Методология лингвосемиотики

Существует несколько лингвосемиотических школ: феноменологическая, логико-психологическая, билатеральная.

Феноменологическая философия (И. Кант, Э. Гуссерль, Ч.Моррис) подчеркивает материальность знака. Человеческому познанию доступны явления (феномены), а сущности непознаваемы. Знак понимается как сигнал или признак. Значение знака не есть нечто, обнаруживаемое в нем самом. Оно вне знака.

При логико-психологическом (операциональном) подходе знак понимается как идеальное или функциональное образование, безразличное к материальной стороне. Знак – это модель, обобщающая функциональные свойства данного предмета (А.А.Леонтьев). Знак – элемент знаковой операции.

Третье направление – билатеральное. Знак понимается как единство материального (внешнего, звукового) и идеального (внутреннего), т.е. значения. Так понимали знак Гумбольдт, Соссюр, Потебня, Бодуэн.

Проблема знака в философском плане связана с понятием квазиобъекта. Это понятие возникает в связи с понятием “превращенной формы”. Понятие квазиобъекта как превращенной формы действительных отношений связано с понятием идеального. Языковой знак как квазиобъект является “непосредственным телом идеального образа внешней вещи (Ильенков). Будучи использованным в качестве “тела” идеального образа, знак в известной мере теряет свою “материальность”. Значение знака – это знаковый образ, который закрепляется за знаконосителем (телом знака). Знаковый образ не является субъективным представлением, он складывается на основе действительных свойств и признаков предметов и явлений. Парадокс заключается в том, что, существуя до и вне конкретного знака, эти свойства могут быть рассмотрены как значения лишь будучи “превращенными”, т.е. когда мы вводим квазиобъект с его собственной содержательной характеристикой.

Как материальный выразитель идеальной деятельности сознания язык дает возможность обозначения всех отражаемых в сознании объектов действительности и всех идеальных образований, возникающих на основе этих отражений или в результате осознания субъективных потребностей и эмоциональных состояний. Эта возможность обеспечивается расчлененностью языка на повторяющиеся в различных речевых актах многочисленные, различающиеся между собой звуковые комплексы сравнительно небольшого объема - слова, каждое из которых находится в общественно осознаваемой связи с определенным классом предметов или явлений объективной действительности и с отражениями этих классов в сознании или с выработанными на их основе идеальными образованиями более высоких ступеней абстракции.

С общефилософской точки зрения языковой знак представляет собой единство подлежащих последовательному различению материальной (звуковой) субстанции знака и закрепленной за ней в общественном сознании идеальной функции обозначения определенных классов реальных объектов и их идеальных отражений или же других идеальных продуктов сознания, то есть усматриваемого сознанием идеального отношения между материальной субстанцией знака, с одной стороны, и обозначаемыми им материальными объектами и идеальными образованиями – с другой. Идеальный характер отношения между знаком и обозначаемым в принципе ничем не отличается от идеального характера усматриваемых сознанием отношений между другими воспринимаемыми в сопоставлении объектами. Ничего другого, кроме этого возникшего в рамках общественного сознания единства материальной субстанции знака и исторически закрепленного за ним его идеального отношения к обозначаемым сущностям, с общефилософской точки зрения в языковом знаке усмотреть невозможно. Как обозначаемые знаком материальные объекты (денотаты), так и соответствующие идеальные образования, с которыми он соотносится (сигнификаты), находятся целиком за его пределами. Знаковое отношение между материальной субстанцией знака (в том числе слова) и обозначаемыми им сущностями – денотатами и сигнификатами - удобнее всего называть значением знака (в том числе слова), не смешивая семантики этого термина с семантикой термина “сигнификат”, как это нередко делается. Если же термин “значение” употребляется в смысле термина “сигнификат”, то в этом случае следует постоянно иметь в виду, что с общефилософской точки зрения это значение не входит непосредственно в состав знака, а только соотносится с ним посредством знакового отношения. Материальная субстанция знака не может рассматриваться в качестве материальной основы сигнификата как идеального образования, поскольку обозначаемые знаками идеальные образования возникают на основе отражаемых в сознании независимых от знаков материальных объектов и внутренних состояний говорящих индивидов. В сознании каждого отдельного индивида один и тот же языковой знак соотносится с различными, у разных индивидов лишь приблизительно одинаковыми по объему, содержанию и эмоциональной окраске идеальными образованиями. Вместе с тем в процессе речевой коммуникации говорящий индивид сообщает слушающему не само идеальное содержание, которое он осознает, а только языковой знак, с которым у него связывается это содержание и который вызывает у слушающего связывающиеся с ним в его сознании идеальные образования. На указанном обстоятельстве основывается известная формула: “всякое понимание есть вместе с тем непонимание”. Однако многократное употребление языкового знака каждым членом общества в процессе непрерывной коммуникативной деятельности все более уточняет и обобщает его коммуникативно-смысловые функции, прочно закрепляет за ним наиболее существенные и актуальные оттенки значений, делая их обязательными для всех членов общества. Так возникают соотносящиеся со знаками каждого данного языка сигнификаты, или, по Потебне, ближайшие значения слов. За пределами ближайших значений (сигнификатов) остаются не только индивидуальные смысловые, оценочные и эмоциональные оттенки этих значений (включая и ситуативно обусловливаемые), но и специальные – профессиональные, научные и др. сведения об обозначаемом объекте, свойственные не каждому индивидуальному сознанию. Таким образом, сигнификатами, или ближайшими лексическими значениями, являются те участки общественного сознания, которые выделяются из его общей сферы при помощи знаков, свойственных каждому данному языку.

В отличие от общефилософского подхода конкретно-лингвистический подход к языковому знаку предполагает рассмотрение идеального по своей сущности сигнификата как его внутреннего свойства. При этом значение как знаковое отношение элиминируется. Сам термин значение употребляется в смысле “означаемое, входящее в состав знака как его идеальная сторона”. Такой подход соответствует практическому восприятию языкового знака носителями языка как неразложимого материально-идеального комплекса.

Знак рассматривается в целом как идеальное. Проблема знака рассматривается в логике, и термин “логика” есть второе название для семиотики. “Мышление есть главный, если не единственный способ репрезентации”.

Такое понимание знака обусловлено философией прагматизма. В центре философии прагматизма находится принцип прагматизма, определяющий содержание знания его практическими последствиями (Пирс). Объективная реальность отождествляется в прагматизме с “опытом”. Истина есть то, что лучше работает на нас, что лучше всего подходит к каждой части жизни и соединимо со всей совокупностью нашего опыта. Объективное существование воспринимаемой людьми действительности есть лишь гипотеза, необходимая для науки, а наука есть лишь один из способов достижения веры, которая нужна человеку для душевного покоя. И если все существующее есть лишь элементы опыта, а элементы опыта (т.е. восприятия и понятия) есть знаки, то все существующее оказывается знаками.

Значение идеи, согласно Пирсу, состоит в ее практических последствиях которые есть наши ощущения.

Некоторые исследователи считают нецелесообразным объединение в одном понятии “знак” тех явлений, которые Пирс называл символами и индексами, потому что хотя и те и другие могут быть источниками информации, эта информация возникает в них принципиально разными путями. Только символы являются условными знаками и как таковые могут изучаться в семиотике. Индексы же есть явления действительности, связанные с другими явлениями не отношениями условного обозначения, а естественной причинной связью или же связью, обусловленной общественными отношениями; такие связи изучаются различными естественными и гуманитарными науками. Например, человек, увидев утром мокрую землю во дворе, делает вывод, что прошел дождь, не потому, что между мокротой земли и дождем существует связь обозначения, а потому, что знает причинную связь явлений в природе. Если же при этом он знает, что иногда по ночам двор поливают, то не станет утверждать, что был дождь, а посмотрит, мокра ли земля дальше, за пределами двора.

Следует признать верной точку зрения семиологов (В.М.Солнцев, В.В.Мартынов, А.А.Ветров и др.), согласно которой одним из существенных признаков знака является условный характер связи между означающим и означаемым, так как в противном случае в число знаков попадают и явления природы и явления сознания, и все созданное человеком, т.е. все существующее.

Прагматистская и неопозитивистская теория знака не оправдывают себя ни в общеметодологическом плане, ни с точки зрения практического применения, потому что если в понятие знака включается все существующее, то знак теряет свои действительные отличительные признаки. Семиотика в таком случае заменяет теорию познания.

Идеи Ч.Пирса развивает Р.Карнап в духе логического позитивизма. Логический позитивизм – разновидность неопозитивизма, возник в Венском кружке. Подлинная научная философия, согласно логическому позитивизму, возможна только как логический анализ языка науки. Этот анализ должен быть направлен на устранение “метафизики” (т.е. традиционной философии) и на исследование логического строения научного знания с целью выявления “непосредственно данного”, т.е. эмпирически проверяемого содержания научных понятий и утверждений. Конечная цель такого исследования усматривалась в реорганизации научного знания в системе единой науки, которая должна бы давать описание непосредственно данного.

Карнап стремился формализовать синтаксис естественного языка, описать его как строго упорядоченную, предельно формализованную дедуктивную систему, как исчисление (calculus). Значение языковых форм, как препятствующее формализации и математизации, было исключено из научного описания. В теории Карнапа знак (sign) был приравнен к знаковому выражению, сведен к форме знака, к односторонней сущности. Характерной чертой знака стало не свойство «замещать что-либо», «репрезентировать» (обобщенно) объекты реального мира», а «принадлежность к системе». Знак рассматривался как член строго формализованной системы исчисления. Такое понятие знака удовлетворяло основной методологической посылке логического позитивизма. В логическом позитивизме постулировалось одно-однозначное соответствие языка и мира объектов (фактов), находящихся друг к другу в отношениях обозначения, а не отображения.

Значительно развил идеи семиотики Ч. Моррис. Он создал знаковую теорию языка на бихевиористской основе, охватывающую природу, общество и сознание. Будучи последователем прагматизма, он разделяет основные семиотические идеи Пирса, но вместе с тем является сторонником логического позитивизма, который сводит мышление к оперированию языковыми знаками. Если Пирс отождествлял семиотику с логикой, то Моррис объявил ее всеобщей наукой, которая бросает вызов всей прежней философии и является введением ко всякой будущей философии. В концепции Морриса язык интерпретируется как “целенаправленное поведение (goal-seaking behavior), а знак определяется как сумма условий, достаточных для его формирования. Введено понятие “знаковая ситуация”. Моррис выделял следующие типы знаков по способу сигнификации: характеризующие (designators), оценочные (appraisors), предписывающие (prescriptors), идентифицирующие (identifiors) и знаки-форматоры (formators)

Ч. Моррис разграничивал три семиотические сферы – семантику, синтактику и прагматику. Все факторы, составляющие знаковую ситуацию и знаковое значение, которое определялось в терминах стимула и реакции, Моррис ставил в зависимость от субъекта, от его эмпирического опыта и данных его чувственного восприятия.

Однако оформление семиотики как целостной самостоятельной области научного исследования с характерным методологическим подходом связано прежде всего с проблематикой, представленной искусственными формальными языками, информационно-поисковыми языками, языками программирования и т.д.

Некоторые семиологи (В.М.Солнцев, В.В.Мартынов, А.А.Ветров и др.) считают, что одним из существенных признаков знака следует признать условный характер связи между означающим и означаемым, так как в противном случае в число знаков попадают и явления природы и явления сознания, и все созданное человеком, т.е. все существующее.

Согласно определению Л.О.Резникова, знак есть предмет (в широком смысле), выступающий в процессе познания и общения в качестве представителя или заместителя другого предмета; отношение знака к его означаемому есть отношение замещения, а не сочетания или соединения (как у Соссюра).

Кравченко А.В. Естественнонаучные аспекты семиозиса // ВЯ 2000 № 1 с 3-9

Естественный человеческий язык является знаковой системой, при этом знаковость как совокупность определенных свойств материального (форма) и идеального (содержание) характера присуща не только слову как типичному представителю языковых знаков, но и единицам более высокого уровня, или полным знакам (высказываниям, текстам).

Языковой знак – материально-идеальное образование (двусторонняя единица языка), репрезентирующее предмет, свойство, отношение действительности.

Следует отметить, что не все разделяют эту точку зрения. Так, в работах представителя философского позитивизма Р. Карнапа, оказавших заметное влияние на лингвистические знаковые теории, знак рассматривается как односторонняя сущность, поскольку значение языковой формы исключается из научного анализа как препятствующее процессу формализации и математизации синтаксиса естественного языка.

Знак без значения, вложенного в него интерпретатором, перестает быть знаком.

Звуковая материя выступает в качестве универсального строительного материала для языковых знаконосителей.

Осознание ограниченных возможностей звукового знака привело к тому, что в ходе эволюционного развития человеческого (=информационного) общества было найдено средство, позволяющее преодолеть ограничения, накладываемые звуковой субстанцией на разрешающую способность языка как знаковой системы, и при этом с наименьшим для нее ущербом. Таким средством стало величайшее изобретение человечества – письмо, особенно алфавитное.

Язык – информативная знаковая система, а информация существует во времени и пространстве; следовательно, возникает проблема ее сохранения и во времени, и в пространстве. Звуковой язык не позволяет в полной мере решить эту задачу. В его распоряжении находится лишь такое средство, как устный миф или предание, существование которых напрямую зависит как от мнемонической способности человека, так и от непрерывности цепочки, по которой мифы и предания передаются от поколения к поколению. Оба эти условия сами по себе являются ограничивающими в той мере, в какой речь идет о выполнении языком его главной функции – сохранения и передачи информации. Во-первых, не все люди обладают одинаково развитой памятью, позволяющей удерживать в более или менее неизменяемом виде некоторый массив информации на протяжении длительного времени (в идеале - на протяжении всей сознательной жизни человека) Во-вторых, развитие цивилизации на протяжении всей человеческой истории сопровождалось ростом накопленной информации, объем которой в последние годы ХХ в. фактически удваивается каждые несколько лет - а так как язык есть специфическая (информационная) среда, вне которой не может существовать homo sapiens как биологический вид, возникает необходимость сохранения и поддержания этой среды; биологические (нейрофизиологические) возможности человека этого сделать не позволяют. В-третьих, нарушение преемственности поколений (природная катастрофа, эпидемия, война и т. п.) ведет к утрате «связи времен» и, соответственно, к невосполнимой потере значительного объема информации. Этим в немалой степени объясняется тот факт, что современная наука располагает относительно небольшими сведениями о жизни человека в так называемую «доисторическую» эпоху, да и те большей частью носят гипотетический характер. Собственно говоря, само понятие «доисторической эпохи» связано с отсутствием исторических свидетельств о том или ином периоде времени, а историческое свидетельство – это не что иное, как информация, сохранившаяся во времени.

Таким образом, для того, чтобы общество нормально функционировало и развивалось, необходимо, чтобы информация сохранялась полностью и без изменений, вызванных действием временного фактора, поэтому путь мифа и предания не может быть достаточно эффективным средством достижения данной цели. Необходимо такое средство хранения и передачи информации, которое бы сохраняло свою сущность как материальный объект вне зависимости от времени, т.е. необходим языковой знак иной материальной субстанции, нежели звуковой. таким знаком является графическое слово. Следовательно, вопрос о соотношении слова звучащего и слова написанного приобретает несколько иной смысл, чем у Соссюра; более того, в свете вышеизложенного, цели и задачи лингвистики как науки о естественном языке также предстают в ином ракурсе, имеющем естественнонаучную гносеологическую ориентацию.

Не будет преувеличением сказать, что сегодня лингвистика выходит на новый этап в своем развитии, связанный с кардинальным переосмыслением общей концептуальной парадигмы, в рамках которой предстоит развиваться науке о языке в обозримом будущем. Важнейшее место в этой парадигме знания должно по праву принадлежать семиотике.

М.М. Маковский. Семиотика языческих культов //ВЯ 2002 № 6 с 55-81

История язычества – это история культовых действий, каждое из которых было знаковым. История культов, в свою очередь, - это не только история становления образного восприятия мира на уровне движений, действий, звуков, чувств, но и история зарождения символических фигур и метафорических переосмыслений, - самой древней формы общественного сознания, которая не могла не отразиться на «картине мира» древнего человека, на его восприятии действительности. Диалектика мифа состоит именно в том, что человек как бы «растворяет» себя в природе, сливается с ней и овладевает силами природы лишь в воображении; вместе с тем такое овладение силами природы (пусть в фантазии) было началом истории «духа» и концом чисто животного бытия, что не могло не наложить неизгладимый след на зарождающуюся культуру, в частности на язык.

Наиболее распространенным и массовым культом в большинстве доисторических культур был Культ Предков. Души умерших рассматривались язычниками как хранители рода, как тотемы. Но с другой стороны, души убитых врагов олицетворяли Зло, от которого стремились всячески избавиться. И в том, и в другом случае душам умерших давались жертвоприношения.

(ср. и.-е корень an-/ *еn- “ душа ” Ahn – нем. “предок”)

Язычники верили, что у человека есть несколько душ: одна душа находится в человеческом теле, а другие (в том числе и души умерших) обитают в животных, растениях. Культ предков – это культ “другой души”, “другого я” (др.-инд anya - «другой»)

Культ огня

Будучи величайшей загадкой для древнего человека, Огонь приобрел статус Божества. (и.-е * ag «огонь», * su- «гореть», но др.-инд. sura « божество »

В языческом обществе Огонь был олицетворением Души (ср. русск. гореть, но латышск. gars “душа”; и.- е * dhegh “гореть”, но русск. дух, душа

Фаллический культ

Божество как созидающее начало символизировалось Фаллосом, который в древности считался олицетворением плодородия, продолжения рода, Бытия, носителем космической энергии, сверхъестественной Силы.

В социально-коммуникативном процессе ключевую роль сыграл ритуал. Ритуал может быть представлен как проявление знакового поведения. Как на биологическом, так и на культурном уровне ритуал предстает в качестве инструмента, посредством которого человек создает, структурирует и поддерживает свое жизненное пространство («космос»). Одна из важнейших функций ритуала – регулирующая.

Важнейшим моментом очеловечивания и рождения звуковой человеческой речи был переход от биологически детерминированных сигналов к социально-детерминированным символам. На биологическом уровне разные виды животных противостоят друг другу биологически и распознают друг друга по виду, запаху, в силу инстинкта. На социальном уровне биологические различия отсутствуют. Одна человеческая орда ничем биологически не отличалась от другой. Социальные оппозиции, пришедшие на смену биологическим, могли найти выражение и объективироваться только в символах. Такими символами стали первые социально отработанные звуковые комплексы, первые «слова». Они обозначали примерно то же, что мы выражаем теперь местоимениями «мы», «наше», в противоположность «не-мы», «не-наше». В этих первых социально-символических наречиях познавательный момент был нераздельно слит с оценочно-эмоциональным: «наше» означало «хорошее», «не-наше» – плохое.

Коммуникативная функция не была ведущей на начальных этапах. Несложные в то время коммуникативные потребности продолжали обслуживаться сигналами биологического уровня. Как ни важно было сообщить друг другу что-либо внутри коллектива, не менее важным стало другое: найти выражение пробудившемуся сознанию своей коллективной личности и своего права на место под солнцем. Первоначально язык был одним из тотемов, «защищавшим» тот или иной род от других, «вражеских» родов. Язык родился не из потребности давать вещам названия, а из потребности относить вещи к «своему» коллективу, накладывать на них свой особый знак. Все, что племя относит к себе, снабжается тотемным показателем.