Писцовые и переписные книги как исторический источник

Писцовые и переписные книги. Появление данных групп источников связано с потребностью государства во взимании налогов. В разные периоды в России существовала разная система налогообложения. В 15-17вв. основной единицей налогообложения была соха – определённая площадь, обрабатываемой земли. Размер зависел от качества земли и социальной принадлежности её владельца. Долгое время размер сохи был для разных регионов был не одинаков. Лишь с выходом судебника установился единый размер сохи для всех регионов.
Категории земель: помещичья вотчина, монастырско-церковная, черносошные, дворцовые. По качеству земли: добрые, средние, худые и добре-худые.
Для помещичье-вотчинной земли доброго качества размер сохи составлял 400 десятин. Периодически производились писцовые писания, раз в 20-30 лет. Самые ранние писцовые книги – от конца 15в., самые поздние – до конца 17в. Составлялись они на целый уезд. Описание производилось так: в какой-то уезд приезжали писцы и начинали описание, начиная с уездного города, а затем концентрически описывали все земли этого уезда. Описывали пашни, покосы, леса и так вот составлялась песцовая книга. От них и отталкивались размеры налогов.

24эта торжественная проповедь, сказанная в храме святой Софии Киевской в присутствии великого князя Ярослава, навсегда заняла первое и место как в истории русского православного богословия, так и в истории русской художественной литературы. С момента ее произнесения и до сего дня русское богословие и русская художественная литература начинается с этой проповеди. Как из маленького зерна вырастает прекрасный и полновесный пшеничный колос, так из «Слова» митрополита Иллариона выросла вся русская словесность. В чем же заключается исключительность «Слова о законе и благодати»?

Митрополит Илларион произносил свое слово в удивительную эпоху. Всего лишь полвека отделяло время произнесения его Слова от Крещения Руси: святой равноапостольный Владимир крестил Русь в 988 г. от Р.Х., а митрополит Илларион произносил торжественную проповедь около 1043 г. В эту эпоху - от IX до XI веков - завершилось победоносное шествие христианства по Европе. Хотя в Европу христианство пришло уже в первые века нашей эры, но окончательно оно утверждается как раз ко времени описываемых событий.

Нельзя не сказать нескольких слов о самом авторе «Слова». О жизни митрополита Иллариона история сохранила нам немногие, но существенные сведения. Летопись повествует, что до звания пастыря всея России он был священником села Берестова, где находился дворец великого князя Ярослава. Илларион и тогда был, по выражению летописца, «муж благой и книжник, и постник». Не довольствуясь нелегкими трудами священнического служения, он совершал особые подвиги. Из Берестова он уходил на уединенный днепровский холм, где выкопал своими руками тесную пещеру. Там он предавался молитве и богомыслию.

Митрополит Илларион - первый митрополит, выбранный из русских и поставленный русскими епископами. Это произошло в 1051 году. В это время отношения России с Византией были напряженными, и князь Ярослав не отправил Святителя на рукоположение в Константинополь. Но законность избрания была несомненна: об этом засвидетельствовал особым письмом сам Константинопольский патриарх. «Ко времени правления Иллариона Церковью, - пишет архиепископ Филарет (Гумилевский), - относятся самые знаменитые события. Нестор говорит о его времени: «начат вера Христианская плодитися», т.е. приносить плоды в сознании и жизни народа. К его времени относилось устройство церковного богослужения, и при нем же начало процветать духовное просвещение. Илларион хорошо знал и чувствовал нужды своего народа, и живая любовь его находила средства удовлетворять их. Кончина митрополита Иллариона последовала в 1067 г.». Как видно даже из таких скромных сведений, митрополит Илларион был человеком святой жизни: он прославлен в лике святых Русской Православной Церкви. Он был глубоко образованным архипастырем, и это не могло не сказаться на содержании его Слова.

В первой части развивается основной вопрос христианского богословия: вопрос отношения двух Заветов: Ветхого - «закона», и Нового - «благодати».

Излагая Священную библейскую историю, митрополит Илларион дает ее в традиционном толковании святого апостола Павла.

Ученые указывают на несомненное влияние святоотеческих текстов, в частности, слова преподобного Ефрема Сирина на Преображение. И неудивительно: великий князь Ярослав, устроил на Руси не только школы, где давал образование своему народу, но в Киеве организовал своего рода институт переводчиков греческих текстов - без сомнения, по аналогии с традицией образования в Византии и нарождающимися университетами на Западе.

Митрополит Илларион указывает, что теперь, после пришествия Христа, ветхозаветный иудейский закон уходит в прошлое, а будущее - за Христианством:

В противопоставлении закона и благодати нельзя не увидеть скрытую - а, может быть, и явную, - полемику с иудаизмом. Хотя сокрушительное поражение хазарскому каганату нанес уже великий князь Святослав, но каганат был еще силен, и в памяти Нестора-летописца хорошо сохранилось, как «сладко» жилось славянскому племени дулебов под властью авар. Ученые предполагают, что именно хазарский каганат был причиной охлаждения отношений Византии и России в то время, и что поход Владимира Ярославича на Константинополь в 1043 году был инспирирован именно хазарами. Поэтому и великий равноапостольный Владимир ивеликий князь Ярослав именуются каганами - титулом правителя Хазарского канагата.

Всемирное значение Христианство доказывается в «Слове» тем, что закон Моисея носил не только временное, но и местное значение.

Митрополит Илларион показывает, что выбор веры оказывается той фундаментальной основой, которая определяет историческую перспективу развития государства и народа. Русь выбрала Христианство - жизнь будущего века - и оказалась права и с земной, исторической точки зрения: Русь стала великой мировой державой, оказывающей влияние на судьбы мировой истории. А Хазарский каганат, выбрав иудейскую веру, проиграл и в историческом плане: он вскоре был порабощен другими государствоми. Здесь богословская аргументация Святителя выходит на государственно-политический уровень.

В то же время митрополит Илларион не отвергает ветхозаветный закон в духе Маркиона или в манихейской интерпретации. Закон для митрополита Иллариона божественен, он дан тем же самым Богом, что и христианская благодать:

И здесь несомненно, что в Слове о законе и благодати отразилась не только полемика с иудаизмом, но здесь мы видим, что Слово явилось богословским ответом на теологические споры, которые велись в это время в средневековой Европе.

«Нельзя представить себе Киевскую Церковь как нечто замкнутое и уединенное, - пишет протоиерей Георгий Флоровский, - В XI и XII веках она довольно тесно связана и с Цареградом, и с Афоном, и с удаленной Палестиной, бывшей тогда в руках крестоносцев. И с Западом связи были постоянными и довольно развитыми». Слово произносилось около 1043 года. Европа все еще находилась в единении с Востоком, но до времени отделения Рима от Православия остается чуть больше 10 лет. В это время в Европе распространяется ряд ересей.

Поразительные сведения приводит англиканский каноник Робертсон. Он пишет: «Во Франции около 1000 года появляется некий крестьянин Леутард. Он заявлял, что во время своего сна на поле получил сообщение с неба, после чего отправился домой, развелся с женой «как бы по евангельскому правилу», и, отправившись в церковь, разрушил распятие. Он отвергал уплату десятины и говорил, что некоторым частям Писания верить не нужно, хотя, когда епископ потребовал его к ответу, ссылался на библейский текст в доказательство своего посланничества. Кроме него явился Вильгард, учитель грамматики из Равенны, который попытался восстановить классическое язычество, утверждал, что учениям поэтов нужно верить во всем. Современники рассказывали, что к нему по ночам обыкновенно являлись демоны под именами Вергилия, Горация и Ювенала. Язычество было весьма распространено в Сардинии, и многие пытались перенести его в Италию, но были прогнаны. В Аквитании в 1017 году была открыта секта манихеев, а в 1022 году манихеи были обнаружены в Орлеане. Сектанты будто бы получили свое учение от от одной проповедницы, которая прибыла из Италии и была настолько «полна бесами», что могла совращать самых ученых лиц. Секта распространялась тайно, причем в числе ее сторонников был духовный отец королевы Констанции, десять кафедральных каноников и много знатных лиц не только в Орлеане, но даже и в королевском дворце. Сектанты учили, что Христос будто бы не рождался от Девы Марии, что Он не был в действительности распят и погребен, и не воскресал, что крещение не имеет никакого значения для смытия греха, что евхаристическая молитва священника не превращает хлеб и вино в Тело и Кровь Искупителя, что не нужно молиться мученикам или исповедникам.. Еретики давали своим последователям «небесную пищу», благодаря которой они будут способны видеть видения и наслаждаться непосредственным общением с Богом. Рассказывали, что еретики на этих собраниях возносили литанию злым духам, что им являлся диавол в виде небольшого животного, что свечи тогда тушились и каждый мужчина обнимал находившуюся поближе к нему женщину. Ребенок, родившийся от такого свального греха, на восьмой день по своем рождении сжигался, пепел его сохранялся для того, чтобы впоследствии раздаваться под именем небесной пищи. Сила этого диавольского таинства была такова, что всякий, принимавший его, делался непоколебимо преданным ереси. Сектанты с презрением говорили о Святой Троице и о чудесах, рассказываемых в Писании, утверждали, что небо и земля вечны и не сотворены, учили, что грехи не подлежат наказанию и что обычные религиозно-нравственные обязанности излишни и бесполезны. В 1025 году была открыта новая секта. Ее последователи отрицали пользу крещения и евхаристии, приводя три основания: недостоинство духовенства, то обстоятельство, что грехи, от которых отрекаются в купели, впоследствии опять совершаются, и мысль, что младенец, неспособный веровать сам, не может получить пользы от исповедания своих восприемников. Они отрицали исповедь, уничижали Церковь, говорили, что храмы не более святы, чем обычные здания, и что жертвенник есть только куча камней. Они отрицали священство, рукоположение, употребление колоколов, каждения, пения и, наконец, отрицали и воскресение. Свое заблуждение они основывали на словах Священного Писания».

В противоположность европейским учениям, отрицавшим подлинность Священного Писания, митрополит Илларион развивает христианскую идею богословия истории. Для митрополита Иллариона подлинность повествования Библии не подвергается сомнению. Он вкратце пересказывает существенные моменты ветхозаветной истории богоизбранного народа.

И не ограничиваясь Ветхим Заветом, автор «Слова о законе и благодати» пересказывает события Евангельской истории.

Вместе с событиями Евангельской истории упоминается и о разрушении Иерусалима римлянами, как доказательство историко-политической ветхости некогда спасительной иудейской веры. Сам факт разрушения Иерусалима показывает: ветхозаветный иудаизм отошел в прошлое, тень исчезла, когда появилось солнце - Христианская благодать.

Именно историческая подлинность Священного Писания и позволяет включить Россию в контекст мировой истории. «"Слово о Законе и Благодати" митрополита Иллариона открывает философско-историческую перспективу, т.к. именно оно в отечественной традиции приобретает значение образца, по которому равняются до XVII века», - пишут современные ученые.

Но новое учение — новые мехи, новые народы! "И сберегается то и другое". … Так и совершилось. Ибо вера благодатная простёрлась по всей земле и достигла нашего народа русского. И езеро закона пресохло. Евангельский источник, исполнившись воды и покрыв всю землю, разлился и до наших пределов. И вот уже со всеми христианами и мы славим Святую Троицу, а Иудея молчит; Христос прославляется, а иудеи проклинаются; язычники приведены, а иудеи отринуты. … И уже не идолопоклонниками зовёмся, но христианами, не без упования ещё живущими, но уповающими на жизнь вечную. И уже не капища сатанинские воздвигаем, но церкви Христовы созидаем; уже не друг друга бесам закалаем, но Христос за нас закалаем, закалаем и раздробляем в Жертву Богу и Отцу. И уже не как прежде, жертвенную кровь вкушая, погибаем, но, пречистую Кровь Христову вкушая, спасаемся. …

Просвещение нашей страны светом Христианства оказывается - согласно митрополиту Иллариону - исполнением древних пророчеств, в частности, пророков Исаии и Осии.

Если на Западе многочисленные сектанты манихейского толка сомневались в необходимости крещения, отвергали священство, не принимали Евхаристию и порицали Церковь, то - как показывает нам текст «Слова» - Русь действительно оправдывала свое наименование святой. Мы видим, что именно Русская Православная Церковь вместе с Греческой Православной Церковью - и осуществляли преображение и просвещение некогда дикой страны. «Слово» не дает ни малейшего повода сомневаться в том, что русские христиане принимали Православие во всей его полноте святоотеческого предания и Вселенского соборного Православия.

На фоне событий в Европе Киевская Русь сияла путеводной звездой для всего мира. Всего полвека прошло со времени Крещения Руси, но язычество уже не играло практически никакой роли. В «Слове» о нем говорится как о давнем и невозвратном прошлом. Никаких ересей, подобных западным, на Руси не замечается. Православная вера, глубокая церковность народа и высокое благочестие как рядовых верующих, так и великих князей и всего княжеского двора. Академик Никольский писал: «При Владимире и при сыне его Ярославе русское христианство было проникнуто светлым и возвышенным оптимизмом мировой религии».

Благодаря такому пониманию Священного Писания, митрополит Илларион раскрывает перед своими слушателями высокую истину, что Крещение Руси есть новый, логически обоснованный этап Священной Истории: Христианство призвано покорить всю Вселенную, и теперь это осуществляется на примере Святой Руси.

Такой подход к мировой истории, выражающий идеи реальности и действенности Промысла Божия, позволяет митрополиту Иллариону органично перейти к третьей части своей проповеди - к прославлению святого равноапостольного великого князя Владимира, крестившего Русь, и великого князя Ярослава.

Митрополит Илларион указывает на достоинство великого князя Владимира и как правителя великой страны, и как благочестивого христианина:

Глубина восприятия христианской веры оказалась у святого Владимира настолько велика, что он не смог ограничиться только одним личным благочестием и пожелал приобщить к вере будущего века всю свою страну:

И, совершив сие, не остановился он на том в подвиге благочестия и не только тем явил вселившуюся в него любовь к Богу. Но простёрся далее, повелев и всей земле своей креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа, чтобы во всех градах и ясноречиво и велегласно славиться Святой Троице, и всем быть христианами: малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простонародью, богатым и убогим.

Митрополит Илларион показывает, что вся Русь обязана своим крещением и, следовательно, своим величием как в настоящем веке, так и в будущем, своему правителю. «Подчёркивая, что крещение Руси было личным делом одного только князя Владимира, в котором соединилось «благоверие с властью», Илларион явно полемизирует с точкой зрения греков, приписывавших себе инициативу крещения «варварского» народа», - пишет современная исследовательница.

Необходимо отметить еще один момент. Неслучайно равноапостольный Владимир именуется в «Слове» каганом. В то время это был титул правителя, соответствующий византийскому императору. И таким образом, митрополит Илларион показывает, что великий князь русский Владимир не уступает в своем царском достоинстве ни каганам Хазарии, ни порфирородным императорам Византии. Митрополит Илларион не ограничивается утверждением того факта, что великий князь Владимир равен византийскому императору. Он идет дальше:

О подобный великому Константину, равный ему умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям Его! Тот со святыми отцами Никейского Собора полагал закон народу своему,— ты же, часто собираясь с новыми отцами нашими — епископами, с великим смирением совещался с ними о том, как уставить закон нашему народу, новопознавшему Господа. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской земле, ты же — на Руси: ибо Христос уже как у них, так и у нас зовётся Царем. Тот с матерью своей Еленой веру утвердил, принеся крест из Иерусалима и распространив его по всему миру своему,— ты же с бабкою твоею Ольгою веру утвердил, принеся крест из нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив его по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести в награду за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей.

Сравнение князя Владимира и его бабки Ольги со святым равноапостольным Константином и его матерью Еленой тоже глубоко символично. Здесь первый русский митрополит ясно показывает, что Владимир сделал для Руси то же, что Константин для Византии. Следовательно, развивается мысль автора, великий князь Владимир не только не уступает современным византийским императорам, но даже намного превосходит их, как превосходит святой равноапостольный Константин любого другого византийского императора.

Мы видим, что основой, послужившей историческому величию великого князя Владимира, явилась Христианская вера. «Выход Руси с принятием христианства на внешнеполитическую арену в качестве равного сильнейшим государства … действительно сделали Русь сильной страной», - пишет Л.А. Гайдукова.

Именно принятие Православия поставило русского князя на высокий престол правителя мировой державы.

Наконец, следует указать и еще одну немаловажную деталь «Слова» митрополита Иллариона. Оно является образцом не только русской стилистики и красноречия, но и является прекрасным образцом византийской риторики. Протоиерей Георгий Флоровский пишет, что о «Слове» митрополита Иллариона «даже придирчивый Голубинский принужден был отозваться как о безупречной академической речи, с которой из новых речей идут в сравнение только речи Карамзина». В качестве примера можно привести такие яркие фрагменты словесного дара святого русского митрополита.

Один из Святой Троицы, Он — в двух естествах, Божестве и человечестве, совершенный, а не призрачный человек — по вочеловечению, но и совершенный Бог — по Божеству, а не простой человек, явив на земле свойственное Божеству и свойственное человечеству;

Флоровский пишет: «Это, действительно, превосходный образец ораторского искусства: язык свободный, гибкий, чувствуется напряженность христианских переживаний, очень стройный и прозрачный план». Протоиерей Георгий называет митрополита Иллариона «ритором не худших времен греческого ораторства, а настоящим оратором времен его процветания». В «Слове» митрополита Иллариона видно, что он в совершенстве овладел византийским словесным искусством. И не только овладел, но сумел перенести его на русскую почву, тем самым показав, что с самого начала своей истории Русь легко вбирала в свою культуру мировые достижения. Вбирала, делала своими, свободно пользуясь ими для выражения своих мыслей. Академик Д.С.Лихачев пишет: «За русскими пределами «Слово» Илариона отразилось в произведениях хиландарского сербского монаха Доментиана (XIII в.) — в двух его житиях: Симеона и Саввы». Русская культура, таким образом, сразу взяла небывалую высоту словесного искусства и с первых лет существования Руси как христианского государства оказывала влияние на развитие мировой культуры.

Митрополит Илларион завершает свое «Слово» пламенной молитвой к Богу. Как бы от лица всего русского народа митрополит Илларион обращается к Богу, к Пресвятой Троице, к Богочеловеку Христу с просьбой всегда сохранять страну в чистоте.

25«Слово» начинается вступлением — обращением к великому певцу древности Бояну. Beщий Боян,когда начинал песнь, растекался мыслью по древу, мчался серым волком по земле, парил сизым орлом под облаками… Автор же «Слова» хочет писать просто, «по былинам сего времени». Повесть его разворачивается «от старого Владимира» (Мономаха) «до нынешнего Игоря», который задумал в одиночку, с немногими родичами, вернуть Руси землю половецкую до самого Черного моря.

В самом начале Игорева похода случилось затмение солнца, но князь пренебрег этим дурным знамением: все превозмогла жажда «искусить Дона Великого». Он сказал краткую речь дружине своей и отправился в поход. Солнце ему тьмой путь заступало, ночь, стонавшая грозою, птиц разбудила, звери ревели, языческий бог — Див с вершин деревьев предупреждал дальние земли о походе. Половцы побежали наперерез Игорю к Дону: скрипят телеги в ночи, как распуганные лебеди. «О Русская земля! Уже ты за холмом!»

Утром в пятницу русские полки победили половцев, взяли богатую добычу — красных девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие аксамиты. Но на другое утро внезапно подошли главные силы половцев под предводительством ханов Гзака и Кончака. «Кровавые зори свет возвещают; черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца» (четырех русских князей).Со всех сторон они обступили русские полки на реке Каяле (где она находится, неизвестно).Началась кровавая битва, какой не видано было во времена самых страшных войн на русской земле, при Олеге Святославиче — Гориславиче. Храбрей всех сражался брат Игоря Буй-ТурВсеволод. Два дня продолжалась битва, на третий к полудню пали Игоревы стяги. «Тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую». Братья разлучились; Игорь попал в плен. Деревья от горя к земле приклонились…

Невеселое время настало. Сказал брат брату: «Это мое, и то мое же». И начали князья про малое говорить: «Это великое» — и сами на себя крамолу ковать. А поганые со всех сторон приходили с победами на землю русскую.

Игорева храброго полка не воскресить. Великая печаль настала по всей русской земле:«Игорь-князь погубил то, чего добился отец его Святослав Ольгович, пленивший половецкого хана Кобяка. Побежали поганые на русскую землю, брали дань по беличьей шкурке от двора».

А киевский князь Святослав видел смутный сон: одевали его черным покрывалом на кровати тисовой, черпали синее вино, с горем смешанное, сыпали пустыми колчанами крупный жемчуг на грудь. Всю ночь с вечера серые вороны граяли и понеслись к синему морю. Бояре рассказали князю об Игоревом поражении.

Тогда великий Святослав изронил златое слово, со слезами смешанное. Упрекнул он Игоря и Всеволода: рано начали они половецкую землю воевать, а себе славы искать. Князья теперь Святославу не в помощь: худо времена обернулись; в городе Римове кричат под мечами половецкими, а Владимир (князь Владимир Глебович) под ранами. Святослав обращается ко всем князьям земли русской: не придут ли они на помощь? Ведь великий князь Всеволод Большое Гнездо может Волгу веслами раскропить, а Дон шлемами вычерпать. Храбрых Рюрика и Давыда Ростиславичей воины золочеными шлемами по крови плавали. Галицкий Ярослав Осмомысл высоко сидит на златокованом столе, подпер горы Угорские своими железными полками, затворил Дунаю ворота. Всех их, а с ними и волынских, и полоцких князей зовут отомстить за землю Русскую, за раны Игоревы, храброго Святославича. Ведь уже и Сула не защищает от Переяслава,и Двина Полоцка. Только князь Изяслав Василькович (из рода полоцких князей) позвонил острыми мечами о шлемы литовские, а сам изронил жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелье.

Святослав или автор (где кончается «златое слово», из текста неясно) призывает потомков Ярослава Мудрого и Всеслава Полоцкого прекратить вражду между собой. Следует рассказ о Всеславе — князе-колдуне, как он за ночь скакал от Полоцка до Киева, от Белгорода до Новгорода. Из-за него на реке Немиге снопы стелют головами, молотят булатными цепями,на току жизнь кладут, веют душу от тела. Всеславу в Полоцке звонили заутреню у Святой Софии,а он в Киеве звон слышал. Ему-то Боян сказал припевку: «Ни хитру, ни горазду, ни птицею горазду суда Божия не минути».

Ярославна, жена князя Игоря, рано плачет в Путивле на городской стене, ее голос слышится на Дунае. «Полечу, — говорит, — кукушкой по Дунаю, омочу рукав в Каяле реке, утру князю кровавые раны на изможденном теле». Ярославна жалуется ветру — что он ее веселье по степи развеял? Просит Днепр-Славутич: «Верни, господин, моего любимого ко мне». Взывает к светлому и трисветлому солнцу: «Всем ты тепло и красно, почему же простерло горячие свои лучи на княжьих воинов?»

Прыснуло море в полуночи, идут смерчи облаками. Игорю Бог кажет путь из земли Половецкой на землю Русскую, к отеческому золотому столу. Игорь спит и не спит — меряет мыслью поля от великого Дона до малого Донца. Половчанин Овлур свистнул ему за рекой. Князь Игорь поскакал горностаем к тростникам, белым гоголем на воду, побежал к Донцу, полетел соколом под облаками. А когда Игорь соколом летел, Овлур волком бежал.

Донец сказал Игорю: «Княже Игорь! Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия, а Русской земле веселия!» Игорь отвечал: и тебе, Донец, немало величия: ты лелеял князя на волнах, стлал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, одевал теплыми туманами под зелеными деревьями.Не то река Стугна: пожрала чужие корабли, затворила путь юноше князю Ростиславу, и плачется теперь его мать…

Вслед за Игорем бросились Гзак с Кончаком. Тогда вороны не каркали, галки замолкли, сороки не трещали — только змеи ползали и дятлы путь к реке казали. Гзак сказал Кончаку: «Если сокол летит к гнезду — расстреляем соколенка (сына Игоря Владимира) золочеными стрелами». Кончак отвечал: «Опутаем соколенка красною девицею». Гзак говорит: «Если опутаем соколенка красною девицею — не будет нам ни соколенка, ни девицы, начнут нас птицы бить в поле Половецком».

Солнце светится на небе — Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае — развеваются голоса до Киева. Игорь-князь едет по Боричеву взвозу к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, грады веселы. Слава Игорю Святославичу, Бую-Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Князьям слава и дружине! Аминь.

Житийная литература Руси

Попавшие впервые на Русь переводные жития использовались с двоякой целью: для домашнего чтения (Минеи) и для богослужений (Прологи, Синаксарии).

Такое двоякое использование привело к тому, что каждое житие писалось в двух вариантах: коротком (проложном) и длинном (минейном). Короткий вариант быстро читался в церкви, а длинный затем читался вслух вечерами всей семьей.Проложные варианты житий оказались настолько удобными, что завоевали симпатии церковнослужителей. (Сейчас бы сказали — стали бестселлерами.) Они становились все короче и короче. Появилась возможность в течение одного богослужения зачитывать несколько житий.

Древнерусская литература житий святых собственно русских начинается жизнеописаниями отдельных святых. Образцом, по которому составлялись русские «жития», служили жития греческие, типа Метафраста, т.е. имевшие задачей «похвалу» святому, при чем недостаток сведений (например, о первых годах жизни святых) восполнялся общими местами и риторическими разглагольствованиями. Ряд чудес святого — необходимая составная часть жития. В рассказе о самой жизни и подвигах святых часто вовсе не видно черт индивидуальности. Исключения из общего характера первоначальных русских «житий» до XV в. составляют лишь самые первые по времени жития «св. Бориса и Глеба» и «Феодосия Печерского», составленные преп.Нестором, жития Леонида Ростовского и жития, появившиеся в Ростовской области в XII и XIII вв., представляющие безыскусственный простой рассказ, тогда как столь же древние жития Смоленской области относятся к византийскому типу жизнеописаний.

В XV в. ряд составителей жития начинает митрополит Киприан, написавший жития митрополита Петра и несколько жития русских святых, вошедших в состав его «Степенной книги». Другой русский агиограф Пахомий Логофет составил жития и службу св. Сергию, жития и службу преп. Никону, жития св. Кирилла Белозерского, слово о перенесении мощей св. Петра и службу ему; ему же принадлежат жития святых новгородских архиепископов Моисея и Иоанна. Всего им написано 10 житий, 6 сказаний, 18 канонов и 4 похвальных слова святым. Пахомий пользовался большою известностью у современников и потомства, и был образцом для других составителей жития святых. Не менее знаменит, как составитель жития святых Епифаний Премудрый, живший сначала в одном монастыре с св. Стефаном Пермским, а потом в монастыре Сергия, — написавший жития обоих этих святых. Он хорошо знал св. Писание, греческие хронографы, палею, лествицу, патерики. У него еще более витийства, чем у Пахомия.

Продолжатели этих трех писателей вносят в свои труды новую черту — автобиографическую, так что по «житиям», ими составленным, всегда можно узнать автора. Из городских центров дело русской агиографии переходит в XVI в. в пустыни и отдаленные от культурных центров местности. Авторы этих жития не ограничивались фактами жизни святого и панегириком ему, а старались знакомить с церковными, общественными и государственными условиями, среди которых возникала и развивалась деятельность святого.

Жития этого времени являются, таким образом, ценными первоисточниками культурной и бытовой истории древней Руси. Автора, жившего в Руси Московской, всегда можно отличить, по тенденции, от автора Новгородской, Псковской и Ростовской области.

Новую эпоху в истории русских житий составляет деятельность всероссийского митрополита Макария. Его время было особенно обильно новыми «житиями» русских святых, что объясняется с одной стороны усиленною деятельностью этого митрополита по канонизации святых, а с другой — составленными им «великими Минеями-Четиими». Минеи эти, в которые внесены почти все имевшиеся к тому времени русские жития, известны в двух редакциях: Софийской и более полной — московского собора 1552 г. Столетием позже Макария, в 1627-1632 гг., появились Минеи-Четии монаха Троице-Сергиева монастыря Германа Тулупова, а в 1646-1654гг. — Минеи-Четии священника Сергиева посада Иоанна Милютина. Эти два сборника отличаются от Макариева тем, что в них вошли почти исключительно жития и сказания о русских святых. Тулупов вносил в свой сборник все, что находил по части русской агиографии, целиком; Милютин, пользуясь трудами Тулупова, сокращал и переделывал имевшиеся у него под руками жития, опуская из них предисловия, а также похвальные слова.

Особенности жития и исторического похвального слова соединяет в себе древнейший памятник нашей литературы - риторически украшенная «Память и похвала князю Русскому Владимиру» (XI в.) монаха Иакова. Произведение посвящено торжественному прославлению крестителя Руси, доказательству его богоизбранности. Иаков имел доступ к древней летописи, предшествовавшей «Повести временных лет» и Начальному своду, и использовал ее уникальные сведения, более точно передающие хронологию событий во времена Владимира Святославича.

Одно из первых произведений древнерусской агиографии – «Житие Антония Печерского». Хотя оно не сохранилось до нашего времени, можно утверждать, что это было в своем роде выдающееся сочинение. Житие содержало ценные исторические и легендарные сведения о возникновении Киево-Печерского монастыря, оказало влияние на летописание, послужило источником Начального свода, а позднее было использовано и в «Киево-Печерском патерике».

Выдающимися литературными достоинствами отличаются жития киево-печерского монаха Нестора (не ранее 1057 - нач. XII в.), созданные по образцам византийской агиографии. Его «Чтение о житии Бориса и Глеба» вместе с другими памятниками XI-XII вв. (более драматичным и эмоциональным «Сказанием о Борисе и Глебе» и продолжающим его «Сказанием о чудесах Романа и Давида») образуют широко распространенный цикл о кровопролитной междоусобной войне сыновей князя Владимира Святославича за киевский престол. Борис и Глеб (в крещении Роман и Давид) изображены мучениками не столько религиозной, сколько политической идеи. Предпочтя смерть в 1015 году борьбе против старшего брата Святополка, захватившего власть в Киеве после смерти отца, они утверждают всем своим поведением и гибелью торжество братолюбия и необходимость подчинения младших князей старшему в роде для сохранения единства Русской земли. Князья-страстотерпцы Борис и Глеб, первые канонизированные святые на Руси, стали ее небесными покровителями и защитниками.

После «Чтения» Нестор создал на основе воспоминаний современников подробное жизнеописание Феодосия Печерского, ставшее образцом в жанре преподобнического жития. Произведение содержит драгоценные сведения о монастырском быте и нравах, об отношениях к монахам простых мирян, бояр и великого князя. Позднее «Житие Феодосия Печерского» было включено в «Киево-Печерский патерик» - последнее крупное произведение домонгольской Руси.

Еще в XI-XII вв. в Киево-Печерском монастыре записывались предания о его истории и подвизавшихся в нем подвижниках благочестия, отразившиеся в «Повести временных лет» под 1051 и 1074 гг. В 20-е-30-е гг. XIII века начинает складываться «Киево-Печерский патерик» - сборник кратких рассказов об истории этой обители, ее монахах, их аскетической жизни и духовных подвигах. В основу памятника легли послания и сопровождающие их патериковые повести двух киево-печерских иноков: Симона, ставшего в 1214 году первым епископом Владимирским и Суздальским, и Поликарпа. Источниками их рассказов о событиях XI - первой половины XII в. явились монастырские и родовые предания, народные сказания, киево-печерское летописание, жития Антония и Феодосия Печерских. Становление жанра патерика проходило на пересечении устных и письменных традиций: фольклора, агиографии, летописания, ораторской прозы.

«Киево-Печерского патерик» - одна из самых любимых книг православной Руси. На протяжении столетий его охотно читали и переписывали. 300 лет, до появления «Волоколамского патерика» в 30-40 гг. XVI в., он оставался единственным оригинальным памятником этого жанра в древнерусской литературе.

Русские жития святых отличаются большою трезвостью. Когда у агиографа не хватало точных преданий о жизни святого, он, не давая воли своему воображению, обыкновенно развивал скудные воспоминания «риторическим плетением словес» или вставлял их в самую общую, типическую рамку соответствующего агиологического чина.

Сдержанность русской агиографии особенно бросается в глаза в сравнении с средневековыми житиями латинского Запада. Даже необходимые в житии святого чудеса даны очень скупо как раз для самых чтимых русских святых, получивших современные биографии: Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, Иосифа Волоцкого.