Прага, сентябрь 1920 года

Милена, зачем ты пишешь о нашем совместном будущем, ведь оно никогда не наступит, — или потому ты о нем и пишешь? Од- нажды вечером мы в Вене вскользь об этом заговорили — и уже тогда у меня было чувство, что мы ищем кого-то хорошо нам зна- комого, без кого мы скучаем, мы зовем его, называем самыми ласковыми именами, а ответа нсч; да и как он мог ответить, его ведь не было ни рядом, ни далеко окрест.

Мало есть несомненных истин в мире, но вот эта из их числа:

никогда мы не будем жить вместе, в общей квартире, бок о бок, с общим столом— никогда; даже общею города у нас не будет. Я сейчас чуть не сказал, что так же в этом уверен, как и н том, что завтра утром не встану с постели (вставать одному! Я сразу вижу себя под самим собой как под тяжелым крестом, он придавил ме- ня, я распластан ничком, и какая тяжкая предстоит работа, преж- де чем я смогу хоть немного прогнуться и приподнять навалив- шийся на меня труп) и не пойду в бюро. И так оно и есть — я наверняка не встану, но если, для того чтоб встать, понадобится усилие лишь чуть большее, чем это в человеческих силах, я его, пожалуй, и сделаю — чуть выше сил человеческих я уж как-нибудь поднимусь.

Но ты все эти рассуждения — насчет того, чтоб подняться, — не воспринимай буквально, на самом деле не так уж все плохо;

в том, что я завтра утром встану, я уверен все-таки больше, чем в самой даже отдаленной возможности нашей совместной жиз- ни. <...>

Тебя страшит мысль о смерти? А я только ужасно боюсь боли. Это дурной признак. Желать смерти, а боли не желать— дурной признак. А в остальном — можно рискнуть на смерть. Тебя выслали в мир, как библейскую голубку, ты не нашел зеленой ветки и снова заползаешь в темный ковчег.

<...>

Пер. А. Карельского

13'

/95

Модернизм в немецкоязычной литературе ИЗ РАЗГОВОРОВ ГУСТАВА ЯНОУХА* С ФРАНЦЕМ КАФКОЙ

__ rlt ГЧ-т""' -— - - -

— Вы описываете поэта этаким удивительным великаном: ноги его на земле, а голова исчезает в облаках. Конечно, это вполне привычный образ с точки зрения мещанских условностей. Это ил- люзия сокровенных желаний, ничего общего не имеющих с дейст- вительностью. На самом деле поэт гораздо мельче и слабее средне- го человека. Поэтому он гораздо острее и сильнее других ощущает тяжесть земного бытия. Для него самого его пение — лишь вопль. Творчество для художника — страдание, посредством которого он освобождает себя для нового страдания. Он не исполин, а только пестрая птица, запертая в клетке собственного существования.

— И вы тоже?

— Я совершенно несуразная птица. Я — Kavka**, галка. У уголь- щика в Тайнхофе есть такая. Вы видели ее?

— Да, она скачет около лавки.

— Этой моей родственнице живется лучше, чем мне. Правда, у нее подрезаны крылья. Со мной этого делать не надобно, ибо мои крылья отмерли. И теперь для меня не существует ни высоты, ни дали. Смятенно я прыгаю среди людей. Они поглядывают на меня с недоверием, я ведь опасная птица, галка. Но это лишь видимость. На самом деле у меня нет интереса к блестящим предметам. Поэто- му у меня нет даже блестящих черных перьев. Я сер, как пепел. Галка, страстно желающая скрыться среди камней. Но это так, шут- ка... Чтобы вы ле заметили, как худо мне сегодня.

* * *

После прочтения рукописи сборника рассказов Г. Яноуха:

— Ваши рассказы так трогательно молоды. Они говорят гораздо больше о впечатлениях, которые пробуждают в вас вещи, нежели

* Густав Яноух (1903—1968) — чешский музыкант и композитор. По- знакомился с Кафкой в марте 1920 года. Автор книги «Разговоры с Каф- кой» (Gesprache mit Kafka Aufzeichnungen und Errinnerungen. — Frankfurt am Main, 1951). Воспоминания Г. Яноуха, очевидно, требуют критическо- го отношения, но Макс Брод в третьем издании своей книги «Franz Kafka. Eine Biographic» пишет: «Слова Кафки, которые передает Яноух, произ- водят впечатление подлинности и достоверности, на них лежит несом- ненный отпечаток разговорного стиля Кафки — стиля еще более конден- сированного, еще более четкого, чем стиль его сочинений <...>. Так же и круг тем, обсуждающихся в разговоре с Яноухом, мне знаком по моим бесчисленным беседам с Кафкой, и я без труда узнаю в них главную сферу интересов, в которой вращался Кафка». ** Kavka (чешек.) — галка.

Франц Кафка

о самих событиях и предметах. Это лирика. Вы гладите мир, вместо того чтобы хватать его... Это еще не искусство. Это выражение впе- чатлений и чувств — собственно говоря, робкое ощупывание мира. Глаза еще мечтательно прикрыты. Но со временем это пройдет, а ищущая вслепую рука, возможно отдернется, словно коснувшись огня. Возможно, вы вскрикните, начнете бессвязно бормотать или стиснете зубы и широко, очень широко раскроете глаза. Но все это лишь слова. Искусство всегда дело всей личности. Поэтому оно в основе своей трагично.

О Бодлере:

— Поэзия — болезнь. Сбить температуру еще не значит выздо- роветь. Напротив! Жар очищает и просветляет.

* *

*

По поводу антологии поэтов-экспрессионистов:

— Книга навевает на меня грусть. Поэты протягивают руки на- встречу людям. Но люди видят не дружеские руки, а судорожно сжатые кулаки, нацеленные в глаза и сердце.

* *

*

— Истинная реальность всегда нереалистична. Поглядите на яс- ность, чистоту и правдивость китайской цветной гравюры на дере- ве. Уметь бы так говорить.

Увидев среди книг в портфеле Г. Яноуха детективный роман:

— Вам нечего стыдиться, что вы читаете. «Преступление и на- казание» Достоевского, в сущности, тоже детективный роман. А «Гамлет» Шекспира? Это детективная пьеса. Действие основано на тайне, которая постепенно раскрывается. Но существует ли боль- шая тайна, чем истина? Искусство всегда лишь экспедиция за ис- тиной.

— Но что есть истина?

— Похоже на то, будто вы поймали меня на пустой фразе. На самом деле это не так. Истина — то, что нужно каждому человеку для жизни и что тем не менее он не может ни у кого получить или приобрести. Каждый человек должен непрерывно рождать ее из са- мого себя, иначе он погибнет. Жизнь без истины невозможна. Мо- жет быть истина и есть сама жизнь.

Пер. Е. Кацевой

Модернизм в немецкоязычно)) lurepdi^c

А. Камю