| Непроизвольные поступки
Смешанные поступки
Произвольные поступки
Ошибочные определения сознательных (преднамеренных) поступков
Определение Аристотеля
Влияние на решение
Общие черты добродетелей и поступков, суммируя вышесказанное
Мужество, мужественный человек
Виды мужества
Что не является мужеством
Благоразумие
Распущенный человек
Благоразумный человек
Заключение о благоразумии
| Поступки, совершаемые подневольно или по неведению, непроизвольны, причем подневольным является тот поступок, источник которого находится вовне, а таков поступок, в котором действующее или страдательное лицо не является пособником, скажем, если человека куда-либо доставит морской ветер или люди, обладающие властью. Итак, “подневольное” - это то, источник чего вовне, причем тот, кто подневолен, никак не пособничает насилию.
Спорным является вопрос о том, непроизвольны или произвольны поступки, которые совершаются из страха перед достаточно тяжкими бедами или ради чего-либо нравственно прекрасного. Например, если тиран прикажет совершить какой-либо постыдный поступок, между тем как родители и дети человека находятся в его власти; и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить - погибнут. Нечто подобное происходит, когда во время бури выбрасывают имущество за борт. Ведь просто так по своей воле никто не выбросит имущество за борт, но для спасения самого себя и остальных так поступают все разумные люди. Поступки такого рода являются, стало быть, смешанными, но больше они походят на произвольные: их предпочитают другим в то время, когда совершают, но цель поступка зависит от определенных условий.
При таких поступках источник движения членов тела заключен в самом деятеле, а если источник в нем самом, то от него же зависит, совершать данный поступок или нет.
Кажется, впрочем, что сознательный выбор и есть произвольное, однако эти понятия не тождественны, но понятие произвольного шире. К произвольному причастны и дети, и другие живые существа, а к сознательному выбору - нет, и внезапные поступки произвольными мы называем, а сознательно избранными - нет. Неправильно определяют сознательный выбор как влечение, яростный порыв, желание или определенное мнение. Но это тем не менее и не желание, хотя представляется весьма близким ему; дело в том, что сознательный выбор не бывает связан с невозможным, и, если кто-нибудь скажет, что он сознательно избрал невозможное, его, должно быть, примут за глупца. Наконец, мнением выбор тоже не будет. Действительно, мнение, кажется, бывает обо всем, т. e. о вечном и невозможном, с таким же успехом, как о зависящем от нас; и различают ложные и истинные мнения, а не порочные и добродетельные.
Тогда это, наверное, то, о чем заранее принято решение? Ведь сознательный выбор сопряжен с рассуждением и размышлением. На это, кажется, указывает и само название: проайретон - "нечто, избранное перед другими вещами". Иначе говоря - цель - это предмет желания, а средства к цели - предмет принятия решений и сознательного выбора, то поступки, связанные со средствами, будут сознательно избранными и произвольными. Между тем деятельности добродетелей связаны со средствами и тем самым с собственной волей и сознательным выбором.
Удовольствие выбирают, принимая его за благо, а страдания избегают, считая его злом. А большинство обманывается явно из-за удовольствия, ведь оно, не будучи благом, кажется таковым. Добропорядочный человек правильно судит в каждом отдельном случае, и в каждом отдельном случае благом ему представляется истинное благо.
Добродетели состоят в обладании серединой и что это нравственные устои или склады души. Добродетели зависят от нас, они произвольны, и они действуют так, как предписано верным суждением.
Однако поступки и нравственные устои произвольны не в одном и том же смысле: поступки от начала и до конца в нашей власти, и мы знаем все отдельные обстоятельства, а нравственные устои, или склады души, в нашей власти только вначале, и постепенное их складывание происходит незаметно, как-то бывает с заболеваниями. Но поскольку от нас зависит, так или иначе распорядиться началом, постольку устои произвольны.
Мы уже выяснили, что это - обладание серединой между страхом и отвагой. А страх мы испытываем, очевидно, потому, что нечто страшное угрожает нам, а это, вообще говоря, зло. Именно поэтому страх определяют как ожидание зла. Кроме того, мужество проявляют при тех обстоятельствах, когда требуется доблесть или когда смерть прекрасна, между тем при гибели в море или от недуга, нет места ни для того, ни для другого.
Трус, смельчак и мужественный человек имеют дело с одним и тем же, но относятся они к этому по-разному: у одного избыток, у другого недостаток, а третий обладает серединой между крайностями и ведет себя как следует. Кроме того, смельчаки в преддверии опасности безоглядные и полны рвения, но в самой опасности отступают, а мужественные решительны в деле, а перед тем спокойны.
Гражданское мужество. Больше всего походит на собственно мужество. Принято считать, что граждане выносят опасности войны из-за установленных законом мер виновности, из-за порицания, а также ради чести. Вот почему самыми мужественными считаются такие граждане, у которых трусов бесчестят, а мужественных почитают.
Мужество в знании (по Сократу), опыт в отдельных вещах. Его суть становится понятной на примере воинов сражающихся за идею и наемников. Для одних бегство позорно, и смерть они предпочитают такому спасению, а другие с самого начала подвергали себя опасности при условии, что перевес на их стороне, а поняв, что этого нет, они обращаются в бегство, страшась смерти больше, чем позора. Но мужественный не таков.
Ярость. Мужественными считаются также те, кто в ярости бросается навстречу опасности, словно раненый зверь, так как и мужественные бывают яростными. Действительно, ярость сильнее всего толкает навстречу опасностям. Но мужество от ярости, похоже, самое естественное, и, если добавить сознательный выбор и прекрасную цель (отличающие таким образом мужественность ярости человека от безысходности зверя), это и будет истинное мужество.
Гнев, конечно, причиняет людям боль, а месть доставляет удовольствие, но кто лезет в драку из таких побуждений - драчун, а не мужественный. Потому что он поступает так не потому, что это прекрасно, и не потому, что так велит суждение, а движимый страстью. Однако что-то очень похожее на мужество у него все же есть.
Не мужествен, разумеется, и тот, кто самонадеян: в опасностях ему придает отваги то, что он часто и над многими одерживал победу, а похож он на мужественного потому, что и тот и другой отважны.
Мужественными кажутся и те, кто не ведает об опасности, и они очень похожи на самонадеянных, однако хуже последних, потому что не имеют высокой самооценки, а те имеют.
Благоразумие связано с удовольствиями. Пусть различаются удовольствия тела и души. Благоразумие связано, пожалуй, с телесными удовольствиями, но и с телесными не со всеми. Кто наслаждается созерцанием, например, красок и линий картины, не называется ни благоразумным, ни распущенным. Ясно, что излишество в удовольствиях - это распущенность, и она заслуживает осуждения. За стойкость в страданиях (в отличие от случая с мужеством) не называют благоразумным, а за ее отсутствие не называют распущенным, но в то же время распущенным называют за то, что человек страдает больше, чем следует, из-за того, что ему не достаются удовольствия (даже страдание его бывает из-за удовольствия); а благоразумным называют за то, что человек не страдает при отсутствии удовольствий, и за воздержание от них.
Распущенного влекут все или самые сладкие удовольствия, и влечение тянет его так, что он предпочитает эти удовольствия всему другому. Вот почему он страдает как от лишения удовольствий, так и от влечения к ним: влечение ведь сопряжено со страданием, хотя и кажется нелепым страдать из-за удовольствия. Люди, которым недостает влечения к удовольствиям и которые меньше, чем следует, ими наслаждаются, вряд ли существуют, ибо подобная бесчувственность человеку не свойственна.
Благоразумный же, напротив, держится в этом середины, ибо он не получает удовольствия от того, чем особенно наслаждается распущенный. Скорее, это вызывает у него негодование, и в целом он не находит никакого удовольствия в том, что не должно, и ничто подобное не влечет его слишком сильно. А при отсутствии удовольствий он не испытывает ни страдания, ни влечения, разве только умеренно и не сильнее, чем следует, и не тогда, когда не следует, вообще ничего такого с ним не происходит. Умеренно и как должно он будет стремиться к удовольствиям, связанным со здоровьем или закалкой, и к другим удовольствиям тоже, если они не препятствуют здоровью и закалке, не противоречат нравственно прекрасному и соответствуют его имущественному состоянию.
Необходимо, чтобы влечения были умеренны и немногочисленны и ни в чем не противодействовали суждению. Это мы называем "послушным" и "обузданным", и так же как нужно, чтобы ребенок жил, повинуясь предписаниям воспитателя, так - чтобы и подвластная влечениям часть души cyществовала, повинуясь суждению. Нужно поэтому, чтобы у благоразумного часть души, подвластная влечению, была в согласии с суждением, ибо цель того и другого (благоразумия и суждения), - нравственно прекрасное. И благоразумного влечет к тому, к чему следует, как и когда следует, т. е. так, как предписывает и верное суждение.
|
