V. Родная земля

Он на своей родной земле, Его зовут... Вэл Дарти [11]. Такого рода чувство испытывал Вэл Дарти на сороковом году своей жизни,когда он в тот же четверг рано поутру выходил из старинного дома, купленногоим на северных склонах сэссекских Меловых гор. Направлялся он в Ньюмаркет,где был в последний раз осенью 1899 года, когда удрал из Оксфорда на скачки.Он остановился в дверях поцеловать на прощание жену и засунуть в - карманбутылку портвейна. - Не перетруждай ногу, Вэл, и не играй слишком рьяно. Ее грудь прижалась к его груди, глаза глядели в его глаза, и Вэлчувствовал, что и нога его и карман в безопасности. Он не должен зарываться;Холли всегда права, у нее врожденное чувство меры. Других это моглоудивлять, но Вэл не видел ничего странного в том, что он, хоть и былнаполовину Дарти, в течение двадцати лет сохранял нерушимую верность своейтроюродной сестре с того дня, как романтически женился на ней в ЮжнойАфрике, в разгар войны; и, сохраняя верность, не испытывал скуки, не считал,что приносит жертву: Холай была такая живая, так всегда лукаво опережала егов смене настроении. Будучи в кровном родстве, они решили - вернее, Холлнрешила - не заводить детей, и она хоть и поблекла немного, но все жесохранила свою внешность, свою гибкость, тон своих темных волос. Вала большевсего восхищало, что она живет своей собственной жизнью, направляя при атоми его жизнь и с каждым годом совершенствуясь в верховой езде. Она незабросила музыку, очень много читала - романы, стихи, всякую всячину. Там,на их ферме в Южной Африке, она замечательно ухаживала за больными - зачернокожими женщинами и их ребятишками. Она по-настоящему умна, но неподнимает шума из-за этого, не важничает. Не отличаясь особой скромностью.Вал, однако, пришел к сознанию, что Холли выше его, и он ей с легким сердцемпрощал это - большая уступка со стороны мужчины. Следует также отметить,что, когда бы он ни смотрел на нее, Холли всегда это знала, она же частосмотрела на него, когда он этого не замечал. Он поцеловал ее на крыльце, потому что не должен был целовать ее наплатформе, хотя ока провожала его на станцию, чтобы отвести назад машину.Загорев и покрывшись морщинами под жарким солнцем колоний и в борьбе спостоянным коварством лошадей, связанный своей ногой, поврежденной в бурскойвойне (и, может быть, спасшей ему жизнь в мировой войне), Вэл, однако, малоизменился со времени своего сватовства - та же была у него открытая,пленительная улыбка, только ресницы стали, пожалуй, еще темней и гуще, нотак же мерцали сквозь них светло-серые глаза, да веснушки выступали резче,да волосы на висках начали седеть. Он производил впечатление человека, долгожившего - в солнечном климате деятельной жизнью лошадника. Резко поворотив машину на выезде из парка, он сказал: - Когда приезжает маленький Джон? - Сегодня. - Тебе ничего не нужно для него? Я могу привезти в субботу. - Ничего не нужно: но, может быть, ты приедешь одним поездом с Флер вчас сорок. Вэл пустил форд галопом; он все еще правил машиной, как правят в новойстране по дурным дорогам: не соглашаясь на компромиссы и у каждой рытвиныожидая царствия небесного. - Вот маленькая женщина, которая знает, чего хочет, - сказал он, - ты вней это заметила? - Да, - сказала Холли. - Дядя Сомс и твой отец... Не вышло бы неловко! - Она этого не знает, и Джон не знает, и, конечно, не надо им ничегорассказывать. Всего только на пять дней, Вэла. - Семейная тайна! Запомним. Если Холли сочла это достаточно безопасным, значит так оно и есть.Хитро скосив на Вала глаза, она сказала: - Ты заметил, как она ловко назвалась к нам? - Нет. - Очень ловко. Какого ты мнения о ней. Вал? - Хорошенькая и умная; но она, сдается мне, выбросит седока из седла напервом же повороте, если ее разгорячить. - Никак не решу, - пробормотала Холли, - типична ля она для современноймолодой женщины. Новая стала родина, трудно что-нибудь понять. - Тебе? Но ты всегда так быстро во всем разбираешься. Холли засунула руку в карман его пальто. - С тобою я другим все становится ясно; - сказал Вал, точнопочувствовав поощрение. - Что ты думаешь об этом бельгийце, Профоне? - По-моему, довольно безобидный чертяка. Вэл усмехнулся. - Мне кажется, что для друга нашей семьи он странный субъект. Впрочем,наша семья идет довольно-таки диким фарватером: дядя Сомс женился нафранцуженке, твои отец - на первой жене Сомса. Наших дедушек хватил бы удар. - Не только наших, дорогой. - Машина явно просит кнута, - заметил вдруг Вэл, - на подъеме не желаетподбирать под себя задние ноги. Придется мне пустить ее под гору во весьопор, не то я опоздаю на поезд. В лошадях было нечто такое, что помешало ему по настоящему полюбитьавтомобиль, и всегда сразу чувствовалось, правит ли фордом он или Холли. Напоезд он поспел. - Будь осторожна на обратном пути; дай ей волю, и она сбросит тебя наземлю. До свидания, дорогая. - До свидания, - отозвалась Холли и послала воздушный поцелуй. В поезде, после пятнадцати минут колебания между мыслями о Холли,утренней газетой, любованием природой в этот ясный день и смутнымивоспоминаниями о Ньюмаркете, Вэл ушел с головой в дебри маленькой квадратнойкнижечкой - сплошь имена, родословные, генеалогия лошадей, примечания омастях и статях. Живший в нем Форсайт склонен был приобрести лошадьопределенных кровей, но решительно изгонял свойственный Дарти азарт.Вернувшись в Англию после выгодной продажи своей африканской фермы иконского завода и заметив, что солнце светит здесь довольно редко, Вэлсказал самому себе: - Мне просто необходимо найти какой-то интерес к жизни,иначе эта страна нагонит на меня зеленую тоску. Охота не спасет. Будуразводить и объезжать лошадей". С решительностью и остротой наблюдения,сообщаемой человеку длительным пребыванием в новой стране, Вэл установилслабые стороны современного коневодства. Людям сейчас импонирует мода ивысокая цена. Нужно покупать за экстерьер, родословную побоку. А он тут самготов поддаться гипнозу определенных кровей. Полуосознанная, слагалась унего мысль: "Этот проклятый климат заставляет человека бегать по кругу. Всеравно, я должен завести у себя лошадь линии Мэйфлай". В таком настроении прибыл он в Мекку своих упований. Народу былонемного, день выдался благоприятный для тех, кто смотрит на лошадей, а не врот букмекеру, и Вэл прошел прямо в паддок [12]. Двадцать лет жизни вколониях освободили его от дендизма, привитого воспитанием, но сохранили внем изящество наездника и наделили его острым глазом на то, что он называл"показным добродушием" некоторых англичан и "вертлявым попугайством"некоторых англичанок - в Холли не было ни того, ни другого, а Холли была длянего образцом. Наблюдательный, быстрый, находчивый, Вэл во всякой сделке, ввыпивке, в покупке лошади шел прямо к цели; он наметил себе целью молодуюмэйфлайскую кобылку, когда медлительный голос сказал где-то рядом: - Мистер Вэл Дарти? Как поживает миссис Вэл Дарти? Надеюсь, здорова? И Вэл увидел подле себя бельгийца, с которым познакомился у своейсестры Имоджин. - Проспер Профон. Мы с вами познакомились на днях за завтраком, сказалголос. - Как поживаете? - пробормотал Вэл. - Очень хорошо, - отозвался Профон, улыбаясь неподражаемо медлительнойулыбкой. "Безобидный чертяка", - сказала о нем Холли. Н-да! Черная остраябородка придает ему сходство с Мефистофелем; но это Мефистофель сонный идобродушный, с красивыми и, как ни странно, умными глазами. - Тут один человек хочет с вами познакомиться - ваш родственник, мистерДжордж Форсайт. Вэл увидел грузную фигуру и чисто выбритое бычье, немного нахмуренноелицо с насмешливой улыбкой, притаившейся в серых навыкате глазах; он смутнопомнил это лицо с давних времен, когда обедал иногда с отцом в"Айсиум-Клубе". - Я когда-то хаживал на скачки с вашим отцом, - сказал Джордж. -Пополняете свой завод? Не купите ли у меня пару одров? Вэл прикрыл усмешкой внезапно возникшее чувство, что коневодствопотеряло под собою почву. Тут ни во что не верят - даже в лошадей. ДжорджФорсайт и Проспер Профон! Сам дьявол не так разочарован в жизни, как этидвое. - Я не знал, что вы увлекаетесь скачками, - сказал он мсье Профону. - Я не увлекаюсь ими. Лошади меня не занимают. Я плаваю на яхте.Собственно, яхта меня тоже не занимает, но я люблю навещать Друзей. Могупредложить вам завтрак, мистер Вэл Дарти, так, маленький завтрак, если вассоблазнит: неплотный, просто легкую закуску в моем авто. - Благодарю вас, - ответил Вэл, - очень любезно с вашей стороны. Яприду через четверть часа. - Вен там. Мистер Форсайт тоже придет. - Указывая пальцем, мсье Профонподнял руку в желтой перчатке. - Маленький завтрак в маленьком авто. Он пошел дальше, вылощенный, сонный и одинокий. Джордж Форсайтпоследовал за ним, элегантный, грузный, с лицом пересмешника. Вэл остался. Он не сводил глаз с мэйфлайской кобылы. Конечно, ДжорджФорсайт - старик, но этот Профон примерно одних с ним лет. Вал чувствовалсебя совсем мальчишкой, точно мэйфлайская кобыла была игрушкой, над которойтолько что посмеялись двое взрослых. Животное утратило свою реальность. "Маленькая кобылка! - чудился Валу голос Профона. - Что вы в ней нашли?Мы все умрем". Джордж Форсайт, старый друг его отца, еще играет на скачках! ЛинияМэйфлай - чем она лучше всякой другой? Может, просто пойти и сыграть? - Нет, черт возьми, - проворчал он вдруг, - если не стоит трударазводить лошадей, так, значит, вообще ничего не стоит делать. Зачем я сюдаприехал? Куплю кобылу. Он стал в стороне, наблюдая за движением публики из паддока к трибунам.Благообразные старички, зоркие осанистые дельцы, евреи, тренеры, которыевыглядят так невинно, точно в жизни не видели лошади; высокие, медлительные,томные женщины или женщины бойкие, с громкими голосами; молодые люди,глядящие так, точно стараются принять все это всерьез, среди них двое илитрое одноруких. "Здесь жизнь - игра, - подумал Вал. - Звонок, лошади стартуют, кто-товыиграл; опять звонок, новый старт, кто-то проиграл". Однако, испугавшись своей собственной философии, он вернулся к воротампаддока посмотреть мэйфлайскую кобылу на галопе. Она шла прекрасно; и Вэлпобрел к "маленькому авто". "Маленький" завтрак оказался тем, о чем человекможет грезить во сне, но что он редко получает в жизни; когда завтраккончился, мсье Профон прошел с Валом обратно в паддок. - Ваша жена - милая женщина, - заметил он неожиданно. - Самая милая женщина, какую я знаю, - сухо отве7 ил Вэл. - Да" - сказал Профон, - у нее милое лицо. Я люблю милых женщин. Вэл посмотрел на него подозрительно, но что-то благодушное и прямое втяжелом мефистофельском лице его спутника обезоружило его на мгновение. - В любое время, когда вы захотите приехать ко мне на яхту, я сделаюдля нее маленький рейс. - Благодарю, - сказал Вэл, снова насторожившись. - Она не любит моря. - Я тоже не люблю, - сказал Профон. - Зачем же вы плаваете на яхте? В глазах бельгийца заиграла улыбка. - О! Право, не знаю. Я все перепробовал: это мое последнее занятие. - Оно обходится, верно, чертовски дорого. Мне, например, нужны были быоснования более веские. Проспер Профон поднял брови и выдвинул тяжелую нижнюю губу. - Я сговорчивый человек, - сказал он. - Вы были на войне? - спросил Вэл. - Да-а. Войну я тоже испробовал. Был отравлен газом; это было мал-малонеприятно. Он улыбнулся замысловатой и сонной улыбкой преуспевающего человека.Сказал ли он "мал-мало" вместо "немного" по ошибке или ради аффектации, Вэлне мог решить; от этого человека можно было, по-видимому, ждать чего угодно.В толпе покупателей, привлеченных мэйфлайской кобылой, которая вышлапобедительницей, мсье Профон сказал: - Примете участие в аукционе? Вэл кивнул головой. Рядом с этим сонным Мефистофелем он чувствовалпотребность верить во что-то. Он был обеспечен от крайних превратностейсудьбы предусмотрительностью деда, оставившего ему тысячу фунтов годовойренты, и еще тысячью годовых, оставленных Холли ее дедом, - однако у Вэла небыло свободных средств, так как деньги, вырученные им от продажи африканскойфермы, он почти целиком потратил на оборудование нового хозяйства вСэссексе. И очень скоро у него явилась мысль: "К черту! Мне это не покарману". Намеченный им предел - шестьсот фунтов - был уже перекрыт; Вэлперестал набавлять. Мэйфлайская кобыла пошла с молотка за семьсот пятьдесятгиней. Вэл с огорчением повернулся, чтобы уйти, когда над ухом у негораздался медлительный голос мсье Профона: - Ну вот, я купил эту маленькую кобылку, но мне она не нужна: возьмитеее и отдайте вашей жене. Вэл с новым подозрением посмотрел на него, но увидел в его глазах такоедобродушие, что, право, не мог обидеться. - Я заработал на войне немного денег, - начал мсье Профон в ответ наэтот взгляд. - У меня были акции оружейных заводов. Мне нравится отдаватьденьги. Я всегда зарабатываю. А мне самому не много надо. Я люблю отдаватьих моим друзьям. - Я куплю у вас кобылу за ту цену, которую вы отдали, - сказал свнезапной решимостью Вэл. - Нет, - ответил мсье Профон. - Возьмите ее так. Мне она не нужна. - Но, черт возьми, не могу же я... - Почему? - улыбнулся мсье Профон. - Я друг вашей семьи. - Семьсот пятьдесят гиней - это не ящик сигар, - возразил нетерпеливоВэл. - Прекрасно; вы сохраните ее для меня до той минуты, когда она мнепонадобится, а пока делайте с ней, что хотите. - Если она остается вашей, - сказал Вэл, - не возражаю. - Вот и отлично, - проговорил мсье Профон и отошел. Вэл посмотрел ему вслед: "Безобидный чертяка!" Да, как будто - и вдругопять подумалось: нет! Вэл заметил, как он подошел к Джорджу Форсайту, изатем потерял его из виду. В эти дни после скачек он ночевал у своей матери в доме на Грин-стрит. Уинифрид Дарти в шестьдесят два года удивительно сохранилась, еслипринять во внимание, что тридцать три года она прожила с Монтегью Дарти,пока ее не избавила от него - почти что к счастью - французская лестница.Возвращение любимого сына из Южной Африки после стольких лет доставило ейогромную радость; приятно было видеть, что он так мало изменился,чувствовать симпатию к его жене. До замужества, в конце семидесятых годов,Уинифрид шла в авангарде свободомыслящих ревнительниц наслаждения и моды; нотеперь она должна была признать, что современные девицы далеко превзошлимолодежь ее века. Например, они, по-видимому, смотрят на брак как на эпизод,и Уинифрид иногда жалела, что в свое время не придерживалась тех жевзглядов; второй, третий, четвертый эпизод, может быть, дал бы ей в спутникижизни не такого блистательного пьяницу; правда, в конце концов он оставил ейВэла, Имоджин, Мод и Бенедикта (без пяти минут полковника, невредимопрошедшего через войну), и никто из них пока не развелся. Постоянство детейчасто изумляло ее, помнившую их отца; но Уинифрид любила тешиться мыслью,что все они настоящие Форсайты и пошли в нее, за исключением разве Имоджин.И откровенно смущала Уинифрид "дочурка" ее брата, Флер. Девочка так жебеспокойна, как любая современная девица. "Маленький огонь на сквозномветру", - сказал о ней как-то за десертом Проспер Профон, но она не вертляваи говорит не громко. Стойкая в своем форсайтизме. Уинифрид бессознательноотвергала новые веяния, не одобряла повадок современной девушки и ее девиза:"Была не была! Трать - завтра мы будем нищие!" Ее успокаивала в племянницеодна черта: раз чего-нибудь пожелав, Флер не отступалась, пока не получитсвоего, а дальше... Но Флер, конечно, слишком еще молода, сейчас об этомнельзя судить. Она к тому же прехорошенькая, да еще унаследовала от материее французский вкус и умение носить вещи: каждый оборачивался при виде Флер,что очень льстило Уинифрид, ценительнице элегантности и стиля, так жестокоее обманувших в случае с Монтегью Дарти. Говоря о ней с Вэлом за завтраком в субботу, Уинифрид не могла обойтимолчанием их семейную тайну. - Эта история с твоим тестем и твоей тетей Ирэн, Вэл... Все это,конечно, давно быльем поросло, но не нужно, чтобы Флер что-нибудь узнала.Дяде Сомсу это было бы очень неприятно. Не проговорись. - Хорошо. Но это трудновато: к нам приезжает младший брат Холли, будетжить у нас, изучать сельское хозяйство. Он, верно, уже приехал. - Ах! - воскликнула Уинифрид. - Как это некстати! Какой он из себя? - Я видел его только раз я Робин-Хилле, когда мы приезжали домой втысяча девятьсот девятом году; ом был голый и раскрашен в желтые и синиеполосы, славный был мальчуган. Уинифрид нашла это "очень милым" и добавила успокоительно: - Ну, ничего. Холли очень благоразумна; она сумеет все уладить. Я нестану ничего говорить твоему дяде. Зачем его зря тревожить? Такая радостьдля меня, дорогой моя мальчик, что ты опять со мной теперь, когда я старею. - Стареешь? Брось! Ты такая же молодая, как была. Мама, этот Профом онвполне приличный человек? - Проспер Профон? О! Я в жизни не встречала более занимательногособеседника! Вэл что-то промычал и рассказал историю с мэйфлайской кобылой. - Совсем в его стиле, - проговорила Уинифрид. - Он делает самыенеожиданные вещи. - Н-да, - веско сказал Вал. - Навей семье с этой породой не везло, стакими безответственными людьми. Это была правда, и Уинифрид добрую минуту молчала в унылоезадумчивости, прежде чем ответила: - Да, конечно! Но он иностранец, Вал: не надо судить слишком строго. - Правильно. Буду пользоваться его кобылой. И какнибудь с нимрассчитаюсь. Вскоре за тем он пожелал матери всего хорошего и, приняв от неепоцелуй, момчался к своему букмекеру, в "Айсиум-Клуб" и на вокзал.