конечно, просто так сказал. Чтобы Ксюха всю значимость его слов оценила. Разумеется, парень не сомневался, что она захочет связать с ним свою судьбу.
Впрочем, девочка все равно не слышала его последних слов. Смертельно побледнев, она, всхлипывая, истерически закричала в трубку:
— Я сейчас!.. Погоди, Илюшка, стой на месте и никуда не уходи! Я сейчас милицию вызову и приеду.
Синицын удивился:
— Зачем милицию? Ксюш, да что случилось?
— Тебя убивают — вот что случилось! — взвыла девочка. — Только потерпи до моего прихода!
— Да никто меня не убивает, — окончательно растерялся Илья. — С чего это ты взяла?
Ксюша подозрительно притихла, а потом уже спокойнее сказала:
— Но ведь ты сам только что сказал: «Меня могут убить в любой момент». Разве не так?
Так совсем не это я имел в виду, — засмеявшись, начал объяснять Илья. — Видишь ли, когда я стану офицером и поеду в горячую точку, меня могут там убить.
На том конце провода опять наступила тишина. На этот раз девочка молчала целую минуту. И вдруг взорвалась:
— Илья, ты придурок! Я тут чуть со страху сама не умерла. Это что, новый суворовский прикол? — Синицын попытался вклиниться в ее сбивчивую речь, но Ксюха ему не дала, — Да я тебя после этого вообще видеть не хочу! Никогда, слышишь? — Илья испугался, что девочка сейчас бросит трубку, однако, выплеснув на него возмущение, она как будто успокоилась и спустя несколько секунд уже совсем миролюбиво заметила: — Ты бы лучше о реальных неприятностях подумал. — Ксюша остановилась, словно размышляя, говорить дальше или нет. — Я тут случайно Олега Ми-хеева встретила...
— Он к тебе приставал? — испугался Синицын, но Ксюша его быстро успокоила:
— Нет. Но, Илюш... мне страшно, — неуверенно призналась она. — По-моему он тебе угрожал.
Илья хмыкнул. Можно подумать, он этого Михеева боится!
— По-твоему, или все-таки угрожал? — небрежно спросил Синицын. Надо будет, так он с ним еще подерется. Уж не струсит, это точно.
Угрожал, — уверенно подтвердила Ксюша. — Так что, Илья, будь осторожен. Пожалуйста.
Чтобы Ксюха не тряслась, Синицын неохотно пообещал, что будет осторожен. Но на самом деле ему очень даже хотелось вновь встретиться с Михеевым и закончить начатый в туалете поединок. И победить.
Когда Илья возвращался в казарму, его остановил полковник Ноздрев и попросил передать Андрею Левакову, чтобы тот срочно зашел к нему в кабинет.

4.

Еще до того как Сашка, вернувшись из клиники, рассказала отцу о постигшей их с Андреем неудаче, Ноздрев решил действовать. Он связался со своим старым институтским товарищем, полковником Баландиным, который теперь служил в районном отделении милиции, изложил тому суть дела и услышал в ответ то, чего втайне опасался. Похоже, с матерью Левакова действительно отучилось несчастье, так что необходимо быть готовым ко всему.
Потом Баландин официальным тоном потребовал, чтобы Ноздрев подробно изложил ему все детали, связанные с таинственным исчезновением, начиная с круга знакомств пропавшей и заканчивая ее привычками. Ничего конкретного Александр Михайлович, естественно, вспомнить не мог. Требовалась помощь Левакова. И чем скорее, тем лучше.
Поэтому, едва суворовец, нервно покусывая губу, переступил порог кабинета, Ноздрев вручил ему увольнительную и отдал бумажку с номером телефона своего приятеля.
— Сначала еще раз в квартире все проверишь, — сказал он Андрею, — а потом позвонишь вот по этому телефону, спросишь полковника Аркадия Николаевича Баландина. Он в курсе. Ему расскажешь, все ли в квартире на месте и в чем предположительно была одета твоя мать в момент исчезновения. Потом ответишь на вопросы, которые он тебе задаст. — И, сдвинув брови, Ноздрев строго предупредил: — Слушай его внимательно, лишнего не болтай. Все, иди. До десяти ты должен обернуться.
Леваков почему-то сразу вспомнил про мамины сапоги в коридоре. Говорила о них Сашка отцу или нет? То, что это важно, Андрей не сомневался. Не могла же его мать уйти из дома босиком?
Он уже было хотел спросить Ноздрева о сапогах, но затем решил, что лучше расскажет об этом непосредственно полковнику Баландину. Поблагодарив замначальника училища. Леваков развернулся, но тут Ноздрев, вспомнив что-то, его окликнул:
— Держи мобильный, — протянул он Андрею аппарат. — Позвони Аркадию Николаевичу сразу, как только что-нибудь узнаешь. И... — полковник как будто смутился, — ты это... трубку не потеряй.
Леваков клятвенно пообещал, что будет беречь телефон как зеницу ока, и вышел.

5.

Когда Андрей подошел к дому матери, он сразу заметил свет в окнах квартиры. То, что они с Сашкой, уходя, все выключили, он помнил отчетливо. Значит... Значит, или мама вернулась, или... там сейчас находится кто-то еще.
Отважно отогнав мысль о привидении, которое любит побаловаться с выключателем, Леваков поднялся наверх. Прежде чем вставить ключ в замочную скважину, он нагнулся и прислушался. Но ничего не услышал. Зато, дотронувшись случайно до ручки, обнаружил, что дверь не заперта. Это показалось Андрею подозрительным. Если бы мама действительно вернулась, неужели она оставила бы квартиру нараспашку?
Неслышно приоткрыв дверь, Леваков проскользнул внутрь.
В прихожей, так же как и в комнате, горел яркий свет. А из глубины квартиры раздавались громкие мужские голоса. Неужели грабители? Да вряд ли, что здесь брать!
На цыпочках подойдя к дверному проему, Андрей заглянул в комнату. И увидел там трех незнакомцев. Двух мужчин и одну женщину.
Первый мужчина был в дорогом, с иголочки, костюме с блестящими, как бриллианты, запонками и небрежно наброшенном на плечи темно-синем полупальто. Он расхаживал по комнате, что-то оживленно рассказывая второму. Тот вроде бы был одет гораздо проще первого: спортивная куртка, джинсы и свитер из грубой шерсти. Но сразу почему-то становилось ясно, что именно он здесь главный и что именно для него мужик в шикарном костюме заливается соловьем.
Женщина сидела на диване. Вернее, скучающе вертелась на самом его краешке, морща то и дело острый, немного длинноватый носик. У нее были очень красивые блестящие черные-пречерные волосы, которые, спускаясь до плеч, терялись в меховом капюшоне ее просторного полушубка. Ноги, обутые в длинные сапоги, незнакомка закинула одну на другую.
Нежданные гости не показались Андрею страшными. Однако все это выглядело очень и очень подозрительно. Уже не таясь, Леваков решительно шагнул в комнату и спросил донельзя изумившуюся при его появлении троицу:
— А что здесь происходит? Кто вы такие?
Мужчина в спортивной куртке вопросительно посмотрел на того, что в полупальто, и поинтересовался:
— Это кто?
«Тот, что в полупальто» изумленно пожал плечами, разом растеряв все свое красноречие. К счастью, от необходимости отвечать его избавила приятная мелодия, полившаяся из мобильника. Захлопав себя по бокам и груди, он извлек из внутреннего кармана пиджака телефон и демонстративно отвернулся.
— Алло! Да, Всеволод Акакиевич... — Но тут же осекся, обернулся и с подозрением
и испугом посмотрел на Андрея. А тот остолбенел.
Всеволод Акакиевич! «Ну и отчество, прям как у Гоголя», — сказала Сашка. Невероятно, чтобы в их небольшом городке сплошь и рядом попадались Всеволоды Акакиевичи! Наверняка незваный гость как-то связан с психиатрической клиникой, где, оказывается, лежала год назад его мать. (Что она вообще там, интересно, делала?!)
Простое совпадение? Нет, в такие совпадения Леваков верить отказывался. Мариночка, служащая клиники, разговаривает по телефону с неким Всеволодом Акакиевичем. Потом с ним же (или с его полным тезкой, что маловероятно) беседует этот странный тип в полупальто. Значит, они с Сашкой были на правильном пути. Неужели его мать все-таки увезла именно та «скорая», которую они ви-дели во дворе психушки?
Андрей, не сводя глаз с незнакомцев, стал осторожно отступать. Женщина тем временем вскочила с дивана, подошла к «тому, что в куртке» и взяла его за локоть. Наверное, жена, догадался Леваков.
— Кто вы такие? — повторил он с вызовом, медленно двигаясь по направлению к прихожей. — Что вам здесь надо?
Однако «тот, что в куртке», казалось, нимало не смутился, а как будто наоборот, очень сильно рассердился. Отстранив жену, он бросил выразительный взгляд на «того, что в полупальто» и громко, словно имел на это полное право, воскликнул:
— Кто я такой? Я покупаю эту квартиру!
А вот ты кто такой и что здесь делаешь? Быстро говори!
Услышав ответ, Леваков так и замер на месте, слегка приоткрыв от удивления рот. Этот тип покупает квартиру его матери? С какой стати?
— Я сын хозяйки этой квартиры, — наконец выдавил он. — И квартира не продается.

Тут все трое гостей одновременно вскрикнули.
— Что за ерунда?! — не поверил «покупатель».
— Не зря я тебе говорила, что мне здесь не нравится! — визгливо подала голос его жена.
А «тот. что в полупальто» просто издал очень странный, похожий на сильную икоту звук и осел на стул.
Воспользовавшись замешательством противника. Леваков одним прыжком оказался в коридоре и быстро запер дверь в комнату на ключ. Оставалось надеяться, что запасного ключа у них нет.
Затем, под возмущенный стук в дверь и нецензурные выкрики, Андрей дрожащими пальцами стал набирать номер, который дал ему полковник Ноздрев, молясь, чтобы Аркадий Николаевич отказался на месте.
Ему ответил низкий хрипловатый голос. Леваков, от возбуждения глотая слова, представился и начал сбивчиво, судорожно и невнятно объяснять ситуацию:
— Понимаете, они здесь... квартиру покупают... и Всеволод Акакиевич... Я их запер... но могут вырваться. Главное, Всеволод Акакиевич!
К счастью, Аркадий Николаевич основную мысль понял. Мальчик кого-то запер в своей квартире и теперь ждет помощи.
Прервав захлебывающуюся речь суворовца, полковник милиции сказал:
— Все, успокойся. Больше ничего не предпринимай. Скоро подъедет наряд. Десять минут, самое большее.
С сомнением поглядывая на дверь, которая опасно дергалась и трещала под мощным натиском запертых внутри комнаты людей, Андрей отыскал в углу лыжную палку и, вооружившись, сел на пол и стал ждать приезда милиции.