Средневековая философия 3 страница

бог – человек – природа;

существо­вание – сущность;

разум – воля;

вера – знание;

душа – тело;

индивид – обще­ство;

мораль – право;

церковь – государство.

Влияние Фомы Аквинского обеспечило победу философии Аристо­теля вплоть до Воз­рождения; затем распространился неоплатонизм.

В системе Фомы нашли продолжение античный рационализм, внима­ние к правовым во­просам, индивидуализм в сочетании с христианским тео­центризмом и персона­лизмом.

Логика интересует Фому как инст­румент для убедительного изложения схоластики. Теоретическое исследова­ние его отличается исключительной ло­гичностью. Каждая про­блема начина­ется с постановки аргументов в защиту какого-либо положения, против ко­торого он выступает. После чего следуют контраргументы. Затем – основная часть, в ко­торой излагается все то, что следовало сказать по данному во­просу. Завершается изложение опровержением противоположных аргумен­тов.

К тринадцатому веку среди теологов существовала тенденция четкого разграничения сути того, во что мы веруем (предмет теологии), и сути того, что мы знаем (предмет фило­софии). Это два совершенно разных типа приня­тия истины. Акт веры не может быть вы­зван рациональным свидетельством, но предполагает вмешательство воли. В научном знании принятие чего-либо достаточно полно определяется самим объектом научного рас­смотрения. На­пример, я как лектор не могу просить своих слушателей поверить, что я на­хожусь в аудитории перед ними, потому что они видят меня и им незачем верить в это. В то же время я не могу сделать так, чтобы слушатели увидели, что интерпретирую для них пятый параграф второго раздела второй части «Суммы теологий» Фомы Аквинского. Я их могу только просить в это пове­рить. Позже они смогут проверить это по источнику.

Таким образом, невозможно, чтобы один и тот же человек верил во что-либо и одновре­менно видел это. Значит одна и та же вещь не может быть од­новременно объектом науки и объектом веры. Религиозная вера не есть мне­ние. Вера – это непоколебимая уве­ренность в том, что бог открылся нам че­рез слово, и что изреченное богом истинно, хотя мы и не по­нимаем этого. В качестве верующих все христиане испытывают одно и то же затруднение, ибо все они согласны в том, во что они верят, но ни один из них не обладает об этом на­учным знанием. Эти простые утверждения являются вехой в исто­рии западной мысли. [87]

Фома Аквинский принимает христианское Откровение, но при этом не считает его само собой разумеющимся. Никто не признал бы, что бог от­крылся нам через слово, не имея твердых доказательств этого. Величайшим доказательством и чудом божьим явля­ется су­ществование и рост церкви. Чудом является ис­тинное предназначение и возмож­ность Откровения – обеспечить всех людей, философов и прочих, таким знанием бога, человека и его судьбы, каковое требуется для их вечного спасения. Почему бог открыл людям не­которые ис­тины, которые, хоть и явлены через Откровение, но по­стигаются лишь с по­мо­щью естественного разума? Таковы, например, сле­дующие истины: суще­ст­вование Бога и его важнейших атрибутов, сущест­вование человеческой души и ее бес­смертие. Потому что только очень немно­гие люди являются философами и теологами, а в спасении нужда­ются все.

Существует та часть Откровения, которая включает догматы веры и выходит за пре­делы всей сферы человеческого разума. Таковы, например, следующие истины: Троица, Воплощение и Искупление. Никаких философ­ских заключений нельзя извлечь из этих догматов веры. Доказать их истин­ность или ложность человеческий разум не в состоянии. Но Святой Фома убежден, что если есть малейшее противоречие между его верой и его разу­мом, то это верный признак того, что что-то не в порядке с разумом, а не с верой. Ибо при наличии гармонии веры и разума, именно вера служит вер­ным путеводителем на пути к рациональной истине.

Таким образом, решая главную проблему средневековья – об отноше­нии веры и ра­зума, религии и философии, Фома утверждал, что религия и фи­лософия обладают раз­ными спо­собами достижения истины. Рели­гия обре­тает свои истины в Откровении, Свя­щенном пи­сании, а философия приходит к ис­тинам посредством опыта и разума. В от­кро­вении нет ничего, противо­реча­щего разуму. Но важно отделить те части вероучения, ко­торые могут быть доказаны разумом, от тех, что посредством разума доказаны быть не могут.

К истинам вероучения, которые могут быть доказаны разумом, отно­сятся следующие: вопрос о бытии Бога, отдельные свойства Бога, бессмер­тие человеческой души.

В то же время другие положения теологии не могут быть обоснованы рациональным способом. К ним относятся: догмат о Святой Троице; догмат о творении мира из ничего, догмат о первородном грехе, вечном блаженстве и наказании в Раю и Аду. Эти положе­ния, согласно Фоме, недоказуемы, по­тому что они не являются ни разумными, ни рациональными, они сверхра­зумны.

Религиозная истина, которая может быть дока­зана, может быть также постигнута с по­мощью веры. Доказательства трудны и доступны пониманию лишь ученых людей; вера необходима людям не­вежественным, тем, кому не­когда изучать философию. Для них дос­таточно откровения.

Фома утверждает, что философия и теология – это две дисциплины, ко­торые не зави­сят друг от друга. Теология – священное учение, основанное на свете от­кровения, она стоит выше философии и науки, поскольку большин­ство дог­матов теологии, непознавае­мые для человеческого ума, открыты для ума бо­жественного. Теология опирается на принципы философии для обос­нования истин откровения и для приближения их к душе человека. Поэтому «фило­софия есть служанка теологии». По мнению Фомы, вера выше знания, еще и потому, что божественная воля творит чудеса: воскрешает мертвых, лечит неизлечимые болезни и т.д.

Учитывать, что вера выше разума полезно ученым потому что, стре­мясь к знанию, они забывают о боге, об откровении, поэтому над ними гос­подствуют ошибки чувственного восприятия и логического рассуждения. Чтобы избежать этих ошибок, все науки должны согласовывать свои поло­жения с теологией, стремиться, прежде всего, к обоснованию библейских ис­тин, а философия своим главным делом должна считать доказательство хри­стиан­ских догматов, выступая в качестве преддверия веры.

Таким образом, философия находится в услужении у теологии и на­столько же ниже ее, насколько ограниченный человеческий разум ниже бо­жественной премудрости. По­этому религиозная истина неуязвима со сто­роны философии.

В «Сумме теологий» приводится пять космологических доказательств бытия бога. Их суть такова. В мире существует иерархии:

1) источников движения, значит, на вершине ее должен быть непод­вижный двигатель;

2) производящих причин, которые должны восходить к конечной про­изводящей при­чине;

3) необходимостей, пределом здесь должна быть безусловная необхо­димость;

4) совершенств, венцом которых должно быть абсолютное совершен­ство;

5) целей, которые должны быть установлены неким существом вне мира.

Все эти доказательства почерпнуты Фомой у Аристотеля и направлены против онтоло­гического доказательства бытия бога, выводящего существова­ние Бога из его данности человеческому сознанию, против мистического пантеизма, утверждавшего наличие бога непосредственно в человеческой душе.

Метафизика Фомы основана на категориях Аристотеля, приспособ­ленных к пробле­мам теологии. По мнению Фомы, общее – это сущность, ко­торой наделено все сущест­вующее в мире, источником общего является бог.

Каждая форма, поскольку она есть нечто положительное, представляет собой совер­шен­ство. Божественный интеллект включает в его сущность то, что свойственно каждой вещи, позна­вая там, где подобно ему и где отлично от него; например, сущность расте­ния со­ставляет жизнь, а не знание, сущ­ность же животного – знание, а не ра­зум. Таким обра­зом, растение подобно богу тем, что оно живет, животное подобно богу тем, что оно об­ладает зна­нием, но отлично от него тем, что лишено разума. И всегда отличие творения от бога носит негативный харак­тер.

В боге заключена воля; его воля его сущность, а ее главный объект – божественная сущность. Желая самого себя, бог хочет также и других ве­щей, ибо бог – это конец всех вещей. Он хочет даже еще несуществующих вещей. Он хочет свое собственное существо и благо; других же вещей, хотя он и хочет их, он хочет не необходимым образом. В боге воля свободна; его волевому акту может быть приписано разумное основание, а не при­чина. Он не может хотеть вещи, сами по себе невозможные; например, он не может сде­лать противоречие истинным, он не может превратить человека в осла.

По проблеме универсалий Фома, следуя Аристотелю, занимает пози­ции реализма. Он считает, что общие понятия существуют трояко:

1) до вещей, как образцы в уме Бога;

2) в вещах как их сущности;

3) после вещей, в уме человека как понятия.

Одна из центральных категорий этики Святого Фомы – свобода воли человека как пред­посылка его нравственного поведения. Кроме того, он при­водит четыре древнегрече­ских добродетели: мудрость, мужество умерен­ность и справедливость, и добавляет к ним три христианские: веру, надежду и лю­бовь.

Зло непред­намеренно, оно несущественно, а имеет случайную причину, заключаю­щуюся в добре. Все вещи имеют тенденцию уподобляться богу, ко­торый есть конец всех вещей. Человеческое счастье не может состоять в плотских на­слаждениях, в почестях, славе, богатстве, мирской власти или благах тела, оно не носит чувственного характера.

Наивысшее счастье для человека не в деяниях, основанных на нравст­венной доброде­тели, которые служат только средствами; наивысшее счастье – в познании бога и любви к богу. Но познание бога, которым обладает боль­шинство людей, вовсе недоста­точно для достижения наивысшего счастья; недостаточно и познание бога, достигаемое через дока­зательства; недоста­точно даже то познание бога, к ко­торому приходят через посредство веры. В настоящей жизни нам не дано уз­реть бога и его сущности или достигнуть наи­высшего счастья; но в грядущем мире мы узрим его лицом к лицу. Но не в буквальном смысле, поскольку у бога лица нет. Это будет достигнуто не нашими естественными си­лами, а благодаря божественному свету; и даже тогда нам не будет дано узреть всего бога. Это видение делает нас соприча­стными вечной жизни, то есть, жизни за пределами вре­мени.

Божественное провидение не исключает зла, случайности, свободы воли, удачи или сча­стья. Зло вызывается вторичными причинами, как у хо­рошего художника, работаю­щего скверными инструментами.

Астрология должна быть отвергнута. Мы можем присвоить название судьбы порядку, которым провидение поражает наш ум, но «судьба» слово языческое. Однако молитвы полезны, несмотря на то, что воля провидения не может быть изменена. Бог изредка тво­рит чудеса, но, кроме бога, это никому не дано. Магия, однако, возможна с помощью де­монов; но с настоящими чу­десами она ничего общего не имеет и вершится без помощи звёзд.

Божественный закон направляет нас возлюбить бога, а также в мень­шей мере – на­шего ближнего. Божественный закон запрещает блуд, ибо отец должен быть вместе с ма­терью, пока воспитываются дети. Божественный за­кон запрещает противозачаточные меры как дело противоестественное; но пожизненное безбрачие он не запрещает. Узы брака должны быть нерастор­жимы, ибо отец необходим для воспитания детей – как по­тому, что он разум­нее матери, так и потому, что он обладает большей физической силой, когда де­тей приходится наказывать. Не всякое плотское совокупление греховно, потому что оно естественно; но ошибочно полагать, что брачное состояние столь же доброде­тельно, что и воздержание. Брак должен основываться на строжайшей моногамии: поли­гамия унизи­тельна для женщины, а полиандрия не позволяет установить истинного отца ребенка. Кровосмешение осложнило бы семейную жизнь и потому должно быть за­пре­щено. Рассуждение Фомы: если с любовью мужа и жены соединится еще любовь брата и сестры, то вза­имное тяготение окажется настолько сильным, что будет вызывать чересчур частое со­вокупление. Аргументация по вопросам этики взаимоотношения полов обосно­вывается чисто рациональ­ными соображениями, а не божест­венными заповедями и запре­тами.

Вопрос о добровольной бедности решается в полном соответствии с принципами ни­щенствующих орденов.

По проблемам греха, предопределения и избрания Фома придержива­ется, в общем и це­лом, взглядов Августина. Совершая смертный грех, чело­век навеки лишает себя послед­него конца, и потому его заслуженным уделом является вечная кара. Никто не может быть освобожден от наказания за грехи, кроме как при помощи благодати, но, тем не менее, грешник достоин осуждения, если он не обращается на путь праведности. Но никому не дано заслу­жить боже­ственной помощи. Бог не служит причиной греха, но одних он оставляет кос­неть в грехе, а других от него освобождает. Объяснить, по­чему одни из­браны и попадают на небо, а другие остаются проклятыми и от­правляются в ад, – невозможно. Фома считал, что некрещеные люди не мо­гут вступить на небеса. Эта истина открывается нам в тексте от Иоанна.

Таинства имеют силу даже тогда, когда они совершаются дурными клириками. Это был важный пункт христианской доктрины, поскольку мно­гие священники жили в смерт­ном грехе, и прихожане опасались, действенны ли обряды, ими совершаемые.

Вопрос о воскрешении тела. Тождественность тела, указывает св. Фома, не зависит от сохранения одних и тех же материальных частичек, ведь пока мы живем, вещество, со­ставляющее наше тело, в результате процессов еды и пищеварения подвергается постоян­ным изменениям.

Объясняя проблемы социально-политические, Фома большую роль от­водит государ­ству, которое должно заботиться о своих гражданах, об общем благе. Однако он выступает против социального равенства, считая сословные различия вечными, наилучшей формой государства – монархию, а главною добродетелью подданных – покорность. Мо­нарх должен быть в своем цар­стве тем, чем является душа в теле, а Бог – в мире.

Роль церкви выше, чем государства, потому светская власть должна быть подчинена церковной иерархии.

В целом философия Фомы сходна с философией Аристотеля. Ориги­нальность Фомы в том, что он сумел приспособить Аристотеля к христиан­ской догме, подвергнув его учение незначительным изменениям. В свое время Фома Аквинский считался смелым новатором. Способность к ориги­нальному мышлению сочетается в нем с даром систематизации. Замеча­тельны те отчетливость и ясность, с которыми он отличает доказательства, получен­ные при помощи разума, от доказательств посредством откровения.

Схоластические апелляции к разуму не совсем искренни, ибо выводы, к которым Фома приходит, определены заранее. В Аквинском мало философ­ского духа. Его не интересует исследование, результат которого заранее не­возможно знать. Если ему удается найти ар­гументы для тех или иных час­тей вероучения – тем лучше; не удается – Аквинскому нужно лишь вернуться к откровению. Это – не философия, а система предвзятой аргументации.

Но в то же время он первым в Европе за 400 лет до Локка и английского эмпиризма сказал, что человеческий интеллект не содержит в себе никаких априорных форм, является чистой доской; что религиозные предметы вызывают в человеке чувство наслаждения.

Эстетическое учение Фомы послужило переходу к Ренессансу. Кра­сота, по мнению Фомы, состоит из цельности, пропорции (или созвучия), яс­ности, частей предмета и их единства. Разнообразие частей предметов обес­печивает достоинство предмета в иерархии бытия. Есть творения в этой ие­рархии сложные, но стоящие ниже человека, они не способны сами достичь совершенства. Есть человек, тоже многочастный и сложный, но способный достичь совершенства. И, наконец, есть бог, который всегда стоит на высшей ступени совершенства.

Поскольку бог выше всяких определений, и является причиной мировой гармонии, красота может существовать лишь в сложных материальных вещах и в блеске формы. Красоту Фома относит только к области зримого и слышимого: прекрасный цвет, прекрасный голос. Фома говорит о красоте человеческого тела, в котором все организовано по закону пропорции, и о духовной красоте, где поведение человека, или его действие соразмерно с духовной ясностью разума. Он показывает различие между красотой и благом. В то время как благо является предметом и целью постоянных человеческих стремлений, красота является как бы достигнутой целью, когда человек начинает чувствовать удовольствие, и его стремления и желания успокаиваются в созерцании и познании.

Анализируя категорию красоты, Фома не оставляет без внимания категорию безобразия, которую относит к числу эстетических категорий и рассматривает как «недостаток должной красоты», дающий о себе знать как уже самый «малый недостаток» цельности и пропорциональности вещи.

Фома делит красоту на физическую, интеллектуальную и нравственную. Безобразие он представляет в тех же трех видах.

Скелет – образец физического безобразия,

софист – интеллектуального,

сатана – нравственного безобразия.

А.Ф. Лосев считает Фому деятелем Проторенессанса. Он пишет: «Ху­дожественных произведений в течение всего средневековья было достаточно, и достаточно было людей, переживавших специфическое удовольствие от со­зерцания структурной разработки жизненно наполненных форм этих произ­ведений. Но только в рассматриваемой нами философской школе XIII в., и прежде всего у Фомы, раздался мощный и убежденный голос о том, что храмы, иконы и весь культ могут являться именно предметом эстетики, предметом самодовлеющего и вполне бескорыстного любования, предметом материально-пластической структуры и чистой формы. Поскольку, однако, вся эстетика Фомы неразрывно связана с его богословием, говорить здесь о прямом Ренессансе еще рано. Однако говорить здесь об эстетике проторенес­санса уже совершенно необходимо, ибо стало возможным не только падать ниц перед иконой, но и получать удовольствие от созерцания её формальной и пластической целессообразности».[88]

В 1323 году Фома Аквинский был провозглашен святым, в 1567 – при­знан пятым учите­лем церкви. Со времен рескрипта, изданного Львом XIII в 1879 году, во всех като­лических учеб­ных заведениях, систему святого Фомы (томизм) предписано пре­подавать как единст­венно ис­тинную философию. Поэтому наследие Фомы не только представляет историче­ский ин­терес, но и в наши дни явля­ется действенной силой.

В XIX-XX веках на основе томизма развива­ется неотомизм, предста­вителями которого являются Ж. Маритен, Д. Мерсье, П. Вильперт и др.

Самого яркого противника томизм нашел себе в лице францисканского ордена. Выдающимся представителем этого ордена был английский философ, ученый и монах, «удиви­тельный доктор», «царь мысли Средних веков» Род­жер Бэкон (ок.1214-1294), который был не столько философом в узком смысле слова, сколько универ­сально образованным человеком, питавшим особую страсть к математике и науке.

Он родился в Ильчестере в богатой дворянской семье. С 1226 до начала 40-х годов учился, потом преподавал в Оксфорде. В 40-х годах он читал лекции и пополнял свое образование в Париже. Вероятно, в Париже Бэкон вступил во францисканский орден.

Около 1252 года он снова возвращается в Оксфорд, где с большим успехом преподает математику, физику и языки в университете. К тому же, за ним устанавливается репутация мага и волшебника. Бэкону приписывают, например, следующие чудесные опыты: будто он «посредством сгущения воздуха» построил мост длиной в 30 миль из Франции в Англию, а затем, разрежая воздух, его разрушил; будто он построил в Оксфордском университете два зеркала, и посредством одного студенты зажигали свет, а другое позволяло видеть «другой конец мира»; будто он изготовил огромную медную голову, которая могла отвечать на предлагаемые ей вопросы. В елизаветинские времена в России были популярны чудесные истории о «брате Бэконе».

Наука во времена Бэкона была переплетена с алхимией; думали также, что она переплетена и с черной магией; Бэкон без конца попадал в передряги из-за того, что его подозревали в ереси и в магии. Кроме того, он презрительно высмеивал всех современных ему столпов учености. В 1257 году в его жизни происходит настоящая катастрофа: его лишают права преподавания, изгоняют из университета, и по инициативе генерала францисканского ордена Бонавентуры («серафического доктора») десять лет томят под присмотром монахов в парижском монастыре на хлебе и воде без права заниматься науками и с кем-либо общаться.

В 1267 году у Бэкона появляется высокий покровитель в лице римского папы Климента IV, который знал и высоко ценил Бэкона и его работы, когда еще не был папой, а служил секретарем французского короля Людовика IX. По заказу папы Климента IV Бэкон в течение года успевает написать и выслать ему свою главную книгу «Opus majus» («Большой труд»), несмотря на препятствия материального характера и строгий надзор орденского начальства. В течение следующего года он создает еще два произведения «Opus minus» («Малый труд») и «Opus tetrium» («Третий труд»). Но папа умирает в 1268 году, причем неизвестно, прочитал ли он книгу Бэкона. В 1272 году Бэкон начинает писать философское произведение «Compendium studii philosophiae», но в 1278 году снова попадает в тюрьму, из которой был освобожден через 14 лет в 1292 году после смерти заклятого врага Бэкона Иеронима Асколи (к тому времени папы Николая IV). В 1294 Роджер Бэкон умер в Оксфорде.

Роджер Бэкон учил, что все науки основаны на разуме или опыте, лишь богословие основано на авторитете божественной воли.

На самом деле Роджер Бэкон, хотя и имел бездну всяких предрассудков, свойственных его времени, хотя искал философский камень и жизненный эликсир, он никогда не был заклинателем или прорицателем, наоборот, даже в своей алхимической практике старался опереться на опытное знание, а не на магию.

Предвосхищая своего знаменитого однофамильца и основателя научной философии Фрэнсиса Бэкона, Роджер Бэкон исследовал гносеологические причины невежества или ошибочных взглядов и считал, что таких причин четыре:

во-первых, преклонение перед неосновательным и недостойным авторитетом;

во-вторых, влияние привычки;

в-третьих, суждения невежественной толпы;

в-четвертых, скрытие своего собственного невежества под маской несомненной мудрости.

Бэкон выделял лингвистику, математику и физику (оптику) как основы знания. Лингвистику выделял особо, считая главной целью изучения языков улучшение переводов «священного писания» и философских произведений, призывая критически и конкретно исторически относиться к библейским текстам, поскольку существующие переводы небезупречны и вносят путаницу. Сам он владел тремя языками: латинским для написания своих трудов, греческим, для чтения в подлинниках произведений античных философов, и древнееврейским, для изучения библии. Иностранные языки, по мнению Бэкона, нужны также для развития торговли, политических отношений с другими народами и сохранения мира. Он разыскивал и изучал древние манускрипты, и по праву считается одним из наиболее ранних предшественников филологов и археологов. Все это служило разрушению благоговейного отношения к религиозной догматике.

Математика, по мнению Роджера Бэкона, имеет решающее значение для развития всех наук; при этом он подчеркивал, что категория «количество» является центральной в математике. Истинность любого научного положения зависит от того, можно ли его выразить в количественной математической форме. Он делит математику на две части: истинную и ложную, магическую. Истинная математика – это большой комплекс из девяти научных дисциплин: 1) философия математики; 2 и 3) теоретическая и практическая геометрия; 4 и 5) теоретическая и практическая арифметика; 6 и 7) теоретическая и практическая астрономия; 8 и 9) теоретическая и практическая музыка. Провозглашение значения практики и математики для развития наук является величайшей исторической заслугой Роджера Бэкона и делает его философом-новатором XIII века, предвестником «механицизма» XVI-XVII веков. Его идеи являлись мощным ударом по схоластике изнутри, то есть от одного из самых умных схоластов.

Физические и химические воззрения Роджера Бэкона сложились под влиянием идей его учителя Роберта Гроссетеста «Большеголового» (1175-1253), а также достижений Птолемея, Ибн-Сины и арабского ученого Ибн аль-Хайсама.

В учении Бэкона о «перспективе», то есть, об оптике, присутствуют элементы анатомии глаза, физиологии зрения, медицины и психологии. Новаторскими были идеи Бэкона о том, что зрительный образ завершается не в глазах, а в мозгу, как в седалище ощущений, поскольку там соединяются нервы обоих глаз.

В оптике он подошел к идее увеличительного стекла, очков и подзорной трубы, занимался астрономическими расчетами, определял диаметр Земли, Луны, Солнца и планет, рассматривал Млечный путь как скопление звёзд, пытался установить связь между лунными лучами и приливами-отливами. Бэкон считал астрономию фундаментом хронологии и делал из этого практические выводы: настаивал на необходимости реформы действовавшего тогда неточного юлианского календаря. Эта идея будет исполнена только через 300 лет, григорианский календарь введет в 1582 году папа Григорий XIII. Наблюдая закономерное движение звезд, Бэкон пытался найти в астрологии ответ на проблему соотношения необходимости и случайности в природе и человеческом обществе, например, даже в смене религий он стремится найти материальную причину, таящуюся в комбинации светил. Он стремится установить зависимость характера и поведения людей от географической среды, которая, в свою очередь, находится под мощным влиянием небесных светил. В то же время он исследует местонахождение рая, примерно за тропиком Козерога, поскольку там водятся слоны.

Он занимался исследованиями магнита и его свойств, а также алхимическими (химическими) опытами. Имея в своем распоряжении очень скудный фактический материал, Роджер Бэкон, всегда искал естественные объяснения явлениям окружающего мира и старался применять научный метод познания. Даже в его алхимии и астрологии ощущаются материалистические тенденции.

В то время, когда вера была единственным космическим домом для одинокой души европейского человека, Роджер Бэкон заявляет во весь голос о правах науки и эксперимента. Его творчество явилось духовной предпосылкой для за­мены средневекового типа мышления. Трагичность личной судьбы Бэкона ста­новится понятной, на фоне его выступления против авторитетнейшего те­чения – томизма и схоластического метода мышления, заключающегося в ссылках на авторитеты. Он обвинял схоластов в незнании основы всех наук – математики, а также в нежелании изучать иностранные и древние языки, что было, по его убеждению, причиной их неточного знания философских трудов Аристотеля и Священного писания. Схоластическому методу он противопоставил экспе­риментальную науку, что отличало его от типичных схоластов, делало передовым ученым своего времени, способствовавшим прогрессу.

«В Роджере Бэконе, – писал А.Ф. Лосев, – всегда видели по преимуществу представителя естествознания и именно в этом усматривали его прогрессивное значение. Однако естествознание Роджера Бэкона, соединенное с разного рода суевериями, не имеет такого прогрессивного значения, какое имеет его теория опыта, как внешнего, так и внутреннего. В этом отношении он несомненный представитель проторенессанса».[89]

Пропасть между богословием и философией расширили и сделали непроходимой прославленные учителя, верные сыны церкви, монахи францисканского ордена, молодые философы Оксфордской школы, новые номиналисты и поздние схоласты: «уточенный доктор» Иоанн Дунс Скот и «непобедимый доктор» Уильям Оккам.

Их деятельность знаменует собой размежевание веры и разума, обоснование невозможности философско-теологического синтеза, закладывание основ эмпирических методов познания. Они продолжили естественнонаучную линию Бэкона, и обосновывали ту мысль, что полная гармония между верой и разумом, а, следовательно, между теологией и философией, которую стремился установить Фома Аквинский, невозможна. В глазах Дунса Скота и его последователей «скотистов» философия и богословие не дополняют, а исключают друг друга. Во всяком случае, философия, как светская наука, уже и в то время была противопоставлена богословию, как науке божественной.

Окончательно расшатал здание средневековой схоластики спор, который разгорелся в XIII веке, между «томистами», последователями рациональной теологии Фомы Аквинского, и «скотистами», сторонниками Дунса Скота, который отказывал теологии в рациональности.

Иоанн Дунс Скот (1266-1308) родился в Шотландии, образование получил в Оксфорде, работал преподавателем теологии в Оксфорде, потом в Париже, где в 1305 году защитил докторскую диссертацию, в которой отстаивал изначальную непорочность Пресвятой Девы. Вызванный в Кельн по церковным делам, он умер там от апоплексического удара. По преданию, свое прозвище «утонченный доктор» он получил в 1304 году в Париже после большого диспута, на котором против его тезисов было выставлено много аргументов. Дунс Скот, ничего не записывая, повторил на память по порядку все аргументы и опроверг их, «распутав самые хитроумные силлогизмы так же легко, как Самсон разорвал узы филистимлян».