Причины актуалиазции византийской модели в Московской Руси

• В ситуации постоянной внешней угрозы, необходимости
освобождения от монголо-татарского владычества Московская
Русь не может позволить себе элементы демократии, на данном
историческом этапе ей необходима централизованная власть для
осуществления согласованных и целенаправленных действий.
Остатки «федерализма» устраняет Иван IV Грозный, предпри­
няв, параллельно с походами на Казанское и Астраханское хан­
ства — последние оплоты Золотой Орды, — походы на Псков и
Новгород — последние оплоты местного самоуправления.

Д. С. Лихачев: «Падение Византии оборвало ту культурную общность, которая так необходима была для развития культуры. Будь Византия жива и во 2-й пол. XV в., она, возможно, развила бы в себе элементы Возрождения. Русь, однажды уже поравняв­шись на Византию, должна была в дальнейшем равняться и на Возрождение. Сыграло свою роль и падение городов-коммун — Новгорода и Пскова. Духовные силы народа поглощались труд­ным развитием централизованного государства. Союз церкви и государства укрепил церковь, способствовал подчинению церкви государству»³⁵.

• Византийская модель заимствуется идеологически: с паде­
нием Константинополя (1453) Русь остается, по сути, единствен­
ным православным государством в мире, при этом победившим
ислам (над Византией, напротив, ислам одерживает победу).
Осознав себя преемницей Византии, Русь заимствует византий­
ские культурные образцы, в частности политическая система
Руси начинает выстраиваться по византийскому образцу.

• Именно московские князья побеждают в конкурентной борьбе за ярлык на княжение от ордынского хана, что способст­вует возвышению Москвы. По своей жесткости, хитроумию и дипломатии политика первых московских князей не уступает политике Золотой Орды. Другим образцом централизации была Золотая Орда, для адекватного противостояния которой Руси приходилось строиться по ее подобию.

Историки указывают и на иные причины возвышения Мос­ковского княжества, заключающиеся прежде всего в географиче­ском положении. В. О. Ключевский называет следующие: через Москву проходили важные торговые пути, она обладала сравни­тельно плодородными землями, притягивающими к себе трудо­вое население и бояр; Москва была защищена от набегов от­дельных монгольских отрядов лесами.

Начиная с возвышения Москвы, византийская модель пре­вращается в константу русской культуры. Меняясь в зависимо­сти от исторической ситуации, она не меняется принципиально. Напротив, с каждым новым этапом русской культурной истории ее черты становятся все более рельефными. Этому способствует та особая роль, какую в истории русской культуры приобретает личность верховного правителя.

Царь

Традиционно в русской культуре крайне значим образ силь­ного правителя, осуществляющего власть «твердой рукой», «с отеческим попечением» о своем народе. Несмотря на различие титулов (великий князь, царь, император, генеральный секре­тарь или президент), этот образ остается неизменным. Каковы истоки подобной традиции?

Сакрализация правителя. Уже в Древней Руси складывается традиция сакрализации князей. Среди русских князей, причис­ленных к лику святых, известны те, кто принес существенное бла­го отечеству (св. князь Владимир — креститель Руси, св. Алек­сандр Невский и Дмитрий Донской). Известна и другая традиция: так, первыми русскими святыми становятся князья Борис и Глеб, сыновья Владимира Святославовича, убитые их старшим братом Святополком и канонизированные как невинно убиенные святые мученики. Принадлежность к великокняжескому роду послужила основанием для канонизации, то есть убийство представителя правящей семьи — само по себе святотатство, позволяющее при-

142

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

143

числить убиенного к лику святых. Другой пример из Новейшей истории — канонизация царя Николая II, вызывающая неодно­значное отношение в общественных и церковных кругах.

Византийские истоки. С падением Константинополя идеоло­гия, связанная с византийским правителем (басилевсом), прини­мается русским царем. Само происхождение титула «царь» имеет византийские корни.

«Царь» — редуцированное от «кесарь», то есть правитель Ви­зантии, считавшей себя продолжением Римской империи. Саекаг — обязательная часть титула римских и византийских им­ператоров, как преемников Юлия Цезаря. В древнерусском язы­ке это слово звучало как цесарь — цьсарь (в современном болгар­ском и сербском — цар, в письменных памятниках известно с 917 г. при болгарском царе Симеоне).

Византийский царь — наместник Христа на земле и глава христиан, которые представляются особой нацией (в основе та­кой идеологии лежит идеология, связанная с обожествлением еще римского императора). Когда Иван IV венчается на царство и принимает титул царя (1547), на Русь приходит и связанная с ним идеология.

Один из атрибутов византийских императоров был привезен на Русь бабушкой Ивана Грозного — Софьей (Зоей) Палеолог, племянницей последнего императора Византии Константина XI Палеолога. Византийская принцесса была выдана замуж за Ве­ликого князя Московского Ивана III. На печати Ивана III изна­чально изображался «наездник с копьем, поражающий змия» — св. Георгий Победоносец, символ Москвы и Московского кня­жества. Двуглавый же орел был принят государственным гербом после венчания Ивана III с Софьей Палеолог (1472) и стал сим­волом передачи наследия павшей Византии русскому государ­ству.

Царская власть на Руси начинает трактоваться как сакраль­ная. Санкция на власть царю дается Богом (царь — помазанник Бога). В отличие от византийского басилевса, русский царь — глава не всего христианского мира, а именно русской нации. Последняя, таким образом, как бы освящается — складывается понятие «Святая Русь». Царь рабски подчинен своей доле, вен­чаясь на царство, он приносит своеобразную жертву: поскольку царя и государство связывают «священные узы брака», ни он сам, ни кто-либо другой не вправе их разорвать (потому убийст­во царя — подлинное святотатство, равно как и его самоотрече­ние от престола, отсюда столь неоднозначно отношение к кано-

низации Николая II). Отношения царя и государства на Руси в корне отличны от западной модели общественного договора, ко­торый при необходимости можно расторгнуть.

Царь и самозванец. Поскольку небесная санкция на власть связана с определенной династией, нарушение родового порядка престолонаследия воспринимается на Руси как катастрофа, с чем связан феномен самозванцев, которые с одинаковой страстью приветствуются и казнятся народом.

Феномен самозванчества подробно исследовался ученым-се-миотиком Б. Успенским. Он отмечает, что психология самозван­чества связана как раз с особым отношением к царю и восприяти­ем царской власти как сакральной, обладающей божественной природой (самозванцы появились в России лишь с введением царского титула). Самозванчество — явление, типичное для Рос­сии, — связано именно с сакрализацией царя, происходившей па­раллельно с византизацией монаршей власти. Более того, появле­ние самозванцев как раз свидетельствовало о начинающемся про­цессе сакрализации монарха.

По той же причине крайне жестокими на Руси были распра­вы с самозванцами, ведь если истинные цари получают власть от Бога, то ложные — от дьявола. Показательно, что наиболее яр­кие самозванцы — Лжедмитрий и Пугачев — появляются тогда, когда нарушен естественный родовой порядок престолонаследия и тот, кто занимает царский трон, может сам трактоваться как самозванец. Так могли восприниматься Борис Годунов и Екате­рина II, не имевшая никаких прав на русский трон. Наличие са­мозванца на троне провоцирует появление других: происходит как бы конкурс самозванцев, каждый из которых претендует на свою отмеченность (избранность). В основе такой психологии кроется убеждение, что судить о том, кто есть подлинный царь, должен не человек, но Бог. Тем самым самозванчество представ­ляет собой вполне закономерное и логически оправданное след­ствие сакрального понимания царской власти.

Государь и церковь. Особая роль правителя на Руси подчер­кивает характер отношений, связывающих царя и церковь — светскую и духовную власть. Свои модели сосуществования церкви и государства были в Византии и средневековой Европе. Западная модель основывалась на разделении духовной и светской власти, с изначальным приматом власти римского папы, наме­стника Бога на земле. Византийская модель предполагала со­трудничество церкви и императора — «симфонию властей», — хотя личность главы церкви была здесь не столь важна, как лич-

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

ность императора. В отличие от католичества, наместником Христа на земле в Византийской империи выступает император, а не глава церкви — таким образом, государственность освящает религию, а не наоборот. На Руси же эта модель получает еще больший крен в сторону примата царской власти. Царь заботит­ся о церкви (именно светский правитель крестил Русь и учредил церковь), священники же не заботятся о душе царя, так как Бог отвел ему особое место в силу рождения и положения (помазан­ник Бога). Особенностью российской религиозно-культурной модели становится подчинение церкви власти правителя: он крестит Русь, учреждает церковь и титул главы церкви — патри­арха. Он же устраняет этот титул, как сделал это Петр I, учредив Святейший Синод, то есть официально подчинив церковь госу­дарю.

Н. А. Бердяев: «Не Петр был виновником унижения русской церкви в петровский период русской истории. Уже в московский период церковь была в рабьей зависимости от государства. <...> Московское православное царство было тоталитарным государ­ством. Иоанн Грозный, который был замечательным теоретиком самодержавной монархии, учил, что царь должен не только управлять государством, но и спасать души»³⁶.

Власть и собственность. На протяжении российской истории церковь часто санкционирует позицию власти, зачастую не про­тивореча ей даже тогда, когда действия власти не вписываются в рамки христианской нравственности, как, например, в вопросе крепостного права.

Н. А. Бердяев: «Большая часть русского народа — крестьян­ство, жило в тисках крепостного права. Внутренно народ жил православной верой, и она давала ему возможность переносить страдания жизни. Народ всегда считал крепостное право неправ­дой и несправедливостью, но виновником этой несправедливо­сти он считал не царя, а господствующие классы, дворянство. Религиозная санкция царской власти в народе была так сильна, что народ жил надеждой, что царь защитит его и прекратит не­справедливость, когда узнает всю правду. По своим понятиям о собственности русские крестьяне всегда считали неправдой, что дворяне владеют огромными землями. Западные понятия о соб­ственности были чужды русскому народу, эти понятия были сла­бы даже у дворян»³⁷.

Исследователи русской культуры неоднократно отмечали не­развитость в России института собственности и понятий о соб­ственности в сознании русского человека. Современный отече-

ственный историк и политолог А. И. Фурсов связывает это с особым характером российской власти, принципиальной чертой которой является поглощение собственности, — собственность может быть лишь государевой, и никогда ни одно сословие рос­сийского общества не было защищено в правах собственности. По мнению А. И. Фурсова, власть в России имеет экстралегаль­ный (подзаконный) характер, она ничем не ограничена (законом, ритуалом, традицией), что не имеет аналогов в мировой исто­рии. Подобная традиция складывается с образованием Москов­ского государства и впервые дает о себе знать в отношениях мо­сковских князей с Золотой Ордой.

Когда славянофил А. К. Толстой пишет, что грустит при мысли «о красоте нашей истории до проклятых монголов», то до­бавляет: «и до проклятой Москвы, еще более позорной, чем са-мые монголы».

Православие

Российское православие по сей день сохраняет себя как древнейшая культурно-религиозная модель. По догматике и внешней обрядности восточное христианство мало изменилось с последнего, седьмого Вселенского собора (787). Данное обстоя­тельство весьма нетривиально и расценивается православной церковью как свидетельство истинности православия, сохранив­шего себя неизменным в стремительно меняющемся мире, где мирянам все труднее быть частью церкви, каждый элемент ко­торой разительно несхож с миром за ее стенами. Этим право­славие существенно отличается от других христианских конфес­сий — католичества и протестантизма, — нацеленных на адап­тацию к эпохе.

Существенное влияние на русское культурное сознание и судьбу православной церкви оказала гибель Византийской импе­рии. С падением Константинополя (1453) русская церковь обо­собилась от византийского патриархата, на Руси был учрежден титул патриарха.

В 1461 г., то есть спустя восемь лет после падения Констан­тинополя, Русь объявляет себя независимой митрополией (во главе с независимым митрополитом Ионой), ас 1589 г. на Руси учреждается титул патриарха, который до этого времени носил лишь византийский первосвященник. Первым русским патриар­хом становится Иов.

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

147

Православие и католичество. Постепенно Русь осознает себя преемницей Византии и вступает в идеологическое противостоя­ние с ее давним оппонентом — западным католическим миром. В 1472 г., вскоре после падения Константинополя, происходит событие, весьма знаковое для русской истории, — отказ Руси от Флорентийской унии.

В 1439 г. Византийская империя заключает договор об объе­динении православной и католической церквей под властью римского папы. Византия подписывает этот договор, надеясь на помощь Европы в борьбе с турками, которая так и не была ока­зана. В 1439 г., находясь в статусе византийской митрополии, Русь присоединяется к унии, однако в 1472 г. разрывает договор.

С падением Константинополя Русь отгораживается от запад­ного мира, причиной чему было не только религиозное противо­стояние. Негативное восприятие католичества на Руси сложилось под влиянием постоянной внешней угрозы, исходившей от запад­ного мира и военных столкновений с ним (Ливонский и Тевтон­ский ордена при Александре Невском, Речь Посполитая в Смут­ное время, Швеция при Петре I и т. д.). Эта угроза носила иной характер, чем восточная — степная — угроза. Если столкновения Руси с кочевыми народами заканчиваются победой и включением в состав Руси завоеванных земель, противостояние Западу сохра­няется в модусе постоянного напряжения на всех этапах россий­ской истории.

При этом граница, разделяющая Россию и Европу, остается относительно неизменной: никакие военные и дипломатические кампании европейских государств принципиально не меняют геополитических границ расселения народов, составляющих эт­ническую основу российского государства. С другой стороны, и Россия территориально не продвигается в Европу далее границы, которой является январская изотерма минус 7 (ориентировочно территория Польши, Прибалтики, Калининградской области), в то время как в своем продвижении на Восток Россия практически не знала границ.

Постепенно католичество на Руси обретает образ религии «неверной» даже в большей степени, чем мусульманство (ислам­ские территории в составе Руси относительно мирно сосущест­вуют с православием).

Так, латинский язык, будучи языком католического богослу­жения и проникавший на Русь через западные земли, трактуется как язык дьявола. Первое высшее духовное учебное заведение России — Славяно-греко-латинская академия, основанная в

1687 г. (Московская духовная академия) — изначально именует­ся «Эллино-греческая» и лишь в 1701 г., с началом реального правления Петра I, получает приставку «латинская».

На всем дальнейшем протяжении русской истории характер отношений России и Запада постоянно меняется, и эта смена носит циклический характер. В истории русской культуры четко обозначены периоды прозападнических и антизападнических тен­денций. Наиболее последовательно — «железным занавесом» — Русь отгораживает себя от Европы в допетровское и советское времена, когда культурные контакты с западным миром стано­вятся крайне малочисленны. С эпохой петровских реформ и в постсоветское время российская культура активно усваивает за­падноевропейские ценности.

При этом западнические или антизападнические настроения в обществе не имеют прямой связи с факторами влияния запад­ной культуры. Наполеоновское нашествие, хотя и породило ан­тифранцузские настроения в обществе, не мешало русской ари­стократии носить платье по французскому фасону или говорить на французском языке. Антизападнические настроения в совре­менной России, наметившиеся после потепления и активного воздействия западной культуры в 90-е годы XX в., пока не силь­но уменьшили это воздействие (западные кино, музыка и другие формы культуры остаются максимально доступными, чего не было в советский период).

Православная и католическая культура. Каковы основные от­личия западной католической культуры (впоследствии также и протестантской) от русской православной?

Этот вопрос всегда волновал отечественных мыслителей и ис­следователей и получил определенную трактовку. Речь идет об ис­следовательской традиции, берущей начало в работах писате­лей-славянофилов середины — 2-й пол. XIX в. (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, А. Н. Леонтьев, Н. Я. Данилевский), подхвачен­ной философами Серебряного века (В. С. Соловьев, П. А. Фло­ренский, Н. А. Бердяев) и продолженной в исследованиях рус­ской культуры во 2-й пол. XX в. (С. С. Аверинцев, Ю. М. Лотман, Б. Успенский).

Восточное и западное христианство ориентированы на раз­ный образ Христа в Евангелиях Нового Завета, где он предстает и как милостивый, и как строгий пастор. Для восточнохристиан-ской традиции характерен идеал строгости, особенно отчетливо явивший себя в монашеской аскезе. Образ Христа на византий­ских иконах — это образ со строгими очами.

148

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

149

С. С. Аверинцев Н. А. Бердяев Н. Я. Данилевский А. Н. Леонтьев

Соответственно разнится образ православного и католическо­го священника. Первый выступает как строгий пастырь, особенно во время исповеди, цель которой — привести прихожанина к осознанию греха, чтобы он устыдился греха — «отрезвел». Напро­тив, католический священник — милостивый пастырь, и во вре­мя исповеди прихожанину католической церкви предоставлены достаточно комфортные условия: его и священника разделяет перегородка исповедальной кабины, так что верующий испове­дуется безлично, как бы самому Богу, а не конкретному челове­ку — его не смущает необходимость общения «глаза в глаза».

Подобные установки имеют соответствие в культурных тра­дициях и культурном сознании, в отношении к индивиду, в принципах устройства общественной жизни. В европейской традиции, восходящей к древнеримской культуре, хорошо раз­работана идея правового пространства, развито правовое созна­ние (русские славянофилы называли это «юридическим духом» западной цивилизации), индивиды равны перед внеличным за­коном — он одинаков для всех, индивид окружен особым про­странством, границы которого законом охраняются. Традиция древнегреческой культуры, которую наследует Византия, и за­тем Русь, — не правовая, а эстетически-созерцательная (выше говорилось об эстетизме как особой типологической черте рус­ской культуры). Закон, правовое сознание здесь не имеют тако­го значения, и в отношениях между людьми возможен выход за пределы частного пространства в непосредственное общение. Иными словами, это общение менее формально и более душев­но, духовно, что соответствует диалогическим установкам рус­ской культуры.

В русской культуре альтернативой регуляцией отношений, слабо ориентированных на закон (меру, золотую середину), яв­ляется регуляция на основе двух противоположных друг другу

принципов, которые можно назвать двумя полюсами русской духовности, — «очень кроткий» и «очень грозный»:

• «очень кроткий»: получившие актуализацию на почве рус­
ской православной культуры идеи о непротивлении злу на­
силием (Л. Н. Толстой), о молитве за палачей (Николай II)
идеал кротости (русские святые, подобные Серафиму Са­
ровскому как образцу кротости, персонажи Ф. М. Достоев­
ского, подобные князю Мышкину, кроткие невинно уби­
енные князья Борис и Глеб), традиции почитания умучен­
ных, убогих и юродивых.

Традиция почитания юродивых представляет собой особый феномен русской культуры. Страдание, убожество на Руси — признак избранности (ср. в европейском протес­тантизме признак избранности — успех в труде). К голосу юродивых прислушивались русские цари. Как отмечал фи­лософ Н. Федоров, государственный строй великого кня­жества Московского представлял собой абсолютную мо­нархию, ограниченную институтом юродивых;

• «очень грозный»: культурное воплощение «строгого» образа
православия, дополняемое образом грозной власти и власт­
ной церкви.

Эти линии предопределили извечную дилемму русской куль­туры: на чем должна быть основана совместная жизнь людей (на Западе подобный вопрос не возникает, так как есть закон) — на «грозе», на строящей воле или на принципах долготерпения и братской любви. Эта антиномия характерна и для власти в Рос­сии, которая всегда была делом не рассудка, как на Западе, а со­вести: наделенные властью привыкли руководствоваться не пра­вилами, законом, а выбирать путь «грозы» или путь милости.

В культуре Руси XVI в. обе традиции были представлены как учение и практика во внутрицерковных спорах. Одно из них полу­чило название «нестяжатели» (Нил Сорский, Максим Грек). Они проповедовали терпение ко злу, еретикам, небрежение властью и богатством (в частности, богатства не должна стяжать церковь). Оппонентами «нестяжателей» выступили «иосифляне» («стяжате­ли») во главе с епископом Иосифом Волоцким, которые, напро­тив, отстаивали принцип нетерпения к ересям, образ могущест­венной и властной церкви, несущей ответственность за жизнь го­сударства. К иосифлянинам принадлежал и псковский старец Филофей, выразитель концепции «Москва — Третий Рим».

Падение Византийской империи под ударом ислама совпало по времени с возвышением Московского княжества (с 1547 г. —

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

Московского царства), которое в тот же исторический период, напротив, одерживает победу над исламом, то есть над Золотой Ордой. В этих совпадениях современники видели знак свыше. К 1480 г., то есть к моменту окончательной победы над Ордой, Русь видит себя единственным в мире православным государст­вом и хранительницей истинной христианской веры, которое не должно солидаризироваться с «нечистыми землями». Постепен­но Русь осознает себя преемницей Византии, принимая на себя ее роли, в первую очередь оплота православия. Для молодого го­сударства, нуждавшегося в собственной идеологии, логичным шагом становится принятие идеологии от Византии, в частности перенесение священных функций Римской империи на Русь по­сле падения Константинополя — второго Рима. Так, в начале XVI в. оформилась концепция «Москва — Третий Рим», ставшая основой идеологии Московского царства и последующих этапов существования российского государства.

Основы этой концепции заложил монах Трехсвятительского Псковского Елизарова монастыря Филофей в посланиях царско­му дьяку М. Мунехину, великому князю Василию III Ивановичу и царю Ивану IV Грозному: «Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать»³⁹.

Второй Рим — Константинополь — сочетал в себе две функ­ции, объединенные в теократическом значении: столицы мира и центра мировой власти как наследник первого Рима и столицы христианского мира, центра мировой святости. Таким образом, перед столицей Руси встает выбор: быть Новым Иерусалимом или Новым Римом, то есть выбрать свой путь или следовать за­падному. С реформами Петра I выбор будет сделан в сторону Нового Рима, воплощенного в символике Петербурга.

Московская Русь следует первому пути — Москва предстает Новым Иерусалимом, центром мировой святости, несущим спа­сение христианскому миру. В подобном отождествлении про­явился эсхатологизм русского культурного сознания: библей­ский образ Нового Иерусалима — царствия Божия — предстает в Откровении Иоанна Богослова (Апокалипсисе) как путь к спасению, небесный город, в который после смерти попадают души спасенных христиан. Москва как Новый Иерусалим явля­ется третьим и последним Римом — Римом конца времен. По­скольку земной Иерусалим осквернен сарацинами, а Констан­тинополь — турками, центр мировой святости перемещается в Москву.

Петровские реформы

Реформы Петра I (1682—1725) ознаменовали новый этап ис­тории русской культуры. С правлением Петра Московская Русь превращается в Российскую империю (в 1721 г. Петр I принима­ет титул императора), намеренную стать равноправным членом европейского культурного пространства. Спустя восемь веков после рецепции византийской культуры Россия вновь входит в наиболее оживленное русло Осевого процесса, который к этому времени совпадает с новоевропейской культурой.

С реформами Петра русская культура переживает мощное воздействие европейских культурных образцов во всех сферах — словесности, изобразительном искусстве, архитектуре, науке, философии и др. В России учреждаются Академии наук (1725) и первый университет (1755), возникают даже тайные общества (масоны, розенкрейцеры), практиковавшиеся в европейских странах.

Активное усвоение черт европейской модели приводит к по­явлению культурных феноменов, сочетающих в себе западноев­ропейские и национальные культурные элементы, сложившиеся еще под влиянием византийской культуры. Все это в целом при­дает русской культуре неповторимое своеобразие и уникальный статус наследницы погибшей Византии, сохранившей себя в рамках новоевропейского процесса.

Оценка деятельности Петра I и последствий его реформ для русской культуры была противоречивой.

В сочинениях радикально настроенных староверов существу­ет учение о Петре-антихристе, разрушившем многовековые ус­тои русской культуры. Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского», отмечая заслуги Петра, строго его судит. По его мнению, Россия могла достичь величия «без усвоения обычаев европейских» и Петр не должен был чрезмерно увлекаться чуж­дыми стране нравами и обычаями, разрушать гармонию русско­го общества, существовавшую до XVIII в., посягать на нацио­нальное достоинство народа. Это внесло в общество ненужный раскол, ослабило православную веру как основу народного духа и оплот государственности.

Историки В. О. Ключевский и СМ. Соловьев в целом по­зитивно оценивали деятельность Петра, несмотря на противо­речия.

Неоднозначен образ Петра в русской литературе, противоре­чив образ Петербурга у русских писателей, достаточно вспомнить

152

5. Культура во времени

Россия как тип культуры

153

поэму «Медный всадник» А. С. Пушкина, для которого Петр был одним из самых любимых персонажей русской истории.

Не так ли ты над самой бездной На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?

Хотя цель реформ в целом достигается, появляется и усили­вается авторитет России на европейской арене, внутренний по­литический процесс в России существенно отличается от тако­вого в европейских государствах. Европеизация страны происхо­дит на фоне полного отсутствия демократических институтов, которые либо существуют, либо создаются в Европе. Ценой ре­форм, часто достигавшихся крайне антигуманными способами, становится крайнее напряжение человеческого фактора.

В русской полемической традиции XIX в. — у западников и славянофилов — оценка деятельности Петра I варьируется от прогрессивного реформаторства, спасшего Россию от цивилиза-ционного коллапса, до сумасбродного низкопоклонства перед Западом, лишившего страну ее самобытных черт и обрекшего ее на роль вечного придатка Европы. Так, писатель-славянофил И. С. Аксаков подчеркивал, что Петр нарушил естественный ход русской истории, ее гармонию, в жизни страны возник «внутрен­ний разрыв», символом которого стал чуждый ей Санкт-Петер­бург. Как и другие славянофилы, он полагал, что это привело к развитию крепостничества, усилению бюрократии, отрыву дво­рянства от народа не только в социальном, но и в культурном от­ношении. Он подчеркивал не только пагубность петровских ре­форм, но и насилие, жестокость, ложь, которыми сопровожда­лось их проведение, и видел в современном ему Петербурге воплощение бездушного деспотизма, говорил о «страшном наси­ловании», которому подверглась русская земля при Петре.

В процессе европеизации ужесточается крепостное право. Завершающий этап закрепощения крестьян приходится на 2-ю пол. XVIII в., то есть на царствование Екатерины II, протекав­шее на фоне диссонансов, заложенных в петровскую эпоху. С этого времени несоответствие внутреннего и внешнего образа России можно рассматривать как одну из антиномий русской культуры вплоть до сегодняшнего дня. России не удается со­вместить статус великой державы и гражданское общество за­падного типа (напротив, как показывает историческая практика, за статус великой державы Россия вынуждена платить антидемо­кратичностью и антигуманностью внутреннего курса).

Русский историк и политик П. Н. Милюков в «Очерках по истории русской культуры» писал, что Петр возвел Россию в ранг европейской державы ценой разорения страны, Н. А. Бер­дяев называл его «большевиком на троне». Еще более опреде­ленно о реформах Петра высказался русский историк и религи­озный мыслитель Г. П. Федотов: «Опозорена святая Москва, ее церкви и дворцы могут разрушаться, пока чухонская деревушка обстраивается немецкими палатами и церквами никому не из­вестных, календарных угодников, политическими аллегориями новой Империи. Не будет преувеличением сказать, что весь ду­ховный опыт денационализации России, предпринятый Лени­ным, бледнеет перед делом Петра. Далеко щенкам до льва»⁴⁰.

Преобразования Петра, часто трактуемые как новизна, содер­жат стереотипы предшествующей культуры. На фоне европейских преобразований присущие русской культуре типологические чер­ты не просто не исчезают, но усиливаются, хотя и находят выра­жение в европейски ориентированных формах. Несмотря на не­приятие Петром образа и стиля Московского царства, Российская империя в еще большей степени актуализирует черты византий­ской модели.