Истоки христианской агиобиографии 5 страница

"В той же день память иже в святых отца нашего Кирила епископа Туровского" представляет читателю лаконичный, но емкий и цельный образ-икону святителя, указывая лишь значимые для "жизни будущего века" эпизоды его земного служения:

Съй бе блаженный Кирил рождение и въспитание града Турова, в рустей стране тако нарицаема, богату родителю сын.

Но обаче не любляше богатьства, ни славы тленныа мира сего, но паче всего прилежаше божественных писаний, добре извыче святых книг учению.

По времени же отшед в монастырь и бысть мних. И паче всех Богови работаше, постом и бдением удручая тело свое, сътвори себе чисто приателище Святому Духу.

И мнозем на ползу бысть, уча и поучая мнихы в покорении и в послушании быти игумену и того имети, яко Бога, и при всем его слушати. Чернец убо, иже не имеет послушаниа к игумену, якоже обещася, таковый не может быти спасен.

По сем блаженный, на болшая подвигы желая, в столп вшед, затворися и ту пребысть неколико время, постом и молитвами паче себе тружаяся. И многа божественаа писаниа изволи, славен бысть по всей стране той.

И молением князя и людий того града [возведен был на стол епископскый и]

от митрополита поставлен бысть епископом граду Турову, еже есть близ Киева. Бысть добре подвизаяся в Церкви Божий.

Феодорца же еретика епископа, за укоризну тако нарицаема, сего блаженный Кирил от божественных писаний ересь обличи и проклят его.

Андрею же Боголюбскому князю многа посланиа написа,

[книги написа] от евангельскых и пророчьскых писаний, яже суть чтомы на праздникы Господьскыа

и ина многа полезна словеса: яже к Господу молитвы и похвалы многым святым, сим вся и ина множайша написав, Церкви предаст.

И канон великый о покаании сътвори к Господу по главам азбуки, иже и доныне держат вернии рустии людие [вся просвещающи и веселящи].

И тако, доброчестиве пожив и благочестно добре порученное ему стадо упас, преставися в вечный и бесконечный живот.

Приидете днесь, братие, похвалим своего святителя, глаголюще ему: Радуйся, святителю честный и учителю нашь, другий Златоуст, иже нам в Руси паче всех восиа, радуйся, святителю, иже [святым и] пресветлым [тресветлым] учением своим конца рускыа просветив! радуйся, яко солнце, омрачныа и темныа богоразумием просвещаа!

Молю ти ся, святителю, малыа си словеса приносяще: моли о нас Вседръжителя, Емуже ныне предстоиши с дръзновением, от належащых бед и томлениа поганьскаго избавитися, от безбожных агарян, присномучащих ны, да получим милость молитвами твоими, грехом отдание и присносущих благ наслаждение в оном веце!" [519]

Указанные в проложном житии характерные черты туровского святителя -- то, что "не сгорит" в апокалиптической "реке огненной": пренебрежение богатством; прилежание "учению святых книг"; преображение тела и духа "постом и бдением"; духовное наставничество и просветительство.

3.2.3 Патерикография

Чем более страждет внешний человек, тем более возрастает в силе внутренний…

Из "Луга духовного" Иоанна Мосха ("Жизнь отшельника Варнавы")

Патериковые житийные новеллы по своим педагогическим целям и содержанию (а не по объему!) существенно отличаются от минейных и особенно проложных житий. "В житиях святых должны существовать, по меткому выражению В. О. Ключевского, "образы без лиц", в то время как в патериковых рассказах видна тенденция к раскрытию внутреннего мира человека в его повседневном поведении, в трудном подвиге преодоления "лестницы страстей". Героическое начинается здесь с малого -- с ежедневного тяжелого труда в поварне и на мельнице, у монастырских врат и у постели больного. Среди героев русских патериков есть монахи-врачи и монахи-художники, "гробокопатели" и "просфорники". Таким образом, нравственный идеал, создаваемый авторами патериковых сводов, утверждается не как абстрактное богословское представление о человеке, но как норма житейского поведения. В повседневном обязательном труде "списателям" патериков видится залог праведной монашеской жизни, условие духовного совершенства героя…"[520].

Киево-Печерский патерик ^[521]

Понудихся писанием известити, еже о святей и блаженней братии нашей, да и сущии по нас черноризци уведят благодать Божию, бывшую во святем сем месте, и прославят Отца небеснаго, показавшаго светила в Рустей стране, в Печерском святом монастыри…

Из "Послания" Поликарпа арх. Анкиндину

"Киево-Печерский патерик" объединяет в себе повествования о прославленных своими деяниями первых иноках знаменитого киевского монастыря и о его главной святыне – соборной Успенской церкви. Патерик имеет многовековую историю формирования. Основная редакция произведения не сохранилась. Даже древнейшие из известных ныне списков этого памятника включают тексты, не входившие изначально в его состав, но близкие ему в жанровом отношении, как то: «Житие Феодосия Печерского», «Похвала Феодосию Печерскому», сказание об основании монастыря (летописного происхождения), жизнеописание Антония Печерского, "Послание Феодосия Печерского князю Изяславу о латинской вере", «Послание Фотия в Печерский монастырь» и др. Тем не менее исследователям удалось реконструировать не дошедшую до нас основную редакцию «Киево-Печерского патерика», созданную не позднее нач. XIV в. и не ранее второй четверти XIII в. Ее гипотетический состав таков:

1. “Слово о создании церкви Печерской” Симона (рассказы: об основании церкви; об оковании гроба преп. Феодосия; о призывании мастеров церковных; о приходе писцов; о чуде, явленном Ивану и Сергию; об освящении церкви);

2. “Послание Симона Поликарпу”, включая девять рассказов Симона о печерских подвижниках (Онисифоре-презвитере, Евстратии-постнике, Никоне-черноризце многотерпеливом, Кукше-чернце и Пимене-постнике, Афанасии Затворнике, князе Святоше Черниговском, Еразме-черноризце, Арефе-полочанине, Тите-попе и Евагрии-дьяконе);

3. “Послание Поликарпа к Акиндину” с одиннадцатью рассказами Поликарпа о печерских подвижниках (Никите Затворнике, Лаврентии Затворнике, Агапите-лечце, Григории-чудотворце, Иоанне Затворнике многотерпеливом, Моисее Угрине, Прохоре Лобеднике, Марке-печернике, преподобных отцах Феодоре и Василии, Спиридоне-просвирнике и Алимпии-иконнике, Пимене-черноризце);

4. “Слово о первых черноризцах печерских (Демиане-презвитере, Еремее-провидце, Матфии прозорливом, Исакии-печернике), входившее, по мнению А. А. Шахматова, в “Печерскую летопись”, откуда попало в ПВЛ (под 1074 г.). Впрочем, войдя в состав патерика, это “Слово”, по закону жанровой ассимиляции, вскоре распалось на самостоятельные повествования. Первым в отдельную патериковую новеллу оформился рассказ о самом колоритном из сподвижников Антония и Феодосия[522] -- Исакии-печернике, который от бесовского наваждения "разслаблен умом и телом, яко не мощи ему обратитися на другую страну, ни встати, ни седети, но лежаше на единой стране, под ся поливаше многажды и чрьви вкиняхуся под бедры ему с мочениа и с поливаниа... не вкуси ни хлеба, ни воды, ни от какого же брашна, ни от овоща, ни языком проглагола, но немь и глух лежа за 2 лета", Антоний же, а потом Феодосий за ним ухаживали и молились. По молитвам преподобных на третий год расслабленный очнулся и Феодосий научил его ходить, есть, молиться, после чего Исакий "восприя пакы житие жестоко", а потом "нача уродство творити", терпеть "раны, наготу, студень день и нощ", так что в конце концов "победу взя на бесы, яко мух, ни во что же имяше устрашениа и мечтаниа их" и скончался "в добре исповедании"...

Как литературный сборник особого состава, имеющий свою "программу" изложения материала, определенный принцип организации текстов внутри свода, традиционную концовку с указанием на место, время и причины появления очередной редакции, "Киево-Печерский патерик" окончательно оформился к середине XV в.[523]. Первая печатная редакция "Патерика" осуществлена Сильвестром Коссовым ("Патерикон", 1635 г.); вторая вышла в свет в 1661 г. по "повелению и благословению" Киево-Печерского архимандрита Иннокентия Гизеля.

По наблюдению исследователей, борьба различных принципов группировки произведений внутри Киевского патерикового свода завершилась циклизацией материала согласно его авторской принадлежности, то есть, отдельным циклом оформлялись жития, написанные Нестором или созданные на основе его летописных и агиобиографических произведений; отдельным -- произведения Поликарпа; и отдельным -- произведения Симона; в завершение поставлялись послания Поликарпа и Симона, куда относились все назидательные обращения и отступления личного характера из рассказов о печерских подвижниках. Внутри же образовавшихся повествовательно-тематических циклов восторжествовал биографический метод, в результате чего произошла жанровая унификация патериковых "слов"[524].

Нетрудно заметить, что собственно создание "Киево-Печерского патерика" инициировано перепиской Симона, епископа Владимирского и Суздальского и насельника Феодосьева монастыря Поликарпа, по всей вероятности -- его духовного сына. Симон в своем послании попытался (и это ему удалось) убедить Поликарпа "работать Господеви со страхом и всякою смиреною мудростию", а не искать "кацей убо власти… епископства или игументства" (19)[525], что Поликарп пытался уже делать: какое-то время он игуменствовал "у святою безмезднику" -- в Козмодамиановском монастыре, видимо, г. Суздаля, и "добре еси сотворил, -- по мнению Симона, -- лишившися таковаго начинания пустошнаго"; потом хотел игуменити "у Святаго Дмитриа" -- возможно, в древнейшем Суздальском монастыре -- да "не угодно Богу", как учит его Симон, было его "старейшинство, и сего ради даровал ти оскудение очию (слепоту. -- Л. Л)" (20); теперь Поликарп возмечтал еписковствовать, в чем его поддерживает княгиня Верхуслава-Анастасия, жена Ростислава Рюриковича, дочь Всеволода Юрьевича. Поэтому Поликарп и обращается к Симону за благословением как к духовному отцу и за содействием как к авторитетному церковному иерарху. Но Симон не умолим. Он не дает благословения Поликарпу на еписковство; более того, предупреждает: "Аще мене преслушаешися, кацей убо власти восхощеши... буди клятва (проклятие. -- Л. Л.), а не благословение!" (21) Симон объясняет свой отказ тем, что Поликарп еще не готов духовно к принятию власти, поскольку не изжил еще гордыню: "Аще бы пребыл в монастыри неисходно, съ чистою совестию, в послушании игумени и всея братии, трезвяся о всем, то не токмо бы во святительскую одежу оболчен, но и вышняго царства достоин бы был" (21), но он все норовит покинуть монастырь, ища мирской славы и власти. "Подобаше ти преже разсудити, -- поучает духовного сына владыка Симон, -- что ради восхотел изити от святаго... того места Печерского, в немже дивно есть всякому хотящему спастися. Мню, брате, яко Бог сотвори се, не трьпя твоея гордости: низвеже тя, якоже преже Сатану... зане не восхотел еси служити святу мужеви, своему господину, а нашему брату, архимандриту Анкундину... Печерскый бо манастырь море есть: не дръжит в себе гнилого -- измещет вон" (20; ср. Ис. 57. 20; Мф. 13. 48). О себе самом Симон пишет, что предпочел бы "трескою тчати за вороты или сметием валятися" (22) под ногами в Киево-Печерском монастыре, нежели иметь "честь временную", к чему так стремится Поликарп. И далее на нескольких примерах из жизни печерских подвижников Симон объясняет Поликарпу, "что ради мое тщание къ святому Антонию и къ святому Феодосию" (22).

В непосредственной связи с темой послания-поучения Суздальского владыки находится первое повествование -- " Слово об Онисифоре прозорливом ", чей духовный сын -- "чернець а друг по любви, иже подражаше того житие святаго, постник являяся лжею и целомудр ся творя, втайне же ядый, и пиа, и скверно живый проводи лета своа" (22). Когда этот инок умер, от его тела пошел такой смрад, что его невозможно было отпевать, потому что поющие не могли дышать от зловония -- пришлось стать от него его поодаль, заткнуть носы и лишь тогда "пение обычное створше". Похороненное после отпевания в пещере тело так воссмерделось и такие вопли были слышны от пещеры, что даже бессловесные животные обходили место погребения стороной. Тогда Онисифору явился святой Антоний "с прещением глаголя", как могли столь скверного инока положить в святом месте. Услыхав такое, Онисифор взмолился, вопрошая Бога, почему Тот утаил от него согрешения духовного сына. И тут к Онисифору приступил ангел и молвил: "На показание всем согрешающим и некающимъся, да видевше, покаются" (23). И на следующую ночь потребовал Антоний бросить тело нечестивого псам. Онисифор же снова молился к Богу и получил в ответ: "Аще хощеши, помози ему" (23).

Посоветовавшись игуменом, решили принудить кого-нибудь (ибо по своей воле никто не согласился) извлечь тело нечестивого инока и бросить его в воду. И тут Онисифору вновь является св. Антоний и говорит, что пожалел он душу усопшего этого брата, поскольку не может нарушить данное некогда обещание:"...положенный сде всяк помилован будет, аще и грешен будет" (23); и молился об этой душе пред Господом и простил нечестивца Господь по молитве святого и ради погребенных здесь праведников. Онисифор поведал братии (от кого и узнал Симон в свое время об этом чуде) все услышанное им в видении. Игумен Пимин, будучи в страшном недоумении по поводу всего этого, молился ночью со слезами о спасении души усопшего брата и получил знамение от Бога: в подтверждение того, что грешник действительно прощен, смрад измениться на благовоние. Игумен призвал всю братию, рассказал им о знаменье, и все отправились к пещере, чтобы удостовериться, так ли это. И действительно, вопли, исходившие из пещеры, умолкли, а злосмрадие сменилось добровонием. "И вси насладишася добровониа, прославиша Бога и святыа Его угодникы". Поэтому, завершает сей поучительный рассказ Симон, он "тужит, скорбит и плачет", чтобы там скончаться и быть положенным "въ божественной тои персти" (23), где он будет прощен от многих своих грехов молитв ради святых отцов Киево-Печерского монастыря.

Эта яркая иллюстрация к приведенному выше поучению подтверждает и обосновывает все сказанное Симоном своему духовному сыну: о святости места, на котором Поликарп живет, но не понимает и не ценит; о послушании игумену, братии и духовному отцу, поскольку именно их молитвы способствовали прощению грешника, инициировав молитву св. Антония ко Господу; о том, что лицемерный пост и целомудрие не спасут души, а нераскаявшийся грешник рано или поздно -- пусть даже и после смерти -- будет уличен и т.д.

Рассказ этот весьма характерен для патерика: в нем, как ни в каком ином, на первое место в качестве "главного героя" выступает основанный святыми подвижниками монастырь, чья земля свята и освящает всех живущих на ней, так что они становятся "небесными гражданами", как Евстратий Протостратор, как Никон Многотерпеливый, как священномученик Кукша и блаженный постник Пимин и др.

Особенностью "Киево-Печерского патерика", как и всей восточнославянской патерикографии, ведущей от него свое начало, является то, что в нем уход героя в монастырь есть не бегство от мирской суеты, но действенный способ активного воздействия на течение и характер земной жизни: иноки выступают как "лечцы" не только монастырской братии, но и мирян (рассказы об Агапите, о Святоше Черниговском, о Лаврентии Затворнике, о Алимпии-иконнике, о Дамиане презвитере); помогают людям во время "хлебного" голода и "соляного" недостатка (как Прохор Лобедник); воспитывают "разбойников" и "татей" (как Григорий Чудотворец или Алимпий-иконник); поучают князей (например, Агапит-лечец -- Владимира Мономаха, Григорий Чудотворец -- Ростислава Всеволодовича, Прохор Лобедник -- Святополка Изяславича; преподобный Василий -- Мстислава Святополчича); наставляют мирян (как Моисей Угрин, Алимпий-иконописец), укрепляют в христианской вере пленников (Евстратий Постник, Никон многотерпеливый). Таким образом все герои патериковых новелл живут в окружении исторической действительности: в качестве участников и очевидцев происходящих событий упоминаются многие древнерусские князья (Владимир Мономах, Юрий Долгорукий, Святополк Изяславич, Мстислав Святополчич и др.), описываются события, известные по летописи (смерть Ростислава Всеславича, утонувшего в Стугне; ссылка в Туров игумена Иоанна Святополком Изяславичем; враждебное отношение Изяслава Ярославича к Антонию из-за Всеслава Полоцкого. ослепление Васильки Теребовльского и др.), приводится множество фактов, характеризующих церковный и монастырский быт той эпохи. Так что основной конфликт патериковых рассказов состоит не только в борьбе монахов с искушающими их бесами и противостоянии иноков иноверцам, но и в обличении недостойных сторон современной им жизни, самоуправства и корыстолюбия князей и т.д.

"Киево-Печерский патерик" оказал определяющее влияние на развитие патерикового жанра в древнерусской книжности: под его воздействием были составлены патерики: Волоколамский, Псково-Печерский, Соловецкий.

"Киево-Печерский патерик" принадлежит к уникальным явлениям древнерусской книжности. Процесс формирования, активного бытования и редактирования этого произведения проходит через все временное и культурное пространство восточнославянского средневековья, от одиннадцатого к семнадцатому столетию и позволяет увидеть за историей текста отдельного произведения закономерности развития всей книжности древней Руси[526].