Становление жанра хождений

Не ложно, по истине, яко видех, тако и написах о местех святых…

Из "Хождения" игумена Даниила

Жанр хождений в Святую землю формировался в восточнославянской христианской книжности под воздействием нескольких факторов как собственно книжно-литературного, так и внекнижного характера.

Прежде всего необходимо учитывать существовавшую очень давно -- еще с языческих времен -- традицию устно-поэтических преданий о путешествиях к святым местам (языческим святилищам, а потом уже и к христианским святыням) так называемых “каликов перехожих” [553]. Эти предания составляли некогда целую культуру, которая отразилась, к примеру, в домонгольском былинном эпосе: образ “калики” принимает Илья Муромец; “от Царьграда, с Еросолима” поет припевки Добрыня Никитич; описание паломничеств находим в Цареградской версии былины “Об Идолище Поганом”, в былине “Сорок калик с каликою”, “О Василии Буслаеве”, “О Даниле Игнатьиче” и др.[554]. Следы этой культуры сохранились в целом пласте духовных стихов (“Голубиная книга” и др.), легендарно-апокрифических сказаниях (“Хождение аввы Агапия в рай”, “Беседа трех святителей”, “Ерусалимская беседа”, “Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе в Иерусалим” и др.). По мысли С. Л. Гаранина, “ именно в фольклорно-апокрифической среде сложились основные элементы своеобразной мифологемы, в которой Палестина представлялась сказочным тридевятым царством, где непосредственно соприкасаются сверхестественные небеса и профанический земной мир... где люди попадают под непосредственное воздействие Божьей силы и воли. Подчас точно связывая свои сюжеты и образы с топографией и топонимикой Палестины, духовные стихи… апокрифы и др… придают отдельным реалиям Святой Земли сакрально-символическое значение, сам Иерусалим выступает скорей не городом, а миром-космосом, в котором жизнь, страдание, смерть и воскресение Человека есть жизнь, страдания, смерть и воскресение всего человечества ”[555]. Последнее замечание очень важно для понимания сути и содержания жанра хождения.

С другой стороны, не меньшую роль в формировании этого жанра сыграли и книжно-письменные источники -- прежде всего, конечно, Библия, а также переводные богослужебные и разных типов четьи святоотеческие творения, в которых “ топосы Палестины выступали знаками опорных понятий вероучения, его категориями и символами ”, так что и само восприятие паломниками реалий Палестины “и формирование литературно-философской категории Святой земли как особого космоса… в целом детерминировалось этой системой устойчивых конкретно-исторических представлений ”[556].

Если говорить конкретно о книжно-письменных источниках, откуда древний книжник-паломник мог получить своего рода парадигму как самого посещения, так и последующего описания Святой земли, то к ним можно отнести, например, упомянутую уже “Хронику Георгия Амартола ”, в которой помещен так называемый “Очерк обетованной земли”, по содержанию и стилю весьма похожий на позднейшие хождения. “Хроника” явилась первым письменным источником (не считая, конечно, библейских повествований "Паремийника"), который непосредственно знакомил восточнославянского читателя с реалиями Ближнего Востока.

Много интересных сведений о ближневосточной культуре и истории получал древний книжник из переводной “Истории Иудейской войны” Иосифа Флавия, в которой среди прочих действовали и священноисторические персонажи.

Значительтно расширяли географический и культурный кругозор восточнославянских писателей переводы “Александрии” Псевдо-Калисфена и “Христианской топографии” Козьмы Индикопл o ва.

Попадали из Болгарии или переводились в местных скрипториях многочисленные жития святых, чья деятельность была связана с Ближним Востоком, и потому там описывается довольно много ближневосточных (в том числе и палестинских) реалий.

В числе книжно-письменных источников хождений нельзя не упомянуть и патерики: например, Азбучно-Иерусалимский и Синайский составлены в форме, близкой к паломническим заметкам.

Замечательно то, что хождение -- уникальный жанр средневековой восточнославянской книжности. Уникальность его заключается, во-первых, в том, что произведения этого жанра призваны описать для "начинающих" предметы наивысшей духовной ценности в христианской культуре; так что хождение -- едва ли не единственный жанр, который изображает предметы, заведомо несоответствующие "чину" адресата. Во-вторых, произведения этого жанра не включены в состав чтений ни одного из византийских Уставов, поскольку хождение есть своего рода эндем восточнославянской книжной культуры. Ни византийская, ни западноевропейская книжность не знают произведений такого рода, хотя "сюжетно-тематические" аналоги, безусловно влиявшие на процесс жанрообразования восточнославянских хождений, конечно, есть.

На Западе это -- так называемые итинерарии [557]: “О святых местах” Сильвии Аквитанской (IV в.), “Перегринация” Этерии (ок. 380), “Паломничество” Теориса Архидиакона (ок. 520), “Аркульфа повествование о святых местах, записанное Адамнамом” (ок. 670), описание путешествий Вилибальда и Беды Преосвященного (VIII в.) и др., отличающиеся простотой изложения, пристальным вниманием к деталям (в частности, подробнейшим образом описывается сам путь паломника в Палестину), ярким авторским началом и т.д., что позволяет отнести эти произведения и творческий метод их авторов к модусам "эмпирики".

В Византии ближайшими аналогами восточнославянских хождений можно назвать более поздние, чем латинские итинерарии, проскинитарии [558]: “Повесть Епифания об Иерусалиме” (конец VIII -- IX в.), “Краткое повествование о святых местах Иерусалимских” (середина XIII в.) и др. Уже само жанровое обозначение последних указывает на совершенно иной аспект изображения в них святынь. Это -- своего рода атласы-путеводители по Святой земле, так сказать, “каталоги выдающихся мест”, достойных поклонения богомольцев. В. В. Данилов склонен относить проскинитарии к “памятникам практической письменности” [559], поскольку они содержали, как правило только сухие перечисления священных мест со связанными с ними ветхо- и новозаветными событиями. К тому же, как произведения коллективные, которые складывались постепенно (иногда на протяжении столетий) они не имеют ни авторской окрашенности, ни каких бы то ни было национальных черт. Все это позволяет отнести проскинитарии и метод их создания к модусам "гномики".

Таким образом, ко времени складывания восточнославянской паломнической книжности Святая земля была описана и в "эмпирических" (итинерарии) и в "гномических" (проскинитарии) модусах. Восточнославянским книжникам оставалось завершить (а лучше сказать разрешить) эти описания в модусах "мистики" [560]. Именно эти модусы видения и образотворчества позволяют, как мы уже говорили, использовать творческие методы других модусов в снятом виде, формируя свой особый художественный мир, “просвечивающий” логосами трансцендентной Реальности.