Глава шестая. Оба старика, каждый на свои лад, прилагают все старания, чтобы Козетта была счастлива

Все было приготовлено для свадьбы. По мнению врача, с которымпосоветовались, она могла состояться в феврале. Стоял декабрь. Протеклонесколько восхитительных недель безмятежного счастья. Дедушка был едва ли не самым счастливым из всех. Целые часы онпроводил, любуясь Козеттой. - Очаровательница! Красотка! - восклицал он. - Такая нежная, такаякроткая! Клянусь честью, это самая прелестная девушка, какую я видел вжизни. В этой благоуханной фиалочке таятся все женские добродетели. Это самаГрация, право! С таким созданием надо жить по-княжески. Мариус, мой мальчик,ты барон, ты богат, умоляю тебя: брось сутяжничать! Козетта и Мариус вдруг попали из могилы прямо в рай. Переход былслишком внезапным и потряс бы их, если бы они не были опьянены счастьем. - Ты что-нибудь понимаешь? - спрашивал Мариус у Козетты. - Нет, - отвечала Козетта. - Но мне кажется, что сам господь смотрит нанас с высоты. Жан Вальжан все сделал, все уладил, обо всем условился, устранил всепрепятствия. Он торопился навстречу счастью Козетты с тем же нетерпением и,казалось, с тою же радостью, как сама Козетта. Как бывший мэр, он сумел разрешить один щекотливый вопрос, тайнакоторого была известна ему одному, - вопрос о гражданском состоянии Козетты.Открыть правду о ее происхождении? Как знать! Это могло бы расстроитьсвадьбу. Он избавил Козетту от всех трудностей. Он изобрел ей родню изпокойников - верный способ избежать разоблачений. Козетта оказаласьпоследним отпрыском угасшего рода; Козетта не его дочь, а дочь другогоФошлевана, его брата. Оба Фошлевана служили садовниками в монастыре МалыйПикпюс. Съездили в этот монастырь; оттуда были получены наилучшие сведения имножество самых лестных рекомендаций. Добрые монахини, мало смыслившие и несклонные разбираться в вопросах отцовства, не подозревали обмана; ониникогда толком не знали, кому именно из двух Фошлеванов приходилась дочерьюмаленькая Козетта. Они подтвердили, очень охотно, все, что от нихтребовалось. Был составлен нотариальный акт. Козетта стала законноназываться мадмуазель Эфрази Фошлеван. Она была объявлена круглой сиротой.Жан Вальжан устроил так, что под именем Фошлевана стал опекуном Козетты, аЖильнорман был назначен ее вторым опекуном. Что касается пятисот восьмидесяти четырех тысяч франков, они были якобыотказаны Козетте по завещанию лицом, которое пожелало остаться неизвестным.Первоначально наследство составляло пятьсот девяносто четыре тысячи франков;но десять тысяч франков были истрачены на воспитание мадмуазель Эфрази, изкоих пять тысяч франков уплачены в упомянутый монастырь. Это наследство,врученное третьему лицу, должно было быть передано Козетте по достижениисовершеннолетия или при вступлении в брак. Все в целом было, как мы видим,вполне приемлемо, в особенности учитывая приложение в виде полумиллиона слишком. Правда, здесь были кое-какие странности, но на них никто не обратилвнимания; одному из заинтересованных лиц застилала глаза любовь, другим -шестьсот тысяч франков. Козетта узнала, что она не родная дочь старику, которого так долгоназывала отцом. Это только родственник, а настоящий ее отец - другойФошлеван. В другое время это открытие причинило бы ей глубокое горе, но в тенесказанно счастливые минуты оно лишь ненадолго, мимолетной тенью омрачилоее душу; вокруг было столько радости, что это облачко скоро рассеялось. Унее был Мариус. Приходит юноша, и старика забывают, - такова жизнь. Кроме того, Козетта привыкла с давних лет к окружавшим ее загадкам,всякое существо, чье детство окутано тайной, всегда в известной мере готовок разочарованиям. Однако она по-прежнему называла Жана Вальжана отцом. Козетта, наседьмом небе от счастья, была в восторге от старика Жильнормана. Тот осыпалее подарками и мадригалами. Пока Жан Вальжан старался создать Козеттепрочное общественное положение и закрепить за ней ее состояние, Жильнорманхлопотал об ее свадебной корзинке. Ничто так не забавляло старика, какодарять ее щедрой рукой. Он подарил Козетте платье из бельгийского гипюра,доставшееся ему еще от его бабки. "Моды возрождаются, - говорил он, - теперьвсе помешаны на старинных вещах, я вижу на старости лет, что молодые дамыодеваются так же, как одевались старушки во времена моего детства". Он опустошал почтенные толстобокие комоды лакированногокоромандельского дерева, которые не отпирались много лет. "Ну-ка,поисповедуем этих вдовушек, - приговаривал он, - посмотрим, что у них вбрюхе". Он с треском выдвигал пузатые ящики, набитые нарядами всех его жен,всех его любовниц и бабушек. Китайские шелка, штофы, камка, цветной муар,платья из тяжелого сверкающего турского шелка, индийские платки, вышитыезолотом, не тускнеющим от стирки, штуки шерстяной ткани, одинаковые и с лицаи с изнанки, генуэзские и алансонские кружева, старинные золотые уборы,бонбоньерки слоновой кости, украшенные изображением батальных сцен тончайшейработы, наряды, ленты - всем этим он задаривал Козетту. Восхищенная Козетта,упоенная любовью к Мариусу, растроганная и смущенная щедростью старикаЖильнормана, грезила о безграничном счастье среди бархата и атласа. Козеттечудилось, что свадебную корзинку подносят ей серафимы. Душа ее воспаряла внебеса на крыльях из тончайших кружев. Как мы сказали, блаженство влюбленных могло сравниться только сликованием деда. Казалось, на улице Сестер страстей господних неумолчногремят трубы. Каждое утро дедушка подносил Козетте старинные безделушки. Всевозможныеукрашения сыпались на нее, как из рога изобилия. Однажды Мариус, который и в эти счастливые дни охотно вел серьезныебеседы, сказал по какому-то поводу: - Деятели революции исполнены такого величия, что даже в наши дни отних исходит обаяние древности, как от Катона или Фокиона; они приводят напамять мемуары античных времен. - Мемуары антич... Муар-антик! - воскликнул дедушка. - Вот спасибо,Мариус, надоумил; это как раз то, что мне нужно. Наутро к свадебным подаркам Козетты прибавилось роскошное муаровоеплатье цвета чайной розы. Дед извлекал из своих тряпок целую философию. - Любовь - само собой, но нужно еще что-то. Для счастья нужно ибесполезное. Просто счастье - это лишь самое необходимое. Сдобрите же егоизлишним не скупясь. С милым рай и во дворце. Мне нужно ее сердце и Луврвдобавок. Ее сердце и фонтаны Версаля. Дайте мне мою пастушку, но, еслиможно, обратите ее в герцогиню. Приведите ко мне Филиду в васильковом венкеи с рентой в сто тысяч франков в придачу. Предложите мне пастушеский шалаш смраморной колоннадой до горизонта. Я согласен на шалаш, я не прочь и отроскошных палат из мрамора и золота. Счастье всухомятку похоже на черствыйхлеб. Он годится на закуску, а не на обед. Я жажду избытка, жаждубесполезного, безрассудного, чрезмерного, всего, что ни на что не нужно.Помнится, мне довелось видеть на Страсбургском соборе башенные часы вышинойс трехэтажный дом, которые отбивали время, вернее удостаивали обозначатьвремя, но, казалось, были созданными совсем не для этого; отзвонив полденьили полночь, полдень - час солнца, полночь - час любви, или любой другой чассуток на выбор, они показывали вам месяц и звезды, море и сушу, рыб и птиц,Феба и Фебу и уйму разных разностей, которые появлялись из ниши: тут были идвенадцать апостолов, и император Карл Пятый, и Эпонина, и Сабин, а сверхвсего прочего целая орава золоченых человечков, игравших на трубах. Ачудесный перезвон, которым они то и дело оглашали воздух неизвестно покакому поводу? Можно ли сравнить с ними жалкий голый циферблат, которыйпросто-напросто отсчитывает минуты? Я стою за огромные страсбургские часы, япредпочитаю их швейцарским часикам. Жильнорман особенно любил разглагольствовать по поводу самой свадьбы, ив его славословиях возникали, словно в зеркале, все тени восемнадцатого векавперемешку. - Вы и понятия не имеете об искусстве устраивать празднества! -восклицал он. - Теперь и повеселиться-то не умеют в день торжества. Вашдевятнадцатый век какой-то дохлый. Ему недостает размаха. Ему недоступнароскошь, недоступно благородство. Он все стрижет под гребенку. Ваше любезноетретье сословие безвкусно, бесцветно, безуханно, безобразно. Вот они, мечтываших буржуазок, когда они, по их выражению, "пристраиваются": хорошенькийбудуар, заново обставленный, палисандровая мебель и коленкор. Смотрите,смотрите! Достопочтенный Скаред женится на девице Сквалыге. Блеск и треск! Ксвечке прилепили настоящую золотую монету! Вот так эпоха! Я охотно удрал быот нее к сарматам. Ах, уже в тысяча семьсот восемьдесят седьмом году япредсказывал, что все погибло, в тот самый день, как увидел, что герцогРоган, принц Леонский, герцог Шабо, герцог Монбазон, маркиз Субиз, виконтТуарский, пэр Франции ехали на скачки в Лоншан в двуколке! И это принеслоплоды. В нынешнем веке люди ведут крупные дела, играют на бирже, наживаютденьги - и все до одного скряги. Они холят и лелеют себя, наводят на себяблеск: они одеты с иголочки, вымыты, выстираны, выскоблены, выбриты,причесаны, вылощены, прилизаны, навощены, начищены, безукоризненны,отполированы, как камешек, этакие разумники, этакие чистюли, и в то жевремя, - ей-же-ей! - в душе у них такой навоз, такая клоака, что от нихшарахнется любая коровница, сморкающаяся в руку. "Нечистоплотная опрятность"- вот какой девиз я жалую вашей эпохе. Не сердись, Мариус, позволь мнеотвести душу; как видишь, о народе я не сказал ничего дурного, хоть и сыт импо горло, но разреши мне задать трепку буржуазии. Я и сам из этой породы.Кого люблю, того и бью. Засим скажем прямо хоть нынче и женятся, а сыгратьсвадьбу не умеют. Право же, я грущу о добрых старых нравах! Я грущу обовсем. Где прежнее изящество, рыцарство, милое, учтивое обхождение, всемдоступная, веселящая душу роскошь, где музыка - непременная участница всякойсвадьбы: оркестр у знати, трескотня барабанов у народа, - танцы, веселыелица за столом, изысканные мадригалы, песенки, потешные огни, громкий смех,дым коромыслом, пышные банты из лент? Я грущу о подвязке новобрачной.Подвязка новобрачной сродни поясу Венеры. Из-за чего разыгралась Троянскаявойна? Из-за подвязки Елены, черт побери! Почему идет бой, почему Диомедбогоравный раскокал на голове Мерионея громадный медный шлем о десятиостриях, почему Ахилл и Гектор протыкают друг друга ударами копья? Потомучто Елена дала свою подвязку Парису. Гомер бы создал целую Илиаду изподвязки Козетты. Он воспел бы в поэме старого болтуна вроде меня и назвалбы его Нестором. Друзья мои! В старое время, в наше доброе старое время людиженились с толком: сначала заключали контракт по всей форме, потомзакатывали пир на весь мир. Как только удалялся Кюжас, на сцену выступалКамачо. Какого черта! Желудок, славная скотина, требует своего, он тожехочет покутить на свадьбе! Пировали на славу, и у каждого за столом былапрелестная соседка, без всяких там шемизеток, с едва прикрытой грудью! Эх,как громко смеялись, как веселились в старину! Молодежь казалась букетомцветов, каждый юноша украшал себя веткой сирени или пучком роз; будь он дажехрабрым воякой, он все равно глядел пастушком, и если, скажем, это былдрагунский капитан, он ухитрялся носить имя Флориан. Всем хотелось бытькрасивыми. Наряжались в вышитое платье, в яркие материи. Буржуа походил нацветок, маркиз - на драгоценный камень. Тогда не носили ни штрипок, нисапог. Молодые люди были щегольски одеты, блестящи, вылощены, ослепительны,воздушны, грациозны, кокетливы - и это не мешало им носить шпагу на боку.Настоящие колибри с коготками и клювом. То была эпоха Галантной Индии. Однойчертой нашего времени было изящество, другой - великолепие, ну и забавлялисьже мы, разрази меня бог! Зато нынче вы чопорны до невозможности. Буржуаскуп, буржуазка жеманна. Экий злосчастный век! Сейчас изгнали бы самихГраций за то, что они слишком декольтированы. Увы! Теперь скрывают красоту,словно уродство. После революции все обзавелись панталончиками, дажетанцовщицы; любая уличная плясунья корчит недотрогу; ваши танцы скучны, какпроповеди. Вы желаете быть величественными. Вам было бы не по себе, если бываш подбородок не утопал в галстуке. Двадцатилетний молокосос, которыйженится, мечтает, женясь, походить на Руайе-Коллара. А знаете, к чемуприводит вас такого рода величие? К ничтожеству. Запомните: радость нетолько радостное, но и великое чувство. Да веселитесь же, если вы влюблены,черт вас дери! Коли жениться, так уж жениться, очертя голову, в упоениисчастьем, с треском и блеском! Храните серьезность в церкви - согласен. Нокак только месса кончилась, пусть все летит к чертям! Надо закружитьновобрачную в волшебном вихре. Свадьба должна быть царственной и сказочной.Пусть тянется свадебный поезд от Реймского собора до пагоды Шантлу. Мнепротивны будничные свадьбы. Клянусь дьяволом, вознеситесь на Олимп, ну хотьна один день! Будьте как боги. Ах, вы могли бы быть сильфами, гениями Игр иСмеха, аргираспидами, а вы просто сопляки! Друзья мои! Каждый новобрачныйдолжен стать принцем Альдобрандини. Воспользуйтесь этой единственной в жизниминутой, чтобы унестись на седьмое небо вместе с лебедями и орлами, хотя бынаутро вам пришлось шлепнуться в мещанское лягушечье болото. Нескаредничайте на празднике Гименея, не подрезайте его роскошных крыльев, некрохоборствуйте в этот лучезарный день. Расходы на свадьбу - это ведь нерасходы на хозяйство. Эх, если бы я мог устроить все по своему вкусу, как быэто было изысканно!.. Среди деревьев звенели бы скрипки. Лазурь и серебро -вот моя программа. Я созвал бы на праздник сельские божества, я кликнул быдриад и нереид. Свадьба Амфитриты, розовая дымка, изящно причесанныеобнаженные нимфы, ученый академик, подносящий богине четверостишие, морскиечудовища, впряженные в колесницу. Тритон, трубя в тромбон, на раковине мчался, И каждый был пленен, и каждый восхищался! Вот это празднество! Ай да программа, или я ни черта не понимаю,провалиться мне на этом месте! Пока дед, изливаясь в лирическом вдохновении, заслушивался сам себя,Козетта и Мариус упивались счастьем, любуясь друг другом без помехи. Тетушка Жильнорман наблюдала все это с присущим ей невозмутимымспокойствием. За последние пять-шесть месяцев на ее долю пришлось немаловолнений: Мариус вернулся, Мариуса принесли окровавленным, Мариуса принеслис баррикады, Мариус умер, нет, жив, Мариус примирился с дедом, Мариуспомолвлен, Мариус женится на бесприданнице, Мариус женится на миллионерше.Шестьсот тысяч франков доконали ее. После этого к ней вернулось вялоебезразличие времен ее первого причастия. Она аккуратно посещалабогослужения, перебирала четки, шептала Ave в одном углу дома, в то времякак в другом углу шептали I love you {Люблю тебя (англ.).}, и Мариус сКозеттой казались ей какими-то смутными тенями. На самом деле тенью была онасама. Существует особый род бездеятельного аскетизма, когда, за исключениемземлетрясений и прочих катастроф, душа, застывшая и оцепенелая, чуждаявсему, что можно назвать жизнедеятельностью, не воспринимает никакихвпечатлений, ни радостных, ни горестных. "Такое благочестие, - говаривалдочери старик Жильнорман, - все равно что насморк. Ты не чувствуешь запахажизни. Ни ее зловония, ни аромата". Впрочем, шестьсот тысяч франков положили конец давнишним колебаниямстарой девы. Отец ее так мало привык с нею считаться, что даже непосоветовался с ней, давая согласие на брак Мариуса. По своему обыкновениюон весь отдался порыву и, став из деспота рабом, руководствовался одноймыслью: угодить Мариусу. И он даже не вспомнил о существовании тетки, о том,что у нее может быть свое мнение; несмотря на всю свою овечью покорность,она была этим задета. Внешне равнодушная, но возмущенная в глубине души, онасказала себе: "Отец решает вопрос о браке без меня; ну что ж, зато я разрешувопрос о наследстве без него". В самом деле, она была богата, а отец нет. Исвое решение на этот счет хранила про себя. Вполне возможно, что если быжених и невеста были бедны, она так и оставила бы их в бедности. Мойлюбезный племянник изволит жениться на нищей - тем хуже для него! Пустьостается нищим. Но полмиллиона Козетты понравились тетке и изменили еепозицию по отношению к влюбленной паре. Шестьсот тысяч франков бесспорнозаслуживают уважения, и ей стало ясно, что она должна оставить своесостояние молодым людям именно потому, что они в нем больше не нуждались. Было решено, что юная чета поселится у деда. Жильнорман непременнохотел уступить им свою спальню, лучшую комнату в доме. "Я стану от этогомоложе, - заявил он. - Это мое давнишнее намерение. Я всегда мечтал сыгратьсвадьбу в моей комнате". Он убрал спальню множеством старинных изящныхбезделушек. Он велел расписать потолок и обить стены изумительной материей,штуку которой давно хранил у себя и считал утрехтской, с бархатистымипервоцветами по золотому атласному полю. "Этой самой материей, - говорил он,- была задрапирована кровать герцогини Анвильской во дворце Ларош-Гийон". Накамине он поставил статуэтку саксонского фарфора - женскую фигурку,прикрывающую муфтой свою наготу. Библиотека Жильнормана была обращена в приемный кабинет, необходимыйМариусу; чтобы вступить в адвокатское сословие, требовался, как мы помним,приемный кабинет.