Год. 14 февраля

Безграничная притягательная сила России. Лучше, чем тройка Гоголя, ее выражает картина великой необозримой реки с желтова- той водой, повсюду стремящей свои воды, волны не очень высокие. Пустынная растрепанная степь вдоль берегов, поникшая трава.

Нет, ничего эта картина не выражает, скорее — все гасит.

Сенсимонизм.

Пер. Е. Кацевой

ИЗ «ПИСЕМ К МИЛЕНЕ»*

Меран, 13 июня 1920 года**. Воскресенье

Сегодня, пожалуй, кое-что для тебя прояснится. Милена (ка- кое царственно-тяжелое имя, такая в нем полнота, что его уже почти не поднять, а ведь поначалу не очень мне нравилось, дума-

* Милена Есенская — чешская журналистка. Кафка познакомился с ней в начале 1920 года, после того как в чешском журнале «Kmen» был опубли- кован ее перевод «Кочегара», ставшего первой главой романа «Америка». Связь продолжалась в течение двух лет. В 1952 году один из друзей Кафки, немецкий журналист Вилли Хаас, издал письма Кафки к Милене. Как пишет в послесловии к книге В. Хаас, письма были подарены ему Миленой в 1939 году, вскоре после вступления немецких войск в Прагу. В 1939 году Милена была заключена в концентрационный лагерь, где погибла в 1944 году.

** Письма к Милене Кафка не датировал. Датировка и расположение писем принадлежит Юргену Борну и Михаэлю Мюллеру. Письма приво- дятся по изданию: Кафка Ф. Замок. Новеллы и притчи. Письмо отцу. Пись- ма Милене.— М., 1991.

Л \—.Wh

Модернизм в немецкоязычной [итср.нуре

лось — какой-то грек или римлянин, заблудившийся в Богемии, насильно превращенный в чеха, с искалеченным ударением, и од- нако по цвету, по черку — о чудо! — женщина, которую на руках надо унести из этого мира, из огня, уж не знаю из чего, и она доверчиво и покорно льнет к тебе, вот только сильное ударение на «и» сбивает с толку: а вдруг это имя снова ускользнет от тебя? Или это всего лишь спасительный прыжок наудачу, который ты дела- ешь сам со своей драгоценной ношей?).

Ты пишешь письма двоякого рода, я не имею в виду: пером и карандашом, — хотя и карандаш сам по себе о чем-то говорит и уже заставляет насторожиться, но это различие не главное: на- пример, последнее письмо с планом квартиры написано каран- дашом, и все же оно меня осчастливило; ведь осчастливить меня (ты пойми, Милена: мои годы, мои немощи и, главное, мой страх — и, пойми: твоя молодость, твоя чистота, твое мужество: а ведь мой страх все растет, ибо он означает отступление перед на- тиском мира, а отсюда — усиление этого натиска и опять-таки усиление страха; твое же мужество означает наступление, отсю- да — ослабление натиска и рост мужества) — осчастливить меня могут только тихие письма; я бы так и сидел у их ног, счастли- вый без меры, это как дождь на пылающую голову. Но когда при- ходят те, другие письма — пускай даже они, по сути, приносят больше счастья, чем первые (только я по слабости своей лишь много дней спустя осознаю это счастье), — эти письма, начинаю- щиеся восклицаниями (а ведь я так далеко!) и кончающиеся уже не знаю какими ужасами, — тогда, Милена, я в самом деле начи- наю дрожать, будто при звуках штормового колокола, <•' не могу это читать и все же, конечно, читаю, как пьет воду измученный жаждой зверь, а страх все растет и растет, что делать, я ищу, под какой стол или шкаф заползти, забиваюсь в угол и молюсь, весь дрожа и теряя голову, молюсь, чтобы ты, бурей ворвавшаяся ко мне с этим письмом, снова улетела через распахнутое окно, ведь не могу же я держать в комнате бурю; мне мнится, в таких пись- мах у тебя блистательная голова Медузы, змеи ужаса извиваются вокруг нее — а вокруг моей, понятно, еще иступленной вьются змеи страха.

<...>

Ф.