quot;"ЗГ 1 страница

Следующий необычный случай еще больше раздвигает рамки контекста, заданного предыдущим. Ибо реинкарнацию надо понимать всего лишь как одну сторону более масштабного процесса — процесса, который начинается, а не кончается со смертью.

Этот случай касается мужчины, который в юношеские и молодые годы пережил целый ряд кратких, но ярких эпизодов припоминания прошлых жизней. Ни один из этих эпизодов не длился дольше двух минут, но он нисколько не сомневался в реальности пережитого. Как он объяснял, каждый раз, когда он неожиданно для себя внезапно переживал вновь эти прошлые события, к нему также возвращалась и его память в то время. Он не только помнил жизнь в такие моменты, но и знал также, что в последующем ее забыл. По его словам, это очень походило на то, что испытываешь, когда снова садишься на велосипед, после того как много лет водил машину. Стоит только сесть и начать крутить педали, как мгновенно возвращается память о том, как держать равновесие и рулить; езда на велосипеде становится второй натурой — какой была раньше. Вот так же и с переживанием прошлых жизней: как только они вспоминаются, их реальность делается самоочевидной.

Но было еще одно открытие: впервые вспоминая каждую из предыдущих жизней, впервые «соединясь» с той жизнью, он осознал, что уже делал так либо в тот момент жизни, когда умирал, либо в тот момент, когда испытывал в жизни глубокое переживание.

С одной из жизней он соединился внезапно в тот момент, когда, будучи воином‑викингом, он на восходе солнца стоял на носу корабля, который тяжело и медленно, поскрипывая, плыл по волнам Северного моря. По мере того как на небосклоне всходило солнце, его все больше охватывало ощущение, что времени нет. На какое‑то мгновение он — в качестве воина‑викинга — осознал в той жизни вневременность и единство всего творения: мистическое переживание.

С еще одной жизнью он соприкоснулся в момент сходного мистического озарения, но на этот раз пережитого в качестве кульминации посвящения в какой‑то древний таинственный обряд.

С другими жизнями он соединялся в момент смерти: он был рабом на римской галере. И были тут опять вонь, голое тело, пот, цепи, весла, отчаяние и ненависть, которую он чувствовал к римлянам. Затем вражеский таран пробил корпус судна. Следом за ним через пробоину хлынул поток воды. Прикованный к палубе, он вместе с кораблем шел под воду. Все было кончено в считанные минуты.

И еще с одной жизнью он слился перед самой смертью: он находился в кабине грозного немецкого истребителя времен Второй мировой войны, «Мессершмитта». Самолет разбился при столкновении с землей, как это часто бывало с этими небольшими истребителями, в баки которых заливалось легковоспламеняющееся топливо. Он обнаружил, что отлетает прочь от обломков, смотрит вниз на покрытую снегом разоренную землю и спрашивает себя, чувствуя, как улетучивается его память, что же случилось с красотой, любовью и правдой. Эти вопросы доминировали в его следующей жизни, его нынешнем существовании.

Он осознал, что все эти моменты, сколько бы жизней, сколько бы лет их ни разделяло, были одним и тем же временем. В действительности обозначение этого опыта словом «воспоминание» далеко не передавало всей полноты его реальности. Так или иначе, казалось ему, эти жизни по-прежнему существовали; их отделяло от настоящего лишь время. Каждая жизнь казалась вроде спицы колеса, отделенной у обода, но соединенной в центре.

Два или три года спустя после этого наплыва реинкарнационных переживаний, когда он уже регулярно занимался по вечерам медитацией, он испытал переживание, которое задало контекст всем остальным.

Как-то раз вечером он уснул на короткое время после медитации, а потом вдруг неожиданно проснулся: ему казалось, что он безудержно падает в темные глубины космоса; ему нравилось ощущение свободы этого падения.

Затем перед его глазами стала складываться эфемерная картина, словно постепенно сгущался и уплотнялся дым. Когда она оформилась, он узнал одну из своих прежних жизней. Он интуитивно понял, что может принять эту складывающуюся картину, слиться с ней и снова ее пережить. Но вместо любопытства он почувствовал ощущение неимоверной усталости. «Нет, — сказал он. — Нет. У меня больше нет сил, я устал от всех этих жизней. Я лишь хочу увидеть Свет».

Картина рассеялась. Он продолжал на большой скорости падать сквозь мрак пространства. Затем таким же образом перед его глазами начала формироваться еще одна картина. И снова он признал в ней одно из своих прошлых существований. И снова он отверг его, подчеркивая свою усталость. Она тут же рассеялась, и он вновь продолжал стремительно падать во мраке космоса.

И в третий раз его глазам предстала картина. И в третий раз он заявил о своей усталости. И в третий раз она рассеялась, и он снова продолжал падать в бесконечной тьме. Но в этот раз произошла перемена. Вдали на большом расстоянии он увидел яркую звезду, далекое солнце. И теперь, падая, он летел к нему со все возрастающей скоростью. Пока не упал в это солнце.

Внезапно оказалось, что он сидит, а сквозь каждую клетку его существа сочится яркий свет. И с этим светом пришло сильное жжение, мучительное ощущение раскаленности, которое терзало его все то время, что он сидел там, не в силах противиться ему, не в силах сделать что‑нибудь, чтобы остановить его.

Совершенно неожиданно боль прекратилась, и солнце, казалось, поднялось внутрь его тела. Теперь, объяснял он, солнце словно бы светило из середины его лба и наполняло его чистейшим светом. И светом этим был Бог.

В тот же миг он понял, что все в действительности есть одно: он позже рассмеялся над тем, что забыл такую самоочевидную истину, ту истину, которую всегда знал, но которую так долго искал. Он понял свою ошибку не нужно было никаких поисков, нужно было только вспомнить.

Смерть виделась как мифический зверь, реинкарнация — как процесс столь же естественный, как падающий дождь или приливы и отливы…

Непросто приложить научные критерии к вышеизложенному опыту. Но означает ли это, что он не заслуживает нашего внимания? Делает ли это его менее значимым для нашей жизни? Пусть, возможно, ему и недостает объективных доказательств, но он оставляет у нас впечатление, что реинкарнация — в том виде, как она переживается в такого рода опытах, — является процессом, который нельзя рассматривать изолированно. Как и в этом случае переживания реинкарнации, в других подобных рассказах подчеркивается, что она составляет важный компонент чего‑то более масштабного и значимого.

Само собой разумеется, что переживание прошлых жизней тесно связано с опытом переживания самой смерти. А при переживании смерти мы, как это ни парадоксально, оказываемся во власти величайшей загадки жизни. Загадки, которую никогда не сможет по‑настоящему объяснить никакое количество ископаемых останков, реликтов или древних текстов. Ибо всякое объяснение обусловливается перспективой, которая уходит далеко за пределы границ времени и пространства. А здесь, в таком более широком универсуме, наука, как нам известно, несостоятельна. Чтобы выжить, она должна измениться.

Бейджент М. «Запретная археология». Эксмо, Москва, 2004, ISBN 5‑699‑04989‑4.

Оригинал: Michael Baigent “Ancient Traces”, 1998.

Перевод: Алексей Озеров.

Библиотека Старого Чародея,
OCR & Spellcheck — http://www.oldmaglib.com

«Советник» — путеводитель по хорошим книгам.

[1] Дюйм равен 2,54 см. — Здесь и далее примечание переводчика.

[2] Сухопутная миля составляет 1609 м.

[3] 1 фут равен 30,5 см.

[4] Эквус, или лошадь настоящая.

[5] 1 ярд равен 91,5 см.

[6] Морская миля составляет 1852 м.

[7] «Тумстонская эпитафия»; название самого города — Тумстон — переводится с английского как «надгробный камень».

[8] Озеро Рудольф.

[9] Остров Калимантан.

[10] Речь, конечно же, идёт не о Молдове.

[11] Историческая область в Средней Италии (Этрурия), у побережья Тирренского моря.

[12] В современной транслитерации — Тира.

[13] Или в другом написании — Атлас.

[14] В более привычном греческом написании эти фараоны известны, соответственно, как Хеопс, Хефрен и Микерин.

[15] Базальтовая плита, найденная в 1799 году французским офицером в Египте, близ Розетты в дельте Нила; содержит идентичные надписи на древнеегипетском (в двух вариантах — в виде иероглифического и демотического письма) и древнегреческом языках.

[16] «Корпус Герметикум».

[17] Под таким именем в средневековой европейской литературе был известен Джабир ибн Гайан (721-815).

[18] Друзы — религиозная секта в горных районах Ливана и Сирии, последователи одного из течений в шиитском исламе.

———^_

³ При чтении американских работ по социолингвистике (да и по многим другим отраслям языкознания) поражает почти полное отсутствие ссылок на исследования "европейцев", и прежде всего русских ученых. По всей видимости, это результат не умышленного пренебрежения к опыту других, а элементарного незнания о нем.

15

Введение

Со циолингвистика

ных, количественно-статистический анализ фактов, тесное переплетение лингвистического и социологического аспек­тов исследования [Fishman 1971: 10].

При этом преобладает синхронический аспект, анализ связей между элементами структуры языка и элемен­тами структуры общества; в работах предшествующего пе­риода чаще постулировалась сопряженность эволюции язы­ка с развитием общества, т. е. для этих работ был характе­рен диахронический аспект (о различиях синхрони­ческой и диахронической социолингвистики см. в главе 4).

Статус социолингвистики как научной дисциплины

Из самого названия научной дисциплины — социолин­гвистика — видно, что она возникла на стыке двух наук — социологии и лингвистики. Междисциплинарный характер социолингвистики признают многие ученые (см., например [Hymes 1972, Краус 1974] и др.). Однако само по себе это признание не отвечает на вопрос: чего больше в этой нау­ке — социологии или лингвистики? Кто занимается ею — профессиональные социологи или профессиональные языко­веды (вспомним, что первым использовал термин "социо­лингвистика" социолог)?

Надо сразу же и совершенно определенно сказать: со­временная социолингвистика — это отрасль языкознания. Пока эта отрасль только формировалась, становилась на но­ги, можно было спорить о ее статусе. Но сейчас, в начале XXI в., когда в социолингвистике не только определились объект, цели и задачи исследований, но и получены ощути­мые результаты, совершенно очевидна языковедческая при­рода этой науки. Иное дело, что социолингвисты заимство­вали многие методы у социологов (вот оно — "социо-"), на­пример методы массовых обследований, анкетирования, устных опросов и интервью (см. о них в главе 5). Но заим­ствуя у социологов эти методы, социолингвисты использу­ют их творчески, применительно к задачам изучения языка, а кроме того, на их основе вырабатываются собственные методические приемы работы с языковыми фактами и с но­сителями языка.

Объект социолингвистики

В начале нашего изложения мы попытались на не­скольких элементарных примерах показать, что изучает со­циолингвистика. Сформулируем теперь в более строгой форме представление об объекте этой науки.

Один из основателей современной социолингвистики
американский исследователь Уильям Лабов определяет со­
циолингвистику как науку, которая изучает "язык в его со­
циальном контексте" [Лабов 1975]. Если расшифровать это
лапидарное определение, то надо сказать, что внимание со­
циолингвистов обращено не на собственно язык, не на его
внутреннее устройство, а на то, как пользуются языком лю­
ди, составляющие то или иное общество. При этом учиты­
ваются все факторы, могущие влиять на использование язы-
! ка, — от различных характеристик самих говорящих (их воз-
£f раста, пола, уровня образования и культуры, вида профес-
*" сии и т. п.) до особенностей конкретного речевого акта.
^ "Тщательное и точное научное описание определенно-

v го языка, ~ отмечал Р. Якобсон, — не может обойтись без '^ грамматических и лексических правил, касающихся нали-⁴ чия или отсутствия различий между собеседниками с точки? зрения их социального положения, пола или возраста; оп­ределение места таких правил в общем описании языка представляет собой сложную лингвистическую проблему" [Якобсон 1985: 382].

В отличие от порождающей лингвистики, представ­ленной, например, в работах Н. Хомского (см. [Хомский 1972: 9]), социолингвистика имеет дело не с идеальным но­сителем языка, порождающим только правильные высказы­вания на данном языке, а с реальными людьми, которые в своей речи могут нарушать нормы, ошибаться, смешивать разные языковые стили и т. п. Важно понять, чем объясня­ются все подобные особенности реального использования языка.

Из этого следует, что при социолингвистическом под­ходе к языку объектом изучения является функциони­рование языка; его внутренняя структура принимается как некая данность и специальному исследованию не под­вергается (за исключением случаев, когда социальное вне­дряется в ткань языка и является компонентом строения языковых единиц; см. об этом в главе 2).

Введение______________________________________________________

А каков объект социолингвистики в обществах, где функционируют два, три языка, множество языков? В этом случае социолингвист должен исследовать механизмы функционирования нескольких языков в их взаимодейст­вии: в каких сферах социальной жизни они используются? Каковы взаимоотношения между ними по статусу и функ­циям? Какой язык "главенствует", т. е. является государст­венным или официально принятым в качестве основного средства общения, а какие вынуждены довольствоваться ро­лью семейных и бытовых языков? Как, при каких условиях и в каких формах возникают дву- и многоязычие? Ответы на этого рода вопросы — компетенция социолингвистики.

Итак, объект социолингвистики — язык в его функци­онировании. А поскольку язык функционирует в обществе, обладающем определенной социальной структурой, по­стольку и можно говорить о социолингвистике как о науке, исследующей язык в социальном контексте (формула У. Ла-бова).

Глава 1

ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ

социолингвистики

Как и всякая наука, претендующая на самостоятель­ный статус, социолингвистика оперирует некоторым набо­ром специфических для нее понятий (и соответствующих им терминов): языковое сообщество, языковая ситуация, со­циально-коммуникативная система, языковая социализация, коммуникативная компетенция, языковой код, переключение кодов, билингвизм (двуязычие), диглоссия, языковая политика и ряд других. Кроме того, некоторые понятия заимствованы из других областей языкознания: языковая норма, речевое об­щение, речевое поведение, речевой акт, языковой контакт, смешение языков, язык-посредник и др., а также из социоло­гии, социальной психологии: социальная структура общест­ва, социальный статус, социальная роль, социальный фактор и некоторые другие.

Все эти понятия нуждаются в определениях. В этой главе мы дадим определения большинству перечисленных понятий, не погружаясь в подробное изучение явлений, стоящих за каждым из понятий, и тех проблем, которые возникают при изучении таких явлений. Понятия, относя­щиеся к ведению социологии, социальной психологии и де­мографии, будут рассмотрены в главе 3.

1.1. Языковое сообщество

На первый взгляд, понятие языкового сообщества не нуждается в разъяснениях — это сообщество людей, говоря­щих на данном языке. Однако в действительности такого по­нимания недостаточно. Например, французы, живущие во Франции, и говорящие по-французски канадцы не составля­ют одного сообщества. Нельзя объединить в одно языковое сообщество англичан и американцев (хотя и те, и другие го­ворят по-английски), испанцев и пользующихся испанским языком жителей Латинской Америки и т. д. Язык один и тот же (или почти один и тот же¹), а сообщества разные.

В действительности французский язык в Канаде несколько отличается от французского языка на территории его исконного распространения, анг­лийский язык США имеет даже специальное название: American English,

19

Глава 1. Основные понятия социолингвистики

/ 2 Родной язык и смежные понятия

С другой стороны, составляют ли разные языковые со­общества люди, живущие в одном городе, работающие на одних и тех же предприятиях, но имеющие в качестве род­ных разные национальные языки, - например, русские, та­тары, украинцы?

Именно при изучении второго рода явлений — дву- и многоязычия при общности социальной жизни — возникла необходимость в понятии "языковое сообщество": с помо­щью этого понятия исследователь определяет социальные рамки, в которых функционирует один язык или несколько языков, взаимодействующих друг с другом.

Языковое сообщество — это совокупность людей, объе­диненных общими социальными, экономическими, политиче­скими и культурными связями и осуществляющих в повседнев­ной жизни непосредственные и опосредствованные контакты друг с другом и с различными социальными институтами при помощи одного языка или разных языков, распространенных в этой совокупности.

Границы распространения языков очень часто не со­впадают с политическими границами. Самый очевидный пример - современная Африка, где на одном и том же язы­ке могут говорить жители разных государств (таков, напри­мер, суахили, распространенный в Танзании, Кении, Уган­де, частично в Заире и Мозамбике), а внутри одного госу­дарства сосуществует несколько языков (в Нигерии, напри­мер, более двухсот языков! — см. об этом [Виноградов и др. 1984]). Поэтому при определении понятия "языковое сооб­щество" важно сочетание лингвистических и социальных признаков: если мы оставим только лингвистические, то речь будет идти лишь о языке, безотносительно к той сре­де, в которой он используется; если же опираться только на социальные критерии (включая и политико-экономические, и культурные факторы), то вне поля внимания останутся языки, функционирующие в данной социальной общности.

В качестве языкового сообщества могут рассматриваться совокупности людей, различные по численности входящих в

отграничивающее его от британского варианта (British English); сходная картина и с испанским языком в Испании и, скажем, на Кубе (см. об этом [Реферовская 1972, Швейцер 1963, Швейцер 1971, Степанов 1963]). Одна­ко в данном случае, при определении понятия "языковое сообщество", мы можем пренебречь незначительными различиями этих языков, зависящими от территории их распространения.

них индивидов, — от целой страны до так называемых малых социальных групп (например, семьи, спортивной команды): критерием выделения в каждом случае должны быть общность социальной жизни и наличие регулярных коммуникативных кон­тактов. Одно языковое сообщество может быть объемлющим по отношению к другим. Так, современная Россия — пример языкового сообщества, которое объемлет, включает в себя языковые сообщества меньшего масштаба — республики, об­ласти, города. В свою очередь, город как языковое сообщест­во включает в себя языковые сообщества еще меньшего мас­штаба - предприятия, учреждения, учебные заведения.

Чем меньше численность языкового сообщества, тем выше его языковая однородность. В России существуют и взаимодействуют друг с другом десятки национальных язы­ков и их диалектов, а в крупных российских городах основ­ные формы общественной жизни осуществляются с помо­щью уже значительно меньшего числа языков, часто на двух (Казань — татарский и русский, Майкоп — адыгейский и русский) или трех (Уфа - башкирский, татарский и рус­ский), а при национальной однородности населения — пре­имущественно на одном языке (Москва, Санкт-Петербург, Саратов, Красноярск).

В рамках таких языковых сообществ, как завод, науч­но-исследовательский институт, средняя школа, преоблада­ет один язык общения. Однако в малых языковых сообщест­вах - таких, как семья, где коммуникативные контакты осу­ществляются непосредственно, — может быть не один, а два языка. (И даже больше: известны семьи русских эмигрантов, использующие во внутрисемейном общении несколько язы­ков, - см. [Земская 1998].) Подробнее мы поговорим об этом в разделе "Микросоциолингвистика" (глава 4).

1.2. Родной язык и смежные понятия

В двуязычных языковых сообществах многие индиви­ды владеют более чем одним языком; в таком случае языки различаются и по порядку усвоения, и по той роли, кото-РУю они играют в жизни билингва.

В отечественной социолингвистике первый усвоенный язык чаще всего называется родным языком, мы так­же будем пользоваться этим термином. Но в повседневном

21

Глава 1. Основные понятия социолингвистики

/ 2 Родной язык и смежные понятия

обиходе, публицистике, а иногда и в научных работах это словосочетание часто употребляется в другом значении: На­ши дети не понимают ни слова на родном языке; Горожане за­бывают родной язык и т. п. — здесь под родным языком име­ется в виду язык, специфичный для данного этноса. В та­ком значении мы будем пользоваться термином этниче-; ский язык². Этническим языком эвенка всегда будет эвенкийский; если он родился в Якутии, то его родным языком, скорее всего, будет якутский. А основным языком общения, в зависимости от рода занятий и места жительст­ва, может оказаться русский.

Встречаются ситуации, когда с раннего детства ребе­нок в одинаковой степени хорошо усваивает два языка; фа­ктически он чаще заговаривает на каком-то одном из них, но уже в дошкольном возрасте его компетенция в каждом из языков неотличима от компетенции одноязычного ре­бенка. В этом случае родными естественно считать оба язы­ка. (Впрочем, исследование некоторых частных проблем — эмоциональной привязанности к двум языкам, их символи­ческой ценности для индивида — может потребовать разли­чения двух таких языков³.) Наконец, не так уж редко, осо­бенно при эмиграции, возникают ситуации, когда одно­язычный в раннем детстве ребенок, пройдя недолгий пери­од двуязычия, полностью переходит на новый язык и к под­ростковому возрасту старый (прежде единственный извест­ный ему) утрачивает практически полностью. В этом случае целесообразно родным считать именно второй язык. Итак, родной язык — это язык, усвоенный в детстве, навыки исполь­зования которого в основном сохраняются и во взрослом воз­расте; родных языков может быть более одного. Всякий язык, которым индивид овладел после родного, называется вторым языком. Конечно, при таком определении вто­рых языков может оказаться несколько. Отличать второй по

² В. М. Алпатов [1997] предложил называть родной язык (в оговоренном вы­
ше смысле) материнским языком; это, однако, лишь добавляет новые про­
блемы, поскольку первым (и даже единственным) языком ребенка может
оказаться родной язык не матери, а отца, или вообще язык, которым оба
родителя плохо владеют.

³ Один с детства двуязычный шведско-русский ребенок (вырос в Стокголь­
ме, но родители с ним и при нем говорили исключительно по-русски), ха­
рактеризуя свою языковую компетенцию, сказал, что он наполовину швед,
наполовину русский, но его шведская половина все же немного больше.

порядку овладения язык от третьего (иногда и последую­щих), как правило, нет нужды, поскольку функции нерод­ных языков, степень владения ими мало зависят от поряд­ка, в котором индивид начал их использовать.

Языки в двуязычном сообществе редко бывают равно­правны. В общественной жизни, в профессиональной дея­тельности, в неформальном общении с друзьями и членами семьи человек может использовать разные языки. При этом использование одного языка часто преобладает; и в таком случае говорят об основном (доминирующем языке), тогда остальные языки, известные индивиду, при­обретают статус дополнительных языков⁴ — к ним коммуникант прибегает реже, чем к основному, и/или в со­циально менее значимых ситуациях. Часто основной язык — тот, на котором осуществляется межэтническая коммуника­ция. Но даже и в этнически однородной коммуникативной среде функции основного языка может выполнять не род­ной, а второй язык.

По тому, как индивид приобретает языковые навыки, языки подразделяются на усвоенные в живом общении (родным языком человек овладевает именно так) и вы­ученные, те, которые индивид специально изучал в шко­ле или самостоятельно. Русская терминология в этой обла­сти совершенно не устоялась⁵, но само противопоставление чрезвычайно важно. Обучение практически всегда связано с овладением письменной формой языка и литературной нор­мой. Преднамеренное выучивание чужого языка — часто де­ло индивидуальное; напротив, живое усвоение второго язы­ка (в наши дни часто совмещающееся с формальным обуче­нием, но не обучение играет в этом случае главенствующую роль при овладении языком) не только ведет к образованию и расширению двуязычных языковых сообществ, но имеет важные последствия для судеб самих усваиваемых языков.

Русские термины основной (доминирующий) язык и дополнительный язык нельзя считать общепринятыми. В англоязычной социолингвистике терми­нология более устойчива: первый по порядку усвоения язык называется first language, а любой усвоенный после него — second language; коммуникатив­но наиболее важный язык - primary language, а более ограниченный в ис­пользовании - secondary language.

⁵ В англоязычной науке second language acquisition (в живом общении) проти­вопоставляется language learning (через специальное изучение). Second language acquisition (усвоение второго языка) - отдельная языковедческая Дисциплина на стыке психо- и социолингвистики.

Глава 1. Основные понятия социолингвистики

С пииально-коммуникативная система

Это путь к возникновению региональных вариантов усваи-j ваемого языка.

Щ ■И

Специфика таких вариантов второго языка в первую очередь обусловлена воздействием на него родного языка (или языков) говорящих через интерференцию (см. разд. 1.7). Такие региональные разновидности часто называют этноЛ лектами, хотя основу коммуникативного сообщества могут составлять различные этносы. Например, на дагестанском этнолекте русского языка в Дагестане говорят представите­ли разных народов, включая и местных русских старожилов. Именно этнолект часто становится родным языком одно­язычных представителей языкового сообщества независимо от их этнической принадлежности.

1.3. Языковой код

ды (подсистемы) более низкого уровня и т. д. Например, пусский литературный язык, сам являющийся субкодом по отношению к национальному языку, членится на две разно­видности — кодифицированный язык и разговорный язык, каждая из которых обладает определенной самодостаточно­стью и различается по функциям: кодифицированный язык используется в книжно-письменных формах речи, а разго­ворный — в устных, обиходно-бытовых формах. В свою оче­редь кодифицированный литературный язык дифференци­рован на стили, а стили реализуются в разнообразных рече­вых жанрах; некое подобие такой дифференциации есть и в разговорном языке.

В отечественной социолингвистике субкоды часто именуются формами существования языка, на Западе их на­зывают также регистрами данного языка.

Каждое языковое сообщество пользуется определен­ными средствами общения — языками, их диалектами, жар­гонами, стилистическими разновидностями языка. Любое такое средство можно назвать кодом.

В самом общем смысле код — это средство коммуника­ции: естественный язык (русский, английский, сомали и т. п.), искусственный язык типа эсперанто или типа сов­ременных машинных языков, азбука Морзе, морская флаж­ковая сигнализация и т. п.

В лингвистике кодом принято называть языковые об­разования: язык, территориальный или социальный диа­лект, городское койне, пиджин, лингва-франка и под. (ни­же мы остановимся на этих понятиях подробнее).

Наряду с термином код употребляется и термин субкод. Он обозначает разновидность, подсистему некоего общего кода, коммуникативное средство меньшего объема, более узкой сферы использования и меньшего набора функций, чем код. Например, такие разновидности современного рус­ского национального языка, как литературный язык, терри­ториальный диалект, городское просторечие, социальный жаргон — это субкоды, или подсистемы, единого кода (рус­ского национального языка). В дальнейшем мы будем упо­треблять термины субкод и подсистема как синонимы.