Послание четырнадцатое

1.03.2005

Ну, вот я и добралась до старших классов. Юность. Пришли мы в 8-й класс. И пришла моя первая любовь. Восьмых классов оказалось два. Наш основной класс – 8^а, который шел с первого класса, и 8^б, который был набран из учеников, приехавших из сел района. В нем и появился синеглазый мальчик Ваня Бочаров. Он приехал, кажется из села Благодаровка, и поселился у своей двоюродной сестры на нашей же Ленинской улице, ближе к Елхам. Класс этот в школе учился на первом этаже, а наш класс находился на втором в самом большом парадном классе. Ну, мы перезнакомились, и 8^б класс часто приходил на второй этаж на объединенные занятия. Я не знаю, как это случилось, но я впервые увидела эти синие смеющиеся глаза в пушистых ресницах в темноватом коридоре 1-го этажа около их класса. Глаза смотрели на меня, в меня и были очень веселые и добрые. А дальше было так. Я почему-то часто оглядывалась назад, когда были совместные занятия, чтобы еще увидеть эти глаза, устремленные на меня. Или, выходя из дому, чтобы идти в школу, голову сразу поворачивала направо, чтобы увидеть, не идет ли в конце улицы в школу этот мальчик. И ничего больше не происходило. Уж зима пришла. Однажды на школьном вечере, играя в игру «третий лишний», он встал ко мне, и какое-то время мы стояли друг за другом. Потом как-то я спускалась со школьного пригорка, направляясь к дому, и вдруг, откуда ни возьмись, сзади появились лыжники, и Ваня, съезжая на лыжах, как бы поймал меня и обхватил, но тут же они все уехали. Потом, попозже, уже к концу зимы, он вечером проводил меня до дома с какого-то школьного мероприятия. Было холодно. Мы немножко постояли около нашего дома. Я прыгала с ножки на ножку. Здесь он мне и сказал: «Неля, давай с тобой дружить». Я ответила: «Давай», - и мы разбежались. Я как-то в выходной день, когда мимо окон пробежал лыжный мальчишечий кросс, сказала маме: «Мама, вон тот мальчик мне нравится». Мама почему-то забеспокоилась, и доверительных дружеских отношений с нею у меня не сложилось. Ничего не происходило. Вроде он заходил к нам, я давала ему какую-то тетрадку со стихами. И я у них была один раз. Разговаривали, смотрели друг на друга, кажется, еще раз проводил меня. Мы много были заняты учебой и какими-то мероприятиями в школе. Жизнь ведь вся в школе проходила. А на выходной день Ваня уезжал в Благодаровку. Так пришла весна и мое шестнадцатилетие 28 апреля 1950 года. По бедности дней рождения тогда не устраивали. Мама испекла пироги, был праздничный утренний чай, что-то подарили мне и все. Я была в тот вечер на крыльце своего дома на Первомайской со своей двоюродной сестрой Валерией. Ей был 21 год. Она тогда у нас жила. По улице мальчишки катались на велосипедах. И подъезжали к крыльцу. Словом почти «шалман» был. Подъехал и Ваня. Пригласил меня прокатиться с ним. Я села на раму и мы поехали. Тогда он меня и поздравил, сказав: «Книгу я тебе не дарю, у тебя их море, а вот дарю женское» - и подарил духи «Жасмин». А потом сказал, что теперь ему нужно идти, чтобы ехать на майские праздники в Благодаровку.

И вот я снова на крыльце. Теплый весенний вечер, какие бывают только в Борском, продолжался. Вдруг с кем-то из мальчишек подходит к крыльцу суворовец Миша Денисов (в форме). Познакомился. Узнал, что у меня день рожденья, спросил, сколько же мне стукнуло. Я: «Шестнадцать». Ну, и был весь вечер среди всех около нас. На следующий день был вечер в школе, и Миша пришел на него, там он пригласил меня на вальс. Я была тоненькая (48 кг), в черном платье. И мы пошли. Может потому, что он был в суворовской форме, а я в черном, то мы, очевидно, смотрелись. Никто пока не вышел танцевать, и мы круга три кружились одни. А когда вальс кончился, и Миша подвел меня к тому месту, где мы, девчонки, стояли, наша учительница по пению Александра Андреевна Алтунина сказала нам восхищенно: «Как в гимназии». Я и сама помню до сих пор этот красивый вальс. Танцевала ли я с ним еще в тот вечер? Но он пошел меня провожать. Хотел взять под руку. Я не разрешила. Я еще ни с кем, ни под руку, ни за руку не ходила. А он пел: «Ходит по полю девчонка, та, в чьи косы я влюблен». Мы немножко постояли около дома и все. Я ведь Ване сказала, что дружить с ним буду. Мне даже стоять с Мишей было неудобно, но он мне понравился. На следующий день были танцы в Доме культуры. Весть, конечно, по Борскому разнеслась, что меня провожал суворовец. Дошла до Саньки Афанасьева (несколько желчный наш одноклассник), а он вроде приятельствовал с Ваней. И этот Санька, очевидно, поговорил с Мишей. На танцах я увидела Мишу немножко подвыпившим, в гражданской форме. И вдруг он с Санькой подходит ко мне и говорит: «У тебя есть парень, дружи с ним». Такие вот детские страсти. На этом все и кончилось. После, 2-го мая я видела, что Миша танцует с Тосей Юровой, очень обаятельной девочкой. Они очень смотрелись, и началась их первая любовь, но это уже другая история. Я попереживала немножко, так как он мне понравился. Майские праздники кончились, а с ними скоро и учебный год. Ваня еще забегал к нам, но в это лето уехал в Оренбург и там поступил в авиашколу или в аэроклуб. Я подарила ему фотографию на память. Переписывались, потом и переписка заглохла. Я, кажется, его ненароком обидела, написав, что он допускает ошибки в письме и ему нужно немножко заняться русским языком. Так роман, не начавшись, закончился. И вот сейчас, вспоминая все это, вижу: ведь ничего не случилось, мы ни разу друг до друга не дотронулись, ни разу за руку не прошлись, не то чтоб под руку или поцеловались, а свет этого обоюдного чувства остался на всю жизнь. Я и сейчас вижу эти добрые синие смеющиеся глаза в пушистых ресницах. Так однажды один писатель писал про рассказ Паустовского «Дождливый рассвет»: «А я все читал и читал про то, как ничего не случилось». Так и я помню и думаю всю жизнь про то, как ничего не случилось. И уж потом, через много лет, когда я была замужем, жила под Москвой и у меня были две дочки, мама в Борском получила письмо от Вани. Он был на длительной учебе в Москве, очень хотел со мной увидеться, просил адрес. Такое хорошее письмо ей написал. Написал, что летчик, живет на Алтае, и что хоть полжизни уже прошло, и у него два сына, понял, что всю жизнь любил только одну Нелю. Мама не послала ему адрес, написав, что у меня хороший муж, две дочки, и не нужно ничего тревожить. А жаль. Женя у меня понимающий человек, он бы его хорошо встретил. А я бы еще раз увидела эти добрые синие глаза. Может, и разочаровалась бы? Как знать? Но случилось, как случилось. А Миша Денисов косвенно стал нашим родственником. Его младшая сестра Люся вышла замуж за нашего Володю. Но ни разу не удалось поговорить с ним и вспомнить тот вальс. Хотя на Потапке встречались, он играл со своими и моими ребятишками и есть у нас на пленке в домашнем фильме. А три года тому назад скоропостижно и легко умер, заводя машину у собственного дома, даже сумев тут же, как стало плохо, выключить ее

Может оттого, что так неожиданно в мою жизнь ворвался вальс с Мишей, отъезд Вани в деревню, потом в Оренбург и в сущности в никуда (я ведь об этом узнала уже в сентябре, когда он не пришел в 9-й класс), прошел безболезненно.

И вообще эта история первой любви прошла как-то легко, сиятельно, без всяких страданий, а светит и сейчас.

И еще, в конце восьмого класса было у нас любопытное и увлекательное путешествие. Мы подружки: я, Зоя и Галя Лишова съездили в г. Куйбышев. Вообще в нас, деревенских девчонках, мечта о поездке в город, вообще о городе, о совсем другой жизни в нем, жила всегда. Я до 8-го класса уже бывала два раза в Куйбышеве. Первый раз после шестого класса, когда мама меня привозила вырезать гланды. Мы тогда после операции сходили с ней на ул. Степана Разина, в дом, в котором я была грудной. Мы были в этой комнате. Потом мама уехала, а я осталась у тети Лизы Абель, чтобы долечиться и сходить в поликлинику к врачу. Очевидно, денька на два приезжал папа с Галиной и сводил нас в ТЮЗ. Помню и сцену, и декорации, и как мы шли после театра пешком на Чапаевскую с папой за руки. Пока были в театре, прошел дождь, на улице стало свежо, чисто и было все хорошо освещено. И вот счастье этого похода с папой осталось в сердце.

И была еще поездка со школой, когда мы жили в г. Куйбышеве на углу улиц Ульяновской и Галактионовской в школе для слепых.

А вот поездка после 8-го класса была особенной, потому что самостоятельной. Мы ее задумали еще с осени и стали копить деньги. А с чего накопишь, когда денег нам на карманные расходы не давали? И вот мы как копили. На кино нам по три рубля давали, но мы ухитрялись иногда купить детские билеты по 2 рубля. Значит 1 рубль экономился, иной раз и в кино не ходили, чтоб 3 рубля сэкономить, но и откровенно, я из кармана папиного пиджака, не всю мелочь, но несколько монеток утаскивала, даже медные. Дома я держать накопленное не могла. И мама, и Галинка с Вовкой обнаружили бы. И вот мы придумали. Галя Лишова (жила она на Карла Либкнехта у самой Самарки) сшила из картонки копилку – глухую коробочку с тремя отделениями и прорезями для денег. На каждом отделении она и написала наши инициалы на немецком и держала ее в чемодане под кроватью. Мы приносили в школу свои крохи и копейки и отдавали ей, она записывала в тетрадочку или на листочек и, приходя домой, раскладывала каждому в свое отделение.

Настало лето. Мы стали собираться. У меня было проще, так как папа собирался в командировку на грузовой машине и взял меня. На поезде бы меня одну и не отпустили, и сочинить моим родителям ничего бы не получилось. А вот у Зои в Куйбышеве жила какая-то старая родственница. Я не помню, созванивались или письмом Анна Ивановна договорилась с нею, но Зоя должна была ехать к ней. А Галю она просто прихватила с собой. Дома же Галя сказала, что от школы посылают, или может, что Анна Ивановна о ней договорилась. Фантазия там какая-то была. Немножко денег нам родители всем дали. И вот дошла очередь до копилки. Вечером, накануне поездки, мы эту коробочку утащили и принесли в школьный сад. Там под деревом постелили большую газету «Волжская коммуна», каждое отделение вытряхивали и считали. У меня получилось что-то 72 рубля. Но и у каждого примерно по столько же. Сбегать в «дежурку» (магазин, напротив школьного сада назывался «дежуркой») уже не успели. Темно уж стало. Мы свернули кульки, и каждый свою долю ссыпал в свой кулек. Незаметно принесли домой, и сложили в свои чемоданы. Приехал каждый своим путем в Куйбышев. Мы с папой к тете Лизе Абель. Я вот не помню, чтобы папа ночевал. Он, наверное, к вечеру уехал обратно. А я осталась все на той же кушетке у тети Лизы. Зоя с Галей приехали поездом к вечеру и тоже устроились. На следующий день мы встретились и пошли покупать билеты в Оперный театр на «Евгения Онегина», прихватив свои кульки с монетами. А касса там, как амбразура: глубокий горизонтальный ход и где-то в глубине лицо кассира. Билеты стоили по 20 рублей. Мы отошли к окошку, отсчитали свои монеты и ссыпали в один кулек. Потом я просунула руку в эту амбразуру, повернула верх кулька вниз и ссыпала им на стол гору монет. Они вдруг стали так хохотать и спрашивают: «Девчонки, долго копили?» Мы: «Год». Они: «Похвально, вот как захотелось в театр». Посмотрели «Онегина», потом, по-моему, и «Фауста» и «Пиковую даму». Ходили и изучали город. Ходили в парк, в кино. В Куйбышеве ведь была удивительная традиция: гуляние по Куйбышевской улице. На этой улице все кинотеатры. И вот вечером было заведено гулять по улице. Все одевались в парадные нарядные одежды и шли на Куйбышевскую. Шествие чинно двигалось по одной (правой, кажется) стороне к скверу с памятником Ленина, а по другой стороне улицы шествие шло в обратном направлении до центра. Машин на середине улицы было мало или вечером совсем не было. С появлением набережной гуляние переместилось на нее к Волге.

Город нам показался чистым, зеленым и интересным. Ходили в парк, в драмтеатр. Тогда впервые увидела актрису Ершову в «Талантах и поклонниках». В «Универмаге» на Некрасовской впервые купила чулки «капрон». Их тоже до сих пор помню. Главное, что мы ходили и изучали город одни, без взрослых – три девчонки.

Вот таким первым, условно взрослым, памятным годом оказался для меня восьмой класс.

«А как необозримо отрочество, каждому известно». (Б. Пастернак «Охранная грамота»).

Целую Вас. Ваша мама.