Латыпов И.А. 6 страница

Обращение к повседневности в социальных науках показало, что следование образцам, нормам и схемам поведения происходит в исключительных случаях. Расположенность к следованию букве закона была объявлена «юридизмом». Рассмотрение законов самих по себе, в отрыве от реального поведения людей, не учитывало, что не при всех условиях закон может действовать. Не учитывалось также и существование других порождающих принципов практики, особенно в мало кодифицированных обществах, подчиняющихся по преимуществу принципам «игры». Для понимания их практики П. Бурдье потребовалось реконструировать капитал информационных схем, который дает им возможность порождать осмысленные и упорядоченные идеи и практики без намеренного стремления и без сознательного подчинения правилам. Это могут быть: поговорки, эксплицитные принципы в отношении распорядка дня, кодифицированные предпочтения в сфере брака, обычаи и др. Более того, наиболее кодифицированные положения имеют в своей первооснове не объективированные и, следовательно, кодифицированные принципы, но практические схемы. Вместе с тем, в практической логике в достаточной степени силен элемент неопределенности, недетерминированности и открытости, что делает невозможным полностью положиться на практические схемы и предрасположенности в критических, опасных ситуациях. Чем более опасная ситуация, тем более стремятся кодифицировать практику, именно здесь будет больше всего формул утонченной вежливости и наиболее разработанных обрядов. Неклассическая ситуация современности открыла, что между нормами, строго предписывающими поведение людей, и практическими схемами, во многих случаях необязательными, существует подвижное взаимодополняющее единство. Но в большинстве наших обыденных поступков нами управляют не нормы и образцы, а практические схемы, т. е. «принципы, предписывающие порядок действия». Классическая ориентация на логику здесь натыкается на предел, ибо логика практики состоит в том, чтобы быть логичным до того момента, когда быть логичным становится непрактичным. Классическая логика предполагает конфронтацию последовательных моментов, положений вещей, которые были сказаны или сделаны в различные и разделенные моменты. Таково поведение Сократа, который ни о чем не забывает и ставит своих собеседников в противоречие с самими собой, сталкивая последовательные моменты их речи. Кодифицировать - это значит одновременно придавать форму и соблюдать формальности. Объективация, которую совершает кодификация, вводит возможность формализации. Она делает возможным установление эксплицитной нормативности. Кодификация - это операция приведения в символический порядок или поддержки символического порядка, которая часто возлагается на государственные бюрократии. Эта операция приносит коллективу прояснения и гомогенизацию, она минимизирует экивоки и неясности во взаимодействиях. Формализация позволяет придавать практикам, и в частности, практикам коммуникации и кооперации, ту стабильность, которая обеспечивает калькулируемость и прогнозируемость через массу индивидуальных вариаций и временных флуктуаций. Как любая рационализация, формализация дает возможность для экономии, изобретательности, импровизации, творчества. Формальное право обеспечивает безупречную замещаемость агентов, отвечающих за применение кодифицированных правил, т. о., что любой может вершить правосудие. И поэтому отпадает нужда в Соломоне, и, следовательно, снижается опасность произвола. Теория кодирования, необходимая для изучения структур обозначений, полагает Э. Гидденс, должна обратиться к достижениям семиотики последних десятилетий. Но при этом не следует объединять семиотику со структурализмом и со всеми его недостатками в отношении анализа участия. Знаки «существуют» только как средства и результат коммуникативных процессов взаимодействия. В структуралистских же концепциях языка, как и в аналогичных дискуссиях о легитимации, знаки рассматриваются как заданные свойства речи и письма, а их зависимость от самого процесса передачи значения не учитывается. Структуры значений всегда нужно понимать в связи с доминированием и легитимацией. Это обусловлено всепроникающим воздействием власти на социальную жизнь. «Доминирование», по Гидденсу, не то же самое, что «систематически искаженные» структуры значений, потому что доминирование - это и есть условие существования К. значений. «Доминирование» и «власть» нельзя рассматривать только в терминах ассиметрии распределения, необходимо также признать, что они присущи социальной ассоциации или действию как таковому(подобно тому, как это имеет место у Фуко). Каковы же коннотации утверждения, что семантика имеет приоритет над семиотикой, а не наоборот? Их можно объяснить, считает Гидденс, через сравнение структуралистской и постструктуралистской концепций значений, с одной стороны, и концепции, которую можно извлечь из позднего Л. Витгенштейна - с другой. Основополагающий принцип теории значения как «системы отличий», в которой нет «позитивных ценностей», почти неизбежно приводит к признанию приоритета семиотики. Поля знаков и значений создаются упорядоченной природой отличий, охватывающих К. «Обращение к коду» - когда трудно или невозможно погрузиться в мир деятельности или события - это основная тактика, принятая структуралистами и постструктуралистами. Такое погружение, однако, вовсе не нужно, если мы понимаем соотнесенный характер К., который порождает значения, закрепленные в упорядочении социальных практик, в самой способности «продолжать действие» в разнообразных контекстах деятельности. Даже наиболее сложные семиотические отношения заземлены на семантические качества, порождаемые свойствами регулируемой правилами повседневной деятельности, «Знаки», подразумеваемые в «значении», не нужно приравнивать к «символам», ибо два термина не эквивалентны, поскольку символы, расположенные в неком символическом порядке, являются одной из главных размерностей «классификации» институтов. Символы объединяют «излишки значений», подразумеваемых многовалентным характером знаков; они объединяют те пересечения К., которые особенно богаты различными формами значений, как, например, метафора и метонимия. Символический порядок и аналогичные виды дискурса являются главным институциональным центром идеологии. Однако в теории структурации идеология не является особым «типом» символического порядка или формы дискурса. Например, нельзя отделять «идеологический дискурс» от «науки». «Идеология» относится только к тем асимметриям доминирования, которые связывают обозначение с легитимацией групповых интересов. На примере идеологии можно видеть, что структуры обозначения можно отделить как от доминирования, так и от легитимации только аналитически. Доминирование зависит от мобилизации двух различимых типов ресурсов. «Аллокативные ресурсы» относятся к материальной возможности (к формам возможности управления объектами, товарами или материальными явлениями). «Авторитативные ресурсы» относятся к типам преобразовательной возможности, управления людьми или акторами. Преобразовательный характер ресурсов логически эквивалентен и практически связан с характером К. и нормативных санкций. С. А. Азаренко

КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ - сверхиндивидуальная душевная деятельность, объективная часть психики; является универсальным основанием, фундаментом для душевной жизни каждого индивида, источником всех возможных представлений и жизненных переживаний; передается по наследству с древних времен через формы мнемических образов, через структуры мозга и симпатическую нервную систему, а также определяет категории и границы воображения и фантазии в качестве обобщенной равнодействующей бесчисленных типовых опытов ряда поколений. Понятие К. б. разрабатывалось К. Г. Юнгом в рамках концепции «аналитической психологии» и противопоставлялось индивидуальному, частному, относительному бессознательному, обозначающему в психоанализе вытесненную под давлением морали, социальных ограничений, религиозных предписаний или травматического материала часть психики. К. б. не может быть предметом воспоминания индивида, т. к. его содержания никогда не были фактом душевной жизни, поэтому никогда не вытеснялись и не забывались. Тем не менее они априорно существуют и действуют в каждом индивиде, как эхо доисторических явлений мира, духовное наследие, возрождаемое в каждой индивидуальной структуре сознания, как регуляторный принцип организации психологического материала, имеющий не только общечеловеческое, но и общебиологическое значение. Содержаниями К. Б. являются мифологические праформы, мотивы, символы и архетипы. Они не могут быть представлены в актах созерцания непосредственно, но становятся доступными для наблюдения в виде проекций и манифестаций как религиозные верования, произведения искусства, фольклорные произведения, мифы и сказки, астрологические и алхимические представления, обычаи и ритуалы или, в случае психозов, в содержании бредовых идей, в сновидениях, фантазиях и галлюцинациях. К. б. проявляет себя как независимая от эго ментальная сила, обладающая автономностью, собственной силой притяжения, и способна в отдельных случаях полностью подчинить себе сознание индивида, отдельного коллектива или, в случае «психических эпидемий», все общество в целом. К. б. развивается вместе со всей системой духовных и культурных ценностей, вместе с историей человечества. К. Ю. Багаев

КОММУНИКАЦИЯ - тип взаимодействия между людьми, предполагающий информационный обмен. К. (несущую в этимологии индоевропейский корень «mei» - меняться, обмениваться) следует отличать и от диалога, поскольку его целевой причиной является слияние личностей, участвующих в нем, и от общения, ибо последнее имеет дело прежде всего с общими механизмами воспроизводства социального опыта и порождения нового. Между тем, вопросы, связанные с К., исторически поднимались и развивались в рамках проблематики диалога и общения. Классическая линейная модель коммуникативного акта подразумевает адекватную передачу информации от адресанта к адресату. В соответствии с этой моделью адресант кодирует некоторую информацию знаковыми средствами той знаковой системы, которая используется в данной форме К, Для усвоения информации от адресата требуется обратная процедура представления содержания - декодирования. Линейная модель коммуникации обладает по крайней мере двумя существенными недостатками: во-первых, она исходит из возможности непосредственного получения информации, а во-вторых, она неизбежно субстантивирует содержание. Такой трактовке К. противостояла феноменология (Э. Гуссерль, М. Мерло-Понти, Б. Вальденфельс, А. Шютц, Бергер, Лукман и др.), развивавшая идеи интерсубъективности и жизненного мира. В современной феноменологии подчеркивается, что традиционная диалогика, восходящая к Платону, распространенная еще во времена Гердера и Гумбольдта в понятии «сообщение» и пронизывающая нашу научную и всенаучную повседневность, предполагает как само собой разумеющееся участие в целом. Но всеобщее, выражающееся в сообщении, с необходимостью приводит к существованию кого-то, кто говорил бы от его имени, что влечет за собой логоцентризм. Тем самым общее в диалоге лишает своего противника всякой возможности возразить и заставляет его в конечном счете замолчать. По мнению Б. Вальденфельса, Э, Гуссерлю принадлежит первая попытка мыслить интерсубъективность, не полагаясь на предустановленный коммуникативный разум. В своем анализе феноменологического опыта Гуссерль предлагает исходить не из совместного опыта, но из опыта Чужого, хотя при этом все же пытается доказать, что Чужой конструируется на почве Собственного. Для решения этого вопроса феноменология предлагает два методических подхода: эйдетическую и трансцендентальную редукцию. В эйдетической редукции Чужое включается в архитектонику «сущностных структур», поднимающуюся над Собственным и Чужим. Чужое как Чужое остается за скобками, следовательно, К. с ним оказывается невозможной. Трансцендентальная редукция включает редукцию в некоторый «смысловой горизонт», простирающийся от Собственного до Чужого, что заставляет в конечном итоге умолкнуть последнего. Вальденфельс находит возможным объединение позиций феноменологии (Мерло-Понти) и этнометодологии (Леви-Стросс), и доказывает, что К. между Собственным и Другим осуществима на территории интеркультурного опыта, не опосредованного неким всеохватывающим третьим, где Собственное постоянно поверяется Другим, а Другой - Собственным. Необходимо принять Чужое в качестве того, на что мы отвечаем и неизбежно должны ответить, т. е. как требование, вызов, побуждение, оклик, притязание и т. д. «Всякое всматривание и вслушивание было бы отвечающим всматриванием и вслушиванием, всякие речь или действие были бы отвечающим поведением». Диалогический характер К. и опосредованность ее социальностью была уже предвосхищена М. Бахтиным. Согласно последнему, любое высказывание является ответом, реакцией на какое-либо предыдущее и, в свою очередь, предполагает речевую или неречевую реакцию на себя. Он отмечал, что «сознание слагается и осуществляется в знаковом материале, созданном в процессе социального общения организованного коллектива». Сходные соображения развивал Л. С. Выготский: «Первоначальная функция речи - коммуникативная. Речь есть прежде всего средство социального общения, средство высказывания и понимания». Коммуникативную функцию знаковый материал сохраняет даже в тех случаях, когда используется лишь как средство для построения логических конструкций. Знаки сохраняют коммуникативный потенциал даже тогда, когда организуют сознание субъекта, не выходя за его пределы и выполняя экспликативную функцию. Такая внутренняя самоорганизация сознания, по Выготскому, происходит в результате интериоризации внешних знаковых процессов, которые, уходя в глубь субъекта, принимают форму его «внутренней речи», образующей основу вербального мышления. Вместе со знаковой коммуникацией в сознание субъекта проникает диалог других размышляющих субъектов, что способствует рождению у него размышления. Создатель теории коммуникативного действия Ю. Хабермас продолжил линию Дж. Мида и Э. Дюркгейма, подходы которых сменили парадигму целенаправленной деятельности, продиктованную контекстом философии сознания, на парадигму коммуникативного действия. Понятие «коммуникативного действия» Хабермаса открывает доступ к трем взаимосвязанным тематическим комплексам: 1) понятию коммуникативной рациональности, противостоящей когнитивноинструментальному сужению разума; 2) двухступенчатой концепции общества, которая связывает парадигму жизненного мира и системы; 3) наконец, теории модерна, которая объясняет сегодняшние социальные патологии посредством указания на то, что коммуникативноструктурированные жизненные сферы подчиняются императивам ставших самостоятельными, формально организованных систем действия. Рациональными, по Хабермасу, можно назвать, прежде всего, людей, которые располагают знанием, и символические выражения, языковые и неязыковые коммуникативные и некоммуникативные действия, которые воплощают в себе какое-то знание. Наше знание имеет пропозициональную структуру, т. е. те или иные мнения могут быть представлены в форме высказываний. Коммуникативная практика на фоне определенного жизненного мира ориентирована на достижение, сохранение и обновление консенсуса, который покоится на интерсубъективном признании притязаний, могущих быть подвергнутыми критике. Все используемые в социально-научных теориях понятия действия можно свести к четырем основным: 1) понятие «теологического действия», которое подразумевает, что актер достигает своей цели, выбирая сулящие успех средства и надлежащим образом применяя их; 2) понятие «регулируемого нормами действия»; 3) понятие «драматургического действия», соотносящегося с участниками интеракции, образующих друг для друга публику, перед которой они выступают; 4) понятия коммуникативного действия «соотносятся с интеракцией по меньшей мере двух владеющих речью, способных к действию субъектов, которые вступают (с помощью вербальных или экстравербальных средств) в межличностное отношение. Актеры стремятся достичь понимания относительно ситуации действия с тем, чтобы согласно координировать планы действия и сами действия». В этой модели действия особое значение приобретает язык. При этом, полагает Хабермас, целесообразно использовать лишь те аналитические теории значения, которые сосредоточиваются на структуре речевого выражения, а не на интенциях говорящего. По Хабермасу, общество следует постигать одновременно как систему и как жизненный мир. Концепция, опирающаяся на такой подход, должна представлять собой теорию социальной эволюции, которая учитывает различия между рационализацией жизненного мира и процессом возрастания сложности общественных систем. Жизненный мир предстает горизонтом, в рамках которого уже всегда находятся коммуникативно действующие. Этот горизонт в целом ограничивается и изменяется структурными изменениями общества. Хабермас отмечает, что теория капиталистической модернизации, реализуемая средствами теории коммуникативного действия, относится критически как к современным социальным наукам, так и к общественной реальности, которую они призваны постигать. Критическое отношение к реальности развитых обществ обуслоалено тем, что они не используют в полной мере тот потенциал научения, которым располагают в культурном отношении, а также тем, что эти общества демонстрируют «неуправляемое возрастание сложности». Возрастающая сложность системы, выступая как некая природная сила, не только крушит традиционные формы жизни, но и вторгается в коммуникативную инфраструктуру жизненных миров, уже подвергшихся значительной рационализации. Теория модерна непременно должна при этом учесть то, что в современных обществах увеличивается «пространство случайности» для интеракций, освобожденных от нормативных контекстов. Своеобразие коммуникативного действия становится практической истиной. В то же время, императивы ставших самостоятельными подсистем проникают в жизненный мир и на путях мониторизации и бюрократизации принуждают коммуникативное действие приспосабливаться к формально-организованным сферам действия даже тогда, когда функционально необходим механизм координации действия через взаимопонимание. В неклассической философии К. рассматривается в аспекте продвижения к принципиально неизвестному результату. К системному комплексу условий для К., по Ж. Деррида, примыкает письмо, которое он называет архиписьмом. Архиписьму имманентно непонимание и искажение, оно существует не для манифестации уже имеющихся идей. Поэтому не может быть К, до конца чистой и успешной, не искажающей восприятия истины, как и не может быть истины без лжи и заблуждения. Поиск Деррида устремлен к корневым чувственным основаниям знака, его фактуре, его архиприродному самопроизвольному источнику. Классическое определение знака через оппозицию означаемое/означающее - плод центрированной геометрической модели знака эпохи рационализма, в которой первый член оппозиции всегда рассматривается как более существенный и ценный. Деррида же исходит из принципиального отсутствия означаемого, трансцендентного языку, отрицает тождество между мышлением и бытием. Письмо представляет собой бесконечное взаимодействие цепочек, означающих, следов, замещающих отсутствующее означаемое. Знаки при этом не имеют, безусловно, прямого и фиксируемого соответствия с обозначаемой предметностью, не обладают статусом присутствия и действуют самостоятельно в отсутствии сознания автора. Деррида подчеркивает, что К. не обращена к сознанию автора как источнику значений, скорее она порождает эти значения в его уме и автор сам конструируется в процессе письма. Письмо освобождает речь от узости сигнальной функции посредством письменного запечатления речи в графике и на поверхности, чья сущностная характеристика - быть бесконечно передаточным.

Одновременно письмо открывает доступ к коммуницированию с Иным, ибо данный подход к письму позволяет обнаружить в нем маргинальные смыслы, ранее находившиеся в подавленном состоянии. Тем самым открываются дополнительные каналы в К. с прошлым. К., по Ж. Делезу, происходит на уровне событий и вне принудительной каузальности. При этом имеет место скорее сцепление непричинных соответствий, образующих систему отголосков, повторений и резонансов, систему знаков. События - это не понятия, и приписываемая им противоречивость (присущая понятиям) есть результат их несовместимости. Первым теоретиком алогичных несовместимостей, полагает Делез, был Лейбниц, ибо то, что он назвал совозможным и несовозможным, нельзя свести лишь к тождественному и противоречивому. Совозможность не предполагает в индивидуальном субъекте или монаде даже наличия предикатов. События первичны по отношению к предикатам. Два события совозможны, если серии, формирующиеся вокруг сингулярностей (см, «Сингулярность») этих событий, распространяются во всех направлениях от одной к другой; и несовозможны, если серии расходятся в окрестности задающих их сингулярностей. Схождение и расхождение - всецело изначальные отношения, покрывающие изобильную область алогичных совместимостей и несовместимостей. Лейбниц применяет правило несовозможности для исключения одного события от другого. Но это несправедливо, когда мы рассматриваем чистые события и идеальную игру, где расхождения и дизъюнкция как таковые утверждаются. Речь идет об операции, согласно которой две вещи или два определения утверждаются благодаря их различию. Здесь имеет место некая позитивная дистанция между различными элементами, которая связывает их вместе как раз в силу различия (как различия с врагом не отрицают меня, а утверждают, позволяя быть собранным перед ним). Теперь несовозможность - это средство К. В этом случае дизъюнкция не превращается в простую конъюнкцию. Делез называет три различных типа синтеза: коннективный синтез (если..., то), сопровождающий построение единичной серии; конъюнктивный синтез (и) - способ построения сходящихся серий; и дизъюнктивный синтез (или), распределяющий расходящиеся серии. Дизъюнкция действительно бывает синтезом тогда, когда расхождение и децентрирование, задаваемые дизъюнкцией, становятся объектами утверждения как такового. Вместо исключения некоторых предикатов вещи ради тождества ее понятия, каждая вещь раскрывается навстречу бесконечным предикатам, через которые она проходит, утрачивая свой центр - т. е. свою самотождественность в качестве понятия или Я. На смену исключения предикатов приходит К. событий. Делез предлагает различать два способа утраты личной самотождественности, два способа развития противоречия. В глубине противоположности коммуницируют именно на основе бесконечного тождества, при этом тождество каждого из них нарушается и распадается. На поверхности, где размещены только бесконечные события, каждое из них коммуницирует с другим благодаря позитивному характеру их дистанции и утвердительному характеру дизъюнкции. Все происходит посредством резонанса несоизмеримостей - точки зрения с точкой зрения; смещения перспектив; дифференциации различий, - а не через тождество противоположностей. Такому пониманию «машины» К., ориентированной на постороннее сотворение нового, противостоит концепция координации практик габитусом П. Бурдье. Она подразумевает строго ограничивающую порождающую способность, пределы которой заданы историческими и социальными условиями, отсекающими создание непредсказуемого нового. Теория практики выдвигает тезис, вопервых, о том, что объекты знания не пассивно отражаются, а конструируются, и, во-вторых, принципы такого конструирования являются системой структурированных и структурирующих предрасположенностей или габитусом, который строится в практике и всегда ориентирован на практические функции. Среда, ассоциируемая с определенным классом условий существования, производит габитусы, т. е. системы прочих приобретенных предрасположенностей, выступающих в качестве принципов, которые порождают и организуют практики и представления, объективно приспособленные для достижения определенных результатов, но не предполагающие сознательной нацеленности на эти результаты. Развивая лейбницевскую логику взаимного влияния событий, Бурдье под габитусом понимает такой имманентный закон, который является предпосылкой не только для координации практик, но также для практик координации. Поправки и регулирования, которые сознательно вносят сами агенты, предполагают владение общим кодом. Попытки мобилизации коллектива, согласно теории практики, не могут увенчаться успехом без минимального совпадения между габитусом мобилизующих агентов (пророков, лидеров и т.д.) и предрасположенностями тех, кто узнает себя в их практиках или речах, и, помимо всего того, без группообразования, возникающего в результате спонтанного соответствия предрасположенностей. Необходимо принимать во внимание объективное соответствие, устанавливаемое между предрасположенностями, которые координируются объективно, поскольку упорядочиваются более или менее идентичными объективными необходимостями. Для определения отношения между групповым габитусом и индивидуальным габитусом (который неотделим от индивидуального организма и социально определен и признан ими, легальный статус и т. д.) Бурдье предлагает считать групповым габитусом (который есть индивидуальный габитус постольку, поскольку он выражает или отражает класс или группу) субъективную, но не индивидуальную систему интернализированных структур, общих схем восприятия, концепций и действий, которые являются предпосылками всякой объективации и осознания, а объективная координация практик и общее мировоззрение могли бы быть основаны на абсолютной безличности и взаимозаменяемости единичных практик и убеждений. Отличия между индивидуальными габитусами заключаются в своеобразии их социальных траекторий, которым соответствуют серии взаимно несводимых друг к другу хронологически упорядоченных детерминант. Габитус, который в каждый момент времени структурирует новый опыт в соответствии со структурами, созданными прошлым опытом, модифицированным новым опытом в пределах, задаваемых их избирательной способностью, привносит уникальную интеграцию опыта, статистически общего для представителей одного класса (группы), а именно интеграцию, управляемую более ранним опытом. Ранний опыт несет особое значение, поскольку габитус имеет тенденцию к постоянству и защищен от изменений отбором новой информации, отрицанием информации, способной поставить под сомнение уже накопленную информацию, если таковая представляется случайно или по принуждению, но в особенности уклонением от такой информации. С. А. Азаренко

КОМПЛЕКС - организованная совокупность аффективно заряженных мыслей, представлений, воспоминаний, интересов и установок личности, воздействие которых на актуальную психическую жизнь происходит как правило бессознательно. Формируется главным образом в раннем детстве на основе межличностных отношений и обуславливает многие закономерности последующей психической жизни. К. могут стать отколовшаяся часть психики, набор образов и идей, группирующихся вокруг центра, имеющего своим источником как архетипы, символы, мифы, так и травматические переживания, фрустрации, характеризующиеся общим эмоциональным настроением. Начиная действовать, становясь «констеллированными», К. накладывают отпечаток на поведение и характеризуются аффектом, вне зависимости, сознает это человек или нет. К. представляет собой устойчивую последовательность ассоциативных цепей. Новые жизненные ситуации бессознательно сводятся к ситуациям из глубокого детства; тем самым поведение управляется скрытой и неизменной структурой. Фрейд выделил несколько фундаментальных базовых К., среди которых: а) Эдипов К. (получивший свое название от известного греческого мифа о царе Эдипе, убившем своего отца и вступившем в брак со своей матерью), определяющий социальную позицию субъекта («эдиповская триангуляция»), представляющий собой основу структурирования личности и формирования человеческих желаний; б) К. кастрации, который сопровождает процесс формирования и развития сексуальной идентичности, провоцируя фобические и агрессивные тенденции в эволюции личности (его более общее понимание связано с таким порядком в культуре, когда право на использование чего-либо всегда связано с социальным запретом или в равной мере с нарушением этого запрета). В этих и мн. др. К. психоанализ находит опору всей психопатологии и стремится выявить своеобразие их возникновения, функционирования и возможности устранения для каждого конкретного случая патологии. Представление о К. основано на опровержении идей о монолитности личности, т. е. К. ведут себя как независимые существа в пределах единого организма, априорно управляя его поведением в мире. К. представляют собой совершенно естественные явления, которые могут развиваться как в позитивном, так и в негативном направлении. Т. к. «эго» содержит архетипический аспект, оно также находится в центре К. - персонифицированной истории развития сознания и самопознания индивида. «Эго-комплекс» связан с др. К., которые часто вовлекают его в конфликт. Именно тогда и возникает опасность, что он (или любой другой К.) отделится настолько, что начнет доминировать над всей личностью. К. может превзойти по психологической интенсивности само «эго» (в случае психоза или невроза), или «эго» может отождествиться с К. (автономный К.). При условии, что «эго» в состоянии установить жизнеспособные, гармоничные отношения с др. К., возникает более разносторонняя и богатая личность. К. являются необходимыми составляющими психической жизни. К. Ю. Багаев

КОНЕЧНОЕ и БЕСКОНЕЧНОЕ парные философские категории, обозначающие моменты определенного и неопределенного в вещах, явлениях, процессах, К. - то, что имеет пространственный и (или) временной конец, «границу (всякого) нечто, которая есть имманентное определение самого нечто, а нечто, следовательно, есть конечное» (Гегель. Наука логики. В 3 т. Т. 1. М,, 1970, с. 178). В понятии К. мир представлен множеством дискретных предметов, отделенных границами друг от друга. «Определенность как изолированная сама по себе, как сущая определенность, есть качество - нечто совершенно простое, непосредственное», - пишет Гегель (там же, с. 172); каждое качество и есть в некотором смысле К. Поскольку граница между качествами не только разделяет их, но также связывает их вместе, то всякое К. обладает альтернативными свойствами: в первом - разъединительном - отношении К. можно описывать как нечто относительно автономное, обособленное, самостоятельное; во втором - соединительном - отношении всякое К. следует понимать как то, что так или иначе зависит от иного бытия и не обладает полной автономией. Б. - то, что не имеет пространственных и (или) временных границ, непрестанно, беспредельно; «бесконечное в его простом понятии можно рассматривать прежде всего как новую дефиницию абсолютного; как соотношение с собой, лишенное определений, оно положено как бытие и становление» (Гегель. Указ. соч., с. 201). Понятие Б. характеризует субстанцию как единое и единство в неисчерпаемом взаимодействии многих нечто. Субстанция - сама себе причина, ее бытие и изменение ничем не ограничиваются (разве что она сама себе устанавливает потребные границы). Пантеисты признают объективное существование Б. в физическом мире, поскольку провозглашают совечность творящей и сотворенной природы и теоретически помещают первую внутрь второй, Так, например, диалектический материализм приписывает материальной субстанции атрибут пространственно-временной Б. Напротив, теисты, полностью отделяя в своих доктринах Бога от сотворенной Им из ничего природы, утверждают, что физический мир объективно конечен, имеет начало во времени и пространстве и движется к своему концу; атрибут же Б. они приписывают вечному Богу. Мыслители-диалектики выявляют не только различие, но и сходство категорий К. и Б. и предпочитают определять их рефлексивно, друг через друга - как «тождество различных». Глубокий анализ взаимосвязи К, и Б. проведен Гегелем. «В природе самогу конечного - выходить за себя, отрицать свое отрицание и становиться бесконечным. Бесконечное, стало быть, не стоит над конечным как нечто само по себе готовое, так чтобы конечное имело и сохраняло место вне его или под ним (...). Не благодаря снятию конечности вообще возникает бесконечность вообще, а конечное состоит только в том, чтобы в силу своей природы становиться бесконечным» (там же, с. 202). Гегель различил понятие истинной (качественной) Б, от понятия «дурной» (в смысле занудно-безграничного увеличения количества) Б. Истинную Б. он предложил мыслить как направленную процессуальность К., а именно как процесс выхода К. за рамки присущей ему меры - из своего прежнего бытия через небытие в новое бытие. Поскольку истинная Б, есть постоянная тенденция выхода К, за свои периодически изменяющиеся границы, то она внутренним и необходимым способом обусловливается природой К.; внутри К. пребывает истинная Б. Вместе с тем существует также внешняя связь всякого К. с бесконечным многообразием других конечных вещей и процессов, и в этом аспекте экстенсивная Б. образуется внешним сложением неопределенного количества конечных объектов, Б. подразделяют на потенциальную и актуальную бесконечности. Аристотель и Платон отрицали бытие актуальной (т. е. уже свершившейся, реализованной) бесконечности и мыслили ее только как потенциальную, как становление, т. е. в форме процесса неограниченных количественных изменений. Н, Кузанский учил, что в Б. совпадают между собой максимум и минимум, сливаются противоположности, сама же бесконечность «постигается непостигаемо», через «ученое незнание». Дж. Бруно считал Вселенную единой, т. е. не имеющей частей и актуально бесконечной; Вселенная, по его мнению, вечна, в ней возможное и действительное совпадают; поскольку ей некуда двигаться, то она неподвижна. Декарт верил в бесконечную протяженность материальной субстанции. Согласно Спинозе, бесконечность - это протяженность и длительность как атрибуты субстанции, безусловного, абсолютного. Дж. Локк полагал, что идея Б. возникает у человека из-за способности без конца повторять какое-нибудь количество, а крайние границы пространства недоступны пониманию; только К. в принципе познаваемо. Критикуя такой взгляд, Лейбниц доказывал, что идея Б. имеет божественную природу и внутренним образом постигается человеческой душой. По И. Канту, всякая бесконечность трансцендентальна, относима к безусловному бытию, и ее не следует (дабы избежать антиномий) брать как «данность». В науке и философии постоянно конкурируют между собой альтернативные решения проблемы «Бесконечное вширь» («Мир бесконечен в пространстве и во времени» и «Мир замкнут в конечную сферу, возник конечное число лет тому назад и рано или поздно погибнет»), а также противостоят взаимоисключающие ответы на вопрос «Бесконечен ли мир вглубь?» («Всякий объект бесконечно делим, так что нет ничего элементарного», и, напротив, «Существуют истинные атомы, то есть в фундаменте мира находятся принципиально неделимые стихии»), Г. И. Наан высказал по этому поводу мысль, что мы знаем, что Вселенная бесконечна, но не знаем, в каком именно смысле она бесконечна. Д. В. Пивоваров