Хомяков М.Б. 6 страница

Выделяют несколько видов чести: гражданская, служебная, половая (честь женская и честь мужская).

См.: “Нравы”

Л.С. Лихачева

ЧТЕНИЕ - методика работы с текстом. Термин Ч. становится господствующим в рамках постструктурализма наряду с такими терминами как «письмо», «текст», «текстуальность», «интертекстуальность» и т. д. Постструктуралистское понимание текста как взаимообратимого переплетения и движения гетерогенных культурных значений и кодов предполагает иную процедуру Ч., требуемую текстом. Существуют разные способы обозначения и описания новой процедуры Ч.: «симптоматическое» Ч., «аллегорическое» Ч., «деконструктивное» Ч. и др. Общим знаменателем всех этих практик Ч. выступает переход от противопоставления письма и Ч, к единству, комплексу «письмо - чтение». Традиционная практика Ч. покоится на некоторых основаниях: во-первых, между произведением как целостной и замкнутой структурой и читателем существует определенная смысловая дистанция; во-вторых, письмо - автору, Ч. - читателю; втретьих, произведение как целостная структура предполагает единство смысла, которое читатель, по определению, должен обнаружить. И последнее, единство означаемого предполагает определенное насилие над другими возможными означаемыми и, соответственно, над другими возможными Ч. В середине 60-х гг. R Барт попытался провести границу между «критикой» и Ч. с т, зр. проведенной им границы между текстом и произведением. Различие между текстом и произведением в общем сводится к тому, что произведение означает ставшую структуру, законченное производство, в то время как текст означает процесс становления, процесс производства произведения, как в акте письма, так и в акте Ч. Текст в отличие от произведения не поддается жанровой классификации, исчислению, филиации, потреблению, постигается через свое отношение к знаку, собственную множественность, через удовольствие. Т. о., в то время как критика ориентируется на произведение, Ч. ориентировано на текст. В «Критике и истине» Барт выделяет несколько правил «критического правдоподобия». Во-первых, всякая критика предполагает объективность. Это означает, что произведение существует независимо от нас, обладает свойством «внеположенности». В этом смысле произведение функционирует в рамках субъект-объектного противопоставления. Во-вторых, всякая критика должна основываться «не на предметах (они непомерно прозаичны) и не на мыслях (они непомерно абстрактны), а на одних только оценках». Критика должна придерживаться «вкуса», который запрещает говорить о реальных предметах. Именно в свете вкуса и оценок критика объективирует произведение. Далее, последнее правило, налагаемое «адептами критического правдоподобия» - это ясность: критику воспрещается говорить на любых языках, ему предписывается говорить однимединственным языком, вторичным метаязыком, надстраивающимся над первичным языком произведения. И последняя теорема, которой руководствуется критическое правдоподобие - необходимость уважать «специфику» литературы - «литературы как особой реальности». На уровне произведения между критиком и читателем пролегает пропасть: критик не может заменить читателя. Если даже критика определить как пишущего читателя, на пути последнего всегда стоит подозрительный посредник - письмо. А последнее предполагает определенную аналитику. А Ч. же в отличие от письма и критики означает «желать произведение, жаждать превратиться в него; это значит отказаться от всякой попытки продублировать произведение на любом другом языке, помимо языка самого произведения: единственная, навеки данная форма комментария, на которую способен читатель как таковой, - это подражание...» (Барт). Т. о., если критик желает не произведение, а свой собственный язык, то читатель желает язык самого произведения. Иначе говоря, если критик желает означаемое, то читатель желает означающее. По Барту, преодоление этой пропасти возможно на уровне текста. Текст, основанный на принципе «различения», гетерогенности ликвидирует пропасть между Ч. и критикой. В результате перехода «от произведения к тексту» разрушается представление о тексте как о замкнутом структурно-семиотическом пространстве, о целостном и завершенном объекте. С этой т. зр. разрушается дистанция между письмом и Ч. Письмо и Ч. оказываются в некотором смысле тождественными, поскольку акт письма предполагает в силу принципа «различения», гетерогенности приятие Другого через бесконечное откладывание означаемого (а читатель, по определению, является временным заместителем и гарантом отсутствующего означаемого) на будущее, и в бесконечности означающего предполагается «не невыразимость означаемого, а игра». Деррида определяет литературную критику как философию литературы. Это означает, что критика руководствуется философскими категориями, типа истины, смысла, бытия и т. д. Критика под прикрытием философии «насилует» произведение в поисках истины и смысла. Присутствие единого смысла как подражания идее предполагает определенную критическую установку, регулируемую означаемым. Последнее выполняет тотализирующую функцию по отношению к означающему потоку. Согласно Деррида, текст не исчерпывается ни авторскими интенциями, ни историческими условиями, в которых создается этот текст, ни читателями, В тексте всегда остается некий остаток, некая избыточность, которая «даруется» отсутствием смысла вообще, т. е. бессмысленностью текста вообще. В этом смысле допустимо любое прочтение текста. Неразрешимая бессмысленность текста вовсе не означает, что нужно отказаться от тщетных поисков смысла. Напротив, бессмысленность предполагает интенсификацию этих поисков, для того чтобы лишний раз убедиться в окончательной бессмысленности текста. Причем, последняя носит не негативный, а утвердительный характер. Американский вариант деконструкции усиленно развивает вопрос о связи письма и Ч. При этом он исходит из романтической идеи взаимоуничтожения присущих тексту противоречий и, соответственно, выдвигает положение о саморефлексивности, самодеконструктивности текста. Текст предполагает в собственной структуре деконструкцию, модус «неправильного прочтения». Буквальный и метафорический смыслы взаимно нейтрализуют друг друга. Как говорит П. де Ман, текст рассказывает историю «аллегории собственного непонимания». Поскольку с этой т. зр. любое прочтение является неверным, следовательно, допустимо любое Ч. Особую критику у американских деконструктивистов вызывает положение о референциальности литературного текста. Последняя предполагает возможность правильного прочтения, возможность выявления заключенного в литературном произведении объективного смысла как воспроизведения, «регистрации», отражения внешней реальности. Как говорит Дж. X. Миллер, «понятие буквального или референциального применения языка является иллюзией, возникшей в результате забвения метафорических "корней языка"». Как только текст выводится по ту сторону принципа реальности, он лишается объективного коррелята. И весь вопрос об истинности или объективности текста перекладывается на читателей, в множестве интерпретаций которых текст обнаруживает собственную бессмыслицу, т. е. бесконечное множество возможных смыслов, ни один из которых не может претендовать на достоверность именно в силу отсутствия объективного коррелята. Миллер поясняет: «...существование бесчисленных интерпретаций любого текста свидетельствует о том, что чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, а является вкладыванием его в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла». Т. о., стирается граница между Ч. и критикой, между читателем и критикой. Т. X. Керимов

Ш

ШИЗОАНАЛИЗ - направление в современном постструктурализме. Ш. представлен работами Ж, Делеза и Ф. Гваттари, прежде всего их совместным трудом «Капитализм и шизофрения» (1972 - 1980). В основе этой работы критика психоанализа и учение о капитализме в его связи с шизофренией. При этом капитализм и психоанализ рассматриваются как единый репрессивный аппарат. Капитализм критикуется за антигуманизм и разрыв естественных связей человека с природой (реальным) и обществом (производством желания). В психоанализе подвергается критике «эдипизация» бессознательного. По мнению Делеза и Гваттари, именно благодаря введению Эдипова комплекса происходит отчуждение пространства человеческих желаний. Открытие производства желания, разных видов производства бессознательного, по праву, считается достоянием психоанализа. «Но из-за Эдипа это открытие было вскоре затем нено новым идеализмом: место завода бессознательного занял античный театр, место продуктивного бессознательного - бессознательное, которое может лишь выражаться (миф, трагедия, сон)». Кри тике подвергается также структурный психоанализ Ж. Лакана, Психоанализ Лакана - это возвращение от Эдила-об разца к Эдипу-деспоту. Вся концепция бессознательного и производства жела ния как желания «другого» размещается в пространстве между воображаемым и символическим: реальное вытесняется из всех механизмов бессознательного, ре альное невозможно, реальное навсегда утеряно. Ш. предполагает как раз осво бождение бессознательного от господ ства Эдипова комплекса, реального от воображаемого и символического, и ис следование бессознательного как «про изводства желания». В то время как психоанализ подчиняет «производство желания» производству фантазмов, ка питализм и, соответственно, марксист ская теория капиталистического произ водства, открыв законы социального производства, извращают его, поскольку не видят тесной связи производства и желания, В то время как психоанализ лишает желание его социального содер жания, капитализм и марксизм лишают социальное его желающего характера. Со ссылкой на последние работы Пьера Клоссовского единственный выход за пределы «стерильного параллелизма ме жду Марксом и Фрейдом» авторы видят в следующем: «это можно сделать, от крыв способ, каким общественное про изводство и производственные отноше ния являются производством желания, и то, каким образом аффекты и импульсы составляют часть инфраструктуры, ибо они составляют ее часть, наличествуя в ней всевозможными способами, порождая угнетение в его экономических фор мах, а также средства его преодоления» (Делез и Гваттари). Объединение мар ксистской теории социального произ водства и психоаналитической теории желания предлагается в качестве шизоаналитического метода. Общественное производство есть производство желания в определенных условиях. Социальное пространство является исторически определенным продуктом желания. Для того, чтобы либидо инвестировало способ производства, оно не нуждается ни в сублимации, ни в какой психической деятельности или трансформации. «Есть только желание и социальность, и ничего другого. Даже самые репрессивные и смертоносные формы социального воспроизводства производятся желанием...» (Делез и Гваттари). Отсюда идея создания материалистической психиатрии, основанной на «производстве желания». Реализация единства «производства желания» и социального производства предполагает обнаружение трансцендентального бессознательного и обеспечение свободного функционирования «производства желания». Теория «производства желания» основывается на новом понимании желания. Согласно Делезу и Гваттари, жела ние может мыслиться как производство и как приобретение. Желание как при обретение, вне зависимости от способа концептуализации (идеалистического, диалектического, нигилистического), оп ределяется через отсутствие, недостаток реального объекта. «Действительно, если желанию недостает реального объекта, сама реальность желания заключена в «сущности недостачи», которая произво дит фантазматический объект» (Делез и Гваттари). В этом смысле, недостающий объект отсылает к внешнему природному или социальному производству, в то вре мя как желание производит воображае мый дубликат отсутствующего объекта. Т. о,, взаимодействие человека с окружаю щей средой происходит не на самом де ле, а в воображении, тем самым он ли шается возможности реально воздейство вать на среду. В противоположность традиционному представлению, Ш. гово рит о том, что желание является произ водителем, желание производит реаль ное, и это производство имеет место в реальности. «Желание есть совокупность пассивных синтезов, машинным способом производящих частичные объекты, потоки и тела, работающие как производственные единицы. Из него вытекает реальное, оно является результатом пассивных синтезов желания как самопроизводства бессознательного» (Делез и Гваттари). Объективным коррелятом желания является реальность как таковая. Желание, так же как и производство, никогда не организовано в функции отсутствующего объекта, само отсутствие производится желанием: желание порождает потребности как «контрпродукты в реальности, производимые желанием...». В этом смысле человек должен доверять своим желаниям, отдаться им, а не ориентироваться на воображаемое удовлетворение. С т. зр. этого самовоспроизводства бессознательного оказывается излишним вопрос об оппозиции символического и реального. Не сексуальность, не желание, не реальное находятся на службе символического порядка, а наоборот, последний находится на службе сексуальности как циклического движения, самовоспроизводящегося посредством бессознательного. «Производство желания» представляет собой совокуп ность «машин желания». «Машина желания» состоит из трех частей: машин органов, тела-без органов и субъекта. Машины-органы отождествляются с производством, жизнью, в то время как тело без органов - с антипроизводством, с инстинктом смерти. Непродуктивное, стерильное, непотребляемое тело без ор ганов постоянно вводится в производст во, поскольку «машины желания» рабо тают исключительно в поврежденном со стоянии. «В каком-то смысле больше хотелось бы, чтобы ничто не работало, не функционировало: не рождаться, ос тановить колесо рождений, остаться без рта для сосания, без ануса для испражне ния» (Делез и Гваттари). Тело без органов непрестанно разрушает организм, застав ляет циркулировать и функционировать незначащие частицы, чистые напряже ния. Телу без органов на уровне социаль ного производства, социальной машины соответствуют «тела» земли, деспотии, капитала или денег, возникающие соответственно на трех основных стадиях общественного развития: дикости, варварства и цивилизации. «Телу» земли соответствует перверсия как деспотическая сущность, «телу» деспотии - параноидальный психоз как деспотическая сущность, «телу» капитала - невротический Эдип как фамилиализм. Полным телам без органов соответствует шизофрения как клиническая сущность. Третья составляющая «машин желания» определяется как субъект. Сравнение «производства желания» и социального производства является уместным, поскольку, как говорят авторы Ш., любая форма социального производства также включает в себя непродуктивную остановку, элемент антипроизводства, полное тело, определяемое ими как социус. Отношение между телами без органов и «машинами желания» строится следующим образом: во-первых, между ними существует конфликт. Тело без органов не выносит сцепления, производства, шума машин. Оно не нуждается в органе; связанным, соединенным или отключенным потокам противопоставяяется недифференцированная аморфная текучесть. «Машины желания» вторгаются в тело без органов, а последнее отталкивает их, относясь к ним как к аппарату преследования. В результате возникает особая разновидность «машин желания» - «параноидальная машина». «...Эта машина зарождается сразу, в оппозиции процесса производства машин желания и непродуктивного положения тела без органов...» (Делез и Гваттари). Во-вторых, между телом без органов и «машинами желания» существует взаимное притяжение. «Тело без органов обрушивается на производство желания, притягивает его и овладевает... Непродуктивное, непотребляемое тело без органов служит поверхностью записи всех процессов производства желания, так что создается впечатление, будто машины желания проистекают из него» (Делез и Гватгари). Соответствующую разновидность «машин желания» авторы Ш. называют «чудодейственной машиной». И третью разновидность «машин желания» Делез и Гваттари называют «холостой машиной». Осуществляется новый союз между телом без органов и «машинами желания»; субъект является продуктом, смешивается с третьей производящей и остаточным примирением. «Холостая машина» - это шизофренический опыт чистых количеств, интенсивных количеств. Последние есть результат взаимоотталкивания и взаимопритяжения и их противостояния. Противостояние притяжения и отталкивания производит открытую серию интенсивных элементов, которые выражают бесконечное число метастабильных состояний, через которые проходит субъект. «Холостая машина производит серии состояний, начиная с нулевого, и субъект рождается из каждого состояния серии, постоянно возрождаясь из каждого следующего состояния» (Делез и Гваттари). Ш. исходит из того, что «производство желания» есть прежде всего социальное производство, и лишь с течением времени оно обособляется от социального производства. Наибольший разрыв между ними наблюдается в условиях цивилизации. С капиталистическим способом производства желание несовместимо. В качестве первой в истории докапиталистической «машины желаний» Делез и Гваттари выделяют «территориальную машину», основанную на примитивном единстве производства и земли. «Территориальная машина» препятствует концентрации власти, обессмысливая институты вождей: «как если бы сами дикари заранее предчувствовали приход к власти имперского Варвара, который, тем не менее, придет и перекодирует все коды». На смену первобытному территориальному кодированию приходит имперская формация с определенным типом кодирования: на смену жестокости приходит система террора. Полное тело социуса становится телом деспота. Меняется сама социальная машина: «место территориальной машины заняла мегамашина государства, функциональная пирамида с деспотом, неподвижным двигателем, на вершине; бюрократическим аппаратом как боковой поверхностью и органом передачи и крестьянами как рабочими частями в ее основании...» (Делез и Гваттари). Естественно, что деспотия только перекодирует потоки желания, вовсе не освобождает их. Делез и Гваттари выделяют две черты варварского имперского закона, который, по крайней мере в начале, создается вовсе не как гарантия против деспотизма: параноидально-шизоидную (метонимию), в соответствии с которой он управляет нетотализованными или нетотализуемыми частями, и маниакально-депрессивную (метафора), в соответствии с которой он запрещает любое познание. Капитализм является отрицанием всех общественных формаций. Детерриторализуя потоки желания, капитализм движется к своему пределу - собственно шизофреническому пределу. Капитализм изо всех сил старается производить шизофреника как субъекта декодированных потоков на теле без органов. «Шизофреник стоит на пределе капитализма: он представляет собой его развитую тенденцию, прибавочный продукт, пролетария и ангела-истребителя» (Делез и Гватта ри). Но возникает вопрос: почему капитализм в своем безумном стремлении к декодированию потоков, к шизофрени ческому пределу все же постоянно оста навливает шизофренический процесс, отталкивает шизофреника, запирая их в клинику или тюрьму? «Почему он зато чает безумцев вместо того, чтобы видеть в них своих героев, свое собственное за вершение?» Дело в том, что поскольку капитализм, в отличие от предшествую щих формаций, которые кодировали и перекодировали, совершает декодирова ние потоков, он выступает пределом лю бого общества. И все же, как поясняют авторы Ш., капитализм - это относи тельный предел, поскольку он совершает декодирование потоков на теле капитала как детерриториализованного социуса. Шизофрения, напротив, является абсо лютным пределом, поскольку совершает декодирование на десоциализованном теле без органов. В этом смысле шизоф рения есть внешний предел капитализма, потому ему приходится постоянно переводить на собственный язык шизофреническое декодирование. Капитализм одновременно декодирует и аксиоматизирует потоки. «Денежные потоки представляют собой совершенно шизофренические реальности, но они существуют и функционируют лишь в рамках имманентной аксиоматики, которая заключает и отталкивает их реальность. Язык банкира, генерала, промышленника, чиновника... является совершенно шизофреническим, но статистически он работает лишь в рамках опошляющей его аксиоматики, ставящей его на службу капиталистическому строю...» (Делез и Гваттари). Т. о., существует глубокое противоречие между капиталистами и шизофрениками - в их радикальной близости в смысле функции декодирования, в их глубокой враждебности в смысле функции аксиоматизации. Одной из важнейших характеристик «производства желания» является множественность, Отношение между частями и целым строится т. о., что целое не объединяет части, а добавляется к ним как дополнительная часть. «...Целое есть продукт, производимый как часть наряду с другими частями, которые оно не объединяет и не тотализует, но применяется к ним, устанавливая типы отклоняющейся коммуникации между несообщающи мися сосудами, поперечное единство элементов, которые остаются полностью различными в своих собственных изме рениях...» (Делез и Гваттари). Точно так же производится тело без органов: оно не объединяет и не тотализует части, а располагается рядом с ними. Соотношение «производства жела ния» и социального производства пред полагает исследование всего сущего в двух аспектах: «молекулярном» и «моляр ном». Шизофрения представляет собой границу между «молярной» организацией и «молекулярной» множественностью желаний. «Молярная» организация пред полагает существование предустановлен ных связей, которые производятся «ма шинами желания» как микрофизикой бессознательного. Но «молекулярная» организация не существует независимо от «молярных» ансамблей, макроскопических общественных формаций, в которые они статистически входят, В основании сознательных инвестиций экономических, политических и других крупных социальных структур лежат микробессознательные сексуальные инвестиции. Сексуальность является «молекулярным» подразделением и работает внутри «молярной» организации, внутри общественной тотальности. «Нет машин желания, которые бы существовали вне социальных машин желания, которые заполняют их в малых масштабах» (Делез и Гваттари). Хотя «молярная» и «молекулярная» организации не могут существовать друг без друга, взаимоотношение их характеризуется преобладанием то одной, то другой. Параноик - мастер больших молярных ансамблей, статистических образований, инвестирует все на основе больших чисел, специалист в области макрофизики. Шизофреник, напротив, движется в направлении микрофизики, в направлении «волн и корпускул, потоков и частичных объектов, которые перестают быть притоками больших чисел». Не следует отождествлять эти два направления как коллективное и индивидуальное, поскольку микробессознательное имеет не меньшее число устройств, хотя и особого рода. Инвестиция в обоих направлениях коллективна, но эти два типа инвестиций радикально отличаются друг от друга. «Один - это инвестиция группыподчинения», которая вытесняет желания личностей, «другая - это инвестиция группы-субъекта в поперечных множественностях, относящихся к желанию как молекулярному явлению» (Делез и Гваттари). Подлинное освобождение человека как существа «молярного» и «молекулярного» Ш. видит в освобождении желания, реализации «производства желания», введении шизофренического типа существования без фиксированного тождества, индивидуальности. В основании человека лежит шизофреническая клеточка, шизомолекула. «Речь не идет о том, чтобы биологизировать человеческую или антропологизировать естественную историю, но о том, чтобы показать общность участия социальных и органических машин в машинах желания» (Делез и Гваттари), Открытие в человеке его собственных «машин желания» обеспечивает свободное «производство желания», в процессе которого потоки желания уносят все, что подавляет человека; структурное единство, фиксированное тождество, индивидуальность и т. д. Основное средство освобождения желания Ш. видит в ускользании. Не борьба или любая другая форма сопротивления, а ускользание. Ускользание от любого рода определенности - определенности как «да», так и «нет». Ведя борьбу или сопротивляясь, вы все равно определяетесь, тем самым, попадаете в ловушку структурного господства. «...Борьба никогда... не является активным выражением сил, проявлением утверждающей воли к власти», а скорее средством, с помощью которого «молярная» организация одерживает победу над «молекулярной». Ускользание не есть бегство от общества, скорее, ускользая, вы вынуждаете общество ускользать от самого себя, от самотождественности. Авторы Ш. выделяют две социальные инвестиции: сегрегативный - параноидально-фашистский полюс бреда («Да, я ваш, я принадлежу к высшему классу, высшей расе...») и номадический - шизофренически-революционный, который пропускает потоки желания через себя, следуя противоположным путем («Я болван, я негр...»). «Порядочные люди говорят, что не нужно убегать, что это не хорошо, м эффективно, что нужно работать во имя реформ. Но революционер знает, что ускользание революционно» (Делез и Гваттари). Ускользание всюду размещает молекулярные заряды, взрывающие то, что должно быть взорвано. В результате ускользания «производство желания» подчиняет себе социальное производство. Важнейшими фигурами такого ускользания Делез и Гваттари называют науку и искусство. Искусство производит цепи декодированных потоков, которые запускают «машины желаний». Искусство представляет собой процесс без цели: оно не может быть привязано к какомуто одному месту, какой-то одной школе; оно не может подчиняться какому-то канону или коду. Искусство осуществляется как таковое. Ценность шизореволюционного полюса искусства измеряется тем, что оно достигает подлинной современности, «которая состоит в высвобождении того, что с самого начала присутствовало в нем... - чистый процесс... искусство как эксперимент». То же самое относится к науке. В этом смысле, искусство, наука и шизофрения тождественны: они ориентируются на процесс и производство, а не на цель и выражение. Согласно Делезу и Гваттари, Ш. является трансцендентальным и материалистическим анализом одновременно. Они предлагают исследовать трансцендентальное бессознательное вместо метафизического, материальное - вместо идеологического, шизофреническое - вместо эдиповского, нефигуративное - вместо воображаемого, реальное - вместо символического, машинное - вместо структурного, «молекулярное» - вместо «молярного». Подлинная антипсихиатрическая политика может состоять, вопервых, в разрушении всех ретерриториализаций, превращающих безумие в психическую болезнь, а во-вторых, в высвобождении «производства желания», устранении всех препятствий, нарушающих его естественное функционирование. Позитивная задача Ш. заключается в том, чтобы обнаружить у каждого «машину желания». «Шизоаналитик - это механик, шизоанализ чисто функционален. Поэтому он не может остановиться на герменевтическом (с т. зр. бессознательного) обследовании социальных механизмов...» (Делез и Гваттари). Круг проблем, исследуемых Ш. прежде всего концентрируется вокруг единства «производства желания» и социального производства: какое место в обществе занимает «производство желания», какую движущую роль играет в нем желание, в каких формах происходит примирение режима «производства желания» и социального производства, какие в обществе существуют возможности перехода от «молярной» организации социального производства к «молекулярным» множественностям «производства желания», до какой степени и вообще может ли общество выдержать господство «производства желания», имеет ли место и как происходит образование «группсубъектов». Ш. не предлагает никакой программы социального переустройства, никакой политической программы. Он не претендует на то, чтобы задаться вопросом о природе социуса, который явится результатом революции. Ш. не претендует на то, чтобы прослыть революцией. Шизофреник - не революционер, но шизофренический процесс составляет потенциал революции. Ш. не выдает себя за партию, за какую-то группу и не претендует на то, чтобы говорить от имени масс. «Мы еще не слишком компетентны, мы хотим говорить от имени абсолютной некомпетентности» (Делез и Гваттари). Единственное, на что может претендовать Ш., - это уверенность, что «машины желания» способны взорвать любое общество. «Если мы призываем желание как революционную силу, то делаем это потому, что верим, что капиталистическое общество может выдержать много проявлений интересов, но ни одного проявления желания, которое в состоянии взорвать его базовые структуры» (Делез и Гваттари). Т. X. Керимов

ШИИЗМ - направление мусульманского богословия, религиозно-философское и социально-политическое движение в мире ислама, название которого происходит от «ши'ат Али» (араб., «партия Али» - родственника и преемника пророка Мухаммада, - религиозно-политическая группировка, образовавшаяся в середине VII в.). Ш. развивает мистические представления о верховной власти и о духовном наследовании в роде Али и Мухаммада, преемничестве имамов как носителей «божественной субстанции», в противоположность суннитам и хариджитам, провозгласившим выборность главы мусульманской общины. «Фундаменталистский» Ш. противостоит социальным нововведениям и ломке мусульманских норм и традиций, считая следование Корану и нормам шариата главным содержанием общественной жизни в исламе. В отличие от иррационального характера суфийских учений мистического пути трансцендентного постижения Бога (см. «Суфизм») рациональные черты Ш. проявляются в логическом обосновании богословия, в иерархической духовной и социальной структуре как определенном воплощении божественного порядка. В этом смысле для Ш. характерны следующие черты: строгое наследование духовной власти имама-халифа (преемника Мухаммада), опора на коранические концепции картины мира и человека, а также рациональная критика христианской и иудейской теологии. Наиболее распространенными направлениями Ш. являются различающиеся с середины VIII в. по признанию седьмого («скрытого») имама исмашлиты (последователи Исмаила) - карматы (с середины IX в.) и имамиты. Их общей основой является шиитская идея пришествия махди, что роднит их с бабитами («баб» - «врата» скрытого имама) и бахашмом (см. «Бахаизм») как течениями в Ш. Характеристикой социально-философского учения бабитов могут послужить философско-исторические идеи циклического развития общества: в каждой циклической смене эпох Бог через пророка данной эпохи устанавливает свои законы и порядки; каждое из божественных откровений не может действовать вечно, а является относительной истиной на данном этапе развития общества. Теория цикличности и космогоническая теория исмаилитм как одного из основных течений Ш. строятся на представлениях о мистическом значении текста (текстовая реальность Корана). В соответствии с ними общество и природа рассматриваются как отражение космического порядка Бога-абсолюта, отражение структуры Мирового Разума, Мировой Души. Иерархия и эзотерическая доктрина исмаилитм во многом сходны со структурой суфийских орденов и религиозно-философскими учениями суфизма (см. «Суфизм»). Философское учение Ш. в значительной степени адаптировало элементы идеалистической философии неоплатонизма (соединение идеи монотеизма и множественности явлений реального мира), рационалистической философии Аристотеля, христианского гностицизма, мистицизма и т. д. Уступая суннизму во влиянии, Ш. обладает глубокой преемственной духовной культурой, на которой основаны поиски новых религиозно-философских идей для защиты и выживания мусульманского богословия в эпоху НТР. Новые религиозно-философские идеи позволяют Ш. приспособиться к требованиям современной цивилизации в поиске собственного пути развития и сохранения своеобразия единой духовной культуры ислама (в отличие от технократического индивидуализма Запада) вопреки неприятию социальных реформ в Ш. В значительной степени усилению влияния современного Ш. послужили победа исламской революции в Иране как стране с абсолютным преобладанием шиитского населения и распространение бахашма во многих странах мира. И. А. Латыпов