Решающая современные социокультурные задачи? 1 страница

Итак, я фиксирую два аспекта одной и той же социокультурной задачи:

1 ) нужно осуществить социальную, или кооперативную, организацию различных сфер и организмов в современной деятельности - разных наук, науки, инженерии и управления и т.д. и

2) построить единую картину мира, на базе которой могла бы происходить социально-кооперативная интеграция.

Эти два момента, во-первых, теснейшим образом связаны друг с другом, а во-вторых, как я уже сказал, образуют два разных аспекта одной и той же задачи.

Чтобы осуществить социальную интеграцию, надо построить единую картину мира, но и обратно - нельзя построить единую картину мира, сохраняя существующие формы социального разделения и кооперации деятельности.

Чтобы построить нечто, выполняющее функции такой единой картины мира, нужно перестроить существующую социальную организацию или, во всяком случае, создать какой-то новый функциональный орган, который обеспечит создание единой картины мира.

Это, на мой взгляд, и есть та проблема, которая характеризует современную социокультурную ситуацию, та проблема, которую мы должны как-то решить.

В первых своих формулировках решение этой задачи весьма банально. Нужно, говорю я, создать новый тип мышления - такой тип мышления, который сделает возможной интеграцию и который вместе с тем будет нести интеграцию как бы в себе.

Но чтобы перейти к обсуждению деталей и структуры нового типа мышления, я должен буду ввести понятие о рефлексии и в этой связи вернуться к тем вопросам о "внешнем" и "внутреннем", которые были поставлены мне выше.

Испокон веков два типа знаний обслуживают человеческую деятельность.

Один тип - это знания об объектах (о что - ред.), с которыми мы действуем, которые мы преобразуем и которые сами собой, хотя и в наших руках, изменяются и трансформируются.

Другой тип - это знания о нашей деятельности, о ее средствах, процедурах, технологии и т.д. (о как – ред.). Эти два типа знаний существуют в принципиально разных формах и по-разному включаются в нашу деятельность. Соответственно этому они являются результатом и итогом разных механизмов нашего мышления.

В этой связи нам придется в дальнейшем очень существенно изменить и трансформировать само понятие знания, резко сузив его. Наряду со знаниями в деятельности используется еще много разных образований, по своему содержанию и даже форме сильно напоминающих знание. Одним из таких образований являются образцы нашей деятельности. Когда эти образцы деятельности или действий других людей описываются, то получаются такие квазизнаниевые образования, как "мифы", "истории" и т.п. Они выполняют очень важные, но строго определенные функции в деятельности. К примеру, мы можем рассматривать Библию как пример знания, но вряд ли вы будете особенно спорить со мной, если я скажу, что Библия является не столько знанием, сколько чем-то другим - некоторыми парадигмами и нормами деятельности. Наряду с Библией я мог бы указать еще целый ряд подобных же образований. Можно называть все эти образования "культурными знаниями" или "культурными стандартами". Затем на их базе могут сформироваться особые знания о наших действиях, операциях, процедурах и т.п.

Но как бы мы ни называли все эти образования, я могу, огрубляя дело, сказать, что у нас всегда есть по меньшей мере два типа знаний (в широком смысле), обслуживающих деятельность и обеспечивающих ее построение. Это, с одной стороны, знания об объектах нашей деятельности, а с другой - знания о самой деятельности и ее процессуальных или операциональных компонентах.

Кто бы и когда бы ни действовал, он всегда должен фиксировать свое сознание,

во-первых, на объектах своей деятельности - он видит и знает эти объекты, а

во-вторых, на самой деятельности - он видит и знает себя действующим, он видит свои действия, свои операции, свои средства и даже свои цели и задачи.

Чтобы каким-то образом зафиксировать различие этих двух форм знаний и одновременно связать их функционально друг с другом и задать их отношение к деятельности, я введу особое изображение рефлексии, предложенное в 1964 г. В.А.Лефевром.

Та составляющая, во-первых, интенций сознания, а во-вторых, отнесенности знания, которая идет от табло сознания или от знания "изнутри - наружу", называется (в применение к схеме) рефлексивной.

Действуя с какими-то объектами, я всегда не только воспринимаю и знаю эти объекты, но также знаю и даже воспринимаю свои действия и свою деятельность. Сравнение двух изображений, представленных на этой схеме, позволяет поставить вопрос: где я нахожусь, когда рефлектирую - внутри моей деятельности или вне ее?

Б.С.Грязнов: Но что здесь означает "внутри" и "снаружи"? В каком смысле Вы спрашиваете? Должен ли я представлять себе дело так, что речь идет о пространственных отношениях? Если Вы имеете в виду рассуждения, то это опять-таки очень странно, и у меня будут по этому поводу вопросы.

Но ведь все эти вопросы я должен был бы адресовать Вам, потому что я лишь повторил Ваш вопрос, заданный мне в самом начале доклада. Но я не буду настаивать на ответе, ибо, как я уже сказал, считаю сам вопрос некорректным.

Рефлексия и рефлексивные явления тем и характеризуются, что про них нельзя говорить, внешние они или внутренние. Г.Райл однажды высказывался по поводу философии, что это способность и умение, высунувши голову в форточку, видеть себя проходящим по улице. Я не знаю, в какой мере это справедливо в отношении философии в целом, но в отношении рефлексии это сказано как нельзя лучше. Попробуйте ответить на вопрос: каким является это виденье себя - внешним или внутренним?

Именно поэтому я изобразил это на схеме в виде "яйца", которое наблюдает себя, как бы выходя наружу. Но с самим "яйцом" ничего не происходит - это только "виденье" сначала выходит за пределы "яйца", а потом обращается на само это "яйцо".

Это явление одно из интереснейших в нашем мышлении, хотя может быть, что все дело здесь в неадекватности наших средств и исходных представлений: все это выглядит таким странным потому, что мы не умеем найти точное представление.

Но как бы мы ни представляли себе рефлексию, сейчас мы хорошо знаем, что она составляет сущность методологического мышления и методологии. Можно было бы даже сказать, что методология возникает на базе рефлексии и призвана разрешить или снять ее парадоксы. Методология должна превратить рефлексию в регулярную и нормированную процедуру, создать для нее специальные средства и методику.

Именно из этого я исхожу, когда утверждаю, что не может существовать учения о методах, а может существовать лишь методология - как особая форма или особая организация нашей мыслительной деятельности и, в частности, рефлексии, образующей ядро этой мыслительной деятельности.

По смыслу и форме всех основных определений учение о методах представляет собой или должно представлять собой знание о тех процедурах и операциях, которые мы должны совершить - именно в этом суть понятия метода; если бы речь шла об уже совершенных операциях и процедурах, то мы бы так их и называли, а не говорили о методах. Точно так же нельзя сказать, что методология - это проекты будущих операций и процедур (хотя, бесспорно, это составляет очень важный и существенный момент в методологии). Это - знания о том, чего еще не было и что еще только должно быть (в прямом и точном смысле этого слов). Методология отличается от методики тем, что она относится (или должна относиться) к новым проблемам и задачам, должна указывать нам путь и систему шагов в решении еще никогда не решавшихся задач. Это, таким образом, план пути, который еще никогда не был пройден.

Это должен быть путь, который приведет нас к определенному продукту, но его определенность является очень странной, ибо и продукт такого рода мы еще никогда не получали. Все это означает лишь одно - что такого пути нет, что он еще не проложен и на нем нет разметок станций. Это - путь, который мы должны пройти, но прежде чем пройти, мы должны его проложить. Это будет не путь как след пройденного нами, а путь как план нашего прохождения. Методология - это программа получения нужного вам продукта в условиях, когда вы очень плохо представляете себе этот продукт, когда вы, по сути дела, еще не можете ответить на вопрос, каким он будет.

В.И.Купцов: Все это выглядит очень странно.

И.П.Стаханов: Пора "кирпич" вывешивать.

Именно эти странности в первую очередь (хотя не только они одни) заставляют меня принципиально менять подход в анализе и описании методологии. Мы уже не можем рассматривать методологию как совокупность или систему знаний о каких-то наличных объектах или о каких-то актуально проделанных, осуществленных операциях и действиях. Методология, как я уже сказал, это прежде всего рефлексия, рефлексия по поводу собственной деятельности, отчасти по поводу уже совершенной, но в большей мере - по поводу той, которая еще только предстоит. Во всяком случае, она ориентирована на предстоящую деятельность и должна создать ее проект, план или программу. Это, следовательно, работа по созданию таких проектов, планов и программ. Поэтому я рассматриваю ее как особый организм, или сферу, деятельности, в ходе которой осуществляется рефлексия деятельности и вырабатываются проекты, планы и программы будущей деятельности.

Как рефлексия методология может быть направлена только на самое себя. Здесь происходит одновременно замыкание и расширение методологической деятельности, расширение от методологии к деятельности вообще, замыкание деятельности вообще методологической деятельностью. Методологическая деятельность одновременно оказывается и объемлющей деятельность вообще, и включенной внутрь нее. Практически это означает, что происходит взаимоотождествление методологической деятельности и деятельности, точнее - методологии и деятельности, что создает методологическую деятельность как замкнутое целое деятельности. Таким образом, методология познает и проектирует саму себя и таким образом осуществляется как деятельность.

Н.Ф.Овчинников: Но что она такое - эта методологическая деятельность?

Она есть рефлексия самой себя, и именно этот способ соединения, или замыкания, рефлексии и деятельности, или рефлектируемой деятельности и рефлектирующей деятельности, такого замыкания, которое превращает ту и другую в одну деятельность, и составляет специфику и суть методологии. Поэтому я мог бы сказать, что методология - это особый способ связи рефлектируемой и рефлектирующей деятельности, это особая форма организации того и другого, а вместе с тем особая форма организации деятельности вообще.

Но такая характеристика, естественно, еще не задает строения методологической деятельности. Поэтому я дополнительно указываю еще на то, что благодаря такому способу соединения рефлектирующей и рефлектируемой деятельности происходит одновременно как познание деятельности, так и ее проектирование. Поэтому я мог бы еще сказать, что методология и методологическая деятельность - это также особый способ связи познания и проектирования. Я бы добавил еще критику и тогда говорил бы, что это особый тип связи познания, критики и проектирования. Я мог бы добавлять сюда еще и другие виды и типы деятельности, фиксируя, с одной стороны, что именно связывается в методологии, а с другой стороны, как это связывается. Но для характеристики самих форм и способов связи нужны, естественно, дополнительные характеристики и определения.

Таким образом, методология - это очень сложная работа, сложная деятельность, которая состоит в том, что она проектирует, конструирует, познает и критикует саму себя, проектируя, конструируя, познавая и критикуя таким образом деятельность вообще. Но это и значит, что она является организмом, или универсумом, деятельности особого рода; она представляет собой замкнутую систему, хотя непрерывно и постоянно втягивает в себя самый различный материал.

Но здесь, чтобы более подробно и обоснованно охарактеризовать строение и процессы жизни методологии, мы должны ввести и подробно разобрать понятие системы, которое даст нам возможность по-новому представить организмы такого рода и объяснить, как одновременно возможно все то, о чем я сказал выше. Главным при этом станет обсуждение вопроса о том, как относятся и как связаны друг с другом процессы методологической деятельности, ее структуры, организованности материала и морфология.

Методологическая деятельность, существующая как организм, или сфера, захватывает другие деятельности, ассимилирует их, перерабатывает, непрерывно развертывая свои собственные, специфические структуры. По ходу дела она создает массу своих особых организованностей и за счет всего этого непрерывно изменяет и перестраивает весь универсум деятельности. Передавая другим организмам и сферам деятельности, в том числе научно- исследовательским, созданные ею организованности, она непосредственно взаимодействует с другими сферами и организмами деятельности, меняет их функционирование и развивает их.

В.И.Купцов: А что представляют собой эти организованности, которые методология передает другим организмам и сферам деятельности?

Это очень хороший, совершенно законный вопрос, но я не уверен, что характер моего ответа удовлетворит вас. Это - организованности процессов, протекающих в самой методологии. Можно сказать, что методология передает в другие деятельности слепки своего функционирования и развития. Вы можете воспользоваться здесь образом реки, прорывающей русло. Русло - это и есть то, что оставляет после себя река, то, что она, образно говоря, передает человечеству.

В.И.Купцов: Я хотел бы получить другого рода примеры и иллюстрации. Когда я вижу в моем собственном представлении методологию как учение о методах, то я без труда могу ответить на вопрос, что такое методология статистической физики, я могу показать, что создает методология. Подобные же ответы и подобные же примеры я хотел бы получить и от Вас.

Пожалуйста. "Беседы о двух новых механиках" Галилея представляют собой, на мой взгляд, классический образец результатов методологической работы. Это то, что оставило после себя, передало в человеческую культуру и тем самым также в другие деятельности методологическое мышление. Но что это такое? Великий мыслитель в течение всей своей жизни пытался решать определенные проблемы, он искал методы решения - обратите внимание: не описывал методы, а искал их - и весь ход, или путь, своего поиска, препарированный и представленный как кратчайший путь к решению проблемы, он выразил в текстах "Бесед" и оставил человечеству. Можем ли мы сказать, что это - методы решения или описания методов решения? В общем, если мы будем рассматривать их как методы или описания методов, то мы сможем так сказать, но только в том случае, если мы их так поймем и так представим. Но мы можем понять и представить их и другими способами. Важно только понять, что все это - следы его деятельности, и мы еще должны их особым образом понять, осмыслить и потом употребить в своей собственной деятельности. Поэтому я и говорю, что он оставил следы своей деятельности, своих поисков и планирования решений...

В.И.Купцов: Это не следы его деятельности, это - следы его рефлексии по поводу собственной деятельности.

Я готов с Вами согласиться, но я не совсем понимаю, как Вы отделяете у него рефлексию от деятельности, а деятельность от рефлексии. Я не могу проделать такой операции, и я превращаю это в принцип подхода. Именно поэтому я представил методологию как замыкание рефлексии на деятельность и деятельности на рефлексию. Конечно, Галилей оставил в тексте "Бесед" рефлексию своей деятельности и рефлексию своей рефлексии, и рефлексию рефлексии своей рефлексии деятельности, но и самая последняя, самая высокая его рефлексия была не чем иным, как его деятельностью, его методологической деятельностью. А поэтому я, соглашаясь с Вами, могу говорить, что текст "Бесед" представляет собой следы его деятельности.

Замкнув рефлексию на деятельность и подняв деятельность до рефлексии, я затем ставлю вопрос о формах замыкания и организации того и другого. Поэтому для меня важнейшей становится проблема технологии (или техники) и форм организации. Это - то единственное, что интересует меня в методологической работе и в методологии, и это - то единственное, что может охарактеризовать методологию достаточно полно и точно.

Следовательно, я должен рассматривать не просто следы, не просто организованности методологической работы, а эти организованности вместе с их содержанием, т.е. вместе со способами и приемами употребления их в последующей деятельности и вместе с приемами исходного порождения самих организованностей в деятельности Галилея. Анализ того и другого, как я писал еще в 1957 г., образует ядро анализа содержания методологических форм.

В.И.Купцов: В "Беседах" Галилей изложил рефлексию своей деятельности. Но ведь деятельность, которую он рефлектировал, была осуществлена до того, как он начал рефлектировать.

Ничего подобного! В том-то и дело, что во всех такого рода случаях вы не можете сказать, что происходит раньше, а что позже. Эти понятия и связанное с ними разложение в принципе не применимы к подобным склейкам деятельности и мышления. Мы никогда не знаем, что происходило раньше, а что позже, поскольку мы не знаем, было ли мышление Галилея описанием и фиксацией наличных, уже проделанных процедур или же проектами, планами и программами предстоящих ему процедур и операций, которые он осуществлял, проигрывая и намечая, - но именно осуществлял таким образом, а не просто планировал и намечал. В мышлении вообще, и в методологическом мышлении в особенности, оппозиция между спланированным и осуществленным, намеченным и осуществленным не имеет реального смысла.

В.И.Купцов: Но какую же тогда рефлексию осуществлял Галилей? Это, на мой взгляд, была рефлексия по поводу написания книжки, а не по поводу осмысления самой механики.

Я опять не понимаю, как Вы разделяете то и другое. Рефлектируя план и структуру книги, мы тем самым рефлектируем структуру механики как особого научного предмета, а рефлектируя структуру научного предмета, мы тем самым и одновременно устанавливаем основные расчленения книги. Ведь движение мысли идет в содержании и в действительностях особого рода, которые объединяют и склеивают то и другое. Конечно, в некоторых предельных случаях Вы сможете развести одно и другое и противопоставить их, но в общем случае это - нечто одно и единое, и противопоставлять их в принципе не верно. Поступая таким образом, Вы будете не органическое разложение рассматриваемого Вами целого производить, а разваливать все на такие части и на такие куски, из которых потом нельзя будет собрать целого, вообще нельзя будет в нем что-либо понять.

Вы как-то очень легко пользуетесь категориями времени в применении к деятельности. А там они не работают. Если мы хотим осуществлять временизацию деятельности, то мы должны будем перестроить и изменить сами категории времени. Должен сказать, что эта проблема сама по себе очень сложна и очень интересна.

Кроме того, Вы должны будете учитывать пересечения деятельности и истории, а значит, пересечение деятельностного и исторического времени.

Итак, методология в ходе своего функционирования и развития создает целый ряд организованностей. В совокупности они фиксируют методологию, в частности методологические процессы, методологическое функционирование. Если мы возьмем их вместе со всеми связями, если мы сможем восстановить их функции, а вместе с тем их смысл и их содержание в отношении к самой методологической работе, то мы сможем, во-первых, воспроизводить и описывать методологическую работу, а во-вторых, осуществлять ее. Точнее, мы должны освоить методологическую работу, овладеть ею, а это и значит, что мы, осуществляя ее, сможем одновременно ее имитировать - имитировать в собственном воспроизведении. И в этом основной смысл.

Деятельностный подход к методологии позволяет нам понять, среди прочего, что суть дела не только и не столько в том, чтобы знать, сколько в том, чтобы освоить и овладеть. Понятия освоения и овладения деятельностью являются более общими и более принципиальными, нежели понятие знания. Знание есть лишь один момент и одна сторона того, что мы называем освоением и овладением деятельностью. Я не раз формулировал этот принцип в своих работах, но я понимаю, что его трудно познать и освоить.

В.И.Купцов: Но ведь нужно различать изложение полученных результатов и путь, каким мы приходим к этим результатам.

Различать, конечно, нужно, но вопрос в том, что Вы будете делать с этими различиями. Кроме того, нужно иметь в виду, что само это различие весьма условно. Многие авторы, в особенности великие, излагают так, как они мыслят, а мыслят они так, как излагают. Эти авторы, как правило, сливаются с историей, и поэтому их путь есть вместе с тем путь развития наших понятий и представлений, средств и методов.

Когда мы изучаем работу составителей учебников, то различие между получением и изложением становится значимым, что говорит лишь о качестве учебников или об их специфических характеристиках. Из этого нельзя еще делать никаких обобщений в отношении изложения и получения знаний. Кроме того, я уже сказал о замыкающей функции рефлексии: это замыкание фактически снимает разницу между процедурами получения и изложения - то, что изложено, становится путем получения, а излагается то, что дает такой путь получения. Поэтому нам не так уж существенно, следом чего являются и должны быть эти организованности - следом того пути, который реально прошел в своем мышлении исследователь, или рациональной реконструкции этого пути.

В.И.Купцов:: Но Вы согласитесь, что, может быть, и бывает деятельность без рефлексии?

Ни в коем случае не соглашусь. Деятельности без рефлексии не существует; деятельность без рефлексии - это нонсенс! Деятельность без рефлексии превращается в автоматизированное поведение, в автоматизированное движение. Но это не деятельность.

В.И.Купцов: Пусть так. Но меня интересует, может ли рефлексия схватить сущность деятельности.

Это не имеет никакого значения. Вы опять используете здесь свои натуралистические представления, построенные на идее плоского отражения и плоского реагирования на объекты окружающего мира. Вопрос не в том, что там было до рефлексии и перед ней. Единственный вопрос в том, что сумела схватить и выразить рефлексия. То, что она выразила, то и есть, то и задействовано в деятельности, а все остальное просто не существует для деятельности.

В.И.Купцов: Ведь нам всегда очень важно получить определенный результат, я бы даже сказал, строго определенный результат. Но когда мы рассуждаем и решаем задачи, то мы не осознаем, что там есть на самом деле, и лишь последующий более детальный анализ дает нам возможность уяснить, что там реально было.

Я хорошо знаком с применяемой вами схемой рассуждения, но мне представляется, что она глубоко ошибочна: она использует такие категории для анализа явлений мышления и деятельности, которые к ним не применимы. Вы все время представляете дело так, что в мышлении и деятельности уже было нечто, что осуществилось или действовало, и это нечто, на Ваш взгляд, есть некоторый социально значимый факт мышления и деятельности. Я Вам отвечаю, что в мышлении и деятельности основными и ведущими являются процессы и связи воспроизводства, а поэтому то, что происходило в индивидуальном мышлении и в индивидуальной деятельности, должно быть отрефлектировано и зафиксировано в общественно значимых формах. Рефлексия есть то, что приобщает индивидуальное мышление и индивидуальную деятельность к социальному, к общечеловеческому, то, что создает социальную и общезначимую сторону мышления. А потому социально и общезначимо будет существовать только то, что зафиксировано и выражено в рефлексии.

Н.Ф.Овчинников: Мне все же показалось, что я могу так истолковать Ваши слова, чтобы представить методологию как особый тип знаний. Это будут те самые организованности, которые создаются благодаря методологической работе и позволяют другим наукам строить нечто новое.

Я понимаю, что Вы хотите представить методологию как знание. Но с той точки зрения, которую излагаю я, этого делать нельзя.

Н.Ф.Овчинников:: Но что методология позволяет нам делать?

Так вообще нельзя подходить к методологии. Методология есть нечто существующее, и как таковая она ничего не позволяет - она просто существует. В методологию человек может войти, и он может начать в ней работать, если хочет. Если ему повезет и он войдет в методологическую компанию, то он будет заниматься методологией, он будет там работать. Но если вы будете работать внутри методологии, в методологической команде, то у вас не будет всех этих проблем: зачем нужна методология, что она позволяет и чего она, наоборот, не позволяет. Вы будете методологизировать - и все. Ведь вы, как мне кажется, все время задаете вопрос такого рода: показываете на меня пальцем и спрашиваете, что со мной можно делать и на что меня можно употреблять. Меня ни на что нельзя употреблять, я суверенная личность, и я существую. Я могу взяться за какую-нибудь работу, если мне это интересно или выгодно, а могу не браться. Но вопросы о том, как меня можно употреблять и на что можно употреблять, не имеют смысла. Точно так же и с методологией: она существует, и в ней можно работать.

Я утверждаю, что в универсуме человеческой деятельности сложился новый тип и одновременно новый организм и новая сфера деятельности - методология. Я говорю вам: посмотрите на эту деятельность, постарайтесь понять ее особенности, смотрите, как она сильно отличается от других видов деятельности. Вы увидите это, если воспользуетесь теми средствами представления, которые я вам предлагаю... А вы мне все время отвечаете - прямо как в драме Б.Брехта "Галилей": а зачем нам смотреть, зачем нам ваши средства, когда мы и так знаем, как все обстоит на самом деле. Вы меня спрашиваете: а что она даст, эта методология? А я отвечаю: не нужно так спрашивать, методология существует, и в нее можно включиться, если вы хотите, но это будет означать, что вы будете работать в сфере методологии, вы будете действовать по законам этой новой профессиональной деятельности. Если вы хотите осуществлять методологическую работу, то надо овладеть ее техникой и технологией, надо войти в систему методологической социальной кооперации. Здесь нужно делать, в принципе, то же самое, что вы делаете, вступая в цех ученых. Но только теперь это будет цех методологии.