IX. Под старым дубом

Когда посетитель удалился, Джон и его мать стояли безмолвно, пока сынне сказал наконец: - Надо было бы его проводить. Но Сомс уже уходил по подъездной аллее, и Джон, не решаясь вернуться вгостиную, прошел наверх в студию отца. Выражение лица его матери, когда она стояла лицом к лицу с человеком,которому была когда-то женой, укрепило решение, назревавшее с того самогочаса, как она ушла от него накануне, - укрепило заключительнымприкосновением реальности. Жениться на Флер означало бы дать материпощечину, предать умершего отца! Ничего не выйдет! Джон был крайне незлобив.В этот час отчаяния он не роптал на своих родителей. Он обладал редкой дляего возраста способностью видеть вещи в их соразмерности. И Флер, и даже егоматери хуже, чем ему. Отвергнутому тяжелее, чем отвергающему, и вдвойнетяжело сознавать, что ради тебя любимому существу приходится идти на жертвы.Нет, он не должен, не станет роптать! Он стоял и смотрел на позднопроглянувшее солнце, и снова вставало перед ним видение, смущавшее егоминувшей ночью: море на море, страна на страну, миллионы против миллионовлюдей, и у каждого собственная жизнь, стремления, радости, горести истрадания, и каждый должен приносить жертвы, и каждый борется в одиночку засвое существование. И хотя он охотно отдал бы все на свете ради одного, чегоон не мог получить, глупо было бы не понимать, как мало значат его чувства вэтом огромном мире, и показать себя плаксой или негодяем. Он рисовал себелюдей, лишенных всего, - миллионы пожертвовавших жизнью на войне, миллионыразоренных, которым война оставила только жизнь и больше ничего; голодныхдетей, о которых читал, миллионы калек и миллионы несчастных на все лады. Номысль о них не очень ему помогала. Если нечего есть, разве утешит сознание,что и другие остались без обеда? Более привлекательна мысль об отъезде вэтот широкий мир, о котором он еще ничего не знает. Он не может остатьсяздесь, в тихом убежище, где все так спокойно и гладко, и ничего не делать -только думать и мечтать о том, что могло бы быть. И не может он вернуться вУонсдон, к воспоминаниям о Флер. Если он опять ее увидит, он не отвечает засебя; а если он останется здесь или вернется в Уонсдон, он непременно будетвстречаться с нею. Это неизбежно, пока они так близко друг от друга.Единственное, что ему остается, - это уехать прочь как можно скорее. Но, какни любил он свою мать, он не хотел бы ехать с нею. Потом, обругав себяскотиной, он собрался с духом предложить матери поездку в Италию. Два часа вэтой унылой комнате силился он овладеть собою, потом торжественно оделся кобеду. Мать тоже сошла в столовую. Они почти не ели и беседовали о каталогекартин отца. Выставка предполагалась в октябре, и, кроме некоторыхформальностей, все было готово. После обеда Ирэн накинула пальто, и они вышли в сад. Немного походили,немного поговорили, потом остановились молча под дубом. Следуя соображению:"Если я выдам хоть что-нибудь, я выдам все", Джон взял ее под руку и сказал,словно невзначай: - Мама, поедем в Италию. Ирэн прижала локтем его руку и ответила в тон: - Да, было бы очень приятно; я уже думала об этом; но, мне кажется, тыбольше увидишь и большего достигнешь, если поедешь без меня. - Но тогда тебе придется остаться одной. - Я прожила как-то одна более двенадцати лет. К тому же мне хочетсябыть здесь, когда откроется выставка. Джон крепче сжал ее руку; он не был обманут. - Ты не можешь оставаться здесь совсем одна - дом такой большой. - Не здесь, в Лондоне, А после открытия выставки я поеду, может быть, вПариж. Тебе нужен по меньшей мере год, Джон, ты должен увидеть свет. - Да, хорошо было бы послоняться по свету. Но я не хочу оставлять тебяодну. - Дорогой мой, я и так перед тобой в долгу. Если для тебя это хорошо,то хорошо и для меня. Почему бы тебе не поехать завтра же? Паспорт у тебяесть. - Да; если ехать, то лучше сразу. Только, мама, если... если я захочупоселиться где-нибудь в Америке или гденибудь еще, ты не откажешься приехатько мне со временем? - Куда и когда бы ты ни вызвал меня, дорогой. Только не зови, пока ты всамом деле не захочешь видеть меня. Джон глубоко вздохнул. - Душно мне в Англии. Еще несколько минут постояли они под дубом, глядя вдаль, туда, гдевиднелись одетые вечерней мглою трибуны Эпсомского ипподрома. Ветви непропускали света месяца, так что он падал только всюду вокруг - на поля идали и на окна увитого зеленью дома, который скоро будет сдан в наем.