Глава вторая. КОРНИ

Арго - язык пребывающих во мраке. Это загадочное наречие, позорное и бунтарское, волнует мысль в самых еетемных глубинах и приводит социальную философию к самым скорбнымразмышлениям. Именно на нем явственно видна печать кары. Каждый слог отмеченею. Слова обычного языка являются в нем как бы покоробившимися изаскорузлыми под раскаленным железом палача. Некоторые как будто ещедымятся. Иная фраза производит на вас впечатление внезапно оголенного плечавора с выжженным клеймом. Мысль почти отказывается быть выраженной этимисловами-острожниками. Метафора бывает иногда столь наглой, что чувствуетсяее знакомство с позорным столбом. Но несмотря на все это и по причине всего этого, столь странное наречиепо праву занимает свое отделение в том беспристрастном хранилище, где естьместо как для позеленевшего лиара, так и для золотой медали, и котороеименуется литературой. У арго - можете с этим соглашаться или не соглашаться- есть свой синтаксис и своя поэзия. Это язык. Если по уродливости некоторыхслов можно распознать, что его коверкал Мандрен, то по блеску некоторыхметонимий чувствуется, что на нем говорил Вийон. Стихотворная строчка, столь изысканная и столь прославленная: Mais оu sont les neiges d'antan? {Но где снега минувших лет? (франц.)} написана на арго. Antan - ante annum - слово из арго Двора чудес,обозначающее прошедший год и, в более широком смысле, когда-то Тридцать летназад, в 1827 году, в эпоху отбытия огромной партии каторжников, еще можнобыло прочесть изречение, нацарапанное гвоздем на стене одного из казематовБисетра королем государства Арго, осужденным на галеры: Les dabs d'antantrimaient siempre pour la pierre du coesre. Иными словами - Короли былыхвремен всегда отправлялись на коронацию. Для этого "короля" каторга и была"коронацией". Слово decarade, означающее отъезд тяжелой кареты галопом, приписываетсяВийону, и оно достойно его. Это слово, будто высекающее искры, переданомастерской ономатопеей в изумительном стихе Лафонтена: Six forts chevaux tiraient un coche. {Шесть крепких лошадей тащили экипаж (франц.)} С точки зрения чисто литературной, мало какое исследование может бытьлюбопытней и плодотворней, чем в области арго. Это настоящий язык в языке,род болезненного нароста, нездоровый черенок, который привился,паразитическое растение, пустившее корни в древний галльский ствол ирасстилающее свою зловещую листву по одной из ветвей языкового древа. Такимоно кажется на первый взгляд, таково, можно сказать, общее впечатление отарго. Но перед теми, кто изучает язык как следует его изучать, то есть какгеолог изучает землю, арго возникает напластованием. В зависимости от того,насколько глубоко разрывают это напластование, в арго под старым французскимнародным языком находят провансальский, испанский, итальянский, левантинский- этот язык портов Средиземноморья, английский и немецкий, романский в трехего разновидностях - романо-французской, романо-итальянской,романо-романской, - латинский, наконец, баскский и кельтский. Это глубокозалегающая, причудливая формация. Подземное здание, построенное сообща всемиотверженными. Каждое отмеченное проклятием племя отложило свой пласт, каждоестрадание бросило туда свой камень, каждое сердце положило свой булыжник.Толпа преступных душ, низменных и возмущенных, пронесшихся через жизнь иисчезнувших в вечности, присутствует здесь почти целиком и словнопросвечивает сквозь форму какого-нибудь чудовищного слова. Не угодно ли испанского? Древнее готское арго кишит испанизмами. Вотboffette - пощечина, происшедшее от bofeton; vantane - окно (позднее -vanternе), от veniana; gat - кошка, от goto; acite - масло, от aceyte. Heугодно ли итальянского? Вот spade - шпага, происшедшее от spada; carvel -судно, от carаvella. He угодно ли английского? Вот bichot - епископ,происшедшее от bishop; raille - шпион, от rascal, rascalion - негодяй;pilche - футляр, от pitcher - ножны. Не угодно ли немецкого? Вот caleur -слуга, от Kellner; hers - хозяин, от Herzog - герцог. Не угодно лилатинского? Вот frangir - ломать, от frangere; affurer - воровать, от fur;cadene - цепь, от catena. Есть латинское слово, появлявшееся во всехевропейских языках в силу какой-то загадочной верховной его власти: этослово magnus - великий; Шотландия сделала из него mac, обозначающее главуклана: Мак-Фарлан, Мак-Каллюмор - великий Фарлан, великий Каллюмор {Однакоследует заметить, что mac - по-кельтски обозначает сын. (Прим. авт.).}, аргосделало из него meck, а позднее meg, то есть бог. Не угодно ли баскского?Вот gahisto - дьявол, от gaiztoa - злой; sorgabon - доброй ночи, от gabon -добрый вечер. Не угодно ли кельтского? Вот blavin - носовой платок, отblavet - брызжущая вода; menesse - женщина (в дурном смысле), от meinec -полный камней; barant - ручей, от baranton - фонтан; goffeur - слесарь, отgoff - кузнец; guedouze - смерть, от guenn-du, белое-черное. Не угодно ли,наконец, истории? Арго называет экю мальтийка, в память монеты, имевшейхождение на галерах Мальты. Кроме филологической основы, на которую мы только что указали, у аргоимеются и другие корни, еще более естественные и порожденные, так сказать,разумом человека. Во-первых, прямое словотворчество. Вот где тайна созидания языка.Умение рисовать при помощи слов, которые, неведомо как и почему, таят в себеобраз. Они простейшая основа всякого человеческого языка - то, что можнобыло бы назвать его строительным гранитом. Арго кишит словами такого рода,словами стихийными, созданными из всякого материала, неизвестно где и кем,без этимологии, без аналогии, без производных, - словами, стоящимиособняком, варварскими, иногда отвратительными, но обладающими страннойсилой выразительности и живыми. Палач - кат; лес - оксым; страх, бегство -плет; лакеи - лакуза; генерал, префект, министр - ковруг; дьявол - дедер.Нет ничего более странного, чем эти слова, которые и укрывают иобнаруживают. Некоторые, например дедер, гротескны и страшны и производят навас впечатление гримасы циклопа. Во-вторых, метафора. Особенностью языка, который хочет все сказать ивсе скрыть, является обилие образных выражений. Метафора - загадка, закоторой укрывается вор, замышляющий преступление, заключенный, обдумывающийбегство. Не существует идиома более метафорического, чем арго. Отвинтитьорех - свернуть шею; хрястать - есть; венчаться - быть судимым; крыса - тот,кто ворует хлеб; алебардит - идет дождь, старая поразительная метафора, самав известном смысле свидетельствующая о времени своего появления,уподобляющая длинные косые струи дождя сомкнутому строю наклоненных пикландскнехтов и умещающая в одном слове народную метонимию: дождиталебардами. Иногда, по мере того как арго подвигается от первой стадиисвоего развития ко второй, слова, находившиеся в диком, первобытномсостоянии, обретают метафорическое значение. Дьявол перестает быть дедером истановится пекарем, - тем, кто сажает в печь. Это умнее, но мельче; нечто,подобное Расину после Корнеля, Еврипиду после Эсхила. Некоторые выраженияарго, относящиеся к обеим стадиям его развития, имеющие характер варварскийи метафорический, походят на фантасмагории. Потьмушники мозгуют стыритьклятуру под месяцем (бродяги ночью собираются украсть лошадь). Все этопроходит перед сознанием, как группа призраков. Видеть видишь, но что этотакое - не ведаешь. В-третьих, его изворотливость. Арго паразитирует на живом языке. Онопользуется им, как ему вздумается, оно черпает из него на удачу и частодовольствуется, когда в этом возникает необходимость, общим грубымискажением. Нередко, с помощью обычных слов, изуродованных таким образом, всочетании со словами из чистого арго, оно составляет красочные выражения,где чувствуется смесь двух упомянутых элементов - прямого словотворчества иметафоры: Кэб брешет, сдается, пантенова тарахтелка дыбает по оксиму -собака лает, должно быть, дилижанс из Парижа проезжает по лесу. Фраер -балбень, фраерша - клевая, а баруля фартовая - хозяин глуп, его жена хитра,а дочь красива. Чаще всего, чтобы сбить с толку слушателя, аргоограничивается тем, что без разбора прибавляет ко всем словам гнусный хвост,окончание айль, орг, ерг или юш. Так: Находитайль ли выерг это жаркоюшхорошорг? - находите ли вы это жаркое хорошим? Эта фраза была обращенаКартушем к привратнику, чтобы узнать, удовлетворяет ли его сумма,предложенная за побег. Окончание мар стали прибавлять сравнительно недавно. Арго, будучи наречием разложения, быстро разлагается и само. Крометого, стараясь скрыть свою сущность, оно, только-только почувствовав, чтооно разгадано, преобразуется. В противоположность любой иной формепроизрастания, здесь луч света убивает все, к чему прикасается. Так ишествует вперед арго, непрестанно распадаясь и восстанавливаясь; этобезвестная, проворная, никогда не прекращающаяся работа. В десять лет аргопроходит путь более длинный, чем язык - за десять столетий. Таким образомlarton, хлеб, становится lartif; gail, лошадь, - gaye; fertanche, солома, -fertille; momignard, малыш, - momacqe; fiques, одежда, - frusques; chique,церковь, - ergugeoir; colabre, шея, - colas. Дьявол сначала хаушень, потомдедер, потом пекарь; священник - скребок, потом кабан; кинжал - двадцатьдва, потом перо, потом булавка; полицейские - кочерги, потом жеребцы, потомрыжие, потом продавцы силков, потом легавые, потом фараоны; палач - дядя,потом Шарло, потом кат, потом костыльщик. В XVII веке бить - угощатьтабаком, а в XIX - натабачить. Двадцать различных выражений прошли междуэтими двумя. Язык Картуша Ласнеру показался бы китайской грамотой. Все словаэтого языка находятся в непрерывном бегстве, подобно людям, их произносящим. Однако время от времени, именно вследствие этого движения, старое арговозрождается и опять становится новым. У него есть свои центры, где оноудерживается. Тюрьма Тампль сохраняла арго XVII века; Бисетр в бытность своютюрьмой хранил арго Тюнского царства. Там можно было услышать окончания наанш старых подданных этого царства. Ты пьеанш? (ты пьешь?) Он верианш (онверит). Но вечное движение не перестает оставаться его законом. Если философу удается удержать на мгновение "тот беспрестанноулетучивающийся язык, чтобы исследовать его, им овладевают горестные, нополезные мысли. Нет исследования более действенного, плодотворного ипоучительного. Нет ни одной метафоры, ни одного корня в словах арго, которыене содержали бы наглядного урока. У этих людей бить - значит прикидываться;они бьют болезнь - прикидываются больными; их сила - хитрость. Для них идея человека неотделима от идеи тьмы. Ночь - потьмуха; человек- темник. Человек - производное от ночи. Они привыкли рассматривать общество как среду, убивающую их, какроковую силу; о своей свободе они говорят так, как принято говорить о своемздоровье. Арестованный человек - больной; человек осужденный - мертвый. Самое страшное для заключенного в четырех каменных стенах, где онпогребен, это некая леденящая чистота; он называет темницу чистая. В этоммрачном месте жизнь на воле всегда является ему в самом радужном свете. Узаключенного на ногах кандалы; быть может, вы полагаете, что, по его мнению,ноги служат для ходьбы? Нет, он думает, что для пляски; поэтому, когда емуудается перепилить кандалы, первая его мысль - о том, что теперь он можеттанцевать, и он называет пилу скрипка. Имя - это сердцевина;многозначительное уподобление! У бандита две головы: та, которая обдумываетвсе его действия и руководит им в течение всей жизни, и та, которая ложитсяпод нож гильотины в день его казни; голову, которая подает ему советы впреступных деяниях он называет сорбонной, другую, которой он платится,отрубком. Когда у человека на теле ничего не остается, кроме лохмотьев, а всердце - ничего, кроме пороков, когда он доходит до того двойного падения,материального и нравственного, которое характеризуется в обоих его значенияхсловом gueux - нищий, то он готов на преступление, он подобен хорошоотточенному ножу с двумя лезвиями - нуждой и злобой; поэтому арго не говоритgueux, оно говорит reguise - навостренный. Что такое каторга? Костер дляосужденных на вечные муки, ад. Каторжник называется хворостье. Наконец,каким же словом злодей называет тюрьму? Академия. Целая исправительнаясистема может родиться из одного слова. У вора тоже есть свое так называемое "пушечное мясо", те, кого можнообокрасть, - вы, я, любой прохожий: pantre. (Pan - все люди.) Хотите знать, где появилось большинство песен каторги, эти припевы,именуемые в специальных словарях lirlonfa? {Lirlоnfa - свободноимпровизируемый и лишенный смысла припев к куплетам песни.}. Так вот,послушайте. В парижском Шатле существовал длинный подвал. Этот подвал находился навосемь футов ниже уровня Сены. В нем не было ни окон, ни отдушин,единственным отверстием являлась дверь; люди могли туда проникнуть, новоздух не проникал. Каменный свод служил потолком, а полом - десятидюймовыйслой грязи. Подвал когда-то был вымощен, но туда просачивалась вода, икаменные плиты пола дали трещины и выкрошились. На высоте восьми футов отпола это подземелье пересекала из конца в конец длинная толстая балка; сбалки на некотором расстоянии одна от другой свешивались цепи длиною в трифута, а к концам этих цепей были прикреплены ошейники. В подвал сажалилюдей, осужденных на галеры, до дня их отправки в Тулон. Их загоняли под этубалку, где каждого ожидали поблескивавшие во мраке кандалы. Цепи, будтосвешивающиеся руки, и ошейники, точно открытые ладони, хватали несчастных зашею. Их заковывали и оставляли здесь. Цепь была слишком коротка и не давалаим лечь. Они стояли неподвижно в этом подвале, в этой тьме, под этойперекладиной, почти повешенные, вынужденные тратить неслыханные усилия,чтобы дотянуться до куска хлеба или кружки с водой под низко нависающим надголовой сводом, по щиколотку в грязи, в стекающих по телу собственныхнечистотах, истерзанные усталостью, на дрожащих, подкашивающихся ногах,цепляясь руками за цепь, чтобы отдохнуть, не имея возможности уснуть иначе,как стоя, и, просыпаясь каждую минуту, удушаемые ошейником. Иные из них ужене просыпались. Чтобы поесть, они, при помощи ступни одной ноги, поднималипо голени другой, пока его могла достать рука, тот хлеб, который им бросалив грязь. Сколько времени находились они в таком положении? Месяц, двамесяца, иногда полгода; один пробыл год. Это была прихожая каторги. Сюдабросали за убитого в королевских лесах зайца. Что делали они в этом склепе,в этой преисподней? То, что можно было делать в склепе: умирать, и то, чтоможно делать в преисподней: петь. Потому что там, где нет больше надежды,остается песня. В мальтийских водах, при приближении галеры, сначала слышалипесню, а уж потом удары весел. Бедняга браконьер Сюрвенсан, прошедший черезподвальную тюрьму Шатле, говорил: Только рифмы меня и поддерживали. Говорято бесполезности поэзии. На что, мол, нужны рифмы? Но именно в этом подвале иродились почти все песни арго. Именно в тюрьме Большого Шатле в Парижепоявился меланхоличный припев галеры Монгомери: Тималумизен, тимуламизон.Большинство этих песен зловещи; некоторые веселы; одна песенка - нежная: Туткайль театр Малютки стрелка {*}. {* Купидона (Прим. авт.)} Сколько ни старайтесь, вы не уничтожите бессмертных останковчеловеческого сердца - любовь. В этом мире темных дел один хранит тайну другого. Тайна - общаясобственность. Тайна для этих отверженных - связь, являющаяся основой ихсоюза. Открыть тайну - значит вырвать у каждого члена этого дикогосообщества какую-то часть его самого. Донести, на энергичном языке арго,обозначает съесть кусок. Словно доносчик отрывает по частице тела у всех ипитается этим мясом. Что значит дать пощечину? Обычная метафора отвечает: засветить тридцатьшесть свечей. Здесь арго вмешивается и добавляет: свеча - это камуфля.Поэтому обычный разговорный язык нашел для пощечины синоним - камуфлет.Таким образом, благодаря своего рода проникновению снизу вверх, пользуясьметафорой, этой траекторией, которую невозможно вычислить, арго поднялось изпещеры до академии. Пулайе сказал: Я зажигаю мою камуфлю, а Вольтер писал:Ланглевьель Ла Бомель заслуживает ста камуфлетов. Раскопки в арго - это открытие на каждом шагу. Углубленное изучениеэтого странного наречия приводит к таинственной точке пересечения обществадобропорядочных людей с обществом людей, заклейменных проклятием. Арго - это слово, ставшее каторжником. Трудно поверить, чтобы мыслящее начало человека могло пасть стольнизко, чтобы оно могло дать темной тирании рока связать себя по рукам иногам и ввергнуть в бездну, чтобы оно могло тяготеть к неведомым соблазнамэтой бездны. О бедная мысль отверженных! Неужели в этом мраке никто не придет на помощь душе человеческой?Неужели ее удел - вечно ждать духа-освободителя, исполинского всадника,правящего пегасами и гиппогрифами, одетого в цвета зари воителя,спускающегося с лазури на крыльях, радостного рыцаря будущего? Неужели онавсегда будет тщетно призывать на помощь выкованное из света копье идеала?Неужели она навеки обречена с ужасом слышать, как в непроницаемой тьме этойбездны надвигается на нее Зло, и различать все яснее и яснее подотвратительными водами голову этого дракона, пасть, изрыгающую пену,змеистое колыхание его когтистых лап, его вздувающихся и опадающих колец?Неужели она должна оставаться там, без проблеска света, без надежды,отданная во власть приближающегося страшного чудовища, которое как будто ужеучуяло ее, эта дрожащая, с разметавшимися волосами, ломающая руки, навсегдаприкованная к утесу ночи печальная Андромеда, чье нагое тело белеет вомраке?