Глава третья. Мариус идет на приступ

Однажды Жильнорман, пока его дочь приводила в порядок склянки ипузырьки на мраморной доске комода, наклонился к Мариусу и сказал самымласковым своим тоном: - Знаешь, мой мальчик, на твоем месте я больше налегал бы теперь намясо, чем на рыбу. Жареная камбала отличная еда при начале выздоровления,но, чтобы поставить больного на ноги, нужна хорошая котлета. Силы Мариуса почти совсем восстановились; он собрался с духом, сел насвоем ложе, оперся стиснутыми кулаками на постель, взглянул деду прямо вглаза и заявил с угрожающим видом: - По этому поводу я должен вам кое-что сказать. - Что такое? - Дело в том, что я намерен жениться. - Это уже предусмотрено, - отвечал дедушка, разражаясь хохотом. - Как предусмотрено? - Так, предусмотрено. Девчурка будет твоей. Мариус задрожал от радости. Жильнорман продолжал: - Ну да, бери ее, свою прелестную милую девочку. Она приходит каждыйдень под видом старого господина справляться о твоем здоровье. С тех пор кактебя ранили, она только и делает, что плачет и щиплет корпию. Я наводилсправки. Она живет на улице Вооруженного человека, номер семь. Ага, вот мы идоговорились! Ты хочешь жениться на ней? Отлично, женись. Попался, голубчик!Ты задумал целый заговор, ты говорил себе: "Я все объявлю напрямик деду,этой мумии времен Регентства и Директории, этому бывшему красавцу, этомуДоранту, обратившемуся в Жеронта; и у него были когда-то свои интрижки истрастишки, свои гризетки, свои Козетты; и он пощеголял в свое время, и онпарил в небесах, и он вкусил от плодов весны; хочет не хочет, а придется емувспомнить об этом. Увидим тогда. Дадим бой!" Ах, ты решил взять быка зарога! Хорошо же. Я предлагаю тебе котлетку, а ты отвечаешь: "Да, кстати, яхочу жениться". Ну и переход! Ага, ты ожидал перепалки? Ты и не знал, что ястарый плут. Что ты на это скажешь? Тебе досадно. Ты никак не ожидал, чтодедушка еще легкомысленнее тебя. Твоя блестящая, заранее заготовленная речьпропала даром, господин адвокат, как обидно! Тем лучше, бесись на здоровье.Я делаю все по-твоему, и это затыкает тебе рот, глупец. Послушай. Я наводилсправки, ведь я тоже себе на уме; она очаровательна, она благонравна, проулана - все враки; она нащипала целую кучу корпии, это настоящее сокровище,и она обожает тебя. Если бы ты умер, нас хоронили бы всех троих, ее гробнесли бы вслед за моим. С тех пор как тебе стало лучше, мне даже приходиламысль попросту пристроить ее у твоего изголовья; но ведь только в романахдевиц так вот, без церемоний, приводят к постели раненых красавцев, которыеим нравятся. В жизни так не бывает. Что бы сказала твоя тетушка? Ты ведьпочти все время лежал совсем голый, дружище. Спроси у Николетты, она неоставляла тебя ни на минуту, можно ли было пускать сюда женщин? Да и чтосказал бы доктор? Красивая девица - уж никак не лекарство от лихорадки.Ладно, все равно не будем больше говорить об этом: все сказано, сделано,кончено, бери ее. Вот какой я изверг! Я чувствовал, видишь ли, что ты меняневзлюбил, и я сказал себе: "Что бы мне такое сделать, чтобы эта скотинаполюбила меня снова?" И подумал: "Стой-ка, у меня ведь есть под рукой крошкаКозетта, подарю-ка ему ее, авось он полюбит меня тогда или хоть скажет, вчем я провинился". Ах, ты решил, что старик будет рвать и метать,бесноваться, топать ногами, замахиваться палкой на эту алую зарю? Ничуть небывало. Козетта - согласен; любовь - пожалуйста! Ничего лучшего мне не надо.Женитесь, сударь, сделайте милость. Будь счастлив, милое мое дитя! С этими словами старик расплакался. Обхватив голову Мариуса, он прижал ее обеими руками к своей старческойгруди, и оба зарыдали. В этом находит иногда свое выражение высшее счастье. - Отец! - воскликнул Мариус. - Ага, значит, ты любишь меня! - прошептал старик. Это были незабываемые мгновения. Оба задыхались от слез и не моглиговорить. - Ну вот, - пролепетал, наконец, дедушка, - разродился-таки! Сказалмне: "отец"! Мариус высвободил свою голову из объятий деда и тихонько спросил: - Отец! Но ведь теперь я совсем здоров, теперь мне можно с нейповидаться? - Это тоже предусмотрено, ты увидишь ее завтра. - Отец! - Ну что? - Почему не сегодня? - Ну что же, ничего не имею против. Пускай сегодня! Три раза подряд тыназвал меня отцом, это ведь чего-нибудь да стоит. Сейчас я распоряжусь. Тебеее приведут. Все предусмотрено, говорят тебе. Вся эта история уже былакогда-то воспета в стихах. В развязке элегии Больной юноша Андре Шенье, тогоАндре Шенье, которого зарезали эти разбойники... то есть эти титаныдевяносто третьего года. Жильнорману показалось, будто Мариус слегка нахмурился, хотя, по правдесказать, Мариус, витая в облаках, совсем не слушал его и думал гораздобольше о Козетте, чем о девяносто третьем годе. Трепеща от страха, что такнекстати упомянул Андре Шенье, дедушка тотчас спохватился: - Зарезали - не то слово. Дело в том, что великие гении революции,которые, бесспорно, никакие не злодеи, а, честное слово, - истинные герои...нашли, что Андре Шенье немного мешает им, и решили его гильотин... Вернеесказать, эти великие люди в интересах общественного блага седьмого термидорапредложили Андре Шенье отправиться ко всем... Поперхнувшись собственными словами, Жильнорман запнулся, не умея низакончить фразы, ни взять ее обратно, и, пока его дочь поправляла за спинойМариуса подушки, растерянный, взволнованный старик выбежал из спальни совсей быстротой, на какую был способен в свои годы, захлопнул за собою дверьи весь красный, взбешенный, задыхающийся, с выпученными глазами, налетелпрямо на Баска, который мирно чистил сапоги в прихожей. Он схватил Баска зашиворот и яростно крикнул ему в лицо: - Тысяча чертей! Эти разбойники укокошили его? - Кого, сударь? - Андре Шенье. - Так точно, сударь, - ответил перепуганный Баск.