Основания систематики художественного творчества в культуре средневековой Руси

В настоящее время… наконец-то возникает убеждение в невозможности изучения традиции, проникнутой религиозностью, без обращения к источникам вдохновившей ее религиозной мысли.

Риккардо Пиккио [102]

Система – это прежде всего закон, согласно которому возникают, "работают", взаимодействуют, разрушаются и т. д. компоненты, сводимые в данную систему. Есть этот закон – есть система; нет этого закона – есть "ассоциация", "комплекс", "объединение", "собрание заблуждений", наконец, но системы нет. Система тем и отличается от прочих всевозможных "множеств", что она предсказуема: предсказуемо практически любое следствие любого изменения в любом из ее компонентов. Причем, констатация такой зависимости есть лишь указание на наличие системы, а не сама система. И в этом смысле классически хрестоматийные "жанровая система" и "система стилей" древнерусской литературы Д. С. Лихачева есть гениальная догадка о системности бытия и взаимодействия жанров и стилей, но не описание их систем как таковых, поскольку четкого закона бытия и взаимодействия отдельных компонентов в них выявлено не было…

Таким образом, искомую нами системность творческих методов (а с ними -- стилей и жанров) следует понимать собственно как наличие в восточнославянской книжности регулярно и строго действующего закона формирования, бытия и взаимодействия творческих методов, художественных стилей и жанров. Поскольку же книжная культура была в свое время трансплантирована на Русь в виде христианской церковной книжности, причем, по преимуществу в так называемой интериорной (аскетико-монастырской) ее редакции[103], то разумно, думается, искать необходимые основания именно в этой культуре, "закон" которой четко сформулирован в церковном Уставе...

1.1 Уставные чтения

Сладъко медвеный сът и добpо сахаp, обоего же добpее книжный pазум: сия убо суть скpовища вечныя жизни

св. Кирилл Туровский. "Притча о душе и теле"

А. В. Горский еще в начале прошлого века обратил внимание медиевистов на особую роль уставных чтений для истории отечественной книжности: "Уставным чтениям, -- утверждал ученый, -- выпало на долю быть главным источником русских духовных идеалов... В истории Церковного Устава ^[104] и назначенных им чтений следует искать разгадку и основные направления древнерусской литературы, и последовательности в ея развитии, и частных интересов ея и стилистических вкусов ея писателей, живших до половины XVII века включительно"[105]. В продолжение этой мысли другой авторитетный исследователь, Н. К. Никольский, отмечал: "Появление и первые шаги первоначальной болгарской (а впоследствии и древнерусской) четьей письменности... были вызваны в значительной степени, хотя и не всецело, требованиями церковного Устава"[106]. Исследования В. П. Виноградова привели его к выводу: "Уставные чтения -- основной фактор и одновременно результат древнерусского просвещения"[107].

Однако в последующем своем развитии (впрочем, по понятным причинам) восточнославянская медиевистика не разрабатывала указанное направление, что и привело, как видится, к некоторой модернизации в трактовке принципов средневекового словесного творчества, лишило его естественных оснований и естественных критериев художественности. "К сожалению, -- верно, заметил А. М. Пентковский, -- среди современных исследователей практически не утвердилось справедливое мнение об определяющем значении богослужебной традиции и, соответственно, богослужебного Устава (Типикона), регламентирующего эту традицию, при характеристике и изучении как отдельных типов книг, так и книжных комплексов, бытовавших в различные исторические периоды… Устав являлся основным регулятором церковно-богослужебной практики, а также существенно влиял на строй религиозной и бытовой жизни средневекового общества. Регламентируя богослужебную практику, Устав определял набор и состав богослужебных и четьих (что особенно важно для нас.– Л. Л.) книг – основной составляющей книжного комплекса древней Руси… история развития и смены Уставов есть история развития и смены книжных комплексов конкретных исторических периодов. Поэтому для определения состава и характеристики книжных комплексов в различные периоды истории древней Руси необходимо рассмотреть основные периоды развития церковных Уставов древней Руси"[108].

Церковный Устав[109] содержал развитую систему уставных чтений, сопутствовавших минейному, триодному и седмичному кругам богослужения. Как известно, он предписывал три основных типа чтений: 1 -- жития и дидактического характера повествования, 2 -- толкования и оглашения, 3 -- похвальные слова святым и праздникам. Именно тройственный характер предписываемых Типиконом чтений и повлиял на возникновение в книжности трех основных жанровых ассоциаций (термин Д. С. Лихачева). Это: 1 -- агиография, "святописание", то есть описания святынь и святых, куда органически включались жанры агио био графии, агио топо графии, агио физио графии, агио историо графии и под.; 2 -- экзегетика, представленная такими жанрами как толкование и/или комментарий Писания и Предания, притча, "огласительное слово" и т.д.; 3 -- панегирик, объединявший жанры энкомия (похвальные слова святым, торжественные проповеди и под.), апологии и т.д.

Обращает внимание то, что, в отличие от жанровой системы "новой литературы", где "высоким" жанрам предписано разрабатывать "высокие" предметы и темы, в системе уставной книжности этой закономерности не наблюдается: один и тот же предмет (к примеру церковный праздник) мог художественно изображаться и в агиографии, где излагались его "сюжет", история возникновения, "правила" празднования и т.д.; и в экзегетике, где объяснялся его смысл (догматический, символический, педагогический и т.д.); и в панегирике, где празднуемое событие "украшалось песньми, яко цветы", как выразился св. Кирилл Туровский.

Нетрудно заметить, что произведения названных сборников различались не по предмету изображения, а по функции и цели: цель и задача агиографии -- актуальное назидание верующих на поучительных примерах жизни подвижников и святых, определенным образом показанных исторических лиц и событий, что научает благочестивым переживаниям и утверждает "стереотип" христианского поведения; цель и задача экзегетики -- разъяснение верующим истин и догматов вероучения; цель и задача панегирика -- прославление Творца, творения и праведной жизни во всех ее проявлениях.

Как видим, основные жанровые ассоциации, соответствующие разделам типикарных чтений, предполагают осмысление христианского вероучения и Священной истории на всех уровнях восприятия человеком действительности: импульсивном бытовом и обрядовом; рассудочно-понятийном; сверхпонятийном экстатическом. Таким образом, очевидно, что Типикон в своем четьем разделе преследует цель предложить каждому из верующих чтение, соответствующее, во-первых, "степени ведения" и, значит, понимания адресата, во-вторых, -- способствовать воспитанию и развитию всех "органов" познания в человеке: чувства[110], рассудка, разума. При этом поражает жанровое многообразие четьих разделов Типикона. Например, годовой круг чтений Студийско-Алексиевского Устава включал: слова, похвальные слова, надгробные слова, слова от толкования, оглашения, жития, мучения, воспоминания, слова исторические, чудеса; в кругу чтений Иерусалимского Устава сверх того находим "Лествицу" и патерик во всем его жанровом разнообразии[111].

Постепенно дифференцируясь по сборникам, жанровые ассоциации типикарных чтений "кристаллизовались"в четьи трех основных типов: 1-- типа " Четьи-Минеи "[112] (куда можно отнести также патерик, хождение, физиол о г и т.п., поскольку их отрывки включались в сборники этого рода), 2 – типа " Златоструя " и " Златоустника " (недельного, постного, цветного) и под., 3 -- типа " Торжественника " (триодного и минейнейного состава) и " Пролога "[113].

Столь четкая и логичная структура (система) типикарных чтений, основывается, в свою очередь, на том очевидном для христианского вероучения факте, что ко спасению (обожению) призван весь человек в единстве его телесно-душевно-духовного устроения, и поэтому для каждой из человеческих ипостасей[114] должна существовать в церковной книжности форма, так сказать, вспомоществования спасению, форма церковного руководства и одновременно -- форма художнического служения Церкви.

Являясь регулятором не только религиозной, но и бытовой жизни, Устав вместе с тем, несомненно регламентировал и художественное творчество, в том смысле, что новые произведения словесного художества могли создаваться либо как типологически идентичные тем или иным произведениям уставной четьей книжности и тогда они органично входили в состав уставных чтений ("Слово о законе и благодати" Илариона Киевского, торжественные проповеди и молитвословия св. Кирилла Туровского^[115] и т. п.); либо как подражающие им, или имитирующие их, и тогда, совпадая по форме (жанру, сюжету, содержанию, даже функции) с произведениями уставных чтений, они отличались от них именно своим творческим методом и никогда не включались в уставную четью книжность (экзегетические "слова" Кирилла Туровского и Климента Смолятича; "Моление/Слово Даниила Заточника", "Житие протопопа Аввакума"; проповеди и стихотворная Псалтирь Симеона Полоцкого и т.д.[116]); либо как пародирующие их ("Беседа трех святителей", "Служба кабаку", "Повесть о попе Савве" и т. д.), что мы и будем наблюдать в истории восточнославянской средневековой книжности. Так что уставные чтения, как верно заметил, А. В. Горский, действительно могут служить своего рода путеводителем при исследовании "основных направлений древнерусской литературы... последовательности в ее развитии, частных интересов ее... стилистических вкусов ее писателей" и, конечно, творческих методов, стилей и жанров средневекового художества.