О поэзии имажизма

Все имажисты шли по пути, характерному для всех модернистов, стремившихся к резко выраженному индивидуально-субъективному восприятию окружающего мира, и в этом плане имажисты не отличались от сюрреалистов, кубистов, футуристов и пр. Но, естественно, конкретная поэтика каждого направления была своеобразной.

Имажисты в той или иной степени трансформировали явления действительности в оригинальные, порой неожиданные образы. Стремясь уйти от стандартных эпитетов, сравнений, метафор, они подавали читателю эти явления в совершенно непривычном ракурсе. Иногда это выглядело слишком нарочитой игрой, но у талантливых поэтов оказывалось органичным и потому захватывающим, волнующим. Одни и те же жизненные феномены обретали в стихах имажистов особенное воплощение.

Обратимся к двум произведениям, в которых авторы создали своеобычный облик традиционного объекта внимания поэтов всех времен – луны. Сначала - к стихотворению, с которого начинался подлинный имажизм. Это «Осень» Т.Э. Хьюма:

Томас Эрнест Хьюм

ОСЕНЬ

Осенний вечер стал прохладней;

Я вышел погулять.

Румяная луна стояла у плетня,

Как краснорожий фермер;

С ней говорить не стал я, только поклонился.

Кругом толпились щупленькие звезды,

Похожие на городских детей.

Пер. И. Романовича

Здесь продемонстрированы такие свойства имажистской поэтики, как визуальная конкретность, присутствие живых, неожиданных эпитетов и сравнений и, вместе с тем, простота стиля, с другой стороны – лаконизм, отсутствие романтической возвышенности и «беспредельности». Стихотворение написано в наиболее популярной у имажистов форме верлибра. Луна предстает в стихотворении Хьюма заурядным «краснорожим фермером», а звезды становятся «щупленькими», похожими «на городских детей».

Сравним образ луны, сотворенный Хьюмом, с луной из стихотворения Р. Олдингтона «Вечер»:

Ричард Олдингтон

ВЕЧЕР

Трубы, выстроившиеся по росту,

Разрéзали безоблачное небо;

Луна

С тюлевой шалью вокруг чресел

Позирует среди них, как неуклюжая Венера...

А я все смотрю на нее тупо

Из-за кухонной раковины.

Пер. А. Кудрявицкого

В обоих произведениях сохраняется принцип материальной конкретности, языковой простоты, неожиданности, нестандартности образа. Важно, что и тот и другой поэт отказываются от привычных поэтических эпитетов, а потому их пейзажная зарисовка становится исключительно оригинальной, неповторимой и антиромантической.

Р. Олдингтон прибегает к иным сравнениям, нежели Т.Э. Хьюм, (луна у него напоминает «неуклюжую Венеру» «с тюлевой шалью вокруг чресел»). У Хьюма лирический герой наблюдает луну, а у Олдингтона пронизывает ее своими эмоциями. В его стихотворении авторское настроение - хандра и раздражение - передано явно и резко. У читателя должно возникнуть чувство дисгармонии, прежде всего, из-за странного облика Венеры, противоречащего привычной ее роли богини красоты и любви. Контрастируют с традиционными стихами о природе последние две строки, создающие по-житейски обыденную и тусклую атмосферу.

Образный мир поэтов-имажистов рождался по-разному. Опыт классиков прошлых эпох, музыка, живопись становились источниками их творческих исканий. Это само по себе не было оригинальным, однако нечто новое в этих источниках они для себя обнаруживали.

Стремление к точности, ясности, лаконизму обусловило интерес Хьюма, а еще в большей степени Паунда к восточной поэзии – японской и китайской. В японской поэзии Эзру Паунда привлекли две формы – танка и хокку. В китайской – ши.

Содержательная и образная насыщенность, сочетающаяся с предельной лаконичностью, отсутствие рифмы и другие свойства восточного стиха как нельзя лучше отвечали запросам имажистов.

Кстати в тот же период и русские поэты обратились к японской поэзии (танка и хайку). Так, В. Брюсов переводил Басë и подражал японцам. Экспериментировали в этом направлении К. Бальмонт, А. Белый, Ф. Сологуб.

Приведу в качестве примера несколько трехстиший Басë:

Басё (японск.)

В небе такая луна,

Словно дерево спилено под корень:

Белеется свежий след.

На голой ветке

Ворон сидит одиноко,

Осенний вечер.

Слушаю, как градины стучат,

Лишь один я здесь не изменился,

Словно этот старый дуб.

Пер. В. Марковой

Адекватной передачи японского и китайского стиха на русский язык быть не может, но общее впечатление о характере восточной поэзии мы получаем благодаря переводу. Ясно, что здесь главное - зримо осязаемый образ, в который вложен глубокий смысл. Имажисты нарушали ритмику восточного текста, но старались сохранить емкость и лаконичность образного языка. В то же время они, как мне кажется, сугубо в западническом духе, углубляли субъективный характер поэтического высказывания.

Наиболее показательно, в этом отношении, одно из самых известных двустиший Э. Паунда «На станции метро».

Эзра Паунд