Глава первая. От улицы Плюме до квартала сен дени

Голос в сумерках, позвавший Мариуса на баррикаду улицы Шанврери,показался ему голосом рока. Он хотел умереть, и ему представился к этомуслучай, он стучался в ворота гробницы, и рука во тьме протягивала ему ключот них. Зловещий выход, открывающийся во мраке отчаянью, всегда полонсоблазна. Мариус раздвинул прутья решетки, столько раз пропускавшей его,вышел из сада и сказал себе. "Пойдем!". Обезумев от горя, не в силах принять какое-либо твердое решение,неспособный согласиться ни с чем, что предложила бы ему судьба после двухмесяцев упоения молодостью и любовью, одолеваемый самыми мрачными мыслями,какие только может внушить отчаяние, он хотел одного - скорее покончить сжизнью. Он пошел быстрым шагом. У него были пистолеты Жавера, - он былвооружен. Молодой человек, которого он увидел мельком, скрылся из виду где-то наповороте. Мариус, перейдя с улицы Плюме на бульвар, прошел эспланаду и мостИнвалидов, Елисейские поля, площадь Людовика XV и очутился на улице Риволи.Здесь магазины были открыты, под аркадами горел газ, женщины что-то покупалив лавках; в кафе "Летер" ели мороженое, в английской кондитерской - пирожки.Несколько почтовых карет пронеслись галопом, выехав из гостиниц "Пренс" и"Мерис". Через пассаж Делорм Мариус вышел на улицу Сент-Оноре. Здесь лавки былизаперты, торговцы переговаривались у полуотворенных дверей, по тротуарамсновали прохожие, фонари были зажжены, все окна, начиная со второго этажа,были освещены, как обычно. На площади Пале-Рояль стояла кавалерия. Мариус пошел по улице Сент-Оноре. По мере того, как он удалялся отплощади Пале-Рояль, освещенных окон попадалось все меньше, лавки былинаглухо закрыты, на порогах домов никто не переговаривался, улицастановилась все темнее, а толпа все гуще, ибо прохожие теперь собиралисьтолпой. В толпе никто как будто не произносил ни слова, и, однако, оттудадоносилось глухое гудение. По дороге к фонтану Арбр-Сэк попадались "сборища" - неподвижные,мрачные группы людей, которые среди прохожих напоминали камни в потоке воды. У въезда на улицу Прувер толпа не двигалась. То была стойкая,внушительная, крепкая, плотная, почти непроницаемая глыба из сгрудившихсялюдей, которые тихонько переговаривались. Тут почти не было сюртуков иликруглых шляп, - всюду рабочие балахоны, блузы, фуражки, взъерошенные волосыи землистые лица. Все это скопище смутно колыхалось в ночном тумане. Вглухом говоре толпы был хриплый отзвук закипающих страстей. Хотя никтословно бы не двигался, слышно было, как переступают ноги в грязи. За этойтолщей на улицах Руль, Прувер и в конце улицы Сент-Оноре не было ни одногоокна, в котором горел бы огонек свечи. Виднелись только убегавшие вдаль имеркнувшие в глубине улиц цепочки фонарей. Фонари того времени напоминалиподвешенные на веревках большие красные звезды, отбрасывавшие на мостовуютень, похожую на громадного паука. Улицы не были пустынны. Там можно былоразличить ружья в козлах, покачивавшиеся штыки и стоявшие биваком войска. Ниодин любопытный не переходил этот рубеж. Там движение прекращалось. Тамкончалась толпа и начиналась армия. Мариус стремился туда с настойчивостью человека, потерявшего надежду.Его позвали, значит, нужно было идти. Ему удалось пробиться сквозь толпу,сквозь биваки отрядов, он ускользнул от патрулей и избежал часовых. Сделавкрюк, он вышел на улицу Бетизи и направился к рынку. На углу улицы Бурдонефонарей не было. Миновав зону толпы, он перешел границу войск и очутился среди чего-тострашного. Ни одного прохожего, ни одного солдата, ни проблеска света,никого; безлюдие, молчание, ночь; непонятный, пронизывающий холод. Войти втакую улицу все равно, что войти в погреб. Он продвигался вперед. Вот он сделал несколько шагов. Кто-то бегом промчался мимо. Кто это?Мужчина? Женщина? Было ли их несколько? Он не мог бы на это ответить. Теньмелькнула и исчезла. Окольными путями он вышел в переулок, решив, что это Гончарная улица; всередине улицы он натолкнулся на препятствие. Он протянул руки вперед. Тобыла опрокинутая тележка; он чувствовал под ногами лужи, выбоины,разбросанный и наваленный булыжник. Здесь была начата и покинута баррикада.Перебравшись через кучи булыжника, он очутился по ту сторону заграждения. Оншел у самых тумб и находил дорогу по стенам домов. Ему показалось, будтонемного поодаль от баррикады промелькнуло что-то белое. Он приблизился, иэто белое приняло определенную форму. То были две белые лошади, - те,которых Боссюэ утром выпряг из омнибуса. Они брели весь день наугад поулицам и в конце концов остановились здесь с тупым терпением животных,которым в такой же мере понятны действия человека, в какой человеку - путипровидения. Мариус прошел мимо них. Когда он подходил к улице, показавшейся емуулицей Общественного договора, откуда-то грянул ружейный выстрел, ипросвистевшая совсем близко от него пуля, наугад прорезая мрак, пробила надего головой медный таз для бритья, висевший над дверью цирюльника. Еще в1846 году на улице Общественного договора в углу рыночной колоннады можнобыло увидеть этот продырявленный таз для бритья. Ружейный выстрел был все же проявлением жизни. А потом уже ничегобольше не происходило. Весь его путь походил на спуск по черным ступеням. И все же Мариус шел вперед.