Типологическая экзегеза

…Петр ветийствует, и Платон умолче; учит Павел, и Пифагор постыдеся.

Иосиф-песнописец в Каноне четверга третьей недели Великого Поста

Первый тип отношения к священным текстам можно охарактеризовать так: Библия воспринимается как собственно субъект осмысления и на этой основе -- изображения окружающей действительности, то есть как т o, ч е м и на основании чего действительность может быть объяснена, получает свой смысл (а вообще говоря – бытие) и место в человеческой истории и в разворачивающемся Домостроительстве спасения. Книжник в таком случае есть и осознает себя как "мыслящий инструмент" Творца и Его со-трудник: он сам значим настолько, насколько в состоянии увидеть смысл земной действительности через объясняющую -- то есть собственно осмысляющую -- призму Священного Писания. При этом библейский текст предстает как "первоявленный" образ (икона, символ) той самой истинной Реальности, к которой стремится, на которую равняется и от которой получает бытие реальность земная, являющаяся ее изображением и своего рода аппликацией.

Это как раз тот случай, когда художник описывает (или во всяком случае стремится к тому) не эмпирическую реальность в ее бесконечной, а потому трудноуловимой изменчивости, но неизменный, раз и навсегда созданный Творцом "онтологический портрет", идеальное "подобие" реальности, проявленное и зафиксированное в библейской образности, а через "подобие" – архетип, или, философски выражаясь, ее "семенной логос", то есть то, к а к эмпирическая реальность промыслена в предвечном Совете. Закон этого творческого метода -- "установка на должное, а не реальное"[232], где "должное" следует понимать не как субъективный императив книжника ("я полагаю, что должно быть так!"), а "по вере" дознанное книжником объективное долженствование, определенное и заданное Домостроительным планом Творца ("И сказал Бог: да будет…", Быт. 1. 3). Согласно этому творческому принципу, средневековый христианский художник изображал действительность как совокупность материальных символов духовной реальности. В художественном изображении он стремился выявить прежде всего не конкретно-историческое, каковое могло быть случайным и незначимым для Домостроительства спасения, но превечно промысленное Творцом и данное в духовном опыте как идеальное "подобие". И именно степень этой способности художника (непосредственно зависящей от его "модуса бытия"), а не его самочинное усмотрение, отличали созданный им образ (художественное произведение) от всех прочих, а вместе с тем и определяли художественную ценность изображения.

При этом в словесности, как и в иконописи, обнаруживается своего рода обратная перспектива: книжник живописует не сам мир, но т o, как этот мир отражен в зеркале вечности. "И тo, чтo он (книжник) видит в зеркале вечности, есть, -- по меткому замечанию Николая Кузанского, -- не изображение, а Истина, изображением которой является видящий "[233].

Такой способ восприятия и метод изображения действительности мы будем называть типологической экзегезой [234]. Он заключается в том, что для каждого наблюдаемого события и явления, которые воспринимаются книжником как символическое отражение трансцендентной реальности, обязательно отыскивается (прозревается) в Священном Писании и Предании его прообраз (богодухновенно проявленное "подобие"). На основании же соотнесения явления или события с его прототипом (типология) оно и получает свое объяснение (экзегеза) с точки зрения его места в разворачивающемся Домостроительстве спасения и соответствующим образом изображается в художественном произведении. Таким образом, как уже отмечалось, Библия оказывается не объектом, а субъектом осмысления, действующим активным инструментом которого является книжник.

Основной творческий принцип этого художественного метода весьма точно выражен в словах благочестивого царя из упомянутой уже "Повести о Варлааме и Иоасафе": " внутренима очима внутрь лежащее подобаеть видети ". Иначе говоря, — изображать увиденное "внутренними очами" идеальное "подобие" вещи. Таким образом, метод типологический экзегезы формируется и адекватно "работает" в модусах "мистики". Типологическая экзегеза теоцентричной "мистики" и есть собственно "творческий императив" христианского церковного "художества" как такового, -- то, что по отношению к церковному творчеству называется каноном в собственном смысле этого слова.