Состояние отечественной историографии истории философии 12 страница

И все же, несмотря на все эти оговорки и многостраничное рассмотрение форм и способов психологического опосредования, финальные выводы А. Варьяша таковы: «Идеи целиком, однозначно и причинным образом определяются... производственным процессом»; «содержания отдельных систем (философии. — З. К.) могут быть объяснены только изменениями, имевшими место в материальных условиях общественной жизни человека»⁴⁶. Следовательно, автору так и не удается пройти между Сциллой имманентизма и Харибдой вульгарного социологизма, и в результате последний побеждает!

Мы не станем прослеживать движение мысли автора в его рассуждениях о «причинности, методе и теории», об «истории общества и истории логики», о «базисе и психологии», о «предпосылках общественной психологии», о том, «что относится к идеологии в точных науках», об «идеализме и материализме» и даже о том, «в чем состоит превосходство марксизма над новейшей психологией» (таковы подзаголовки теоретического введения к книге Варьяша), вычленяя отдельные звенья опосредования, а обратимся к материалам обсуждения доклада и книги этого автора. В этом обсуждении приняли участие Богданов, Юшкевич, Гроссман-Рощин, математики Люстерник и Лихтенбаум, некто Тамзин (представившийся как простой «пролетарий») и Аксельрод. С заключительным словом выступил сам докладчик.
Все эти материалы были напечатаны в «Вестнике коммунистической академии» (1924. № 9). К этому же обсуждению тяготеют и статьи Н. Карева «О том, с чем не следует соединять марксизм» и «Хождение по мукам философской критики» («Под знаменем марксизма». 1924. № 2; 1925. № 5–6), И. Милонова («Воинствующий материалист». 1925. № 3), Г. Баммеля («Воинствующий материалист». 1925. Кн. 2, З). Кроме того, на эти статьи дважды отвечал сам Варьяш («Воинствующий материалист». 1925. Кн. 3; «Под знаменем марксизма». 1925. № 5–6).

В ходе обсуждения доклада в Комакадемии А. Богданов воспользовался случаем, чтобы защищать свою концепцию «социоморфизма», и ссылался при этом на Маркса, который в своей «К критике политической экономии», в соответствии с цитированием Богданова, писал о том, что «категории» формируются сообразно «социальным отношениям». На это выступивший позже П. Юшкевич заметил, что Маркс имел ввиду отнюдь не философские категории и что это обстоятельство обладает принципиальным значением, ибо категории политической экономии, имея своим предметом, а следовательно, и содержанием, экономику и социальные отношения, естественным путем формируются именно таким образом. Тем не менее экстраполяция этого мнения Маркса на философию, с его точки зрения, совершенно неправомерна.

Странным, однако, выглядит то, что, находясь, по сути, на единых позициях, Богданов и Варьяш как бы полемизировали друг с другом. Впрочем, следует отметить мысль Богданова, по которой концепция Маркса по вопросу о формировании категорий касается «структуры мышления в его механике, вырабатываемом на основе социальных отношений»⁴⁷ (курсив мой. — З. К.). Это уже нечто отличное от основной концепции, возникшей в рамках вульгарной социологии, в соответствии с которой категории непосредственно определяются «социальными отношениями», т. е. не через сформированную этими отношениями структуру мышления, а их собственным содержанием. Юшкевич, отвергая социоморфизм Богданова и его попытку выдать Маркса за социоморфиста, подчеркнул единство и неизменность «физиологического» и «мозгового аппарата» человека, который в целом оставался единым «на протяжении веков, не меняясь в основном с ломкой производственных отношений»⁴⁸. В этой связи критик счел крайностью стремление Варьяша все сводить к социальным отношениям и, странным образом преобразовывая используемую терминологию, понимая содержательную и формальную стороны возникновения понятий в обратном смысле, нежели тот, в котором мы до сих пор говорили о них, утверждал, что в отличие от «содержания» «формальное развитие всякой системы имеет свою внутреннюю логику», хотя бы это Варьяш и считал «дуализмом»⁴⁹. Оба названных выше математика, принявших участие в обсуждении доклада А. Варьяша, поддержали его идею об «эволюции логического аппарата», как выразился Лихтенбаум, а Аксельрод сочла доклад интересным и стимулирующим дальнейшее развитие методологии истории философии.

Из целого ряда публикаций, в которых обсуждался этот доклад, мы остановимся на обширной статье Н. Карева. В ней затрагивались две проблемы теории истории философии: как возникают философские идеи и как формируется их содержание. О первой из них Карев говорит мельком, вполне резонно считая, что ее следует обсуждать подробнее и в полной мере лишь тогда, когда выйдет в свет сама книга автора доклада и когда можно будет понять, как именно объясняет он возникновение идей из общественных отношений, из производительных сил. В общем и целом Карев, по-видимому, одобрительно отнесся к самой постановке такой задачи⁵⁰. Сходство позиций, занимаемых по этому поводу Каревым и Варьяшем, видно и из того, как интерпретировал первый известные мысли Энгельса об опосредованном характере отражения базиса в надстроечных формах: он писал, что энгельсовская проблема состоит в том, «каким образом в данном уже материале (т. е. в материале, полученном мыслителем благодаря существующей традиции. — З. К.) пробивает себе путь и создается новый материал, соответствующий изменившимся экономическим условиям жизни общества»⁵¹. Из этого видно, что для Карева, как и для вульгарных социологов, существуют лишь два фактора, два детерминанта формирования идей: экономические условия и традиция; проблемы же источника формирования идей по содержанию для него, по-видимому, и не существовало.

Вторую проблему Карев рассматривал гораздо подробнее. Он специально анализировал взгляды Варьяша на роль психологии в процессе опосредования базиса в идеологии и, как мне кажется, убедительно показал, что попытки автора доклада выдать Фрейда за материалиста и отождествить понимание бессознательного в марксизме и во фрейдизме совершенно несостоятельны. Что же касается вопроса о роли самой психологии в опосредовании базиса сознанием, то Карев ее существенно упрощал, сводя все к проблеме «классовой психологии».
Он был склонен полагать, что при выработке идеологии не существует «никакого особого механизма в индивиде»⁵², что все здесь уравнивается классовой природой сознания. Сложность проблемы в данном случае упрощалась в нескольких отношениях: общественная психология сводилась к классовой, наличие в ней общечеловеческих моментов отрицалось и не признавались роль и значение психологии индивидуальной. Весьма ортодоксальная мысль о том, что в плане психологии нас должна интересовать лишь психология классовая, по-видимому, закрывала путь к обсуждению реальной проблемы — выявлению механизма индивидуального осуществления отражательных воспроизводящих функций. В связи с этим возникают вопросы, имеющие непосредственное отношение не только к общественной, но и к индивидуальной психологии, причем не в фрейдистской или адлерианской — над которой потешался сам Фрейд (Н. Карев цитировал соответствующие места из работ Фрейда⁵³) — ее формах, а в том виде, в каком она рассматривалась современной наукой. Таким образом, если Карев справедливо критиковал фрейдистские тенденции, обнаруживаемые им во взглядах Варьяша, и отстаивал марксистские позиции, то в историческом отношении он упрощал задачи, стоящие перед марксизмом; Варьяш же, неверно решая эти задачи, отчетливо видел, чего они стоят. Остальные полемические статьи рассматривали разные стороны концепции последнего, но главная их направленность состояла в том, чтобы показать, что тот отступает от марксизма в решении обеих главных проблем рассматриваемой им темы.

На гораздо более высоком уровне прошла дискуссия по книге
А. Варьяша, в которую, как мы уже указывали, доклад в Комакадемии был включен в качестве теоретического введения. Описание этих споров я начну с рецензии В.Ф. Асмуса, ибо она содержала в себе как наиболее значительную критику концепции автора, так и наиболее ценные из высказанных в дискуссии теоретических положений. Асмус прежде всего очень трезво оценил ситуацию, сложившуюся в связи с разработкой теоретических проблем истории философии. Напомнив о значении гегелевской концепции, о стремлении ее создателя рассматривать историю философии как некое целостное образование, истоки чего восходят к Лейбницу и Гете, но также упомянув и о слабых ее сторонах, Асмус сказал о «деградации» послегегелевской историографии и теории истории философии. Он напомнил об известных положениях Энгельса, характеризующих значение истории философии в марксистской философии, подчеркнул, что во времена Маркса и Энгельса не было еще «надежной базы для развития новых традиций историко-философского исследования» и высказал свое мнение о причинах подобного отставания этой отрасли философской науки в советское время⁵⁴. Отметив далее, что сам автор понимает трудность стоящих перед ним задач и невозможность их решения силами одного исследователя, Асмус подверг критике первый из приведенных выше тезисов Варьяша, указав в качестве одного из «крупных и неустранимых» недостатков его концепции на «неправильное представление... о монизме в историко-философском исследовании», на утверждение автора о том, что «однозначная причинная связь» существует «между базисом и содержанием философских идеологий»⁵⁵ (курсив мой. — З. К.). Таким образом, Асмус вскрыл, с одной стороны, противоречивость утверждений Варьяша, а с другой — несостоятельность его основного тезиса. Противоречивыми эти утверждения являются потому, что, несмотря на приведенные слова автора о прямой связи экономики с содержанием философских идей, Варьяш в том же введении утверждал, что «специальное... содержание идеологии нельзя вывести непосредственно из общественных отношений» (курсив мой. — З. К.).

Основной тезис Варьяша неверен, по Асмусу, именно потому, что подобного выведения осуществить нельзя и нет никаких оснований полагать, будто непосредственное сведeние содержания философских идей к экономике есть монизм. «...Монизм историко-философского метода, — писал В.Ф. Асмус, — в том смысле, в каком его понимает
т. Варьяш, не существует», так как «однозначная причинная связь» может быть установлена только между историческим фактом появления известных теорий и общественными потребностями, их вызвавшими, но отнюдь не между этими потребностями и содержанием самих теорий» (курсив мой. — З. К.). Указать на «потребность в решении... познавательных задач», писал рецензент, это вовсе не значит открыть «однозначно-причинную связь между этими потребностями и логическим содержанием какой-либо теории», поскольку потребность в чем-либо оказывается «не тождественна с содержанием» теории. Поэтому и не привели к удовлетворительному результату попытки А. Варьяша «однозначно» вывести все основные понятия и теории рационалистической философии ХVII в. из общественного производственного процесса: «потребность (действительно объясняемая из этого процесса. — З. К.) не есть причина логического содержания теории, привлеченной для удовлетворения этой потребности». Варьяш же «стремится проложить между базисом и содержанием философской идеологии мостик, по которому причинная связь могла бы распространиться на всю целиком область содержания»⁵⁷.

В. Асмус дал и логическую квалификацию ошибки А. Варьяша, определив ее как ошибку «перехода в другой род». Изучение экономической и социальной мотивировки какой-либо философской идеи — это одно направление, один тип ее толкования, а «всякое рассмотрение содержания теории есть, говоря словами логики, переход в другой род, где масштабом уразумения оценки и критики будут служить уже не потребности, как факты социальной жизни, но теоретические проблемы как таковые, со своими методами, приемами, логическими принципами, предпосылками и практическими критериями достоверности» (курсив мой. — З. К.). В силу этого вовсе не является дуализмом, как полагает Варьяш, расчленение (которое, как мы уже видели, осуществил еще Энгельс) одной проблемы на две: происхождение и жизнь идеи. «В указанном нами выше соотношении между базисом и содержанием философских теорий никакого “дуализма” в страшном для А. Варьяша смысле нет», и неправомерно думать, что «в сложнейшем деле, каким является социологическое рассмотрение истории философии, все что угодно должно быть причинно связано со всем что угодно»⁵⁸.

Что касается второго из главных концептуальных принципов
А. Варьяша, то, не оспаривая его и не рассматривая по существу,
В. Асмус, как я уже отмечал, подчеркнул, что в выяснении «связей между вытекавшими из развития производительных сил общественными потребностями и возникшими в ответ на них теоретическими проблемами», т. е. в выявлении системы опосредования, «автор не обнаруживает ни достаточной энергии, ни осмотрительности и точности научного исследования». Эти связи «не столько обосновываются и доказываются... сколько... декларируются и возвещаются»⁵⁹. Однако с данным упреком Асмуса вряд ли можно согласиться, поскольку система опосредования была рассмотрена Варьяшем с большой глубиной и разносторонностью.

Варьяш в своем ответе Асмусу ни в чем с ним не согласился и обвинил его в дуализме, поскольку тот говорил о двух родах объяснений.
Но в высшей степени характерно, что несмотря на это и под влиянием, с одной стороны, тех признаваемых принципов, которые, как вскрыл
Асмус, находились в противоречии с основным тезисом автора, а с другой — логики своего оппонента Варьяш в известной мере развил отнюдь не тот принцип, которым он руководствовался в своей работе, а ему противоречащий. Конечно, признавал он, содержание нового знания формируется «путем преобразований, дополнения и обобщения старых принципов»⁶⁰. И здесь к тезису о формирующей роли экономики присоединялся выдвинутый еще Энгельсом тезис о роли в формировании философской идеи, философской концепции идейной традиции, предшествующего теоретического материала.

Однако, идя навстречу Асмусу и отступая от своего мнимого монизма, Варьяш, по существу, признавал значение еще одного формирующего фактора — предметного детерминанта (напомню, что ранее я обещал привести это место). «Старые принципы», которые обобщались в новой теории, не «выдуманы» «для определенных целей», а «открыты нами... найдены в самой природе», поскольку «в природе они существовали и раньше...»⁶¹. В своем ответе на эту статью В.Асмус лишь углубил то, что он говорил в своей рецензии на книгу последнего⁶².

Книга А. Варьяша подверглась критике и со стороны других оппонентов. Так, И. Луппол в рецензии на вторую часть этой книги солидаризировался с оценкой первой ее части, данной В. Асмусом, и обвинил автора в пристрастии к фрейдизму и и гуссерлианству⁶³. К. Милонов
в двух статьях в «Вестнике комакадемии» (1926. Кн. 16, 18) связывал концепцию А. Варьяша со взглядами В. Шулятикова и А. Богданова и обвинял автора в упрощении диалектики выведения идеологического из базисного: «Сложное тем и отличается от простого, — писал он, — что оно ему не тождественно»⁶⁴.

С поддержкой критических высказываний В. Асмуса и И. Луппола выступил Г. Дмитриев в рецензии на обе части книги⁶⁵. В то время, писал он, как «основная задача истории философии сводится к тому, чтобы показать, как в историческом разрезе соответственно с эпохой и социальными условиями видоизменяется ответ на этот кардинальный вопрос философии (об отношении сознания к материи. — З. К.)», А. Варьяш игнорирует это положение, подменяет эту проблему «вопросами о причинности», «теорией суждения и абстракции». Дмитриев обвинял Варьяша в пристрастии к фрейдизму при решении психологических вопросов⁶⁶.

В том же грехе обвинял автора и анонимный рецензент в журнале «Летопись марксизма» (1927. Кн. IV). Он же критиковал А. Варьяша и за его вульгарный социологизм, обнаруживающийся при решении проблемы отношения базиса и надстройки, за «неумение перейти от единичных литературных памятников истории философии к пониманию связи философских идей, их роста и гибели... Между отдельными социально-экономическими объяснениями у автора не получилось никакой связи», — подводил итог рецензент⁶⁷.

Главным уроком прошедшей дискуссии и важнейшим ее достижением стала мысль В. Асмуса о том, что следует различать процесс формирования философской идеи и процесс ее дальнейшего развития. При этом Асмус нигде не ссылается на Энгельса, но, как мы видели, именно Энгельс впервые предложил это разделение. Однако у него эта мысль была высказана мимоходом, у Асмуса же она составила основное содержание возражений Варьяшу. Асмус показал, что в этом разделении нет никакого «дуализма», в котором обвинял его сторонник «монизма» Варьяш. Содержание философской идеи формируется за счет воспроизведения природных и общественных объектов, а направление дальнейшего развития определяется социально-историческими обстоятельствами, за исключением тех областей философии, где эти «обстоятельства» сами являются предметом. По существу, это была та идея, которую я называю «предметной детерминацией», хотя В. Асмус и не выделил ее из своих представлений о других детерминантах развития философских идей.

В остальном дискуссия проходила в рамках уже устоявшейся проблематики, сводимой, главным образом, к вопросу об опосредованном характере воздействия базиса на идеологию, осуществляемого главным образом через психологический аппарат человека. Выдвижение В. Асмусом основной идеи, кстати поддержанной всеми участниками дискуссии и редакцией журнала «Под знаменем марксизма», было, можно сказать, эпохальным достижением историко-философской мысли,
которое — увы! — осталось невостребованным в течение нескольких десятилетий развития советской истории философии как науки.

* * *

Чтобы покончить с 20-ми годами, представляющими собой некий этап в развитии истории философии как науки, отличающийся от следующего за ним этапа 30-х годов, следует сказать о работе В.К. Сережникова «Очерки по истории философии», которой он предпослал теоретическое введение. Это была первая специальная работа на интересующую нас тему после дискуссии вокруг работы А. Варьяша. Сережников начинал с проблемы определения предмета философии — действительно очень важного пункта научной концепции истории философии как науки. Однако несмотря на то, что в этом же параграфе своей работы он писал и об основном вопросе философии, и о материализме как истинном и идеализме как ложном учениях, он, в сущности, не связывал между собой результаты этого рассмотрения, т. е. не пришел на основании этого рассмотрения к какому-то самостоятельному выводу о предмете философии. В целом он соглашался с дефиницией Целлера, по которой «задача философии сводится к исследованию последних оснований познания и бытия». Впрочем, сама попытка автора (на четырех страницах) рассмотреть историю того, что понимали под предметом философии⁶⁸, вполне достойна того, чтобы быть отмеченной. Еще более важно отметить, что во всех этих разнородных определениях и пониманиях предмета философии он не только усматривал единство, но и утверждал, что между ними и, следовательно, содержанием философских систем существует «внутренняя связь», что «предмет философии в целом оставался один» — именно тот, о котором говорил Целлер⁶⁹.

Что же касается в особой степени интересного для нас второго параграфа «Введения», названного автором «Предмет и метод истории философии», то дело здесь свелось, с одной стороны, к краткому рассмотрению историко-философской концепции Гегеля, причем автор утверждал, что «историю философии создал Гегель», а с другой стороны, он давал краткую характеристику послегегелевского кризиса в истории философии как науке (Целлер, Дильтей, Виндельбанд, Риккерт). Протестуя против вульгаризации марксистского понимания истории философии, автор критиковал книгу Элеферопулоса, который считал, что «теория Маркса ставит философию в прямую зависимость от экономических отношений». По мнению Сережникова, теория исторического материализма еще не внедрена в рассмотрение истории философии: «Эта пролетарская категорическая теория еще не нашла себе приложения в полном объеме к истории философии», а «проблема... исследования истории философии в целом на основе марксистской теории остается еще и до сего времени не поставленной». Явно игнорируя работу, проделанную уже на советской почве его предшественниками, он считал эту задачу не просто нерешенной, но даже непоставленной. А потому, делал он вывод, марксистам в этой области «предстоит гигантская работа»⁷⁰. Кроме того, Сережников вводил периодизацию истории философии, осуществленную в соответствии со сменой общественно-экономических формаций, но внутри последних допускал весьма произвольные подразделения.

Примечания

¹ ad hominem — применительно к человеку, лат.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 13. С. 7.

³ Там же. Т. 26. Ч. III. С. 82.

⁴ Там же.

⁵ Там же. Т. 37. С. 370.

⁶ Там же. С. 420.

⁷ Там же. С. 419.

⁸ Там же. С. 420.

⁹ Там же. Т. 21. С. 313.

¹⁰ Попыткой такой экспликации является теория «тройной детерминации» происхождения и развития философских идей, которую автор этих строк предложил в ряде своих работ. Имеются в виду его статьи «История философии отдельного народа» (Вопросы философии. 1968. № 3), «Вопросы методологии историко-философского исследования (Философские науки. 1970. № 1), а также монография «История философии как наука» (гл. 3).

¹¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 37. С. 370.

¹² Там же. С. 396.

¹³ Там же. Т. 39. С. 82.

¹⁴ Там же. Т. 37. С. 370.

¹⁵ Там же. С. 394.

¹⁶ Там же. С. 370.

¹⁷ См.: Плеханов Г.В. Основные вопросы марксизма // Он же. Избр. филос. произв. М., 1957. Т. III.

¹⁸ Шулятиков В. Оправдание капитализма... С. 6,7.

¹⁹ Там же. С. 6.

²⁰ Там же. С. 14, 27, 42, 45, 61.

²¹ Плеханов Г. Рецензия на книгу В. Шулятикова // Современный мир. 1909.
№ 5. Цит. по: Плеханов Г.В. Соч. Т. XVII. С. 142.

²² Там же. С. 144–145. Острой критике именно за вульгаризацию, опошление марксизма подверг книгу Шулятикова Ленин в своих заметках, составленных, по-видимому, еще в год ее выхода или около того времени. См. редакционные примечания к публикации заметок Ленина (Полн. собр. соч. Т. 29. С. 474). Однако впервые заметки Ленина были опубликованы в 1937 г. в журнале «Пролетарская революция» (№ 8).

²³ Гиляров А. Философия в ее существе, значении и истории. В 2 ч. Киев, 1918–1919. Ч. I. С. 166.

²⁴ См.: Философы России XIX–XX столетий. С. 38.

²⁵ Украинская энциклопедия. Киев, I960. Т. 3. С. 257.

²⁶ Маковельский А.О. Досократики. Казань, 1918. Ч. I. С. 2.

²⁷ Там же. С. 3.

²⁸ Луппол И. Несколько слов о нерациональном методе в истории философии // Воинствующий материалист. 1925. Кн. 3; Он же. 0 синице, которая не зажгла моря // Под знаменем марксизма. 1926. № 11.

²⁹ Деборин А. Легкомысленный критик // Вестник коммунистической академии. I924. № 7. С. 255.

³⁰ Вестник коммунистической академии. 1923. № 4, 5, 6.

³¹ Там же. № 6. С. 185; № 5. С. 76, 86; № 6. С. 124–125.

³² См.: Рудаш Л. Лукач как теоретик классового сознания // Вестник коммунистической академии. 1924. Кн. 9; Он же. Преодоление капиталистического овеществления или диалектическая диалектика тов. Лукача // Вестник коммунистической академии. 1926. Кн. 8, 9, 10.

³³ Рудаш Л. Ортодоксальный марксизм // Вестник коммунистической академии. 1924. № 8. С. 304.

³⁴ Там же. С. 281, прим.

³⁵ Вайнштейн И.Г. Лукач и его теория овеществления // Под знаменем марксизма. 1924. № 10–11.

³⁶ Деборин А. Лукач и его критика марксизма // Под знаменем марксизма. 1924. № 6–7.

³⁷ Разумовский И. Сущность идеологического воззрения // Вестник коммунистической академии. 1923. Кн. IV; Вайнштейн И. Мышление и речь (к критике А. Богданова) // Под знаменем марксизма. 1925. № 1–2.

³⁸ Вестник коммунистической академии. 1923. № 3.

³⁹ Там же. С. 225.

⁴⁰ Катедер-социализм — течение в западной политической экономии, сторонники которого, преимущественно университетские профессора, ратовали за мирный переход к социализму путем реформ.

⁴¹ См.: Вестник коммунистической академии. 1924. № 9.

⁴² Там же. С. 254 (А. Варьяша).

⁴³ Там же.

⁴⁴ Там же. С. 255.

⁴⁵ Там же. С. 290.

⁴⁶ Там же. С. 261, 255.

⁴⁷ Там же. С. 319.

⁴⁸ Там же. С. 325.

⁴⁹ Там же. С. 327.

⁵⁰ См.: Под знаменем марксизма. 1924. № 18.

⁵¹ Там же. № 2. С. 84.

⁵² Там же. С. 77–80, 84, 80.

⁵³ См.: там же. С. 83.

⁵⁴ Асмус В.Ф. Спорные вопросы истории философии // Под знаменем марксизма. 1926. № 7–8. С. 207–208, 208–209.

⁵⁵ Там же. С. 215.

⁵⁶ Вестник коммунистической академии. 1924. № 9. С. 274. Кроме приведенного В. Асмусом, укажу еще на одно подобное место в работе А. Варьяша: «Основное содержание, разумеется, однозначно определено окружающей природой и обществом, — пишет он. — Однако, данное независимо от нас действительностью, оно проходит через фильтр и трансформирующий аппарат нервной системы» (Там же. С. 298). Здесь, таким образом, автор сам отходит от своего «монизма» и объясняет характер идей не экономикой, а объективным содержанием изучаемого предмета — природы и общества, т. е. действием предметного детерминанта. Еще одно высказывание А. Варьяша того же рода я приведу ниже.

⁵⁷ Там же. С. 216, 216, 210, 216, 217.

⁵⁸ Там же. С. 216–217, 217.

⁵⁹ Там же. С. 217.

⁶⁰ Варьяш А. Монистический взгляд на историю философии и ее спорные вопросы // Под знаменем марксизма. 1927. № 1. С. 147.

⁶¹ Там же. С. 147.

⁶² См.: Асмус В.Ф. К спорным вопросам истории философии (ответ А. Варьяшу) // Под знаменем марксизма. 1927. № 1.

⁶³ См.: Луппол И. Варьяш А. История новой философии. Т. I. Ч. 2. // Под знаменем марксизма. 1926. № 10.

⁶⁴ Милонов К. Варьяш А. История новой философии. Т. I. Ч. 2. // Вестник коммунистической академии. 1926. № 16. С.175; № 18. С.158, 159.

⁶⁵ Дмитриев Г. Варьяш.А. История новой философии. Т. I. Ч. 1–2. // Вестник коммунистической академии. 1926. Кн. 13 и 18.

⁶⁶ См.: там же. С. 274, 276, 280.

⁶⁷ Летопись марксизма. 1927. Кн. IV. С. 107. И. Луппол писал, что книга
А. Варьяша подверглась, помимо обсуждения в Комакадемии, критическому рассмотрению в Институте красной профессуры. Однако мне не удалось обнаружить никаких материалов, касающихся этой дискуссии.

⁶⁸ Иногда речь шла о задаче философии. Дело в том, что В.К. Сережников, как и многие другие авторы, не проводил строгого разграничения между предметом и задачами философии.

⁶⁹ См.: Сережникова В.К. Очерки по истории философии. М., 1929. Т. I. С. 7.

⁷⁰ Там же. С. 17, 20, 21, 21.

2. Под знаком догматизма

В самом начале 30-х годов советская философия испытала серьезное воздействие со стороны официальных партийных инстанций.
В январе 1931 г. ЦК ВКП(б) и «сам» Сталин поддержали выступления молодых «икапистов» (слушателей Института красной профессуры философии и естествознания) М. Митина, П. Юдина, В. Ральцевича,
Ф. Константинова и других против «механистов» и деборинцев — «меньшевистствующих идеалистов», как назвал их Сталин. Вождь принял эту группу, представлявшую собой бюро ячейки ВКП(б) ИКП, и дал им карт-бланш в борьбе с обеими названными группировками, лидеры которых подверглись пока лишь политико-идеологической дискредитации, а все руководящие посты на «философском фронте» были отданы молодым.

С этого времени начинается процесс, который исследователи считают процессом политизации философии, а я бы добавил — процессом чрезвычайного усиления догматизации ее. Все развитие философии было втиснуто в русло марксистско-ленинского, а затем и сталинского догматизма. Та относительно слабая версия догматизма, которую мы наблюдали в 20-е годы, когда все предлагаемые новые концепции испытывались на оселке соответствия их идеям Маркса и Энгельса, усилилась, дополненная необходимостью признавать и провозглашать авторитет Ленина, а потом и Сталина.

В этих условиях появляется статья Б.Э. Быховского «Ленин и некоторые вопросы истории философии». Эта статья имеет эпохальное значение для истории истории философии как науки, поскольку она определила пути дальнейшего ее развития. Быховский безудержно превозносил роль и значение Ленина в концептуализации теории истории философии и основную задачу последней видел в изучении идей Ленина не как «историка философии, а как методолога истории философии». Однако он не ставил «своей целью исчерпать анализ суждений Ленина по общим вопросам историко-философской методологии», что, по его мнению, «может быть осуществлено лишь в результате упорной коллективной работы»¹.