Решающая современные социокультурные задачи? 3 страница

Итак, основная проблема, которая встала тогда, в 40-е годы - звучит она очень абстрактно, я бы даже сказал: схоластически, я не боюсь этого слова, - это проблема: так где же существует человек? Является ли он автономной целостностью или он только частица внутри массы, движущаяся по законам этой массы? Это одна форма этого вопроса. Другая - творчество. Принадлежит ли оно индивиду или оно принадлежит функциональному месту в человеческой организации и структуре? Я на этот вопрос отвечаю очень жестко: конечно, не индивиду, а функциональному месту! Я очень люблю вот это место у Шекспира: и молодой герцог может иметь красивую наружность, потому что всякая герцогиня может по случаю переспать со свинопасом. Но будет ли этот молодой человек уметь читать и писать, зависит от того, в какой семье его воспитывали: если в дворянской - он будет уметь читать и писать, а если в семье свинопаса, то не будет. Я продолжаю эту мысль и говорю: с моей точки зрения, способность читать и писать, способность мыслить или, наоборот, не мыслить, переживать или не переживать, иметь нравственность или не иметь оной и жить без нее припеваючи - все это определяется принадлежностью к тому или иному функциональному месту в социальных структурах. [...]

А личность - это когда человек-индивид отвоевывает себе право не подчиняться законам места и бродить в этой социальной структуре. Вот тогда формируется личность. [...]

Утверждается простая вещь: есть некоторая культура, совокупность знаний, которые транслируются из поколения в поколение, а потом рождается - ортогонально ко всему этому - человек, и либо его соединят с этим самым духом, сделают дух доступным, либо не соединят.

*

Я сказал, что мышление было положено как новая реальность в мир, реальность, отдельная от реальности материи и противостоящая ей. И было заявлено, что это особая субстанция, существующая в социокультурном пространстве. Тем самым был преодолен психологизм, или натурализм. И это, говорю я, опять-таки важнейшая оппозиция, решающая, с моей точки зрения, судьбы XX века и следующих двух-трех столетий, поскольку трактовка мышления как эманации (нисхождение противоположное восхождению – ред.) человека и человеческого сознания есть, по моему глубокому убеждению, величайшее заблуждение европейской истории. И это то, что сегодня делает нас идиотами и мешает нашему развитию. [...]

Произошло разделение мышления и деятельности как особой субстанции и человеческого индивидуально-личностного существования. Следовательно, был преодолен психологизм, который господствует в европейской традиции с середины XII века, от Абеляра. По сути дела, не человек мыслит, а мышление мыслит через человека. Человек есть случайный материал, носитель мышления. [...]

И поэтому надо, с одной стороны, исследовать мышление, законы, или механизмы, жизни этой субстанции и, с другой стороны, исследовать самого человека. И отвечать на вопрос: что есть человек? Для меня первый грубый ответ таков: это есть, наряду с машинами, знаками, лишь часть материала, на котором паразитирует мышление. И это надо очень четко понимать: паразитирует. Вот эта искусственная компонента формирования человека, или образования его, есть приобщение человека к мышлению и деятельности, которое мы производим искусственно-технически, если хотим иметь культурных и развитых людей.

*

Итак, надо было положить мышление в мир, а следовательно, сконструировать онтологическую картину. И это был первый, важнейший, шаг - и он был сделан тогда, в начале 50-х годов. Но сначала это утверждалось идеологически, как принцип, а теперь все это надо было реализовать конструктивно и строго научно. Или во всяком случае философски - я бы пока здесь науку и философию не разделял, хотя думаю, что философия - это не наука, философия есть философия и по своим методам, средствам мыслительной работы принципиально отличается от науки. [...] Наука ведь не кладет объект в мир. Это функция философии. И философия для того и нужна, чтобы класть в мир новые объекты. Потом, когда это сделано, могут налетать ученые и дальше начинать этот объект с разных сторон мерить, описывать, формулировать.[...]

Итак, положена особая субстанция - мышление. Теперь нужно задать статус этой субстанции, ответить на вопрос, как она существует и каково пространство, в котором она, эта субстанция мышления, существует. Но ведь, по сути дела, ответ на этот вопрос означает задание другого представления о мире и о реальности, поскольку, если теперь мы говорим, что мышление есть реальность и другой мир, мы должны отвечать, какой. Ненатуральный, это понятно. А какой же? И приходится отвечать, что это - мир социокультурный, мир исторический. Опять-таки для советской философии эти тезисы вроде бы понятны. В любом учебнике по диамату, истмату формулируются эти тезисы, но они были выхолощены и не имели никакого смысла, пока не было положено в этот мир мышление как субстанция особого рода. Вот это очень важно.

После того как эта субстанция положена, тезисы об историческом подходе, об истории как особом пространстве приобретают свой реальный смысл, ибо историческое - это есть мысль, мышление. Именно мышление имеет историческое существование, а натуральный мир не имеет исторического существования. Он в этом смысле, как учили еще древнегреческие философы, бесконечный и всегда сам себе равный. А вот когда мы начинаем обсуждать мышление как субстанцию особого рода, противостоящую материи, или, если говорить в декартовых терминах, мышление как противостоящее субстанции протяженной, тогда и тезис об историческом подходе и истории как основной и единственной науке становится понятным и осязаемым. И это первый принцип - принцип оппозиции деятельностного подхода натуралистическому и естественнонаучному. [...]

Итак, самостоятельное, автономное существование субстанции мышления, несводимой к материальному миру и существующей наряду с ним, материальным миром, с материей. Это первый тезис.

Второй тезис: этот мир существует в истории. Он - исторический. И теперь я добавляю то, что я уже сказал, но в контексте развития этих идей. Это есть мир социокультурный, а не природный, и, следовательно, мир социокультурный противопоставляется миру природному (оппозиция исторического и натурального). [...]

Признание исторической, или исторически развивающейся, субстанции мышления заставляло теперь менять основные категории. Природа существует через описание ее в категории натурального, или естественнонаучного, а анализ мышления, точно так же, как и истории, требует расширения этой категориальной базы. И наряду с категорией естественного появляется категория искусственного, или искусственно-технического. И вроде бы тогда и саму историю можно уже трактовать иначе. История есть, следовательно, не натуральный, не естественный процесс; она есть кентавр-процесс, т.е. процесс искусственно-естественный, или, иначе говоря, требующий для своего описания одновременно двух категорий: категории естественного, с одной стороны, и категории искусственного, с другой стороны. Можно сказать и так: одним из важнейших факторов исторического процесса становится целевое человеческое действие. И как таковое - как целевое и как действие - оно не подчиняется категории естественного. Больше того, действие вообще незакономерно и незаконосообразно, и подходить к действию с точки зрения традиционных представлений о естественном процессе и поиска законов этого естественного процесса бессмысленно, неэффективно и непродуктивно.

*

Категория естественного, или натурального, должна быть дополнена категорией искусственного, или искусственно-технического. Я бы даже сказал, что эта последняя категория сегодня главная. Главная для развития страны, для развития профессий в стране. От ее разработки зависит судьба инженерной профессии. И если мы эту категорию искусственно-технического в противоположность естественнонаучному построим, то мы, может быть, даже сможем обучать инженеров в вузах - чего мы сейчас не делаем.

*

Я не случайно говорю о том, что мышление есть особая субстанция, которая может и должна существовать отдельно и независимо от субстанции материи. Но ведь если это так, то это влечет за собой другую концепцию мира. Я ведь утверждаю простую вещь: мир есть то, что мы мыслим, а не то, что реально. И в этом смысле Платон был прав: есть мир идей и мир теней. [...]

Мир искусственно-технического и есть мир идей. [...] Мир идей - он двойной, тройной, вообще он фасеточный, многоликий. И это есть линия развития мышления как субстанции. Независимой, говорю я, от мира материи. Поскольку сама идея о том, что мышление отражает мир реальный, есть, с моей точки зрения, бредовая идея, хотя в классовом отношении очень нужная. При такой идее людей мыслящих быть не может. В этом смысл идеи отражения: чтобы, упаси Боже, мысли не возникло. Это надо преодолеть. Надо строить другие миры, отказываясь от ограниченной онтологии естественного мира и отражения его в мышлении.

*

И мир мышления, и мир социальный суть искусственно-естественные миры. Они, следовательно, содержат процессы принципиально разнородные: те, которые мы описываем в категории естественного, и те, которые мы должны дополнительно описывать в категориях действия - целенаправленного, искусственного (искусства, или тварности). [...] И это становится среди прочего одной из важнейших проблем и задач развития научного мышления, которое теперь уже строится не только на категории естественного, но и на категории кентавр-системы. И мы теперь, приступая к каждому явлению, которое хотим исследовать, должны разделять план естественного существования, естественной эволюции и планы искусственные, целевые. На этом будет строиться, говорю я, развитие всех наук. Это есть основная проблема и задача революции в области науки - восстановление наук в их эффективной роли и функции.

*

Онтология естественных процессов, или онтология естественнонаучного подхода, разработана за последние триста лет, и мы из нее выжали почти все, что можно было выжать. Она исчерпана. Теперь надо обсуждать вопрос о направлении и перспективах нашего следующего развития, шагов развития. И я говорю: надо переходить к строительству другой, дополнительной онтологии, искусственной, искусственно-технической, и дальше делать шаг к пониманию того, что все исторические процессы, с одной стороны, и все исторические творения - с другой, суть искусственно-естественные образования. Вот это мне кажется важным, и я говорю: это следующий шаг, который определяет перспективу на ближайшие двести, триста или четыреста лет.

*

Один из очень важных результатов, который мы получили в конце 50-х годов, заключается в следующем: в человеческом мышлении и в работе сознания одним из важнейших моментов является наличие или построение и присвоение онтологических картин. [...]

Вот, скажем, для того чтобы могла сформироваться физика, нужно было, чтобы физики - самых разных направлений - построили единое представление о строении вещества, и оно было построено в XIX веке, и это дальше определило развитие физики в рамках того, что я называю онтологической картиной. Скажем, молекулярно-кинетическая теория строения вещества выступала как онтологическая картина. Потом, когда возникли представления об электромагнетизме и было задано представление о поле, возникла новая онтологическая картина, а именно - что все есть поля. Сегодня мы говорим: электромагнитные поля, биополя или еще что-то. Но поле живет иначе, чем материальные частицы в молекулярно-кинетической теории, да? [...] Для того чтобы сравнивать, скажем, газ, металл и еще что-то, нам надо иметь эту онтологическую картину. Одну или другую, но ту, которая ухватывает способ бытия и газа, и твердого вещества или еще чего-то.

Та же ситуация была и у нас. Если я говорю, что нам надо было сравнивать философию, науку, методологию, логику, то мы прежде всего должны были ответить на вопрос: а что все они такое - по сути своей? И если мы на этот вопрос отвечаем, мы задаем онтологическую картину [...]. От того, насколько она ухватывает сущность, зависит успех моей работы. Мне может повезти либо не повезти, это дело случая. [...] Мне важно иметь онтологическую картину. И это моя гипотеза. Я ее выдвигаю, я ее имею и в рамках этой онтологической картины буду строить работу. Свезло мне или нет - это скажут последующие поколения людей. Если мне свезло, меня зачислят в великие философы, ученые или еще куда-то. Не свезло - скажут: "Ну ошибся, путаник". Это уже проблема моей судьбы [...]. И не мое дело обсуждать: так как же, свезло мне или нет? Люди высказывают гипотезы, мнения, а уже на небесах решают, попал или нет. Маркс ответил бы иначе. Он сказал бы: "Всемирно-историческая практика отвечает на вопрос, попал или нет". Но мне начхать; для меня, что на небесах, что практика всемирно-историческая - все едино... после моей жизни, когда я уже сгнию и когда я свою работу проделаю. И поэтому я говорю: в науке, в философии нет разницы между истинным путем или ложным. Важно в жизни не мельтешить. Выбрал путь - иди до конца и не сгибайся. А что у тебя получится в результате - человечество проверит.

*

Итак, есть такое место, пустое место, необходимое для мышления, - онтологическая картина. Чем оно будет заполнено, зависит от того, в какой традиции вы воспитывались: если вы математик, то вы будете работать в аксиоматике. Мне это не близко. Для меня эта работа трудна. Я люблю работать в картинах. Я рисую схему и вижу объект в схеме. Мне надо, чтобы схема была наглядной и чтобы каждый знак в схеме был многозначным. Когда мне говорят: "точность", "однозначность", - я говорю: мне это не нужно, мне нужно как в реальности и в действии, поскольку мышление есть деятельность [...]. Поэтому важно понимать, что в мышлении, в его организации, должно быть такое место, как онтологическая картина. И я таким образом как бы присваиваю себе прерогативу и функцию Господа Бога: я вижу мир таким, каков он есть на самом деле и в сущности своей. И человеку, чтобы работать, надо такую картину иметь.

*

Там, где надо принимать волевые и субъективные решения, брать на себя риск, современный человек стремится опереться - и в этом смысле наука выполняет все основные функции религии - на научные прогнозы, предписания и тем самым снять с себя ответственность, предпочитает ничего не решать, ничего на себя не брать, а говорить: так сказала наука.

Так вот, деятельностный подход складывался и формировался при четком понимании того, что не может снимать с себя человек ответственность и что эта сторона, субъективный подход и волевое решение, необходима в каждом деле и есть, наверное, самое главное, что требуется от всякого человека. [...]

Деятельностная концепция прежде всего несет в себе активную позицию индивида. И это очень важно. Но как только мы фиксируем наличие такой установки, или интенции, на активное действие в противоположность научному описанию того, что происходит естественно и само собой, сразу возникает вопрос о научных обоснованиях этой деятельностной концепции. Вроде бы меня могут упрекнуть здесь в противоречии, но это чисто видимая вещь. Я ведь полностью не отказываюсь от научной позиции, говорю, что я по природе своей "научник", т.е. человек, сформированный в этой жалкой по сути своей концепции - научной. Но так есть, и это приходится фиксировать. Мы не могли сразу уйти от этой позиции, поскольку воспитывались на ней и ею жили. Поэтому, естественно, что все родимые пятна такого воспитания постоянно проявлялись.

Имея активную позицию несогласия и активного действия, или перестройки того, что есть, мы затем должны были в силу своего воспитания обосновать эту позицию теми же самыми научными методами, которые мы в своей исходной позиции отвергали и считали, мягко говоря, смешными. И это вроде бы, говорю я, естественный ход, если иметь установку на активное воздействие на людей, которые все в нашей стране живут в этой жалкой, как я сказал, идеологии. Но как только мы принимаем научную установку, мы должны выделять объект соответствующих знаний и представлений, выделять его, или, если говорить откровеннее и резче - конструировать. И в этом, с моей точки зрения, состоял основной заход ММК тогда, в начале 50-х годов. У нас была активная позиция, мы были логиками и применяли эту активную позицию прежде всего к логике в определении ее назначения, функций. И трактовали логику, как я сейчас понимаю, с точки зрения европейской традиции совсем некультурно и бессмысленно - как науку. Теперь я понимаю, что это была страшная глупость, но глупость, подтверждаемая очень многими значимыми именами.

Вы знаете, что одно из самых крупных произведений Гегеля называлось "Наука логики". И это было, как я уже говорил, такое заблуждение, которое много эффективнее и полезнее, чем любая истина. Гегелю надо было сказать это, разрывая с кантовской традицией, сказать, что логика есть наука и должна быть наукой. И мы эту позицию приняли, повторяю еще раз, хотя теперь я понимаю ее некультурный и смешной характер.

Итак, наука логика. Но тогда надо отвечать на вопрос: что есть объект этой науки? И ответ был: мышление. Таким образом, сложилась установка на выделение мышления как объекта этой самой пресловутой науки логики, и надо было это мышление положить как объект в мир. Именно в мир, я здесь не ошибаюсь. Я сознательно говорю это, и это принципиальный момент. Не просто как вещь знания или объект знания, а именно как объект, имеющий самостоятельное существование, в своей реальности и объективности.

Но кладется это все, я утверждаю, всегда и везде через соответствующую конструктивную работу. Поэтому надо было теперь это мышление как объект сконструировать, задать его онтологическую картину и положить в мир онтологии. Для меня это означает, что надо было этот объект положить в деятельность, в мир деятельности. Сделать его объективным в социокультурном смысле, поскольку предполагать, что мышление есть натуральный объект или порождение природы - а вы понимаете, что когда я говорю об этом, то говорю с большой насмешкой, понимая, что есть масса очень авторитетных мыслителей, которые и сегодня думают, что материя в ходе своей эволюции, своего развития порождает мышление как свою высшую форму, - это, на мой взгляд, очень смешно.

*

То, что мы потом назвали МЛК, сложилось в очень сложной для меня лично ситуации. [...] В моей жизни все случилось тогда - при переходе с физического на философский факультет и при формировании этой группы. Тогда, в этот короткий срок, закладывались основные устремления, основные интенции - субъективная позиция людей, во многом несогласных с тем, что происходило, не принимавших этого, занимавших определенную нравственную позицию по отношению к этому. А научные основания, научные представления формировались уже затем, как способ обоснования и оформления этих интенций и этих позиций. Я полагаю, что так происходит всегда и так должно происходить всегда: затем уже начинаются анализ, критика и ссылка на те или иные научные основания. В этом, действительно, суть деятельностного подхода. [...]

Люди вообще живут не в мире природы, не в мире объектов и даже не в мире социальных отношений. Для того чтобы жить, строить свое мышление и деятельность, каждый человек должен построить пространство мышления и деятельности. Это пространство, с одной стороны, конституируется каждым, и, я так понимаю, период до двадцати пяти лет или, как говорил Платон, до двадцати восьми лет, предназначен именно для этого. А работа начинается после двадцати восьми лет, когда пространство выстроено. С другой стороны, все обстоятельства жизни как бы поставляют для вашего выбора те или иные процессы, явления, события, которые надо отбирать. [...] Каждый человек строит это пространство мышления и деятельности и дальше мыслит, действует и живет в этом пространстве, а не в мире вещей. [...]

Философский факультет действительно представлял собой хорошую зловонную помойку. Но это не имеет отношения к философии: философия ведь бытует не на философских факультетах, она бытует в идеальном мире. И дело не в том, в какой "Вороньей слободке" пришлось жить человеку, хотя это очень важно и "Воронья слободка" накладывает свою печать на человека; люди живут в идеальном пространстве, если им свезло и они сумели его построить. В первый же год пребывания на философском факультете я понял, что жить там нельзя. Но из этого вытекал только один практический вывод - что нужно строить свой идеальный мир, в котором и нужно жить.

*

Вы никуда не уйдете от развития организационных структур, и выход состоит только в том, что человек победит в этом соревновании с организационными структурами. Единственный способ выскочить из западни - это сделать индивида более сильным, чем эти структуры. Должна наступить эпоха соревнования структур и индивида. И я стою на стороне индивида, поскольку я считаю, что он обманет эти структуры и победит. [...]

Тоталитарная организация есть способ жизни сегодня, и никуда вы от этого не денетесь. Это точно такой же закон, как солнце всходит и заходит. А поэтому есть один-единственный способ, чтобы люди стали сильнее организации: усиление организации должно сопровождаться усилением человеческих индивидуально-личностных потенций. В стране не должно быть лопоухих людей, глупых; люди должны быть умными, и тогда они справятся и с тоталитарной организацией тоже. Я не обсуждаю вопрос, как они справятся, но справятся, я в этом убежден. Поэтому главное - это мыследеятельность. Советский человек должен быть самым сильным человеком, поскольку он живет в самых тяжелых условиях. Так я рассуждаю.

*

То, что я живу в тоталитарной системе, я понял где-то лет в двенадцать. А дальше передо мной стоял вопрос - как жить? Я понял одну вещь - что я должен на все это наплевать, поскольку тоталитарная, нетоталитарная - знаете, никакой разницы между ними нет по сути... Когда я это понял, я дальше жил и работал. И обратите внимание, выяснилось, что это несущественно, в каких условиях вы живете, если вы имеете содержание жизни и работы. Иметь его надо! Нам ведь нужен этот тоталитаризм, чтобы мы могли говорить: "Вот если б я жил там! Я бы ох сколько натворил!" [...] Нет, если у вас что-то есть за душой, то вы можете развернуться и здесь. И вроде бы я есть живое доказательство этого, поскольку работаю-то я в философии - все время. И оказывается - можно работать! [...]

Я ведь утверждаю простую вещь: тоталитаризм есть творение российского народа. Народа! И соответствует его духу и способу жизни. Он это принял, поддерживал и всегда осуществлял. Вот ведь в чем состоит ужас ситуации...

*

Теперь я понимаю, что тезис "мышление есть деятельность", если брать его как научный, - ошибочный, мышление не есть деятельность. Но тогда это носило философски-категориальный смысл и было совершенно правильным, ибо задавало другой мир. А поскольку этот тезис был, все "научники" печенки нам проели: "А что такое деятельность?" И вроде бы был единственный способ отвечать на этот вопрос - построить понятие деятельности. [...]

В 1963 году, на 3-м симпозиуме по методологии науки и логике, это было объявлено как программа - переход к разработке теории деятельности. Следовательно, предельная категория была переведена в предмет новых исследований. [...]

В этом состояла основная интенция второго этапа, который закончился в 1971 году, и тогда произошел переход к исследованию мысли-коммуникации - в противоположность мышлению. Переход этот был задан стремлением достичь полноты описания в теории мышления. [...] Надо было перейти к изучению собственно коммуникативных структур и мысли, развертывающейся в этих коммуникативных структурах. [...]

Этот период для меня заканчивается в 1979 году, поскольку была проблема - создание своего рода практики для участников методологического семинара.

Они все были очень умные, но они были "щелевые", поскольку они знали, что они члены семинара, люди, вынутые из жизни. У них не было позиции, которая есть у каждого аппаратчика в системе районного, городского или областного комитета партии. И следовательно, они были недочеловеками. Надо было вводить практику, и я это четко понимал. Но поскольку отправить их выполнять работу директоров заводов или секретарей горкомов и обкомов было нельзя, постольку практику надо было создать при семинаре. Это и есть основное соображение, которое заставило создать организационно-деятельностные игры (ОДИ). Они рождались из установки дополнить чисто мыслительную работу работой практической. И вроде бы они эту функцию выполняют, поскольку они есть имитация практической жизни. Имитация в колбах, но настоящей, концентрированной практической жизни.

*

Весной 1979 г. я получил заказ на разработку " ассортимента товаров народного потребления для Уральского региона". Что такое "ассортимент товаров народного потребления", тогда было неизвестно. [...]

Я начал собирать людей под эту странную работу. Работа была странная, поскольку надо было выдумать что-то такое, чего не было. [...] Когда я обдумываю эту ситуацию, я всегда вспоминаю это задание: иди туда не знаю куда, принеси то не знаю что. Я утверждаю, что такого рода задания есть особый класс заданий, которые и должны называться проблемными. Я здесь различаю два понятия - проблемы и задачи - и задачу всегда понимаю как задачу учебную по сути своей. Задача - это такое задание, когда, во-первых, продукт известен, известно, что именно надо получить. И кроме того, известно, как это делать. [...] В этом смысле я и говорю, что они всегда учебные: там возможен учитель, т.е. человек, который знает, как это делать. Он может прийти и рассказать. А здесь была проимитирована проблемная ситуация: иди туда не знаю куда, принеси то не знаю что, но - чтобы ассортимент был. [...]