Образ видимый и образ слышимый

...Ибо они (иконы) не боги наши, а книги, открытые для того, чтобы мы вспоминали о Боге и воздавали Ему честь, -- книги, на глазах всех находящиеся в церквях и служащие предметом поклонения.

Св. Иоанн Дамаскин

…Искусство древнерусской письменности до некоторой степени основывается на тех же эстетических принципах, что и искусство древнерусской живописи

Еремин И. П. ^[168]

В христианской культуре образу -- как зрительному, так и словесному -- всегда придавалось и придается большое значение. Однако оценивается он не с точки зрения его эстетической ценности, а как элемент проповеди. Образ есть подлинное исповедание христианской веры, так что во все времена существования христианства образу был присущ догматический характер[169].

Проблема образа была осознана в качестве важнейшей уже многими раннехристианскими и первыми византийскими мыслителями (Ириней Лионский, Климент Александрийский, Ориген, Василий Великий, Григорий Нисский, Дионисий Ареопагит), однако в центре внимания всей христианской ойкумены она оказалась лишь в период официального запрета антропоморфных изображений и вызванных этим запретом иконоборческих споров в начале VIII века, а потому речь шла в основном о живописных образах -- иконах. Но ведь еще древние греки искусство письменного выражения мысли и живопись называли одним словом graj? -- письмо. По той же причине и у римлян вместо нашего выражения рассматривать употреблялось слово legere -- читать изображения^[170]. У христиан же со времен великих каппадокийцев зрительный образ почитался наравне со словесным и, по мнению современных исследователей, в греческой церкви IV века Логос-теология активно вытесняется "теологией образа".

Действительно, икона и словесное произведение всюду и постоянно сближаются отцами Церкви как две ипостаси одной и той же сущности. "Ибо что слово повествования предлагает для слуха, то молчаливая живопись показывает через подражание, говорил св. Василий Великий (IV в.). Его слова почти буквально повторяют потом Иоанн Дамаскин и папа Григорий Двоеслов. Так, св. Иоанн Дамаскин (к. VII -- VIII в.) в своих "Защитительный словах против порицающих святые иконы" подчеркивает: "...изображение двояко: как чрез вписывание в книги слова... так и чрез чувственное созерцание". "Все пиши, и словом, и красками... что для обученных письменам книга, то для необученных изображение; и что слово для слуха, то икона для зрения "^[171]. Характерен в этой связи и известный совет преп. Нила Синайского (ум. ок. 450 г.): "…а святой храм пусть рука искуснейшего живописца наполнит историями Ветхого и Нового Завета, чтобы и те, кто не знает грамоты и не может читать божественных писаний, приводили себе на память мужественные подвиги искренно послуживших Богу" (Письма, 4.58). VII Вселенский Никейский собор 787 г., как известно, в своем догмате "О иконопочитании" прямо засвидетельствовал: "...что повествование выражает письмом, то же самое живопись выражает красками ". Отцы Собора проводят полное равенство между словесными текстами и соответствующими живописными изображениями, называя и то и другое " чувственными символами ".

Эта же традиция приравнивания словесного образа к иконописному была продолжена и на Руси. Вот, к примеру, слова Иосифа Волоцкого (Санина): "...и Святому Евангелию подобает поклонение и почитание наравне с пречистым образом Господа нашего Иисуса Христа. Нет между ними разницы, ибо они об одном и том же благовествуют. Как словописец в Евангелии, так живописец в иконе на доске изображает и передает Церкви плотское смотрение Христово. Что Евангелие словом повествует, то живопись делом исполняет. И как, почитая икону, мы не доску, не краски почитаем, но изображение Господа во плоти, так и почитая святое Евангелие, почитаем не бумагу, не чернила, но повесть Христова смотрения"^[172]. " Бога мы познаем в слове и образе, и Церковь исповедует свою веру как словом, так и образом "^[173].

Идея тождества словесного и иконописного образа в христианской культуре восточных славян ярко проявилась, в частности, в том факте, что миниатюры с изображениями Христа, Богородицы, апостолов и святых, помещенные в так называемые "реформованые" в период "книжной справы" печатные книги, уничтожались ревнителями древнего благочестия столь же безжалостно, как и сами исправленные священные тексты, поскольку "оброзы, которыя в лицах напечатоны, те-де кумиры"^[174]...