Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

ЗаклюЧение. [1] В 1997 г. увидели свет избранные работы К.Твардовского на русском языке




[1] В 1997 г. увидели свет избранные работы К.Твардовского на русском языке. См. Твардовский [1997c].

[2] О влиянии Школы на начальном этапе творчества Бохеньский [1993] пишет: "Я никогда ни одной лекции какого-либо польского логика не выслушал, а если меня причисляют к этой школе, то это справедливо только в том смысле, что насколько мог, я принял господствующий в ней "стиль" мышления и изложения".(S.XII). Все же можно предположить, что будучи в 1920-1922 гг. студентом юридического факультета Бохеньский слушал лекции по философии К.Твардовского, которые читались всем слушателям гуманитарного отделения.

[3] Хотя Стефан Банах и состоял членом Польского философского общества, его активность в собрании была минимальна, о чем свидетельствуют протоколы заседаний. Можно предположить, что вступлением в Общество Банах обязан своему учителю - Хуго Штейнгаузу, который высоко ценил К.Твардовского.

[4] См. напр. Woleński[1985a]

[5] Поиск центральной фигуры в Школе привлекает многих историков, и в первую очередь польских. Характерным вопросом, часто звучащим в беседах автора с польскими исследователями, является следующий: Кто был гением школы? Чаще всего звучат имена Лесьневского, Лукасевича, Тарского, но примечательно, что никогда не называется имя К.Твардовского.

[6] Библиографические ссылки приводятся в виде фамилии автора данной работы и года ее издания, за исключением сборников; в первом цитировании ссылка дается полным титулом, а далее - в соответствующем сокращении. Как правило, год издания приводится по первому оригинальному изданию данной работы, а если отсылка делается согласно переводу, перепечатки или более позднего издания, то это отмечается в библиографии дополнительной информацией. Например. «Твардовский ([1894],S.8)» относится к работе Твардовского 1894 г., но цитата взята из издания 1965 г., что отмечается в данной позиции библиографии дополнительно в виде указания на перепечатку 1965 г.

[7] Приводимый в книге Я. Воленского "Львовско-варшавская философская школа" список членов насчитывает 81 особу. Но и его можно расширить.

[8] Брентано на протяжении всего творческого пути действительно придерживался того взгляда, что используемые в естественных науках методы общи всем наукам. С этой точки зрения он является защитником единства наук и критиком дельтеевского разделения наук на гуманитарные и естественные, разделения, в котором гуманитарным наукам следует искать специальный метод понимания, а естественным - объяснения.

[9] В действительности Брентано пошел еще дальше, ибо протестовал против традиционного включения теологических факультетов в состав университетов, поскольку считал, что теология не отвечает научным стандартам. Его тринадцатый тезис звучит так: Nihil est in intellectu, quod non prius fuerit in sensu, nisi intellectus ipse. (Нет ничего в разуме, чего ранее не было бы в чувствах, кроме самого разума).

[10] Достаточно заметить, что из 25 упомянутых тезисов 7 полностью посвящены метафизике, 3 касаются психологии, 4 - логики, а оставшиеся относятся к метафизике, этике и т.п.

[11] Для описания психических явлений Брентано использует понятия «внутреннего восприятия» (innere Wahrnehmung), «внутреннего опыта» (innere Erfahrung), «наблюдения«(Beobachtung). Термин «внутреннее восприятие» Брентано использовал исключительно для явлений, основанием которых является «внутреннее сознание». Психическая предрасположенность или психические состояния (psychischen Zuständen) не принадлежат к сфере сознательного переживания, но принадлежат, согласно Брентано, к психическим явлениям. Поэтому отождествление понятия «внутреннего опыта» с понятием «внутреннего восприятия», как кажется, сомнительно, хотя отдельные исследователи, например, Р.Ингарден (Ingarden[1963]) это делают. Последовательно разделяли эти понятия К.Твардовский (Twardowski[1894]), Е.Утитц (Utitz[1956]), А.Кастиль (Kastil[1951]).

[12] В отечественной философской традиции понятию "внутренний опыт", как кажется, можно сопоставить с определенными оговорками понятие "внутреннего или духовного мира" индивида.

[13] Введенное Брентано различение физических и психических явлений, приведшее, в свою очередь, к различению внешнего и внутреннего опыта в последствиях далеко выходят за границы формальной классификации явлений и влечет многочисленные выводы гносеологического и методологического характера. На почве брентановской психологии выросли такие науки как феноменология, общая теория предметов и теория представлений. Можно даже утверждать, что очевидность и эмпирический характер философии Брентано оплодотворили начинания Венского кружка.

[14] Исследователи и приверженцы творчества Брентано согласны в том, что для многих своих утверждений Брентано не приводил четкого и достаточного обоснования, часто формулируя их поверхностно и фрагментарно (см. Utitz[1956], Kastil[1951]). Так, например, отсутствие четкости в терминологии объясняется тем, что понятие «предмета» у Брентано приводится в двойственной трактовке: в одном случае как предмет представления, например, тон, а в другом - как представление слышания тона (имманентный предмет). Временами Брентано оба эти понятия использует взаимозаменимо. Твардовский (Twardowski[1894]) считает, что причина этой двузначности находится в неразличимости понятий предмета представления и содержания представления.

[15] Этот гибридный семантически-онтологический понятийный лабиринт возник из-за различий в трактовке «предмета представления», что в последующем послужило причиной многочисленных полемик среди брентанистов. См., например, Blaustein[1928], Kastil[1951], а также пред. прим.

[16] В конце творческого пути Брентано уточнил понятие «предмета представления», сузив его объем до понятия «действительного предмета» (reale Dingen). Эта модификация философских взглядов Брентано известна как реизм.

[17] Тем самым Брентано инициировал пересмотр переживаемых сознательно психических феноменов, приведший к психоанализу Фрейда и Юнга. В частности, решающий шаг Фрейда состоял в том, что он подверг сомнению непременное осознание внутреннего восприятия.

[18] Последней философской системой в XIX ст. оказалась система Гегеля (1770-1831).

[19] Рецензия Дж.Мура появилась в "International Journal of Ethics", vol.XIV (1903). Цитата находится на S.123.

[20] B.Smith [1982],S.482.

[21] A.Kastil. [1951],S.9.

[22] Публикацию наследия Брентано начали его ученики О.Краус и А.Кастиль, а продолжила Фр.Майер-Хиллебранд. В настоящее время издано более 20 томов.

[23] Ф.Брентано происходит из старинного дворянского рода, жившего в Ломбардии и пользующегося сначала фамилией de Brenta. Одна из линий этого рода - Tremezzo -с XVII ст. была связана с Германией и дала много талантливых личностей. Франц Брентано был племянником известной поэтессы Беттины Брентано (фон Арним) и столь же известного поэта Клеменса Брентано, старшим братом выдающегося экономиста Луи Брентано.

[24] Личная встреча должна была произойти на юге Франции, но смерть Дж.-Ст. Милля воспрепятствовала осуществлению договоренности двух философов.

[25] В 1880 г. Брентано как бывший священник вследствие женитьбы был вынужден оставить кафедру в университете. В этой ситуации власти университета неоднократно пробовали обращаться к императору с тем, чтобы привлечь Брентано unico loco к занятию прежней должности. Однако veto кесаря во имя христианской морали было непоколебимо. В качестве приват-доцента Брентано оставался в Вене до 1895 г.

[26] Они были опубликованы после смерти Брентано его учениками в виде первого, второго и третьего томов с комментариями О.Крауса: F.Brentano. Psychologie vom empirischen Standpunkt. Bd. I, II, III, Leipzig 1924. Komentatieren - O.Kraus.

[27] Перевод этой работы на русский язык помещен в Твардовский [1997c].

[28] R. Ingarden [1963],S.196-197.

[29] См. в этой связи, например, специальный номер "Grazer Philosophische Studien", названный "Die Philosophie Franz Brentanos", или же номер "Topoi" - "The Descriptive Psychology the Brentano School" ("Topoi",vol.6,1), а также журнал Ягеллонского университета "Principia" с подзаголовком: "Австрийская философия" ("Principia", T.VIII-IX).

[30] Первыми в мировой литературе монографиями о львовско-варшавской школе, в которых сделаны попытки обобщения, были книги З.Йордана "Развитие математической логики и логического позитивизма в Польше между двумя войнами" (Oxford,1945) и Г.Сколимовского "Польская аналитическая философия" (London,1967).

[31] Wolenski [1985], S.6.

[32] В Академии Марии-Терезии для детей дворян К.Твардовский учился и воспитывался за счет Фонда Галицийского Краевого Отдела.

[33] Во время учебы в интернате Твардовский вел дневник, предназначенный вначале для близкой ему особы, в котором он поверял ей свои переживания, интересы и планы. Вот как описан обычный день в Терезиануме: «Вторник.17.10.1882. Подъем в половине 5 - учиться до половины 7, потом завтрак, продолжающийся 8 минут, потом учеба до 8. С 8 до 12 -школа, с 12 до 1 - гимнастика, с половины 2 до половины 3 свободное время, но проведенное в саду. С половины 3 до половины 4 - учеба, с половины 4 до половины 5 - школа. С половины 5 до 5 - сад, с 5 до 6 - фортепиано, с 6 до 7 - английский, с 7 до 8 - учеба, с 8 - ужин, с 9 - время, предоставленное нам, с 9 до 10 - учеба, потом дневник, несколько слов молитвы; когда бьет без 15 десять я уже в кровати».(Цит. по Jadczak[1991], S.5)

[34] Несмотря на выдающиеся результаты в учебе, награды и прочие отличия, которыми Твардовский был отмечен в Терезиануме, он тосковал по Родине, с которой знакомился во время приездов на каникулы к родственникам во Львов и Краков. В своем Дневнике под датой 29.IX.1882 он записывает: «Я в состоянии вытерпеть многое; но лишь одно более, чем что-либо другое тяготит мое сердце и я всегда спрашиваю: Почему я не могу получить образование на Родине, среди земляков? Почему среди чужих?». (Цит. по [Jadczak[1991],S.5)

[35] Учась на чужбине Твардовский не теряет связи с Польшей, часто посещая и подолгу пребывая в имении гр. Дзедушицкого, расположенного в местечке Езуполь на берегу Днестра, где он выполняет обязанности домашнего учителя.

[36] Руководителем диссертации Твардовского был не Брентано, а Р.Циммерман. Во время учебы Твардовского Брентано, в связи с осложнениями личного характера (женитьба после оставления духовного сана), преподавал в Венском университете только в качестве приват-доцента.

[37] Оценить решимость молодого философа можно сполна, если учесть, что должность приват-доцента, находящаяся за штатом университета, не оплачивалась. Кроме того, будучи поляком Твардовский не мог надеяться получить кафедру в немецком университете Австрии.

[38] В польской литературе о Львовско-варшавской школе подход Твардовского получил название «минималистской философии» (Woleński [1985]), но там эта характеристика, пожалуй, более применима к методу изучения, а не к предмету и не объясняет широту поля исследований, культивировавшегося в Школе.

[39] К моменту занятия Твардовским кафедры философии в университете психология еще не выделилась в самостоятельную дисциплину и ее относили к философским наукам. Поэтому в начальном периоде преподавания должность Твардовского называлась «профессор философии и психологии».

[40] Цит. по R.Jadczak. «Warszawski doktorat h.c. filozofii dla Kazimierza Twardowskiego»//Zagadnienia Naukoznawstwa, nr.2, 1991.-S.13.

[41] Поляки все-таки - неблагонадежные! (нем.)

[42] В Woleński[1985] рассказывается о переданном устной традицией случае, прекрасно характеризующим отношение Твардовского к «мелочам» академической жизни, в конечном счете и сформировавшим Школу. Случилось так, что один из читателей взял книжку на ночь, что категорически запрещалось правилами лектория. Этот факт стал известен Твардовскому и нарушитель тотчас был изгнан из семинара профессора. Когда группа приятелей нарушителя попросила Твардовского изменить решение, тот мотивировал его следующим образом: «Или он читал правила лектория и ничего в них не понял, или же понял и сознательно их нарушил. В первом случае он глуп, а во втором - неэтичен, а я не хочу иметь дел ни со студентами глупыми, ни с неэтичными и поэтому не могу изменить принятое решение.»

[43] Так цикл из семи лекций, названный «Греческая философия», который Твардовский прочитал в 1900/1901 акад. году во Львове посетили общим числом 1958 человек, или в среднем на лекции присутствовало по 280 слушателей; 13.I.1901 в Тернополе на лекции «О оптических иллюзиях» находилось 316 слушателей 3.II. в Золочеве - 223 слушателя, 24.III в Станиславе (Ивано- Франковске) -428 человек, а 10.III.1901 на лекции «О понятии прекрасного» - 303 слушателя [1].

[44] Эти публикации, независимо от действительной их ценности, создали в некоторых кругах католического клира весьма нелестное мнение об авторе, что позже оказало влияние на отношение церковных иерархов к некоторым начинаниям Твардовского. См. рецензии в Библиографии Д.Громской, помещенной в (Twardowski[1965],S.XXV), № 103-112.

[45] Эти международные контакты преследовали не только научные цели, но и патриотические. Участие поляков в международных собраниях ученых, подготавливаемых национальными комитетами, было для них одной из форм создания собственного государства в условиях раздела Польши существующими в то время империями: Российской, Австро-венгерской и Прусской. Патриотическая и научная позиции Твардовского полностью оправдались после возрождения в 1918 г. государства: университеты Польши не испытывали нехватки кадров философов и психологов, а в каждом из них хотя бы одну философскую кафедру занимал ученик Твардовского (кроме Люблинского католического университета).

[46] Во время ректорства Твардовского дошло до признания философским отделением тогдашнему австрийскому фельдмаршалу эрцгерцогу Фредерику звания доктора honoris causa Львовского университета. Диплом вручал Твардовский в Главной комендатуре армии. 26.VI.1917 газеты принесли известие, что Твардовский награжден Командорским Крестом ордена Франца-Йозефа с военными отличиями. Эти факты послужили основанием некоторым политическим кругам причислить Твардовского к австрофилам.

Твардовский был также отмечен почетной наградой Красного Креста II класса с военными отличиями за помощь нуждающимся.

[47] В 1919 г. премьер И.Падеревски рассматривал возможность занятия Твардовским должности министра вероисповедания и публичного просвещения после предполагаемого ухода с этого поста Я.Лукасевича.

[48] Twardowski[1997b], S.145. Запись от 19/VII 1930.

[49] О позиции Ингардена в академическом среде Польши уже в 1928 г. беспокоился Е.Гуссерль. В письме от 13.VII.1928 он просил Твардовского «как известного в мире главного представителя польской философии» поддержать старания Ингардена в получении университетской кафедры.(Jadczak[1991]) В своем ответе Твардовский, отстраняясь от влияний подобного типа утверждал, явно имея себя в виду, что «даже те, кому нельзя отказать в снисходительности, ввиду малого числа кафедр философии в Польше, обусловливают поручение одной из них представителю - как говорится - специального философского течения» (Цит. по Jadczak[1991], S.34).

[50] Архив Твардовского в Институте философии и социологии ПАН в Варшаве содержит большое число писем бывших учеников, возглавивших университетские кафедры философии. Среди корреспондентов Твардовского В.Витвицкий, З.Завирский, Т.Котарбинский, Т.Чежовский, С.Бляховский, а также В.Татаркевич, который был редактором «Пшеглёнда филозофичнего». Эти письма свидетельствуют об авторитете Твардовского и о личном к нему отношении ученых, которые в этих письмах обращались к нему «Любимый Пан Профессор» или «Мастер».

[51] Основу этой главы составляет со значительными сокращениями реферат части текста (S.16-30) из I раздела книжки Воленского [1985] наиболее полно, по сравнению с другими работами такого типа, отразившая хронику Школы.

[52] Витвицкий защитил диссертацию в 1901 г., а Лукасевич – в 1902 г.

[53] По поводу персонального состава Львовско-варшавской школы в литературе бытуют различные мнения. Как кажется, наиболее обоснованной является точка зрения историка этого интеллектуального содружества Я.Воленского [1985], который признаваясь в том, что сомневается в установлении состава школы, считает таковым во львовском периоде "гуманистическое окружение" Твардовского. Аргументом служит тот факт, что не все ученики Твардовского были профессиональными философами, а среди нефилософов были и такие, кто писал философские работы (Кляйнер, З.Лемпицкий, Третер), но были и такие, кто с философией имели связь весьма опосредованную (Ганшинец, Гембарович, Кридль, Курилович, С.Лемпицкий).

[54] В 1918-1920 годах Лукасевич был директором секции высших школ в Министерстве вероисповедания и народного просвещения, а в 1919 г. руководил этим министерством при премьере Игнации Падеревском. В период между двумя войнами Лукасевич дважды выбирался ректором Варшавского университета. Ответственные посты в упомянутом министерстве занимали также Т.Чежовский и М.Боровский.

[55] См. Воленский[1985].

[56] В.Серпинский до прибытия в Варшаву был профессором математики Львовского университета.

[57] Сотрудничество математиков и логиков нашло знаменательное выражение в составе редакции органа польской математической школы - журнала "Fundamenta Mathematicae". В 1920-1928 годах этим периодическим изданием руководили Мазуркевич, Серпинский, Лесьневский и Лукасевич.

[58] Тарский и Собоцинский считались учениками Лесьневского, Лукасевича и Котарбинского. Сборник довоенных избранных работ Тарского[1956] снабжен посвящением: "Тадеушу Котарбинскому - моему Учителю". Руководителем диссертации Тарского был Лесьневский; это был его единственный докторант.

[59] Дина Штайнбарг после ІІ мировой войны выступала под именем Янины Каминьской, а позже стала женой Котарбинского.

[60] Воленский[1985], S.22.

[61] Тадеуш Витвицкий является сыном Владислава Витвицкого.

[62] Штейнгауз и Банах проявляли интерес к философии и оба были членами Польского философского общества во Львове, основанного Твардовским. Однако в ответ на претензии логиков Стефан Банах - по мнению Штейнгауза - твердил, что математику "никогда не удастся свести к жесткой дедуктивной системе, поскольку рано или поздно она разсадит любую формальные рамки". Цит. по Borzym [1995], S.55/56.

[63] На занятие кафедры математической логики контр кандидатом Хвистека был Тарский. Поскольку мнения Совета отделения относительно кандидатур разделились, то университет по этому вопросе попросил высказаться Д.Гильберта и Б.Рассела. Решающим оказалось мнение Рассела в пользу Хвистека, известного уже тогда своей модификацией разветвленной теории типов. Остается со всей решительностью подчеркнуть, что Леон Хвистек ни в коей мере не может быть причислен ко Львовско-варшавской школе. Тарский же так и не получил кафедры в Польше.

[64] Причины неполноты списка членов школы самые различные. Навряд ли можно прийти к признанному всеми содержательному критерию членства в школе. Но и побочные обстоятельства оказывают влияние на полноту списка членов школы, например, обстоятельства военного времени. Автору оказались более доступными львовские архивы, пощаженные войной, тогда как Воленский имел дело с архивами варшавскими.

[65] Воздействие отечественной философии на членов школы не ограничивалось влиянием Твардовского. В раннем периоде творчества Лесьневского заметно влияние петербургского профессора философии права Петражицкого. После первой мировой войны Петражицкий становится профессором социологии права в Варшавском университете и следы его курса по методологии науки заметны в творчестве Котарбинского и Оссовских. Глубокое изучение средневековой философии на теологическом отделении кс. К.Михальским, профессором Ягеллонского университета, послужило причиной заинтересованности логикой этого периода Лукасевича, Бохеньского, Саламухи. Завирский поддерживал контакт с Б.Гавецким и И.Металлманом, краковскими специалистами по философским проблемам естествознания и эти взаимные связи привели к определенным общим взглядам в трактовке философии природы.

[66] Статья Струве открывала первый номер «Руху Филозофичнего». Известно (Wolenski[1997],s.42), что Твардовский, основатель этого журнала, просил Г.Струве написать что-либо в это периодическое издание, но неизвестно, была ли заказана именно эта статья. Во всяком случае, титульная статья Струве не была случайностью. В 1911 г. этот философ считался Нестором польской философии, а его имя служило символом уважительного отношения к отечественной философии.

[67] До первой мировой войны в Варшаве действовал университет с русским языком преподавания. В 1915 г. немецкие оккупационные власти согласились на открытие национального университета. В этом университете Лукасевич получил кафедру философии; свою инаугурационную речь он произнес 22 ноября 1915 г.

[68] До 1918 г., т.е. до упадка Австро-венгерской монархии все научные общества во Львове, в том числе и философские, были разделены по национальному признаку, главным образом украинскому, еврейскому и польскому. Все такие общества в своих названиях содержали упоминание их национальной принадлежности.

О степени влияния Польского философского общества во Львове на самые широкие круги и далеко за пределами своего местоположения может свидетельствовать следующая анекдотическая в духе солдата Швейка переписка, которую автор обнаружил в архиве. Командование корпуса NVII из Познани обращается к Польскому философскому обществу во Львове с просьбой "выслать один экземпляр Издательства польского философского общества, кн.1". В ответе, за подписью Председателя Общества, говорится, что "Польское философское общество не занимается распространением издаваемой литературы. [...] Стремясь помочь мы бы охотно занялись выполнением заказа, но он недостаточно точен, т.к. неизвестно, относится ли кн.1 к Разделу А, Разделу В или Разделу С." Командование ответило телеграммой:"Руководство военной библиотеки Корп.NVII заказывает все издания Общества за исключением Твардовского О сущности понятий, которым мы обладаем." ЦГИА во Львове. Книга протоколов польского философского общества. Ф.712, Оп.1, дело 2, 62с.

[69] K.Twardowski. O dostojenstwie Uniwersytetu.// Zagadnienia Naukoznawstwa. Nr.3,1990.-S.380, przypis 20.

[70] Такая библиография составлена Я.Ядацким [1980] и охватывает период с XV в. по 1939 г.

[71] Die Philosophie der Gegenwart. III. Literatur 1911.- Heidelberg.1913.

[72] Всего в Польше прошло шесть философских съездов; последний съезд состоялся в 1995 г. в Торуни и собрал более 800 профессиональных философов. Гости и ученые смежных специальностей в работе VI философского съезда участия не принимали.

[73] Ruch Filozoficzny, 1911, t.1, nr.7, s.138-139.

[74] Ruch Filozoficzny, 1925, t.9, s.276.

[75] Nauka Polska. t.5, 1925, s.176-181.

[76] S.Blachowski. Ein slavischer philosophischer Kongres in Prag. Teilnahme der polnischen Philosophen.//Prager Presse, 1923, Jg.III, N.213/5.VIII (Morgen-Ausgabe).

[77] W.Witwicki. Miedzynarodowy zjazd filozoficzny w Neapolu// Ruch Filozoficzny, t.8,nr.7-8,1924.

[78] Поскольку время проведения философского съезда совпадало со временем съезда польских математиков, то во избежание коллизии дат было предложено войти в контакт с Комитетом съезда математиков. Первый съезд польских математиков, созванный по призыву Львовского отделения Общего собрания польского математического общества, состоялся во Львове 7-10 сентября 1927 г. Этот съезд собрал более 200 участников, которые заседали, среди прочих, в секциях логики, оснований математики, дидактики, истории и философии математики. Среди докладчиков были С.Яськовский, Я.Лукасевич, В.Серпинский, Х.Штейнгауз, А.Тарский и З.Завирский, т.е. участники проходившего позже философского съезда. На своем съезде математики приняли решение провести в 1929 г. съезд математиков славянских стран и такой съезд действительно состоялся.

[79] Сын В.Витвицкого.

[80] Содержание доклада Бердяева излагается по тексту реферата на польском языке, опубликованного в "Пшеглёнде филозофичнем".

[81] Выступления Лесьневского были развиты в серии статей с общим названием "Об основах математики", которые затем были напечатаны в "Пшеглёнде Филозовичнем. См. Лесьневский [1927],[1928],[1929a],[1930],[1931].

[82] Имеются в виду VIII Международный философский съезд в Праге (1934) и Международный съезд научной философии в Париже (19350.

[83] По состоянию здоровья Твардовский не смог прибыть в Краков. В письме к председателю Исполнительного комитета он писал: "Это для меня большая честь, что вы Господа подумали о возможности пригласить меня с докладом на открытие съезда. К сожалению, абсолютно не может быть речи о том, чтобы я прибыл на съезд. Моему сердцу будет больно, когда вы Господа будете заседать в Кракове, а я буду сидеть во Львове. Но как всегда лекарство против этой боли сердца мне предоставит стоицизм". Архив К.Твардовского, Библиотека IFiS PAN, папка К-19. Цитируется по Tyburski [1995].

[84] Это мнение наиболее распространенное среди польских историков Львовско-варшавской школы. См., например, Wolenski[1985].

[85] В предисловии к своей книге Татаркевич[1947] приводит эпизод из истории ее создания: "Во время Варшавского восстания в августе 1944 г. мне удалось забрать рукопись из горящего дома. По дороге в прушковский концлагерь ее отобрал немецкий офицер, осматривающий мой чемодан. "Научная работа? Это уже не потребуется, - кричал он, - польской литературы уже нет". И выбросил рукопись в сточную канаву. Рискуя жизнью, я поднял ее - таким образом работа была спасена. Однако собранные для нее в течении десятилетий материалы сгорели вместе с варшавским домом. И поэтому комментарии к книге неполны"(C.29).

[86] Бохеньский и Йордан занялись также советологией.

[87] К таковым себя причисляет Анджей Гжегорчик, первый послевоенный ассистент Т.Котарбинского, начавший учебу на тайных университетских занятиях профессоров Варшавского университета.

[88] Как кажется, здесь автор имеет в виду, по аналогии с логическими оценками, анализ этических и эстетических оценок в т.н. оценочных суждениях.

[89] Постулат ясности изложения был повсеместно принят во Львовско-варшавской школе, хотя не всегда в такой радикальной форме, как у Твардовского. Польские философы особенно не уклонялись, как это рекомендовал Твардовский, от "отгадывания" смысла воззрений, которые часто воспринимаются как неясные. Примером может служить анализ неокантианства Айдукевичем [1937]. Пожалуй только логики - Лукасевич и Лесьневский были склонны разделять радикальную позицию своего учителя. Но у них ясность связывалась с употреблением символического языка, область которого, очевидно, ограничена.

[90] В польской литературе можно встретить мнение, что замечания Твардовского о символомании были направлены против Лукасевича. Против подобного взгляда протестует Воленский [1985], считая его совершенно безосновательным в силу того обстоятельства, что в работе Твардовского не упоминается имя Лукасевича. Воленского не смущает намерение Лукасевича перестроить всю философию при помощи аксиоматического метода, хотя он и признается, что «убеждение, будто философию не удается улучшить, поскольку не удается ее формализовать, конечно, ошибочно, но с символоманией оно не имеет ничего общего».(S.44)

[91] Учения стоиков и брентанистов - это крайние вехи на долгом пути номиналистического подхода к созданию теории суждений, усматривавшего в суждении прежде всего предмет, который судится. В Новое время предшественниками Брентано были Гоббс и Лейбниц.

[92] Воображения и понятия являются необходимым условием суждений на том основании, что прочие психические явления - суждения, чувства (к этому делению Брентано Твардовский добавляет волеизлияние) проявляют полярность, а названные выше - нет. Воображения и понятия, считает Твардовский [1898], "поставляют мышлению материал, снабжают его содержанием, тогда как суждение, чувства и волеизлияния представляют собой различный способ, каковым мышление манипулирует этим содержанием, принимая его или отбрасывая."(S.41).

[93] В трактовке значения знака как содержания Твардовский приближается к понятию идеального значения у Гуссерля, который, по свидетельству автора «Процессов и результатов», способствовал формированию апсихологической позиции при написании работы, в частности, в вопросе о значении знака. В подходе Твардовского к объективации значения отчетливо заметно также влияние больцановского «суждения-в-себе».

[94] Более подробно об этом пишут Dambska[1975] и Wolenski [1985],[1997].

[95] Эта аналитическая процедура представляет собой перефразирование и часто использовалась Твардовским и его учениками для прояснения исходной формулировки проблемы. Особенно часто методом парафразы пользовался К.Айдукевич. См. раздел, посвященный его творчеству.

[96] Воленский [1985] считает, что функция слова «ничто» схожа с ролью кванторов в логике. Он аргументирует свою позицию следующим образом: «Возьмем предложение «Ничто не вечно». Оно значит то же самое, что и предложение «Нет чего-то, что было бы вечным». «Ничто», используя современную терминологию, выражает отрицание экзистенциального квантификатора, а признание того, что «ничто» есть имя является смешением синтаксических категорий». (S.47) Отличное от приведенного мнение выражает Домбская [1969], считавшая «ничто» функтором отрицания, образующим предложение.

[97] В своей аргументации Твардовский [1900] указывает только модус времени, но не места, заменяя его, как кажется, термином сообщество. Воленский [1997], обсуждая работу Твардовского, уточняет условия выполнения законов, указывая оба модуса, а понятие сообщества использует в заключении вывода, подтверждающего позицию автора. Эту модификацию мы и заимствуем в настоящем изложении.

[98] Классическую и абсолютистскую теорию истинности в своей работе отождествила М.Кокошинская [1936].

[99] Воленский ([1997],S.27) полагает, что почти все представители Львовско-варшавской разделяли позицию абсолютизма в теории истинности и аргументы Твардовского против релятивизма. Он пишет: «Абсолютизм декларировал и Лукасевич, когда вводил третью логическую оценку, а также фалибилисты из Львовско-варшавской школы (ср. пр. Лукасевич и Айдукевич в период радикального конвенционализма)». Воленский справедливо считает, что позиция абсолютизма оправдывалась принятием «относительности в обосновании» (в отечественной литературе используется понятие закона достаточного основания), а не относительности логических оценок. При этом Воленский тут же замечает. что он «не рассматривает важного вопроса, находится ли многозначная логика в согласии с абсолютизмом в философии истинности». К сказанному можно добавить, что этот важный вопрос остается открытым, поскольку ни Лукасевич, ни Айдукевич никогда не использовали понятие метаязыка и не пробовали дать определение истины, а третье истинное значение, введенное Лукасевичем и интерпретируемое как возможность, выражает ту же окказиональность о которой писал выше Твардовский.

[100] Рукопись курса этики издана Р.Ядчаком в 1994 г. См. в этой связи K.Twardowski. Etyka. Torun. 1994.

[101] K.Twardowski. O zadaniach etyki naukowej// Etyka, nr.12, 1973. s.125.

[102] См. E.Paczkowska-Lagowska. Psychika i poznanie. Epistemologia K.Twardowskiego. Warszawa.1980.

[103] K.Twardowski. Psychologia wobec fizjologii i filozofii, op.cit.,S.106-107.

[104] См. прим. 25 к работе Ф.Брентано[1889] Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis, Hamburg:Meiner.

[105] По вопросам морали Твардовский предпочитал публично не высказываться; проблемы этики обсуждались им преимущественно в курсах лекций. И лишь в последнее время стараниями исследователей творчества Твардовского были опубликованы находящиеся в архивах его курсы лекций по этике. В этой связи см. K.Twardowski. Glówne kierunki etyki naukowej. Wykladow z etyki czesc I.// Etyka, nr.13, 1974. s.199-225; K.Twardowski. O zadaniach etyki naukowej// Etyka, nr.12, 1973. s.125-152; K.Twardowski. Etyka, nr.9, 1971.; K.Twardowski. Etyka. Torun. 1994

[106] Эту позицию своего учителя восприняли и позже развили Тадеуш Котарбинский, Тадеуш Чежовский и Владислав Витвицкий.

[107] В этой связи см. Streszczenie odczytów Prof. K.Twardowskiego в Twardowski[1927], ту часть, которая названа «От чего зависит сила чувств.»(S.425).

[108] Изучением этих вопросов занимался Т.Котарбинский. Сегодня эти исследования продолжает первый послевоенный ассистент Котарбинского - А.Гжегорчик [1995].

[109] Проблема признания за кем-то права на поступок возникла перед Твардовским в обстоятельствах полемики о детерминизме и индетерминизме в вопросе о свободе воли. По мнению автора лекций по этике детерминизм является более правдоподобным, чем индетерминизм. Твардовский отрицал также взгляд, согласно которому детерминизм делает невозможной всякую этику.

[110] Эта работа благодаря своей простоте и прозрачности изложения получила признание почти у всех авторов учебников и преподавателей логики. Заметно модифицировал и расширил классификацию Лукасевича Т.Чежовский [1946].

[111] С критикой положений работы Лукасевича выступил К.Айдукевич [1955].

[112] Курсив автора.

[113] К объяснению Лукасевич относит неполную индукцию. Очевидно, что индукция и все ее виды относятся к редуктивному рассуждению.

[114] Два аспекта суждения - логический и онтологический - это идея Аристотеля, которая была заимствована Ф.Брентано и легла в основу его идиогенической теории суждения сущего как истинного.

[115] Говоря о суждении Аристотель использует две его формы: «А сказывается о всяком В» и «В есть А» [Anal.I,49a 25-30]. Если отношения изображать в виде упорядоченных пар <AB> и <BA>, то, очевидно, речь пойдет о двух различных отношениях. Какого-либо очевидного выделения или предпочтения одной из этих форм суждения Аристотель не высказывает и каждая из них представляется сегодня в виде <S есть P>.

[116] Очевидно, что здесь имеется в виду процесс суждения, а не результат, которым после работы Твардовского [1912] в Школе считали истинностную оценку.

[117] В отечественной литературе основание рассуждения называется посылкой (ми), а следствие - заключением или выводом.

[118] Поскольку целью процесса, именуемого суждением, в одном случае является истинностная оценка, а в другом - обозначение существующего предмета, то, наверное, было бы правильнее этот процесс назвать утверждением истинности или существования, а соответствующие выражения назвать собственно суждением и дескрипцией соответственно. Однако учитывая различие подходов к суждению в Школе как и сами разрабатываемые в то время теории суждений - аллогеническую и идиогеническую, мы сохраняем для различных процессов утверждения единое название суждения, единственно различая совпадение или несовпадение направлений процесса суждения и процесса выражения, называя в одном случае суждение реальным, а в другом - номинальным.

[119] Создавая идиогеническую теорию Брентано подметил эту особенность и для некоторых видов суждений утверждал их двойственный характер, считая, что в одном суждении сокрыто два суждения (Doppelurteil).

[120] Методология определения форм результатов для процессов суждения в общих чертах дается в работе Твардовского [1912]. Для номинального суждения результатом будет кванторное слово в сочетании с термином для субъекта, а для реального - истинностная оценка. Для такого нерегулярного образования, каким является естественный язык, предположения в форме результатов должны устанавливаться в каждом отдельном случае.

[121] Процесс деноминации, как кажется, имели в виду и в различной степени учитывали представители идиогенической линии в изучении суждения - В.Оккам, Т.Гоббс, Г.-В.Лейбниц, Ф.Брентано, редуцируя суждение к экзистенциальному высказыванию.

[122] Особенностью экзистенциального суждения <SP есть> было уравнивание в правах частей материи суждения S и P, вследствие которого они оказывались действительно однородными. Эта трактовка понятия была унаследована Брентано от схоластов. Для того, чтобы единственный предмет суждения <SP> был предметом, обозначаемым также как S и P, эти части должны были совпадать в целом <SP>. С этой целью в ХIX ст. многими авторами использовалась запись <S=P> или даже утверждалась коммутативность частей суждения: <SP=PS>.

[123] Примером удачного переименования суждения может служить истинностная оценка у Фреге [1977]. Его решение считать суждение имеющим денотат или предмет - это решение совершенно в духе идиогенических реформ традиционной логики. Предложенное им имя предмета суждения также упоминается, но также без ограничений какого-либо характера - то ли экстралингвистического, то ли интралингвистического. Эти ограничения образуют правила оперирования с такими именами, важнейшая особенность которых состоит в том, что все они упоминаются, т.е. относительно этой функции имен контекст замкнут. Замкнутость контекста создает иллюзию употребления имен, в действительности упоминаемых, превращая их в символы. Таким образом, путем удачного переименования предмета суждения Фреге создал символическую логику, выражающую формальные части содержания суждения [1987].

[124] Подобное отношение к связке было и у Фреге. В такой трактовке связки «есть» важным является отрицание ее экстралингвистической интерпретации в виде существования, равенства, тождества, включения и т.п.

[125] Приведенная здесь реконструкция метода парафраз принадлежит Я. Воленскому [1985].

[126] Заметим, что последняя книжка Айдукевича [1965] носит характерное название "Прагматическая логика".

[127] В более поздних работах Айдукевич использовал также термин "правила смысла."

[128] Воленский [1985] считает, что эта концепция является экстраполяцией свойств дискурсивных языков на языки эмпирические, подтверждением чего может служить релятивизация всех понятий, используемых для описания языка к этому же языку - прием, характерный для подобных исследований во Львовско-варшавской школе. Ведь Айдукевич говорит о директивах языка J, а не просто о директивах значения, о матрице языка J, а не просто о матрице. Это справедливое замечание историка Школы может быть дополнено следующим: "[...] создавая свою концепцию языка Айдукевич был подвержен двоякому влиянию: со стороны Брентано и Твардовского (различение процессов и результатов), а также со стороны варшавской школы (теория языков дедуктивных систем)" (S.191/192).

[129] Термин Айдукевича "образ мира" (obraz swiata) можно было бы передать выражением "взгляд на мир" и поставленный выше вопрос касался бы сравнения двух взглядов на мир и о истинности каждого из них. Однако согласно принятого различения процессов и результатов термин "образ мира" являет собой выражение результата процесса всматривания в мир, передаваемого термином "взгляд на мир", представляющего, говоря словами Брентано, интенциональное отношение, т.е. скорее процесс, акт. Поскольку Айдукевич разделял воззрения Твардовского на логическую природу суждения как результат процесса суждения, то в связи с вопросом о истинности суждения, представляющего видение мира, более допустима в переводе с польского, как кажется, несколько неуклюжая калька "образ мира", чем "взгляд на мир".

[130] В этой связи Воленский [1985] справедливо замечает, что "взгляд Айдукевича напоминает известное dictum Виттгенштейна: "Границы моего языка являются границами моего мира"(S.196).

[131] Воленский [1985] справедливо замечает, что сравнение с Кантом может оказаться недостаточным для разрешения вопроса о том, можно ли интерпретировать радикальный конвенционализм в духе умеренного априоризма.

[132] Я.Воленский [1985] считает, что Айдукевич всегда стремился к описанию т.н. эмпирического познания и радикальный конвенционализм был попыткой такого описания с учетом априорных факторов, влияющих на опыт, причем априорная составляющая сводилась к ангажированности субъекта познания существующим или создаваемым им понятийным аппаратом. С этой точки зрения Айдукевичу достаточно было обратить внимание на сходство и различие радикального конвенционализма со взглядами Канта без того, чтобы детально разбираться, подпадает ли его концепция под понятие умеренного априоризма, или нет.

[133] См., например, Buszkowski[1987].

[134] В этой связи исследователь школы Воленский [1985] замечает, что "Айдукевич, кажется, удовлетворился объяснением, что значения существуют в языке" (S.235). Несмотря на то, что Воленский решение Айдукевича считает чрезмерно общим и ведущим к постановке вопроса об онтологии языка, он не высказывает упреков в адрес автора "семантически необоснованной концепции, ибо подобная ситуация господствует в большинстве современных семантических конструкций за исключением тех, которые выразительно высказывают свою приверженность к номинализму, платонизму или какой иной онтологии языка"(S.235). Интересно отметить, что Айдукевич воздерживался от анализа вопросов семантики, связанных со значением выражений в интенсиональных контекстах и их денотацией, вопросов, которыми усиленно занимались Фреге и Рассел.

[135] Воленский [1985] справедливо считает, что это был редкий случай консерватизма мышления в школе, поскольку, как правило, она была открыта для новых идей.

[136] Если для частей суждения коденотация в соответствии с высказанным предположением имеет вид <S P>, то для пропозициональных функций иного вида, учитывающих кодификацию Айдукевичем синтаксических позиций составляющих частей выражения, понятие коденотации остается неясным.

[137] См. напр.Смирнов[1987].

[138] В письме к Твардовскому в марте 1919 г. Лесьневский сообщал об изменении своих взглядов во время написания «Основ общей теории множеств» следующим образом: «Всю жизнь я верил, что логика является дисциплиной, на которой покоятся все порядочные науки, что теория множеств также имеет логический фундамент, и я постоянно старался отыскать позицию, которую следует занять с тем, чтобы совершить безопасный прыжок на берег онтологии. Между тем однажды вечером я совершенно неожиданно оказался на берегу онтологии и все, чем я до сих пор занимался, дивным образом изменило свои формы и размеры под действием осмотра всего того, что открылось с места нового онтологического наблюдения. Я уверился, что следует изменить направление продвижения и ехать со станции онтология через теорию множеств до станции логика, а не via versa, как предполагал до сих пор. Я верил, что в действительности логику удасться построить на этом пути, если кто-нибудь и захочет доставить себе такое удовольствие, однако вся наука, включая математику, не требует для своего обоснования ни крохи того, чем является логика». (Архив К.Твардовского. К9.-178, S.104. Библиотека IFIS PAN.)

[139] Разногласия проявлялись в вопросе существования предметов общих представлений. Перед I мировой войной заинтересованность общей теорией предметов среди учеников Твардовского была обычным явлением. Она относилась не столько к онтологии, сколько возрождала в новой версии спор реализма с номинализмом в вопросе существования общих предметов (Лукасевич contra Лесьневский, взгляды которого в межвоенный период продолжал развивать Котарбинский).

[140] Вместе с тем габилитационные экзамены, т.н. ригорозум Лесьневский сдавал по двум предметам, основному - философии и дополнительному - математике, что частично объясняет его стремление воплотить свои экзистенциальные воззрения именно в математике.

[141] См., напр., Wolenski[1985],S.81.

[142] Обращение к ранним работам Лесьневского оправданно также двумя косвенными причинами: во-первых, две из них переведены автором на русский язык и изданы в одной книжке с названием "Логические рассуждения" (С.-Петербург,1913), а именно, докторская диссертация "К анализу экзистенциальных предложений" и "Опыт обоснования онтологического закона противоречия", что отнюдь немаловажно для уяснения интенций автора с учетом им же изложенных трудностей в объяснении главного понятия его семантики, ибо в данном случае можно надеяться, что изложение польского логика достаточно адекватно его намерениям, чему определенно способствовал аттестат зрелости, выданный классической гимназией в Иркутске, и, во-вторых, "ряд подготовительных семасиологических анализов", которые позже в разной степени воплотятся в системах Лесьневского.

[143] См. напр. Воленский ([1985],С.147]).

[144] Единственный докторант Лесьневского - А.Тарский из установок своего учителя на разделение языковых уровней извлек, как кажется, все возможные следствия, создав концепцию метаязыка по отношению к "овнешненному" предметному языку, но и этот последний метафизически нейтрален, т.к. из двух дефиниций - существования и предмета, дополняющих Онтологию и сформулированных неформально -

для каждого А, существует А =df для некоторого x, x есть А и

для каждого А, А есть предмет =df для некоторого x, А есть x

- не удается вывести, что нечто существует, ни то, что существует.

[145] В дальнейшем употребление термина в суждении будет обозначаться подчеркиванием, а упоминание - закавычиванием.

[146] Воленский ([1985],S.142).

[147] На некоторое сходство взглядов Лесьневского со средневековыми концепциями указано в литературе. Wolenski [1985], Henry [1969,1972].

[148] Эта цитата снабжена ссылкой на книгу Л. И. Петражицкого "Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология" (С.-Петербург, 1905), что позволяет косвенно ответить на вопрос проф. В.Смирнова [1987]: "Не оказало ли влияние на Ст.Лесьневского учение М.И.Каринского об агрегатах?" (С.170) Как кажется, не логическое, а этическое учение другого ученого с польской родословной оказалось решающим в вопросе формирования гносеологии Лесьневского.

[149] В формулировке этой схемы, возможно, сказывается влияние русского, и даже церковно-славянского языка, который Лесьневский мог изучать в российской классической гимназии. Так, в курсе грамматики периодом было принято называть сложное распространенное предложение, состоящее из двух частей: первая часть представляет собой выражение последовательного наращивания моментов какого-нибудь события или явления, вторая часть – заключение или вывод. Характерной же чертой церковно-славянского языка является то обстоятельство, что именная часть составного сказуемого может быть выражена всеми склоняемыми частями речи, стоящими всегда только в именительном падеже. Последнее замечание, конечно, относится и к древнегреческому (койне), откуда упомянутое свойство сказуемого и было заимствовано.

[150] Wolenski ([1985], S.133)

[151] Без учета модусов использования терминов мысль Лесьневского, возможно, удастся пояснить замечанием Твардовского, которое он сделал в своем Дневнике после встречи с автором Мереологии. Под датой 1 июля 1919 г. читаем: «Лесьневский развивал основы своей новой всеобъемлющей аксиоматики I, аксиома которой звучит так: «Если a есть b, то a есть a«». (Twardowski [1997a].

[152] В варшавской школе использовали язык, приближенный к языку конструктивного номинализма: говорилось о записях, их эквиморфности, способах употребления кавычек и т.д. Однако в 30-е годы появились сомнения, является ли номинализм (не только конструктивный) хорошим основанием для логики. Эти сомнения носили характер философский и практический; последние были связаны с метаматематическими исследованиями А.Тарского, который говорил о множестве логических следствий некоторого множества предложений X. Очевидно, что эти следствия нельзя ограничить до множества следствий где-то записанных - некоторые выводы существуют потенциально.

[153] Wolenski ([1985], S.147)

[154] Смирнов [1987]. На этом основании Воленский [1985] считает, что "вместо именных переменных в онтологии можно подставлять произвольные имена, в частности и пустые. Онтология является теорией истинной в произвольной области, в том числе и пустой." Таким образом, заключает польский исследователь, "онтология тем самым является системой "свободной логики" и первой системой этого вида." (S.147)

[155] Но поскольку выражения, понимаемые номиналистически, суть также и имена, то возможна их референциальная трактовка. Приняв во внимание концепцию синтаксических переменных как имен выражений (возможного метаязыка, отсутствующего у Лесьневского), прочтение аксиомы Онтологии, приведенное выше, может быть изменено следующим образом: "А" есть имя, "А" является единственным именем, что-либо не было бы именем "А", оно есть имя а. Следовательно, в аксиоме отражены те условия, которым должна удовлетворять инскрипция "А", находящаяся в функции упоминания с тем, что бы она могла также и употребляться, т.е. быть выражением а. Только в этом случае можно говорить о полноценном существовании предмета, обозначенного "а", тогда как предложение <A Î а >, представляющее процесс номинации, дает возможность это существование обосновать и поэтому вполне заслуженно является точкой приложения усилий Лесьневского в той области философского знания, которая называется онтологией.

[156] Каноническая нотация формул содержит только универсальный квантор и только в правой части от знака эквивалентности.

[157] Название "прототетика" означает теорию прото- т.е. первых тезисов.

[158] Цитируется по Воленский ([1985], S.145. Эта аксиома приводится в нотации, обычно используемой при обсуждении системы Лесьневского; опубликована Собоцинским в Roczniku Polskiego Towarzystwa Naukowego na Obczyznie, IV (1953).

[159] Wolenski [1985],S.145.

[160] Об этом выступлении Воленский ([1985],S.60) пишет, что текст этой речи никогда не был опубликован и вероятно не сохранился, но существует конспективное ее изложение в предисловии к «Философским фрагментам» 1934 г. [#]

[161] Критическая установка в анализе философских проблем была Котарбинским, несомненно, унаследована от Твардовского. Однако в отличие от своего учителя Котарбинский не использовал, подобно Айдукевичу, метод парафразы для сепарации научных проблем от псевдонаучных. Его решения, с одной стороны, были более радикальными, как в случае с термином «философия», с другой стороны, семантический анализ формулировок существующих проблем был ограничен установками реизма.

[162] В этом пункте сказываются традиции брентанизма. Номиналистически ориентированный философ вынужден явно или неявно в анализе использовать понятие интенции к предмету, который он усматривает чаще всего интуитивно. Исключением из этого правила был Лесьневский, аксиоматизировавший свою онтологию, а потому и не нуждавшийся в понятиях интенционального акта и предмета.

[163] В более широком контексте исследований конца XIX - первой трети XXст. онтология Котарбинского может быть отнесена к традициям брентанизма, в рамках которых была поставлена задача построения общей теории предметов.

[164] Термином конкретизм Котарбинский пользовался после II мировой войны, взаимозаменяя его с «реизмом».

[165] Смысл слова "есть" в Онтологии Лесьневского Котарбинский называл основным. Необходимость выделения смысла слова "есть" в том, что оно употребляется также и в других значениях, например, в таких контекстах, как "есть справедливость", где "есть" имеет значение "существует", или же "Ян III Собеский -[ есть]- освободитель Вены". В русском языке употребление слова "есть" в контекстах существования часто заменяется тире. В польском языке последний пример должен иметь следующий вид: Jan III Sobieski jest wybawicielem Wiednia.

[166] В школе Брентано интенсивно развивали теорию предметов. Онтология Лесьневского, о чем уже было сказано выше, является формальной теорией предметов и без сомнения принадлежит к традициям брентанизма. Подобным же образом и реизм относится к теориям предметов. Определенно известно, что ни Лесьневский, ни Котарбинский во время создания своих теорий не были знакомы с поздними взглядами Брентано. Вышло так, что ученики ученика Брентано пришли к конкретизму независимо от своего философского «прародителя». К конкретизму пришли также молодые брентанисты – Оскар Краус и Альфред Кастиль независимо от Лесьневского и Котарбинского. Таким образом, конкретизм оказался неким естественным результатом развития брентанизма. Вместе с тем нужно помнить, что в школе Брентано были созданы и такие теории предметов, которые признавали существование предметов общих (Мейнонг, Твардовский). Так Твардовский обозначил свое негативное отношение к реизму в Дневнике (от 25.IV.1932) следующими словами: «Это главный пункт, в котором не могу себя считать полноценным учеником Брентано». (Twardowski [1997b]).

[167] Необходимость упрочения позиции соматизма была вызвана тем обстоятельством, что имеются другие теории конкретизма. Так Лейбниц провозгласил существование только конкрет, назвав их духовными монадами. Его конкретизм был поэтому спиритуалистический. Другим конкретистом был Ф.Брентано, который в последней фазе своего творчества утверждал существование тел и душ; его конкретизм был дуалистическим.

[168] Для построения теории множеств этого недостаточно. В языке реизма можно выразить отношение включения одного множества в другое, а также отношение равномощности множеств и в результате получить только алгебру множеств. Но уже определить понятие конечного множества, а тем более бесконечного множества в реистическом языке не удается.

[169] Цит. по тексту J.Kotarbinska. Glos w dyskusji//Studia Filozoficzne 5(222),1984. Перепечатано в J.Kotarbinska. Z zagadnien teorii nauki i teorii jezyka.W-wa. PWN. S.390.

[170] С точки зрения неопозитивизма реизм в онтологической версии является типичной метафизикой и поэтому ненаучен.

[171] Тарский привел простое и красивое обобщение аргументации Котарбинского. Допустим, что X -–это множество истинных предложений. Истинными являются предложения множества Cn(X), т.е. множества всех логических следствий множества X. Получаем следующее утверждение: если X является множеством истинных предложений, то Cn(X)- также множество истинных предложений. С позиции нигилистического толкования истинности последнее утверждение вообще не удается сформулировать.

[172] В употребляемом сегодня смысле термин «праксеология» впервые применил Альфред Эспинас (Alfred Espinas) (1890). Следующий этап в развитии праксеологии отмечен работой Котарбинского «Практические очерки» (1913), в которых начертана программа «общей практики». В 1916-1922 гг. появился фундаментальный труд А.Богданова «Тектология», посвященный организации разнообразных структур. Четырьмя годами позже (1926) Евгений Слуцкий опубликовал работу о формально-праксеологических принципах экономии, в которой независимо от Эспинаса употреблял термин праксеология. Все эти проекты праксеологии были взаимно независимыми, что свидетельствует о необходимости появления науки об эффективных приемах деятельности.

[173] Но и практические взгляды, обусловленные ситуацией Польши на рубеже XIX и XX ст. оказали влияние на формирование праксеологии. Среди мотивов, которыми мог руководствоваться Котарбинский, создавая Праксеологию, не последнее место занимали побуждения, сформированные национальными настроениями. Котарбинский отчетливо представлял необходимость внедрения в польское общество основ «хорошей роботы», поскольку в разделенной между империями Польше не была выработана собственная культура труда. В отчем доме Котарбинский воспитывался в духе варшавского позитивизма. Его дед, Юзеф Котарбинский был типичным хозяйственным деятелем, пропагандирующим и реализующим лозунги органической работы, а лозунги эти были популярны в окружении будущего создателя праксеологии. По мнению варшавских позитивистов рост экономической культуры поляков должен являться одним из краеугольных камней фундамента национального самосознания. С этими настроениями Котарбинский мог познакомиться и на тайных занятиях, которые он посещал во время учебы в гимназии.

[174] Здесь достаточно напомнить, что Котарбинский был сторонником крайнего детерминизма. Однако по мнению многих философов детерминизм исключает произвольность действия, но Котарбинский считал, что индетерминизм также не может предоставить решение по рассматриваемому здесь вопросу, ибо весь опыт противоречит тому, якобы совершение некоего действия по личной инициативе было бы совершенно независимым от каких-либо иных причин.

[175] Для анализа действий в коллективах Котарбинский использует понятия «организация», «зависимость», «руководство», «учреждение», «централизм», «тоталитаризм», «специализация», «интеграция» и множество прочих. При введении праксеологических понятий автор «Трактата» не придерживается строгих правил построения реистического языка, но понятийная сетка его произведения задумана таким образом, чтобы соответствующие определения можно было «реифицировать». Так изложение начинается введением понятия простого действия, т.е. действия одной вещи на другую. Сложные действия - это комплексы в мереологическом смысле. Когда же Котарбинский использует термин «событие» (zdarzenie), то всегда имеются в виду изменяющиеся предметы, а не события как автономные сущности. И все же нужно отметить, что язык праксеологии весьма далек от требований реизма.

[176] Kotarbinski T. Obraz rozmyslan wlasnych./ Fragmenty filozoficzne. Seria III. S.10.

[177] Kotarbinski T.. O etyce niezaleznej.//Kronika, 21/1956. Перепечатка в Kotarbinski T. Sprawy sumienia. Warszawa. 1956.

[178] Статья Лукасевича “Логика и психология” является публикацией доклада, представлявшего взгляды Гуссерля и прочитанного тремя годами ранее - 11 и 25 мая 1904 г. на заседаниях Польского Философского Общества во Львове [1904]. В нем Лукасевич приводил те же аргументы, что и позже оказались в статье. Выступление вызвало оживленную дискуссию, участники которой горячо защищали психологизм. Отчет о заседании Общества был напечатан в “Пшеглёнде филозофичнем” (не исключено, что его подготовил сам Лукасевич). В нем сказано: “На обоих заседаниях докладчик весьма решительно выступил против направления психологизма в логике, отмечая, что это направление не принесло логике никакой пользы, но может нанести ей серьезный урон. Выводы докладчика не сумели переубедить большинство собравшихся, которые горячо защищали психологизм” ([1904], S.477).

[179] Дневник (не опубликован), S.56-57. Цитата приводится по Воленский ([1997], S.32). Оригинал находится в Архиве Варшавского университета.

[180] Последнее издание оказалось в 1994 г. в популярном математическом журнале для школьников (Gradient, R.III, N.3-4,Warsawa. S.75-99) с комментариями проф. А. Гжегорчика.





Дата публикования: 2014-11-03; Прочитано: 262 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.044 с)...