Структурализм, семиотика культуры и постструктурализм

Структурно-семиотические методы в культурологии стали
специфическим изобретением XX в. Успехи структурной лин­
гвистики, свойственное веку сближение гуманитарных наук с
точными и естественными подсказали культурологии возмож­
ность освоения этого пути. Более или менее самостоятельны­
ми его версиями являются структурализм,
семиотика и различные изводы общей тео­
рии систем. Центральная идея применения
структурно-семиотических методов к куль­
туре заключалась в выявлении и изучении
базовых структур культуры и разных типов
их динамики. Под структурой подразумева­
лась устойчивая связь элементов целого, ко­
торая могла сохраняться в преобразованиях
или закономерно изменяться в зависимости
от целей структуры и взаимодействия со сре­
дой или другими структурами. Для культуро- ж. Пиаже

328

6. История культурологической мысли

XX век

329

Л. С. Выготский

логии авторитетным источником образцов стала лингвистика: концепция Ф. де Соссю-ра, разработки Московского и Пражского лингвистических кружков, Копенгагенская глоссематика и др. Важное значение имел также параллельный опыт этнографии (Ле-ви-Стросс), психоанализа (Лакан), литера­туроведения (Р. Барт, школа телькелистов, формальная школа Тынянова, Шкловско­го, Эйхенбаума, Якобсона, фольклористика Проппа), психологии (Пиаже, Выготский). Со временем культурструктурализм приобретает черты идео­логии, установочными принципами которой являются:

• понимание культуры как совокупности знаковых систем и культурных текстов;

• полагание естественного языка базовой и универсальной структурой;

• изучение латентных неизменных структур и механизмов языка и психики;

• признание их безличности и бессознательности;

• познание этих глубинных структур объективными научны­ми методами с использованием аналогии между структура­ми языка и механизмами действия бессознательного;

• усмотрение в человеческой деятельности проявления этих структур как константных правил порождения символиче­ских объектов;

• выявление в текстах культуры симптомов наличия таких объектов и расшифровка их устройства и функции.

Вполне естественно, что такие установки сосредоточивают исследование на анализе культурных текстов, под каковыми по­нимаются любые знаковые системы (в том числе поведение и об­щение), функционально включенные в культуру. Техника струк­туралистского анализа предполагает некоторые однотипные приемы. Так, в феномене («тексте») или ряде феноменов культу­ры надо усмотреть повторяющиеся либо подобные моменты, ко­торые являются симптомами структуры; затем вычленить в этой предметности минимальные элементы анализа (каковыми обыч­но являются «бинарные оппозиции»); установить, какие правила комбинаторики и преобразований управляют этими элементами; понять, как происходит «сборка» этих элементов в символиче­ский объект; научиться переносить полученную модель на анало­гичные «тексты» и достигать этим взаимопрояснения текстов;

выявить фундаментальные структуры бессознательного, лежащие в основе этих механизмов. Со временем в рамках этой гумани­тарной парадигмы обнаружилось устойчивое тяготение друг к другу семиотики, структурализма, психоанализа и евромарксиз-ма. В ряде случаев (критика культурных мифов, анализ массового сознания, понимание древних культур и т. п.) метод достиг зна­чительных успехов; его усилиями был осуществлен знаменатель­ный переход от научного стиля XIX в. — психологизма, истори-цизма, волюнтаризма, витализма, позитивизма — к изучению объективных знаковых структур. Но от такого наследия XIX в., как сциентизм и редукционизм, этот метод, разумеется, не был свободен. Постепенно очевидной стала ловушка, в которую по­пал структурализм: с неизбежностью осуществлялся переход от конкретного к абстрактному, от которого предостерегал еще Ге­гель. Сам аналитический процесс этого метода мог дать эвристи­чески богатые продукты, но на выходе зачастую оказывалась не только безличная, но и бессмысленная абстракция.

К концу 60-х годов кризис структурализма привел к пересмот­ру не только его методического арсенала, но и его аксиологии. Этот период обычно называют постструктурализмом. В вину структурализму вменяется утрата гуманистического аспекта, по­теря человека, мировоззренческая нейтральность, рационалисти­ческий объективизм (воспринимавшийся в эпоху молодежного радикализма как конформизм и оппортунизм). Новая интеллек­туальная волна (явление в первую очередь французское, вклю­чающее и структуралистов-ревизионистов, и создателей ориги­нальных версий) вьщвинула ряд своих лидеров, среди которых поздние Р. Барт (1915—1980) и Ю. Кристева (р. 1935), Ж.-Ф. Лио-тар (1924-1998), Ж. Делёз (1925-1995), М.Фуко (1926-1984), Ж. Бодрийяр (р. 1929), Ж. Деррида (р. 1929) и др.

Принято считать, что постструктурализм сохраняет понима­ние культуры как текста, подлежащего декодированию по опре­деленным правилам, но по-новому трактует сам феномен текста. Теперь смысл текста определяется контекстом — социальны­ми, личностными, историческими и вообще внерациональными предпосылками текста. Особо важен контекст властных отноше­ний — едва ли не главная объяснительная модель для постструк­турализма. Для выявления этого контекста Деррида разрабатыва­ет метод «деконструкции»: разложение текста на детали; разли­чение в полученном продукте того, что хотел сказать автор, и того, что просвечивает в тексте помимо его воли; обратная ре­конструкция текста, которая возвращает нам уже полисемантич-

330

6. История культурологической мысли

XX век

331

ный текст, открытый бесконечному контексту. Ключевую роль здесь играет личность самого аналитика, поскольку лишь его ин­туиция может различить «следы» авторского начала, независи­мого от автора смысла, интертекстуальные смыслы, остатки про­шлых прочтений, толкований и т. п. Задача «деконструкции» — разоблачить «логоцентризм» и «власть», которые пронизывают европейскую традицию, защитить от них человека, понимаемого как свободная стихия желаний.

Р. Барт

Показательна в аспекте понимания программы постструкту­рализма эволюция Р. Барта, придающего своим старым катего­риям новую семантику. В 70-е годы он начинает различать «про­изведение», культурный продукт в классическом смысле слова, и «текст» — континуум независимых от автора смыслов, которые позволяют читателю начать свою собствен­ную игру и раскрепостить все задавленное прописями и запретами культуры. Понятие «знак» теперь не предполагает поиски «пра­вильного» знака, очищение знаков через де­мифологизацию: новая задача состоит в ос­вобождении знака от денотатов, в создании на месте означаемого пустого поля для игры возможностей (так, как это умеют делать авангард и древнее искусство Востока). По­нятие «письмо» (которое раньше означало у Барта текст как некое социально-ментальное клише, подчиняю­щее себе живое субъективное сообщение и подлежащее разобла­чению) теперь означает семантически разомкнутое построение, освобождающее нас от обязанности формулировки законченных смыслов. Близко к этому концепту понятие «интертекстуально­сти», введенное Кристевой: это бесконечное поле знаков, в ко­тором ни один из текстов или контекстов не является оконча­тельным, поскольку участвует в неограниченных связях со всеми остальными текстами, даже если мы не в состоянии указать на конкретный модус этих связей.

Не менее показательны поиски позднего Фуко. В ранней книге «Слова и вещи» (1966) он разрабатывает свою археологию знания, интерпретирующую культуру как дискретную смену «эпистем», объяснительных матриц, «исторических априори», за­дающих правила построения культурного мира, но не связанных преемственностью ни с предыдущими эпистемами, ни с личны­ми или групповыми замыслами субъектов истории. В «Археоло­гии знания» (1969) близкая концепция описывается понятием

М. Фуко

«дискурсивные практики». В 70-е годы концепция заметно меняется: дискурс те­перь не организующий и структурирую­щий источник смыслов, а источник «зна­ния-власти», которое неизбежно связано с насилием во всех его социальных вопло­щениях. (Фуко пишет обширные истории репрессивных практик — сексуальной, юридической, психиатрической, — чтобы документировать свою теорию.) Как таковое, «знание-власть» должно быть разрушено всеми доступными средствами, но наи­более эффективным Фуко — в последний период творчества — считает некую технику работы над собой (гесЫщиек де §о1): ме­тод самосоздания, предполагающий, в частности, опыт свобод­ного слова и искусство формирования личного стиля. Эта тема, близкая классическому морализму, — несколько неожиданный, но знаковый итог бунтарского постструктурализма,

Ч. Пирс

Особой ветвью структурального направления можно считать
семиотику (семиологию) — науку о знаках и знаковых системах
в их статике и динамике. Основы семио­
тики принято возводить к трудам Ч. Пирса
(1839-1914), Ф. де Соссюра (1857-1913) и
Ч. Морриса (1901—1979). Для культуроло­
гии особо значимыми оказались исследо­
вания так называемых вторичных знако­
вых языков («вторичных моделирующих
систем») — языков культуры, возникших
на основе первичных естественных язы­
ков (таковы знаковые аспекты искусства,
мифа, ритуала, этикета, морали и т. п.).
Вобрав многое из достижений лингвисти­
ки, теории информации, нейрофизиоло­
гии, структурных исследований, семиоти­
ка перенесла эти методы в область гума­
нитарных наук, стремясь преодолеть их
субъективность и идеологичность. Способ­
ность семиотики рассмотреть художест­
венный, социальный или исторический
феномен как «язык» со сложными и мно­
гоуровневыми семантическими, синтакси­
ческими и прагматическими связями по­
зволила ей открыть новые возможности Ф. де Соссюр

332

6. История культурологической мысли

XX век

333

эстетики, культурологии, социологии, теории перевода, мифове-дения. Идея «семиотической многоканальности» оживила тему полицентризма и диалогизма культур. Активными центрами се­миотики были США (Р.Якобсон), Франция (Р.Барт, А. Грей-мас, Ю. Кристева) и Италия (У. Эко и др.). Особо следует упо­мянуть тартуско-московскую семиотическую школу (см. ниже), которая была во 2-й пол. XX в. источником гуманитарных дос­тижений, имевших мировую валентность.