Часть вторая 3 страница. – После Того, о Ком Нельзя Говорить

– Бойфрендов?

– После… Того, о Ком Нельзя Говорить. Есть что‑нибудь серьезное?

– Нет.

Мо соскребает кусочек сыра с блюда для выпечки.

– А просто случайные половые партнеры?

– Нет.

– Неужели ни одного? – вскидывает голову Мо. – И как долго?

– Уже четыре года, – бормочет Лив.

Но она лжет. Был один, четыре года назад, когда друзья из лучших побуждений сказали ей, что пора «идти дальше». Будто Дэвид был препятствием у нее на пути. Она тогда напилась до потери пульса, чтобы пройти через это, а потом долго плакала крупными горькими слезами раскаяния и отвращения к себе. Тот мужчина – она даже не помнит его имени – не мог скрыть облегчения, когда она сказала, что идет домой. И даже сейчас, вспоминая о том случае, она чувствует жгучий стыд.

– Никого за четыре года? А тебе… сколько? Тридцать? Это что, типа такое сексуальное сати?[27]Уортинг, что ты делаешь? Хранишь себя для Мистера Усопшего Мужа, чтобы соединиться с ним в другой жизни?

– Я Халстон. Лив Халстон. И я… просто… не встретила никого, кого захотела бы… – Лив решает сменить тему разговора. – Ладно, а как насчет тебя? Какой‑нибудь ущербный эмо? – Необходимость обороняться сделала ее колючей.

Мо тянется за сигаретой, но отдергивает руку.

– У меня все хорошо, – отвечает она и, заметив выжидающий взгляд Лив, продолжает: – У меня имеется договоренность.

– Договоренность?

– С Раником, нашим сомелье. Раз в две недели мы занимаемся технически грамотным, но абсолютно бездушным совокуплением. Сперва он, конечно, был совсем никакой, но сейчас потихоньку въезжает. – Она кладет в рот еще один пригоревший кусочек сыра. – Наверное, смотрит порнуху. Скорее всего.

– И никого серьезного?

– Мои предки перестали заводить разговор о внуках сразу после Миллениума.

– О боже! Хорошо, что напомнила. Я обещала позвонить папе. – Неожиданно ее осеняет. Она встает и тянется за сумочкой. – Эй! А не сбегать ли мне в магазин за бутылочкой вина?

Это будет здорово, говорит она себе. Поговорим о родителях, о людях, которых она не помнит, о колледже, о ее работе, тогда, быть может, удастся отвлечь Мо от разговоров о сексе, а она, Лив, не заметит, как наступит завтра, дом снова будет в норме и сегодняшняя дата повторится только через год.

– Я мимо, – говорит Мо, откинувшись на спинку стула. – Мне пора переодеваться и бежать.

– Бежать?

– На работу.

– Но… ты же сказала, что только закончила, – не выпуская сумочки, говорит Лив.

– То была дневная смена. А теперь начинается вечерняя. Буквально через двадцать минут. – Она поднимает волосы и закалывает их. – Ну как, помоешь посуду? И можно мне снова взять ключ?

Мимолетная радость бытия, которую Лив ощутила во время ужина, лопается, точно мыльный пузырь. Она сидит за неубранным столом, прислушиваясь, как Мо бесшумно снует туда‑сюда, моется в гостевой ванной, чистит зубы, а затем тихонько закрывает за собой дверь спальни.

– Послушай, а вдруг им еще кто‑нибудь понадобится? Я хочу сказать, я могу помочь. Возможно. Уверена, что справлюсь с обслуживанием столиков, – задрав голову, кричит она Мо и, не дождавшись ответа, добавляет: – Я действительно как‑то работала в баре.

– Я тоже. Но мне только еще больше захотелось двинуть кому‑нибудь в глаз. Даже еще больше, чем когда я обслуживаю посетителей за столом.

Мо стоит уже в коридоре. На ней черная рубашка и куртка «пилот», под мышкой – передник.

– Увидимся позже, подруга, – бросает она. – Если, конечно, у меня не выгорит с Раником.

И она исчезает, сбежав по лестнице, чтобы снова оказаться в мире живых. А когда эхо ее голоса затихает вдали, тишина Стеклянного дома становится осязаемой, давит на плечи, и Лив начинает паниковать, чувствуя, что ее дом, ее рай, вот‑вот предаст ее.

Она понимает, что не может провести этот вечер одна.

Вот список тех мест, куда лучше не заглядывать, чтобы выпить, если вы женщина.

1. «Базука»: когда‑то заведение носило название «Белая лошадь». Это был тихий паб на углу, напротив кофейни, с обитыми бархатом продавленными сиденьями и стершейся от времени вывеской с изображением лошади. Теперь здесь сверкающий неоновыми огнями стрип‑бар, куда по вечерам захаживают бизнесмены, а размалеванные девушки с напряженными лицами в предрассветные часы на время спускаются с эстрады, яростно курят и жалуются на маленькие чаевые.

2. «У Дино»: местный винный бар, в девяностые годы битком набитый. Теперь днем это тошниловка для молоденьких мамаш, а после восьми – место проведения вечеров быстрых свиданий. В остальные дни, за исключением пятницы, если заглянуть в огромные, от пола до потолка, окна, то можно увидеть, что внутри пугающе пусто.

3. Любой старый бар в переулках поблизости от реки, в которых собираются небольшими группами не слишком дружелюбные местные жители со своими питбулями. Они курят как сумасшедшие, а на одиноких женщин смотрят точно мулла – на девушек, решивших прогуляться в бикини.

4. Любое из современных питейных заведений, забитых людьми гораздо моложе тебя, приходящих в основном компаниями, все как один в темных очках и с компьютерными сумками. В присутствии этого молодняка ты чувствуешь себя еще более одиноко, чем просто на улице.

Лив вынашивает идею купить бутылку вина и выпить ее дома. Но всякий раз, как она представляет себе, что сидит одна в пустой белой комнате, ее охватывает непривычный страх. Телевизор смотреть ей тоже не хочется: за последние три года она поняла, что все это сплошной обман, так как в самых банальных комедийных драмах неожиданно, и страшно мучительно для нее, убивают мужа или вместо программы о жизни дикой природы показывают очередную внезапную смерть. Но ей очень не хочется в результате снова оказаться перед картиной «Девушка, которую ты покинул», чтобы в очередной раз вспоминать тот день, когда они вместе ее покупали, и видеть в глазах женщины на портрете страсть и сексуальное удовлетворение, которые ощущала сама. Не хочется снова рыться в фотографиях, где они с Дэвидом сняты вместе, и при этом с усталой безнадежностью признавать, что она больше никогда не сможет никого так полюбить. Ведь пока она помнит, как он прищуривал глаза, как держал в руках кружку, никто другой ее не устроит, поскольку не будет походить на него.

Лив не хочет больше подвергать себя искушению вспоминать номер его мобильного. Целый год после его смерти она с маниакальным упорством делала это, чтобы услышать его голос на автоответчике. Она постоянно чувствует горечь утраты, ее незримый груз лежит на плечах и изменяет ход каждого дня. Но сегодня, в годовщину его смерти, пора все кардинально изменить.

А потом она вспоминает, о чем вчера за ужином говорила одна из женщин: «Когда сестра хочет оттянуться, но так, чтобы ее не доставали, она идет в гей‑бар. Как забавно!» В десяти минутах ходьбы отсюда как раз есть такой бар. Она тысячу раз проходила мимо, даже не задумываясь о том, что происходит за окнами, затянутыми металлической сеткой. В гей‑баре к ней уж точно не пристанут. Лив надевает жакет, берет сумочку и ключи. Раз уж ничего лучше нет, она так и сделает.

– Да, ужасно неловкая ситуация.

– Это было всего один раз. Давным‑давно. Но что‑то мне подсказывает, что она не забыла.

– И все потому, что ты ОЧЕНЬ ХОРОШ, – ухмыляется Грег, вытирает очередную пинтовую кружку и ставит ее на полку.

– Нет… Ну ладно, может, и так, – говорит Пол. – Но если серьезно, Грег, каждый раз, как она на меня смотрит, я чувствую себя виноватым. Словно… словно я обещал что‑то такое, чего не смог сделать.

– Братишка, знаешь, есть одно золотое правило. Никогда не гадь там, где живешь.

– Я был пьян. Все случилось в тот вечер, когда Леони сообщила, что они с Джейком переезжают и забирают с собой Митча. Я был…

– Ты забыл о средствах самозащиты, – говорит Грег в своей обычной манере диктора дневных новостей. – Твой босс тебя поимела именно тогда, когда ты был наиболее уязвим. Накачала тебя выпивкой. А теперь ты чувствуешь себя так, будто тебя использовали. Не сдавайся… – бросает он и идет обслуживать посетителя.

Для вечера четверга в баре довольно много народу, все столики заняты, люди то и дело входят в зал, где жизнерадостный гул голосов заглушает музыку. Пол собирался после работы сразу отправиться домой, но жаль было упускать редкую возможность встретиться с братом, и вообще иногда не мешает пропустить стаканчик‑другой. Даже если при этом приходится усиленно избегать зрительных контактов с семьюдесятью процентами посетителей.

Грег пробивает пару чеков и возвращается к Полу.

– Послушай, возможно, это звучит странно. Но она милая женщина. Жестоко постоянно отталкивать ее, – продолжает Пол.

– Меня от тебя тошнит.

– Тебе меня не понять!

– Потому что здесь никто не пытается клеить тебя, если ты не один. Только не в гей‑баре. О нет. – Грег ставит на полку очередную кружку. – Послушай, а почему бы тебе просто не сесть с ней рядом, сказать, что она замечательный человек, бла‑бла‑бла, но ты к ней относишься чисто как друг.

– Потому что мне неудобно. Мы ведь работаем вместе и все такое.

– А так удобно? Все ее «Пол, а почему бы нам, типа, не сделать это по‑быстрому, когда ты закончишь дело?» – И тут внимание Грега привлекает кто‑то в другом конце стойки бара. – Охо‑хо‑хо. Смотри‑ка, здесь у нас вроде натуралка.

Пол весь вечер бессознательно чувствует ее присутствие. Девушка ведет себя довольно уверенно, и Пол решает, что она, должно быть, кого‑то ждет. Сейчас она пытается сесть обратно на барный стул. Делает уже вторую попытку, причем во время второй спотыкается и неуклюже пятится. Она смахивает волосы со лба и оглядывает бар с таким видом, будто ей надо забраться на Эверест. Сумев‑таки сесть на стул, она упирается обеими руками в стойку, чтобы вернуть себе равновесие, и удивленно моргает, словно не может поверить, что наконец сделала это. Затем, подняв пустой бокал, поворачивается к Грегу:

– Простите, а можно еще вина?

Грег на секунду задерживает на Поле усталый, но насмешливый взгляд.

– Мы через десять минут закрываемся, – перекидывая через плечо посудное полотенце, говорит он.

Грег не обижает тех, кто слегка перебрал. Пол ни разу не видел, чтобы Грег хоть раз вышел из себя. Недаром их мать любила говорить, что между братьями нет ничего общего.

– Тогда у меня есть еще десять минут, чтобы выпить, – слегка неуверенно улыбается она.

Она не похожа на лесбиянку. Хотя в наше время так сразу и не разберешь. Но Пол решает не говорить об этом брату. Тот только поднимет его на смех и скажет, что Пол слишком долго проработал в полиции.

– Дорогуша, мне ведь не жалко, но если ты выпьешь еще, я буду за тебя переживать. А я терпеть не могу переживать за посетителей под конец смены.

– Ну совсем капельку, – просит она с жалобной улыбкой. – Если честно, то я не всегда напиваюсь.

– Конечно. Но я за тебя уже волнуюсь.

– Просто… – В ее глазах затаенная боль. – Просто сегодня у меня трудный день. Ну пожалуйста, только один бокал! А затем можете вызвать мне вполне респектабельное такси из респектабельной фирмы, я поеду к себе и благополучно вырублюсь, а вы с чистой совестью отправитесь домой.

Грег оборачивается к Полу и тяжело вздыхает, будто хочет сказать: «Вот видишь, с кем приходится иметь дело!»

– Ну разве что капельку, – говорит он. – Совсем маленький бокальчик.

Ее улыбка блекнет, веки чуть опускаются, она, слегка покачиваясь, наклоняется и шарит рукой в поисках сумочки. Пол поворачивается к залу спиной, чтобы проверить, не пришло ли каких эсэмэсок. Завтра его очередь брать к себе Джейка, и, хотя у них с Леони установились вполне дружеские отношения, в душе постоянно живет страх, что она найдет причину отыграть все назад.

– Моя сумочка! Моя сумочка исчезла! – слышит он и оборачивается.

Женщина соскользнула со стула и, держась за стойку, лихорадочно что‑то ищет на полу. Потом поворачивает к Грегу побелевшее лицо.

– А вы, случайно, не брали сумочку с собой в дамскую комнату? – перегибаясь через стойку, спрашивает Грег.

– Нет, – отвечает она, ее взгляд мечется по бару. – Я засунула ее под стул.

– Вы оставили сумочку под стулом?! – неодобрительно качает головой Грег. – Вы что, не читали объявлений?

По всему бару развешаны объявления: «Не оставляйте вещи без присмотра. В этом районе орудуют карманники». Со своего места Пол может насчитать по крайней мере троих.

Нет, она явно не читала объявлений.

– Мне действительно очень жаль. Но здесь и правда очень неспокойно, – качает головой Пол.

Взгляд женщины мечется между ними, и он понимает, что даже в таком состоянии она догадывается, о чем они думают. «Глупая пьяная девица».

– Я вызову копов, – тянется он за телефоном.

– И скажете им, что я, как последняя идиотка, оставила сумочку под стулом?! – закрывает она лицо руками. – Боже мой! А я только что сняла двести фунтов, чтобы заплатить муниципальный налог. Поверить не могу! Двести. Фунтов.

– Это уже третий случай за неделю, – говорит Грег. – Со дня на день должны установить систему видеонаблюдения. Прямо эпидемия какая‑то! Я правда вам дико сочувствую.

Она поднимает голову, вытирает слезы и тяжело, обреченно вздыхает. Она изо всех сил сдерживает слезы. Нетронутый бокал с вином стоит на стойке бара.

– Мне очень жаль, но я не уверена, что смогу заплатить за это.

– Не берите в голову, – успокаивает ее Грег. – Пол, вызови копов. Я сделаю ей кофе. Ну ладно. Все, дамы и господа, время вышло. Пожалуйста…

Но местная полиция не выезжает по поводу пропавших сумочек. Они дают женщине по имени Лив номер телефона криминального отдела, обещают ей письмо, гарантирующее поддержку жертвам преступления, и уверяют, что если найдут сумочку, то обязательно с ней свяжутся. Хотя даже ежу понятно, что связываться с ней никто не собирается.

К тому времени, как она заканчивает говорить по телефону, в баре уже никого нет. Грег открывает дверь, чтобы выпустить их, и Лив тянется за жакетом.

– У меня гостит подруга. У нее есть запасной ключ.

– Не хотите ей позвонить? – Пол протягивает ей мобильник.

Она смотрит на него пустыми глазами.

– Я не знаю номера ее телефона. Но знаю, где она работает, – говорит она и, увидев, что Пол ждет, добавляет: – Это ресторан в десяти минутах отсюда. В сторону Блэкфрайарс.

Уже полночь. Пол украдкой смотрит на часы. Он устал, а завтра в половине восьмого привезут сына. Но он не может позволить пьяной женщине, которая с трудом сдерживает слезы, бродить ночью одной по темным закоулкам Саут‑Бэнк.

– Я пойду с вами, – произносит он, но, судя по ее настороженному взгляду, она собирается отказаться.

– Все в порядке, дорогуша, – трогает ее за руку Грег. – Он бывший коп.

Пол чувствует, что брат его слегка переоценивает. У женщины под одним глазом размазалась тушь, и ему ужасно хочется вытереть ее.

– Могу за него поручиться. Он хороший парень. И вообще, помогать людям – его призвание. Он что‑то вроде сенбернара, только в человеческом обличье.

– Угу. Спасибо за комплимент, Грег.

– Ну, если вы точно не против, это будет весьма любезно с вашей стороны, – надевает жакет Лив.

– Пол, я тебе завтра позвоню. И удачи вам, мисс Лив. Надеюсь, все образуется.

Грег смотрит им вслед, затем запирает дверь.

Они идут быстро, их шаги гулко разносятся по узким мощеным улочкам, отдаваясь от стен притихших домов. Моросит дождь, и Пол засовывает руки в карманы, поднимает воротник. Когда они проходят мимо двух парней в толстовках с капюшоном, Лив инстинктивно жмется к Полу.

– Вы заблокировали свои кредитные карты?

– Ой, нет! Я об этом как‑то не подумала.

Свежий воздух явно не идет ей на пользу. Вид у нее подавленный, она то и дело спотыкается. Он готов предложить ей руку, но не уверен, что она согласится.

– Вы можете вспомнить, что там у вас было?

– «Мастеркард» и банка «Барклайс».

– Держитесь! Я знаю кое‑кого, кто может помочь, – говорит он и набирает номер. – Шерри? Привет. Это Маккаферти… Да, прекрасно, спасибо. Все хорошо. А у тебя? Послушай, можешь оказать мне любезность? Отправь эсэмэской номера, куда звонить насчет украденных кредиток. «Мастеркард» и «Барклайс». У знакомой только что тиснули сумочку… Угу. Спасибо, Шерри. Привет ребятам. И да, до скорого! – Пол набирает нужный номер и передает ей телефон: – Копы. Очень узкий круг.

Лив объясняет ситуацию оператору, а Пол молча идет рядом.

– Благодарю вас, – кивает она, возвращая мобильник.

– Нет проблем.

– Я буду удивлена, если им удастся хоть что‑то снять с них, – печально улыбается Лив.

Они подходят к ресторану с испанской кухней. Свет уже выключен, дверь заперта. Пол ныряет в дверной проем, а Лив приникает к окну, словно пытается разглядеть хоть какие‑то признаки жизни.

– Уже четверть первого, – смотрит на часы Пол. – Они, скорее всего, закрылись на ночь.

Лив нервно кусает губы. Потом поворачивается к Полу:

– Возможно, она уже у меня. Простите, можно еще раз воспользоваться вашим телефоном?

Он протягивает ей мобильник, она подносит его поближе к свету фонаря, чтобы лучше видеть экран. Набирает номер, поворачивается к нему спиной и ждет, машинально теребя свободной рукой волосы. Затем оглядывается на него со смущенной улыбкой и снова отворачивается. Набирает второй номер, потом – третий.

– Есть еще кому позвонить?

– Папе. Только что пыталась до него дозвониться. Там тоже никто не отвечает. Он, наверное, давным‑давно спит. А если так, то его и пушкой не разбудишь. – Вид у нее совершенно потерянный.

– Послушайте, почему бы мне не снять для вас комнату в отеле? Отдадите деньги, когда получите карточки.

Она по‑прежнему стоит, покусывая губы. Двести фунтов. Он прекрасно помнит, каким голосом она это сказала. Совершенно убитым. Она явно не из тех, кто может позволить себе отель в центре Лондона.

Дождь усиливается, у них обоих уже промокли ноги, вода ручьем течет по сточным канавам впереди.

– Знаете что? Уже совсем поздно. Я живу в двадцати минутах ходьбы отсюда. Как насчет того, чтобы переночевать у меня? А там на месте разберемся, если вы, конечно, согласны.

Она отдает ему телефон. Он видит, что в ней идет внутренняя борьба. Затем она устало улыбается и придвигается поближе:

– Спасибо. И простите меня. Я… я действительно не хотела никому портить вечер.

Пока они добираются до квартиры Пола, Лив не только немного успокаивается, но и заметно трезвеет. Похоже, сейчас ее терзает вопрос: «Что же я делаю?» У Пола даже возникает вопрос, есть ли у нее интимная подруга. Она хорошенькая, но явно не жаждет мужского внимания: косметики практически нет, волосы затянуты в конский хвост. Может, женщины нетрадиционной ориентации все такие? И для алкоголички у нее слишком хорошая кожа. А еще крепкие ноги и пружинистая походка, что свидетельствует о регулярных тренировках. Но вид у нее беззащитный: она постоянно складывает руки к груди.

Наконец они подходят к его дому. Пол живет в двухэтажной квартире над кафе в районе Театрленда. Он отпирает дверь, оставив ее стоять на ступеньках.

Пол включает свет и идет прямо к кофейному столику. Убирает газеты, кружки с недопитым кофе. Смотрит на свое жилье глазами постороннего: слишком тесное, захламленное всевозможными справочниками и бесчисленными фотографиями, заставленное старой мебелью. К счастью, никаких грязных носков или сохнущего белья. Потом Пол проходит на кухню, ставит чайник, достает полотенце, чтобы она могла вытереть волосы, и с порога наблюдает, как она осторожно ходит по комнате, разглядывая книжные полки и фотографии на буфете: Пол в форме полицейского, Пол и Джейк стоят, обнявшись, и широко улыбаются.

– Это ваш сын?

– Да.

– Похож на вас. – По‑прежнему прижимая левую руку к животу, она берет фотографию, где он снят вместе с четырехлетним Джейком и Леони. Он с удовольствием предложил бы ей свою футболку, но не хочет, чтобы она подумала, будто он пытается ее раздеть. – А это его мать? – спрашивает она.

– Да.

– Значит… вы не гей?

Он теряется, не может найти нужных слов и в конце концов говорит:

– Нет! О нет! Бар принадлежит брату.

– Ах так…

Пол указывает на снимок, где он в форме:

– Мундир – тоже не маскарадный костюм. Я реально был копом.

И она вдруг начинает хохотать, но это явно смех сквозь слезы. Затем вытирает глаза и смущенно улыбается:

– Простите, ради бога. Сегодня у меня тяжелый день. С самого утра не задался. Еще до того, как украли сумочку.

Неожиданно он понимает, что она и впрямь очень хорошенькая. И вид у нее беззащитный, словно кто‑то снял с нее верхний слой кожи. Она поднимает на него глаза, и он поспешно отворачивается.

– Пол, у вас не найдется чего‑нибудь выпить? Но только не кофе. Я понимаю, что вы, должно быть, считаете меня пьянчужкой, но один бокал мне не повредит.

Пол выключает чайник, наливает им по бокалу вина и относит в гостиную. Она сидит на краешке дивана, упершись локтями в колени.

– Не хотите поговорить? Бывшие копы чего только не слышали за свою жизнь, – протягивает он ей бокал вина. – И бьюсь об заклад, те истории почище вашей будут.

– Не совсем так, – сделав большой глоток, говорит она и внезапно поворачивается к Полу лицом: – Хотя на самом деле да. Сегодня день смерти моего мужа. Он умер четыре года назад. Умер. И те, кто и мизинца его не стоит, сейчас наперебой твердят мне, что я должна идти дальше. У меня живет девушка‑гот, а я даже не могу вспомнить ее фамилии. Я по уши в долгах. И я пошла сегодня в гей‑бар, потому что была не в силах оставаться дома совсем одна, и у меня стащили сумочку, где лежали двести фунтов, снятые с кредитной карты, чтобы заплатить муниципальный налог. А когда вы спросили, есть ли кто‑нибудь, кому я могу позвонить, единственным человеком, способным, как мне кажется, предложить мне постель, оказалась Фрэн, женщина, что живет в картонных коробках на первом этаже нашего дома.

Пол пытается переварить слово «муж» и практически не слышит того, что она говорит.

– Ну, если на то пошло, я могу предложить вам постель, – произносит он и снова видит ее усталый взгляд. – Кровать моего сына. Она, конечно, не самая удобная в мире. Я хочу сказать, брат спал на ней, когда порвал со своим последним бойфрендом, после чего заявил, что из‑за этой кровати ему теперь приходится лечиться у остеопата, – улыбается Пол и, чуть замявшись, говорит: – Но все лучше, чем картонные коробки.

– Да уж. Значительно лучше, – избегая его взгляда, отвечает она и добавляет с кривой усмешкой: – В любом случае бесполезно просить Фрэн. Черта с два она согласится.

– Что будет крайне нелюбезно с ее стороны. Хотя я тоже не стал бы к ней проситься. Посиди здесь. Поищу тебе зубную щетку.

Иногда, думает Лив, ты попадаешь в параллельный мир. Тебе кажется, будто ты знаешь, что тебя ждет: тоскливый вечер перед телевизором, бокал‑другой в баре, бегство от прошлого, – но неожиданно ты сворачиваешь с прямого пути и попадаешь туда, куда даже не думал – не гадал. Тебе кажется, что все, хуже не бывает: сумочку украли, деньги пропали, муж умер – словом, жизнь прошла мимо. И вдруг ты оказываешься в три часа ночи в крошечной квартирке незнакомого американца с ярко‑голубыми глазами и кудрявыми волосами с проседью, и он заставляет тебя беззаботно смеяться, словно все хорошо и нет никаких поводов волноваться.

Она успела уже здорово набраться. Выпила не меньше трех бокалов здесь, на квартире у Пола, и несравнимо больше там, в баре. Но сейчас ей удалось достичь того редкого, но удивительно приятного состояния алкогольного равновесия, когда она не настолько пьяна, чтобы не стоять на ногах, но и не настолько трезва, чтобы не наслаждаться приятными мгновениями: ведь сидящий рядом мужчина смешит ее до слез, а его тесная квартира не хранит болезненных воспоминаний. Они говорят и говорят, но не могут наговориться, их голоса звучат все громче и возбужденнее. Лив, еще не успев оправиться от шока, расслабилась под действием алкоголя и раскрыла ему душу, ведь он был незнакомцем, которого она, скорее всего, больше никогда не увидит. А Пол, в свою очередь, поведал ей об ужасах развода, о порядках в полиции, которые ему совершенно не подходят, о своей тоске по Нью‑Йорку, куда он не может вернуться, пока не подрастет сын. Ей хочется поделиться с ним абсолютно всем, потому что он абсолютно все понимает. Она рассказала ему о своей душевной боли и своей обиде на весь мир, а еще о том, что смотрит на другие пары и просто не видит смысла пытаться пробовать еще раз. Потому что ни одна из супружеских пар не выглядит реально счастливой. Ни одна.

– О'кей. Я здесь вроде адвоката дьявола, – ставит бокал Пол. – Хотя что может сказать человек, профукавший собственные отношения?! Но ты ведь была замужем четыре года. Так?

– Так.

– Я не хочу показаться циничным или типа того, но не кажется ли тебе, будто столь светлый образ сохранился в твоей душе именно потому, что он уже умер? Все, что быстро кончается, с течением времени кажется намного лучше. На этом держится вся индустрия сотворения кумиров из покойных кинозвезд.

– Значит, ты хочешь сказать, что проживи мы вместе чуть подольше, то непременно опостылели бы друг другу?

– Не обязательно. Но обыденность, дети, ежедневные стрессы наверняка уничтожили бы романтический флер.

– Мнение опытного человека.

– Угу. Очень может быть.

– Нет. У нас все было бы по‑другому, – мотает она головой. Комната слегка вертится перед глазами.

– Да брось ты! Наверняка он тебя иногда хоть немного, да раздражал. Без этого не бывает. Ну, знаешь, когда он начинает нудить, что ты слишком много тратишь, или пердишь в постели, или не закручиваешь крышечку от зубной пасты…

Лив снова решительно мотает головой:

– Ну почему, ну почему всегда так?! Почему всем так хочется принизить все, что у нас было? Знаешь что? Мы просто были счастливы. Мы не ссорились. Ни из‑за пасты, ни из‑за пердежа, вообще ни из‑за чего. Мы просто любили друг друга. Действительно любили. Мы были… счастливы. – Она изо всех сил старается не заплакать и отворачивается к окну, чтобы скрыть слезы. Нет, сегодня она не будет плакать. Только не сегодня.

В комнате становится тихо. «Вот черт!» – думает она.

– Значит, ты одна из тех редких счастливиц, – раздается голос у нее за спиной.

Она поворачивается, и Пол Маккаферти показывает на недопитую бутылку.

– Счастливиц?

– Не всем так везет. Четыре года – это срок! Ты должна быть благодарна.

«Благодарна»? В его устах это звучит вполне разумно.

– Да, – слегка помедлив, отвечает она. – Наверное, должна.

– Честно говоря, истории типа твоей воодушевляют.

– Очень мило с твоей стороны, – улыбается она.

– Но это чистая правда. За… Как его звали? – поднимает бокал Пол.

– Дэвид.

– За Дэвида! За хорошего парня!

И она, поймав его удивленный взгляд, широко улыбается:

– Да. За Дэвида!

– Знаешь, такое со мной впервые. Надо же, пригласить к себе девушку и пить за ее мужа! – говорит он, и в ответ она заливисто смеется, словно в рот попала смешинка. Затем он поворачивается к ней и, не дав опомниться, осторожно вытирает большим пальцем тушь под ее левым глазом. – Я весь вечер хотел это сделать. Твоя косметика, – поднимает он палец. – Не уверен, что ты в курсе.

Лив смотрит на него, и ей кажется, будто через нее пропустили электрический разряд. Она смотрит на его покрытые веснушками сильные руки, на мощную шею, обтянутую слишком тесным воротничком, и неожиданно теряет остатки здравого смысла. Тогда она ставит бокал, чуть наклоняется вперед и неожиданно делает именно то, что ей сейчас больше всего хочется: прижимается губами к его рту. Сперва она испытывает легкое потрясение от физического контакта с мужчиной, потом чувствует его дыхание на своей коже, его руку на своей талии, и вот он уже отвечает на ее поцелуй, его мягкие губы слегка пахнут танином. Она растворяется в его объятиях, качается на волнах чувственности, алкогольного опьянения и безмятежности. О господи! Вот это мужчина! Его глаза закрыты, ее голова идет кругом, его нежные поцелуи так сладостны.

Но затем он резко отстраняется, но она не сразу это осознает. Она тоже слегка отклоняется, ей вдруг становится трудно дышать. «Кто ты?»

Он смотрит ей прямо в глаза. Моргает.

– Знаешь… Мне кажется, что ты прелесть. Но у меня имеются свои правила относительно таких вещей.

– У тебя что… кто‑то есть? – разлепляет она внезапно распухшие губы.

– Нет. Я просто… – Он приглаживает волосы. Стискивает зубы. – Лив, ты не похожа…

– Я пьяная.

– Да‑да, совсем пьяная.

– Когда‑то у меня хорошо получалось заниматься сексом по пьяному делу. Действительно хорошо, – вздыхает она.

– Тебе лучше помолчать. Я очень стараюсь быть хорошим.

– Надо же! – откидывается она на спинку дивана. – Конечно, женщины иногда напиваются в хлам. Но только не я.

– Лив…

– А ты… бесподобен.

У него щетина на подбородке, значит, уже скоро утро. Ей хочется погладить его по щеке, почувствовать его колючую кожу. Она протягивает руку, но он отодвигается.