Глава IX. 25. Так вот, скажи мне, пожалуйста, что, ты полагаешь, следу- ет думать о самой мудрости (sapientia)?

25. Так вот, скажи мне, пожалуйста, что, ты полагаешь, следу-
ет думать о самой мудрости (sapientia)? Считаешь ли ты, что каж-
дый человек в отдельности обладает собственной, отдельной му-
дростью? Или [мудрость] на самом деле у всех вообще одна — чем
более ей причастен каждый, тем он мудрее?

Эводий. Что ты называешь мудростью, я еще не знаю, так как я
вижу, что люди представляют себе по-разному то, что мудро дела-
ется или говорится. Ведь и тому, кто несет военную службу, ка-
жется, что он поступает мудро, и тот, кто, презрев службу, посвяща-
ет свой труд и заботу возделыванию земли, одобряет и признает
мудрым скорее это, и тот, кто ловок в изобретении способов добы-
вания денег, кажется себе мудрым, и тот, кто всем этим пренебрега-
ет или оставляет все преходящие вещи такого рода и обращает все
свое усердие на исследование истины, чтобы познавать Бога и са-
мих себя, считает, что в этом великий долг мудрого. И тот, кто не хо-
чет посвящать свой досуг поиску и созерцанию истины, но скорее
занят труднейшими обязанностями и заботами, чтобы думать о лю-
дях, и праведно предается деятельности управления и руководства
человеческими делами, полагает, что мудр именно он, и тот, кто за-
нимается как тем, так и другим и отчасти живет в созерцании исти-
ны, отчасти — в ревностных трудах, которые считает обязательны-
ми для человеческого общества, кажется себе предержащим пальму
мудрости. Я не говорю о бесчисленных сектах — из них нет ни од-
ной, которая, ставя своих последователей выше остальных, не счи-
тала бы, что только они и мудры. Вот почему, когда теперь мы об-
суждаем не то, на что, мы считаем, следует дать ответ, но то, что мы
постигаем благодаря ясному пониманию, я никоим образом не смог

бы ответить тебе на то, о чем ты спрашиваешь, если бы то, что я по-
стигаю благодаря вере, я не узнал бы также путем созерцания и ра-
зумного определения, что такое мудрость сама по себе.

26. Августин. Полагаешь ли ты, что есть другая мудрость, кро-
ме истины, в которой распознается и содержится высшее благо
(summum bonum)? Ведь все те, стремящиеся к разному люди, о ко-
торых ты упомянул, хотят добра и избегают зла, но разному они
привержены потому, что одному добром кажется одно, а другому
другое. Следовательно, каждый, кто стремится к тому, к чему
стремиться не следовало бы, — хотя он не стремился бы, если бы
именно это не казалось ему добром, — тем не менее заблуждается.
Но ни тот, кто ни к чему не стремится, ни тот, кто стремится к
должному, заблуждаться не могут. Итак, поскольку все люди
стремятся к блаженной жизни, в этом они не заблуждаются; но
поскольку каждый придерживается не того жизненного пути, ко-
торый ведет к блаженству, хотя и утверждает и объявляет, что не
желает ничего, кроме достижения блаженства, постольку он за-
блуждается¹. Ведь это заблуждение, когда следуют чему-то, что не
ведет к тому, к чему мы хотим прийти. И чем больше кто-нибудь
заблуждается на жизненном пути, тем менее он благоразумен; ведь
тем дальше он отстоит от истины, в которой определяется и заклю-
чается высшее благо. Однако каждый, достигнув высшего блага,
которого все мы бесспорно хотим, и овладев им, становится бла-
женным. Следовательно, когда установлено, что мы хотим быть
блаженными, тогда установлено и то, что мы хотим быть мудрыми.
Потому что без мудрости никто не бывает блаженным. Ведь всякий
блажен лишь благодаря высшему благу, которое определяется и за-
ключается в той истине, которую мы называем мудростью. Следо-
вательно, как до того, как мы становимся блаженными, понятие
о блаженстве (notio beatitatis) тем не менее уже запечатлено в на-
ших умах, — ибо благодаря ему мы уверены в своем знании и гово-
рим без всякого сомнения, что хотим быть блаженными, — так и
прежде, чем мы становимся мудрыми, мы имеем понятие о мудро-
сти, запечатленное в нашем уме, благодаря которому каждый из
нас, если его спросят, хочет ли он быть мудрым, без тени сомнения
ответит, что хочет.

27. По этой причине, если между нами установлено, что такое
мудрость, которую ты, пожалуй, не смог бы объяснить словами, —
ибо, если бы ты не имел в уме совсем никакого представления
о ней, ты бы ни в коем случае не знал, что ты хочешь быть мудрым
и должен этого хотеть, чего, я полагаю, ты отрицать не станешь, —
теперь я хочу, чтобы ты сказал мне, считаешь ли ты, что мудрость,

' По мнению Августина, недостаточно хотеть блаженства, чтобы его до-
стичь, необходимо желать надлежащим образом, другими словами, ведя
жизнь, исполненную добродетели.

как и порядок и истина числа, также является общей для всех рас-
суждающих, или — так как умов у людей столько, сколько и людей,
и потому ни я ничего не знаю о твоем уме, ни ты о моем, — ты дума-
ешь, что и мудростей также столько, сколько может быть мудрых.

Эводий. Если высшее благо одно для всех, следует, чтобы так-
же и истина, благодаря которой оно распознается и в которой за-
ключается, то есть мудрость, была одной общей для всех.

Августин. Сомневаешься ли ты, что высшее благо, чем бы оно
ни было, одно для всех людей?

Эводий. Конечно, сомневаюсь; потому что я вижу, что разные
люди радуются разным вещам как своему высшему благу.

Августин. Но мне бы хотелось, чтобы по поводу высшего бла-
га никто не испытывал сомнений такого рода, как никто не сомне-
вается, что человек может стать блаженным, только овладев им, —
чем бы оно ни было. Но так как это великий вопрос и, пожалуй,
требует долгой беседы, давай считать, что высших благ в общем
столько, сколько тех самых различных вещей, которых разные лю-
ди добиваются как высшего блага. А потому не следует ли отсюда,
что и сама мудрость также не является одной общей для всех, по-
скольку те блага, которые люди различают и выбирают благодаря
ей, многочисленны и различны? Ведь если ты так считаешь, ты мо-
жешь сомневаться и в том, что свет солнца один, потому что то, что
мы различаем благодаря ему, многочисленно и различно. Из этого
множества каждый по своей воле выбирает, чем насладиться бла-
годаря зрению; и один с удовольствием созерцает высокие горы и
радуется этому виду, другой — ровное поле, третий — холмистые до-
лины, четвертый — зыбкую морскую гладь, пятый — все это, либо —
нечто прекрасное из того, что доставляет радость созерцанию. Сле-
довательно, как многообразно и различно то, что люди в свете
солнца видят и выбирают для получения удовольствия, а сам свет,
при котором взгляд каждого отдельного созерцающего видит и
обретает то, чем наслаждается, все-таки один, так — пусть даже
многочисленны и различны те блага, из которых каждый выбира-
ет то, что хочет и что и истинно и верно устанавливает, созерцая
и обретая, чтобы наслаждаться высшим благом, однако, может
статься, и сам свет мудрости, благодаря которому это можно уви-
деть и понять, является одним общим для всех мудрых.

Эводий. Я признаю, что это возможно и что ничто не мешает
мудрости быть одной общей для всех, даже если высшие блага
многочисленны и различны. Но мне хотелось бы знать, так ли это.
Ведь из того, что мы соглашаемся, что нечто может быть таким,
не следует, что мы соглашаемся, что так оно и есть.

Августин. Между тем мы знаем, что мудрость есть, но одна ли
она, общая для всех, или каждый мудрец имеет свою [мудрость],
как свою душу или свой ум, — этого мы все еще не знаем.

Эводий. Да, это так.