Появление цивилизации

При рассмотрении проблемы генезиса цивилизации не­обходимо учитывать момент сопряженности понятий «ци­вилизация» и «культура». Не следует забывать и того, что

эти понятия относятся к числу необычайно емких и мно­гозначных, что для них характерно многоцветье. В свя­зи с этим становится понятным многообразие в науке пред­ставлений о цивилизации и культуре, о соотношении меж­ду ними, а следовательно, и различие в интерпретации ис­торических процессов. Для наших целей достаточно будет использование наиболее устойчивого терминологического статуса слова «цивилизация», а именно: «Цивилизация как социокультурная общность, формируемая на основе универсальных, то есть сверхлокальных ценностей, получа­ющих выражение в мировых религиях, системах морали, права, искусства». Основное здесь состоит в том, что куль­тура выступает компонентом цивилизации, что культурная эволюция в условиях первобытной жизни привела к воз­никновению цивилизации.

Исследования древнейших цивилизаций Старого и Нового Света дали основания отечественному ученому В.М. Массону сделать вывод о том, что «с точки зрения культурогенеза сложение цивилизации можно рассматри­вать как своего рода культурную революцию, находящуюся в теснейшей причинно-следственной связи со становлени­ем классового общества и государства». Эта культурная ре­волюция произошла благодаря внутренней дифференциа­ции культуры и появлению культурных инноваций, а так­же кризису в развитии первобытного, или «примитивного» (А. Тойнби), общества. Именно культурные инновации, ка­ково бы ни было их происхождение, придали принципиаль­но новый облик первым цивилизациям, интегрировались в них. В итоге с момента своего появления цивилизация ста­новится способом бытия культуры, то есть развитие и функ­ционирование культуры становится возможным только на основе цивилизации, и поэтому в определенном смысле по­нятия «цивилизация», «высшая культура», употребляю­щиеся в культурологической литературе, тождественны. Во всяком случае, несомненно одно: понятие цивилизации связано в одном из своих аспектов с фиксацией качествен­ного перелома в истории человеческого общества.

Иное дело, что не существует единой точки зрения на природу генезиса первых цивилизаций — перед нами раз­брос различных мнений. Так, А. Тойнби считает, что «не­зависимые» цивилизации представляют собой результат мутации «примитивных» обществ. Причем он происходит

из значимости мимесиса (подражания) в примитивных об­ществах и цивилизациях; в первых мимесис ориентирован на прошлое, на обычай, тем самым консервируя общество и придавая ему статичную форму, во вторых мимесис свя­зан с будущим, стимулирует деятельность творческих лич­ностей, динамизируя общество. «Динамическое движе­ние, — пишет А Тойнби, — характерно для цивилизации, тогда как статичное состояние свойственно примитивным обществам. Однако, если спросить, является ли это разли­чие постоянным и фундаментальным, ответ будет отрица­тельным. Все зависит от времени и места». Иными слова­ми, раскрыть причины происхождения цивилизации А. Той­нби до конца не удалось, хотя определенные моменты им схвачены верно, а именно: происхождение первичных ци­вилизаций — результат мутации примитивных обществ, связанной с трансформацией в функционировании социаль­ной памяти. Это интересно и заслуживает внимания, одна­ко все же неясно, почему же примитивные общества пре­образовались и превратились в цивилизации, а также не выяснен механизм процесса генезиса цивилизации, назван­ный известным археологом Г. Чайлдом «городской рево­люцией», что подчеркивает революционизирующую роль этого важнейшего качественного скачка в истории разви­тия человеческого общества.

Современная наука располагает данными, которые сви­детельствуют о том, что эта «городская», или «вторая», революция сама является производной от предшествующей ей неолитической революции, подготовившей материально-технические предпосылки «городской революции». Неоли­тическая революция, произошедшая в X—III тысячелетии до н.э., представляет собою переход от собирательства и охоты к земледелию, к воспроизводящему хозяйству. Уже тот факт, что мы не знаем ни одной цивилизации, возник­шей на базе охоты и собирательства, а также то, что древ­нейшие цивилизации складываются на базе очагов древней­шего интенсивного земледелия, позволяют сделать вывод, что цивилизация — продукт производящей системы хо­зяйствования и поэтому проблема генезиса цивилизации — это, в первую очередь, проблема генезиса земледелия как ка­чественно новой по сравнению с охотой бытия «родовых сущностных сил человека» (К. Маркс).

Именно «аграрная революция» привела к изменению человека — на земледельческой основе выросли цивилиза­ции и города. Их признаки Г. Чайлд перечисляет в следу­ющем порядке: 1) поселения с большим и плотным насе­лением; 2) специализация ремесел и труда; 3) концентрация богатств; 4) монументальная общественная архитектура; 5) общество, построенное на классах; 6) письмо и системы исчисления; 7) зарождение науки; 8) высокие стили ис­кусств; 9) обмен на большие расстояния; 10) возникнове­ние государств. Эти признаки и показывают характер из­менения поведения человека; перед нами коренное преоб­разование в развитии человечества. Нельзя не согласиться с высказыванием Н.Н. Моисеева о двух бифуркациях (пе­рестройках) — мезолитической и неолитической револю­циях: «В результате первой произошло затухание внутри­видовой борьбы и естественного отбора, характер эволюци­онного процесса коренным образом изменился: чисто биологическая эволюция уступила место эволюции обще­ственных форм бытия человека. В результате второй воз­никла частная собственность, и снова качественно изменил­ся характер эволюции, но теперь уже самого общества. Иными стали общественные отношения — появились но­вые стимулы его развития. В обоих случаях произошло резкое ускорение всех процессов развития».

По мнению других исследователей (В.Л. Глазычев и др.), представление о неолитической революции как о пе­реходе от одного качественного состояния общества к дру­гому характеризует необходимое, но недостаточное условие генезиса цивилизации. Необходимо принимать во внима­ние инновационную деятельность и соответствующий ей механизм социальных санкций. Такой подход дает воз­можность отказаться от сосредоточения внимание на пред­метных признаках цивилизации, перечисленных выше. Нам известны цивилизации, в которых не было укреплен­ного города, противостоящего деревне (Древний Египет); цивилизации, в коих ни военная, ни религиозная власть не сумели выиграть в борьбе за монополию и на первый план выступает классово детерминированная правовая органи­зация (Месопотамия), тогда как в других право не обособ­ляется до его позднего и насильственного привнесения извне (Древний Египет). Известны также цивилизации, где сословная иерархия не была связана с частной собствен-

ностью (Иранская империя) и не сложилась письменность «классического» типа и т. д. В данных случаях предмет­ные признаки не «срабатывают» в качестве критерия. Ге­незис цивилизации вполне объясним прежде всего обособ­лением инновационной деятельности и вычленением того или иного социального механизма воплощения инноваций на практике. В рамках изложенного подхода делается вы­вод, что «цивилизацию определяет фаза существования культуры, отмеченная ставшими формами обособления де­ятельности по производству и внедрению инноваций во всех видах материального и духовного производства». Из­любленная писателями-фантастами ситуация передачи инновационной деятельности внечеловеческому разуму оз­начает конец существованию таким образом понятой ци­вилизации.

В специальной литературе высказывается мнение, отож­дествляющее возникновение первых, или первичных, циви­лизаций с первыми городами. Это основано на том, что в эпоху существования родовой общины городов попросту не могло быть и их действительно не было, несмотря на су­ществование у общины своеобразной сложно-иерархиче­ской организации. Отечественные ученые В.В. Вербовский и В.А. Капустин считают, что «цивилизация является ре­зультатом разделения труда между крестьянином, ремес­ленником, купцом, воином и жрецом, результатом обмена между трудовыми сословиями крестьян и ремесленников, на основе которого рождаются нетрудовые сословия куп­цов, воинов и жрецов». Логика рассуждения здесь такова: город есть порождение радикального изменения первобыт­ного способа производства и следующего из этого не менее коренного изменения формы разделения труда. Начинает развиваться товарное производство, появляется избыточ­ный продукт, который служит основой возникновения пер­вого нетрудового сословия — купечества, на чьи торговые доходы формируется город с храмами, мощеными улица­ми, водопроводами и пр.

Однако процесс обогащения одних сопровождается об­нищанием других, происходит поляризация богатства и бедности. И если одни из бедноты обслуживают богатых, то другие скатываются на социальное дно. В итоге появ­ляются такие непременные атрибуты цивилизации, как «нищий, проститутка и вор». Чтобы оградить свое богат-

ство, купец создает полицию; для его защиты на караван­ных путях организуется охрана. Но богатство вызывает алчность и у целых народов (достаточно вспомнить викин­гов, монголов и др.)> которые совершают опустошительные набеги на города. С необходимостью появляются и армии, состоящие из хорошо обученных военному делу професси­ональных воинов. Возникает сложная иерархия города — купечество, верхушка воинства, сфера обслуживания купе­чества и воинства, городской плебс; она нуждается в сис­теме управления, которую и берут в свои руки жрецы. Ведь исторически сложилось так, что жречество — это не только религиозная корпорация, но и институт хранения и умно­жения знания, и орган управления. В результате появля­ются классы и государство, культура расслаивается на про­фессиональную и люмпенскую. Таким образом, цивилиза­ция рождается и развивается благодаря производству прибавочного продукта, прибавочному труду, создающему общественное богатство и город.

Свою схему генезиса первичных цивилизаций предла­гает и крупный востоковед Л.С. Васильев в своей моногра­фии «Проблемы генезиса китайской цивилизации». Он представляет процесс эволюции человека и его культуры в виде своеобразной многоступенчатой пирамиды. Нижний ярус — это эпоха верхнего палеолита, в рамках которой эволюционируют многочисленные орды, стремящиеся под­няться на следующую ступень пирамиды, символизирую­щую эпоху мезолита. В силу ряда благоприятных условий (теплый климат, обилие пищи и пр.) некая серия взаимо­действующих орд прорывается в мезолит. Другие же это­го не успевают сделать, они оттесняются, ассимилируются и уничтожаются (подобно вымершим тасманийцам).

Такая же картина наблюдается при попытке продви­нуться со второй ступени на третью. Некоторые сильно продвинутые вперед мезолитические культуры воспользо­вались инновациями неолита, чтобы занять лучшие для земледелия места и начать быстро распространяться по ойкумене. Возникает сложная и пестрая картина населе­ния ойкумены, включающего в себя передовых и несколь­ко отстающих земледельцев, племен с развивавшимся ско­товодством, неземледельческих племен, знакомых и не зна­комых с комплексом неолитических инноваций. В ходе культурных контактов эта пестрота подвергалась нивели-

рованию, но с течением времени действие этого механизма замедлилось.

И наконец, четвертая ступень пирамиды — это генезис очагов первичных цивилизаций, где действовал тот же принцип. Но здесь имеется своя специфичность: «Процесс генезиса цивилизации, который более всего может быть уподоблен мутации, отличался тем, что основное направле­ние развития данного первичного очага цивилизации шло не вширь, как это бывало прежде, а вглубь». Иными сло­вами, роль внешних контактов становится меньше, значи­мая роль отводится внутреннему развитию (в некоторых случаях возникают замкнутые цивилизации). Сами же очаги первичных цивилизаций (месопотамский и др.) ока­зали воздействие на генезис новых очагов цивилизации посредством таких важнейших импульсов эволюции, как миграции, диффузия культурных инноваций и конвергент­ное (самостоятельное) развитие техники и культуры в рам­ках данной общности, что привело к многообразию путей развития цивилизаций, членению мирового культурного континуума на ряд альтернативных цивилизаций.

И наконец, коснемся еще ряда необычных, экстравагант­ных гипотез происхождения первых цивилизаций на нашей планете. Одна из них выдвинута ЛИ. Гумилевым, который в ходе исследования генезиса различных этнических куль­тур обратил внимание на значимость в этом процессе «пас­сионарности», или страсти, — избытка энергии живого вещества, определяющей способность человека к сверхнап­ряжению. Следует иметь в виду, что источник этой пассио-нарности находится за пределами Земли, в космосе. Оста­ется неотброшенной одна гипотеза — вариабельное косми­ческое облучение. Пока она не может быть строго доказана, но зато не встречает фактов, ей противоречащих. Развитие цивилизаций зависит от пассионарных толчков, генериру­емых как многолетней вариацией солнечной активности, так и вспышками сверхновых звезд, зафиксированными в древности и средневековье.

Еще одной гипотезой о космическом происхождении человеческой цивилизации является версия Э. фон Дэнике­на, получившая всемирную известность. На протяжении последних трех десятилетий его книги и фильмы привле­кают к себе внимание читателей и зрителей всего мира. В них доказывается, что все земные цивилизации были со-

зданы инопланетянами — для этого используются фото­графии и киноматериалы, которые сняты в Египте и на острове Пасхи, в Перу и Мексике, а также во многих дру­гих странах. Аргументы Э. фон Дэникена кажутся неотра­зимыми, когда речь идет о строительстве пирамид и других циклопических сооружений в Древнем Египте, Центральной и Южной Америке, исполинских статуй на острове Пасхи, громадных сооружений в Баальбеке и пр. Однако экспериментальная археология позволила обосно­вать положение о том, что гигантские пирамиды и крепос­ти, мегалиты и колоссальные скульптуры были созданы древними людьми благодаря их изобретениям. Тем не ме­нее гипотеза Э. фон Дэникена свидетельствует о том, что происхождение и развитие цивилизаций невозможно одно­значно объяснить на основе имеющихся материалов.

Своеобразную гипотезу о генезисе первых цивилизаций выдвинул отечественный историк Ю.В. Емельянов на осно­вании анализа миграций животных по трансконтиненталь­ным магистралям. Существенным здесь является утверж­дение «о роли водоразделов, которые могли служить сухо­путными тропами для древних животных, а затем и для преследовавших их охотников». Именно обильные места охоты являются очагами первых цивилизаций, таковыми выступали трансконтинентальные сухопутные тропы. Это предположение можно считать тем «недостающим зве­ном» в цепи аргументов, при помощи которых стремятся добиться более полного и верного объяснения происхож­дения первых цивилизаций. Рассмотренный спектр гипо­тез о происхождении цивилизаций свидетельствует о слож­ности данной проблемы, что объясняется еще и отсутстви­ем разработанной теории цивилизации.

I Генезис и сущность сознания

Единство человека с биосферой является несомненным. В человеке тенденция совершенствования нервной системы (мозга) животных достигла своей вершины, он стал носи­телем Разума (или интеллекта) — способности мозга об­рабатывать информацию, создавать алгоритмы, мыслить абстрактно и рефлексировать, то есть видеть себя со сто-

роны. Подобно возникновению жизни появление Разума на нашей планете представляет собой естественный и за­кономерный этап в ее космической эволюции. Появление человеческого Разума предопределяет коренной перелом в развитии материи, ибо она получила возможность позна­вать саму себя. В этом плане человек представляет собой уникальное существо, использующее целый ряд адаптив­ных и преобразовательных стратегий. В целом можно ут­верждать, что Разум, память, общественная организация и духовный мир как воля — необходимые параметры в эво­люции человека и соответственно в эволюции биосферы, в результате чего возникла и стала развиваться ноосфера. В связи с этим возникает вопрос: каким образом в био­логической эволюции нашей планеты у предка человека со­временного типа возникли качественно новая память, чи­сто человеческий интеллект, или человеческое сознание как новая форма отражения мира? В общем виде ответ на этот вопрос уже дан в философской и специальной литературе: вовлечение предков человека в сферу труда привело к тому, что способ производства материальных благ стал специфи­ческим способом существования человека, что в едином процессе преобразований изменилась биология предков че­ловека, сформировалась полноценная речь, сознание, интел­лект, духовный мир. Но ответ в общем виде уже давно не удовлетворяет потребности в выяснении генезиса сознания человека, так как развернувшиеся процессы в мире и на­шей стране настоятельно требуют более конкретных выво­дов. Отрадно, что исследования в различных областях на­учного знания начинают приносить ценные результаты, которые при соответствующей интерпретации проливают свет на происхождение сознания человека.

Такие надбиологические феномены, как труд (понятно, что бессознательно-рефлекторная строительная деятель­ность некоторых животных отнюдь не есть труд), соци­альная связь и сознание, которое неотделимо от языка как изначально социального явления, невозможно вывести пря­мо антропогенетическим путем из биологии. Как извест­но, труд представляет собой целесообразную деятельность, это значит, что «в конце процесса труда получается резуль­тат, который уже в начале этого процесса имелся в пред­ставлении человека, то есть идеально» (К. Маркс). Други­ми словами, сознание предшествует труду; аналогичная

картина и с обществом. Как целесообразная деятельность немыслима без сознания, так и сознание предполагает в качестве предпосылки социальную связь людей, основан­ную на трудовой деятельности. Получается, что все три стороны собственно человеческой реальности — сознание, общество и труд — взаимно предполагают друг друга, по­лучается своего рода замкнутый круг. Возникает вопрос об их исходном единстве — их общем корне, уходящем в биологию предка человека.

Оригинальное решение этого вопроса предлагает отече­ственный философ Ю.М. Бородай, занимающийся исследо­ванием проблемы происхождения и функционирования человеческого воображения. Он исходит из фундаменталь­ного открытия И. Канта: человеческое сознание начина­ется с произвольного (продуктивного) воображения, причем многочисленные исследования свидетельствуют о том, что как раз воображение служит «пусковой пружиной» подав­ляющего большинства психических процессов человека, в том числе и мыслительных актов. Следовательно, выясне­ние происхождения воображения означает фактически по­лучение ответа на вопрос: как и почему возникает созна­ние, психика человека. Исток воображения и следует ис­кать в биологии, а именно: в биологической эволюции некоторых видов приматов. Их эволюция зашла в тупик непреодолимого противоречия между сексуальными побуж­дениями и инстинктом самосохранения в сообществах эро­тически возбужденных и уже вооруженных примитивны­ми орудиями хищников, которые прекрасно владели навы­ками убийства себе подобных.

Для большинства приматов-конкурентов любая попыт­ка внешне проявить свои напряженные сексуальные по­буждения была равносильна самоубийству. Она подавля­лась путем идеального воспроизведения всего комплекса половых действий в фантазии, последняя же стимулирует холостой оборот физиологической системы, возможность которого обусловлена именно половым инстинктом. Здесь перед нами произвольное (хаотическое) воображение или так называемое акустическое мышление, когда происходит прорыв подчиненного автоматизму рефлекса жизнедеятель­ности приматов. Произвольное воображение представляет собой реакцию не на внешний стимул, а «реакцию на отсут­ствие», по определению французского психиатра П. Жане.

В данном случае осуществляется возрождение первичного биологического произвольного самодвижения на уровне нервной деятельности, управляющей моторикой. В конеч­ном счете давление половой потребности у приматов по­лучает биологическое эрзац-разрешение, тогда как страх смерти с необходимостью требует заменять поллюцией ре­альный половой акт, что влечет усиленную работу вообра­жения (акустического мышления).

Выдвинутое предположение находит свое подтвержде­ние в современной теории антропогенеза, утверждающей, что именно жесточайшее самоподавление всех проявлений эротики и неразрывно связанной с ними агрессивности ле­жит в основе возникновения собственно архаических форм человеческого сообщества — первых тотемных форм экзо­гамии с присущими им моральными табу. В основе же системы нравственных запретов лежит совесть, которая, как уже было показано в свое время И. Кантом, прямо связана с воображением. Механизм совести, как известно, состоит в том, что происходит прорыв рефлекторного авто­матизма реакции благодаря способности представления в идеальном плане возможных, в том числе и негативных последствий того или иного поступка, действия.

Такого рода «проигрывание» в сознании сценария воз­можных отрицательных последствий, вытекающих из удов­летворения некоторых своих животных вожделений, дик­тует с необходимостью наложения на них нравственных запретов, системы табу. В своем исходном состоянии со­знание является (речь идет о приматах, давших начало роду человеческому) просто произвольным воображением ситуаций, которых еще нет здесь и теперь. Эти идеальные образы (будущие ситуации) стимулируются не извне, а из­нутри. Возникшее сознательное целеполагание прорывает автоматизм рефлекторной деятельности приматов и фор­мирует новые способы поведения в сообществе — нрав­ственные табу. Систематическое подавление мощных био­логических побуждений влечет за собой еще более сильное развитие воображения как идеальной компенсации неудов­летворенных физиологических желаний. Это развитие мира воображения осуществляется в основном путем сублима­ции (вытеснения) эротической энергии в формы ритуалов и культов архаического общества, кристаллизуясь посте-

пенно в разнообразные абстрактные культурные ценности. Именно эти системы культурных ценностей выступают для человека средством преобразования своего естества и ок­ружающего мира. Представленная концепция возникнове­ния и развития произвольного воображения дала возмож­ность Ю.М. Бородаю вполне удовлетворительно объяснить антропогенез, вскрыть биологические истоки труда, соци­альной связи и сознания как взаимосвязанных надбиоло-гических феноменов.

Действительно, возникновение воображения, сознания и совести изнутри нервной системы наших антропоидных предков связано с нелинейной природой биологических систем (каковыми являются организмы, популяции и био­сфера в целом), с их самоорганизацией и саморазвитием. Достаточно вспомнить, что практически все религии мира обращают внимание на совесть как на феномен, который произрастает изнутри духовного мира человека. В целом же следует отметить, что в антропогенезе произошло кар­динальное изменение степени значимости различных функ­ций центральной активности наслаждения (само собой понятно, что эротического наслаждения) и поведенческого выражения. Вполне естественно замечание крупнейшего западного философа XX века А. Уайтхеда о том, что глав­ным фактором человеческой духовности служит концеп­туальное постижение неосуществленных возможностей. В ходе антропогенеза вытеснение биологического потенци­ала эротической энергии в сферу воображения приводит к новизне переживания невыраженных возможностей. Имен­но здесь был заложен фундамент для приращения концеп­туального опыта человечества, ибо концептуальное (вооб­ражаемое, идеальное, мысленное) переживание того, что может быть, и того, что могло бы быть, ведет к постиже­нию альтернативы, которое в своем высшем развитии ста­новится постижением идеала. Это значит, что в акте пе­реживания на мир чувственных вещей накладывается перс­пектива: перед нами чувство значимости или интереса, неотъемлемое от самого существа животного опыта. Чув­ство значимости имеет такие разновидности, как нравствен­ное чувство, мистическое чувство религии, чувство утончен­ной гармонии (чувство красоты), чувство необходимости взаимосвязи (чувство понимания) и чувство различения отдельных факторов мира, каковым является сознание.

Переход чувств такого широкого диапазона в выражение характеризует историю человечества, отличая ее тем са­мым от животного поведения. Поэтому человека опреде­ляют как историческое существо, нацеленное на будущее, как существо, делающее выбор среди существующих аль­тернатив. Ведь сама трудовая деятельность предполагает наличие альтернатив, что требует принятия решений, осу­ществление выбора. В итоге появляются новые альтерна­тивы и новые решения, их наслоение и переплетение опре­деляют альтернативную организацию общества. В практи­ческой, трудовой, политической и другой деятельности все акты, по существу, являются основанными на альтернатив­ных решениях. Таким образом, человек не просто живет отпущенный ему век, но в связи с другими людьми творит, формирует условия своего существования, творит свое со­знание.

Сознание человека обладает такими фундаментальны­ми параметрами, как целеполагание и воля, память и вни­мание, разумная речь и абстрактное мышление. Они пред­ставляют собой нервную деятельность, однако не рефлектор­ную, а самопроизвольную, которая связана со становлением человека в процессе гоминизации (перехода от животного к человеку). Исследования показывают, что количество информации, содержащейся в генетическом материале, и количество информации, заключенной в мозгу, с ходом эво­люции увеличивалось, что эти траектории пересеклись в точке, соответствующей времени в несколько сот миллионов лет и информационной емкости в несколько миллиардов лет. Где-то во влажных джунглях каменноугольного периода по­явилось животное — примитивная рептилия, у которого впервые за все время существования земной биосферы име­лось больше информации в мозгу, чем в генах. Эта рептилия не очень разумна, однако ее мозг представляет собой значи­тельный поворотный момент в истории земной жизни. Два последующих скачка в эволюции мозга связаны с возникно­вением млекопитающих и появлением человекоподобных приматов. В связи с этим К. Саган подчеркивает, что «основ­ную часть истории жизни со времени каменноугольного пе­риода можно назвать постепенным (и, конечно, неполным) торжеством мозга над генами».

В ходе последнего появился качественно новый прин­цип морфофункциональной организации мозга челове-

ка, или «специфическая морфофункциональная система» (СЧМФС). Существенной функцией СЧМФС является то, что она дает возможность для восприятия, хранения, пере­работки и извлечения в нужный момент социально значи­мой информации. В этом смысле она является морфо-ло-гическим субстратом для разворачивания социального наследования, для формирования социокодов, соответству­ющих потребностям той или иной общественной системы. Эволюция человека стала идти по иным каналам — ка­налам социума, социального организма, который уже не поддается пониманию исключительно с точки зрения ес­тествознания. Одним из таких каналов является систе­ма нравственных табу, положившая начало общечелове­ческим ценностям. Таким образом, СЧМФС сыграла свою роль в возникновении целостной человеческой реальнос­ти (сознание, социум и труд), в превращении биологичес­ких структур в социальную структуру. Человек по мере развития общества стал частью некой общей единой сис­темы, с которой он находится в неразрывной связи — с ноосферой, окончательно сформировавшейся в XX веке. Тем не менее проблема происхождения сознания человека до сих пор не решена до конца, ибо в научных дисципли­нах нет состыковки в понимании природы человека и не решен целый спектр вопросов, связанных с проблемой со­знания человека.

В связи с бурным развитием информационных, компью­терных, виртуальных, генных технологий сейчас необычай­но усилился интерес к выяснению природы сознания в ее полноте. В современном поле исследований сознание опре­деляется как «способность человека оперировать образами окружающего мира, которая ориентирует его поведение; субъектная, внутренняя жизнь индивида» (Ю.Г. Волков). Само сознание является наиболее таинственной «вещью» в мире на данный момент, потому что до сих пор нет от­вета на следующие вопросы: Почему оно существует? Что оно делает? Как оно могло возникнуть на основе биохими­ческих процессов мозга? Именно эти вопросы вызывают у ученых наибольший интерес, и поэтому на протяжении многих лет проблема сознания освещалась только в науч­ных работах, изучающих мозг и разум. И несмотря на уси­лия исследователей, проблема сознания остается «вещью в себе» в силу своей необычайной сложности. Существует

бесчисленное число точек зрения относительно природы сознания — от позиций тех, кто утверждает, что источник сознания человека находится вне его (им является высшее «Я»), до теорий, в соответствии с которыми сознание может быть объяснено стандартными методами нейрофизиологии и психологии.

В этом плане примечательна модель внутреннего кос­моса (психики, сознания в широком смысле этого слова) человека, созданная зарубежным ученым Р. Ассаджоли, который использует представления высоты и глубины, чтобы четко сформулировать спектр возможностей для са­мотрансформации индивида. Нелишне отметить, что его модель довольно эффективно используется социальными психологами для создания оптимальной морально-психо­логической атмосферы в коллективе. В этой модели пред­ставлены следующие регионы или слои.

1. Низшее бессознательное, содержащее в себе: а) эле­
ментарные психические акты, которые управляют функци­
онированием тела, а также разумная координация телес­
ных функций; б) фундаментальные драйвы (влечения) и
примитивные побуждения; в) множество комплексов, насы­
щенных интенсивными эмоциями; г) грезы, сновидения и
воображение низшего порядка; д) низшие, неконтролиру­
емые парапсихологические процессы; е) различные патоло­
гические явления — фобии, компульсивные побуждения и
параноические мании.

2. Среднее бессознательное — совокупность определен­
ных психологических элементов, близкая нашему бодрству­
ющему сознанию и легко им воспроизводимая. В этом
внутреннем регионе происходит ассимиляция накопленного
опыта, протекают различного рода ментальные и имажина-
тивные процессы, созревают идеи, стремящиеся прорваться
в сферу собственно сознания.

3. Высшее бессознательное или суперсознание, которое является регионом, поставляющим человеку его высшие интуиции и вдохновения, — художественные, философские либо научные, этические «императивы» и побуждения к гуманному и героическому действию.

4. Поле сознания — непрерывный поток ощущений, чувств, желаний, импульсов, образов и мыслей, которые че­ловек наблюдает, анализирует и оценивает.

5. Сознание Я или «Я» является точкой самосознания индивида, отличающегося от сознания. Различие между ними можно проиллюстрировать следующим образом: одно из них — белый освещенный экран, другое — различные изображения, спроецированные на него (ощущения, чувства, мысли и пр.).

6. Высшее «Я» — перманентный центр, истинное «Я»,
расположенное за пределами «Эго». Ведь когда человек
спит или, к примеру, находится в состоянии депрессии, гип­
ноза, наркоза, тогда его «Я» исчезает и появляется в бодр­
ствующем состоянии. Поэтому еще Кант и Гербарт провели
четкое различие между эмпирическим «Эго» и ноуменальным
или реальным «Я», которое существует вне эмпирического
индивида, чье «Я»-сознание есть «проекция» этого ноуме­
нального «Я» на структуру личности.

7. Коллективное бессознательное — слой, где происхо­
дят процессы «психического космоса», где осуществляют­
ся психические контакты между людьми. Человек отнюдь
не является изолированным существом, не является «мона­
дой без окон», как считал Лейбниц. И хотя он может чув­
ствовать себя одиноким и изолированным, в действитель­
ности же он погружен в океан человеческой психики. В дан­
ном случае сознание относится к высшему «Я», высту­
пающее истоком индивидуального сознания.

Естествоиспытатели находятся на противоположной пози­ции, согласно которой сознание человека является неотъемле­мой частью его телесной экзистенции (ИЛ. Павлов). Еще в 1913 году И.П.Павлов высказал идею о том, что сознание представляет собой область оптимальной возбудимости, которая перемещается по коре больших полушарий моз­га, причем перемещение «светлого пятна сознания» зави­сит от характера выполняемой умственной деятельности. В 1998 году опубликована «прожекторная» теория одно­го из дешифраторов кода ДНК Ф. Крика (ее название сход­но со «светлым пятном»), где основой сознания рассмат­ривается синхронизация активности нейронов зрительной и сенсомоторной коры с частотой 35-70 Гц, само же сооб­щение о восприятии стимула невозможно без вовлечения лобных областей.

Метафору «светлого пятна сознания» современные ме­тоды исследования превратили в экспериментально наблю­даемое явление. В наши дни физиологи установили реша-

ющую роль речевых структур головного мозга в феномене сознания. «То, что в начале прошлого века было доступ­но только мысленному взору гениального естествоиспыта­теля, в наши дни исследователь, вооруженный методами компьютерного анализа электрической активности мозга, позитронно-эмиссионной томографии, функционального радиомагнитного резонанса и т. п., может видеть собствен­ными глазами», — отмечает П.В.Симонов. Например, ког­да испытуемый решает анаграмму, фокусы взаимодействия (совпадение частотных пиков в отведениях электроэнцефа­лограммы) в альфа-диапазоне локализируются во фрон­тальных и левой центрально-височной областях коры. При неудаче они регистрируются в правовисочной, левопарие-тальной и затылочных областях. Когда опознаются на фотографиях эмоции демонстрируемых лиц, фокусы взаи­модействия обнаруживаются в височно-затылочных отде­лах левого полушария. Если опознать эмоцию субъекту не удалось, они регистрируются в лобных отделах и правой теменной области коры.

В конце века среди разнообразных теорий сознания на первый план все отчетливее выдвигается теория «повтор­ного входа» А.М. Иваничкого и Дж. Эдельмана — связь сознания с обращением к долговременной памяти. Синтез двух видов информации — наличной и извлекаемой из памяти — определяется возникновением ощущения (дли­тельность 100-150 мс), которое опознается и категоризи-руется примерно через 200 мс. В пользу нейрофизиологи­ческого подхода к сознанию человека свидетельствуют экс­перименты по созданию кремниевой сетчатки. Амери­канские исследователи сконструировали электронную мик­росхему, имитирующую нейронную структуру глаза, что от­крывает перспективы для цифрового, более эффективного способа вычислений. В связи с этим поставлен вопрос, ин­тересующий многих исследователей: может ли сознание возникать в сложной синтетической системе?

Очевидно, что при детальном анализе двух этих взгля­дов (один в отечественной литературе представлен Д.И. Дубровским, рассматривающим сознание как функцию нейронных структур мозга человека, другой — Э.В. Ильенковым, считающим, что сознание как идеальное существует во взаимодействии человека с миром культу­ры) будут выявлены все ошибки и промахи, и что истина

лежит где-то посредине. В перспективе должна будет созда­на целостная теория, состоящая из двух компонентов: фи­зических законов, объясняющих поведение физических си­стем от бесконечно малых до бесконечно больших, и пси­хологических законов, показывающих, как некоторые из данных систем ассоциируют с опытом сознания. Понятно, что следует иметь в виду многообразные философские, со­циологические, социально-психологические, коммуникатив­ные и другие аспекты функционирования сознания.

Вопросы для самоконтроля

1. Какие биологические и надбиологические факторы
были определены наукой как важнейшие в становлении и
развитии сознания человека?

2. Что прояснили современные исследования в понима­
нии сущности сознания?

I Биоэтика и поведение человека

Рождается ли человек безморальным (с сознанием как чистый белый лист бумаги), и только воспитание привива­ет ему некие принципы, выработанные когда-то рациона­листами? Или же мы появляемся на свет с каким-то набо­ром врожденных чувств и представлений о том, что хоро­шо и что плохо, а воспитание их только развивает и на­правляет?

Биоэтику (или сложные поведенческие программы, при­сущие животному миру) следует рассматривать как есте­ственное обоснование человеческой морали. Ведь много признаков, присущих человеку, генетически обусловлено. И только часть человеческих черт обусловлена воспитани­ем, образованием и другими факторами внешней среды оби­тания. Поэтому суть эволюции составляет процесс передачи генов от поколения к поколению. Все человеческие дей­ствия — это его поведение. Хронометрия человеческого поведения показывает, в какой значительной степени био­логично все наше поведение.

С помощью биоэтики можно ответить на вопрос о про­исхождении таких важнейших проявлений человеческого разума, как мораль и этика.

В какой степени верна эта гипотеза?

Отвечая на этот вопрос, следует учитывать, что этоло­ги (или специалисты по поведению животных) открыли у животных (и не только у высших) большой набор инстинк­тивных запретов, необходимых и полезных в общении с сородичами.

Что мораль не чужда животным, люди могли знать многие тысячи лет, ведь рядом с ними была собака. Каж­дый, воспитывая собаку, может убедиться, как легко мож­но привить ей некоторые наши этические правила, которые ей исходно совершенно чужды, — понятливость и послуш­ность. Но если бы собаке были присущи только эти каче­ства, мы называли бы ее своим четвероногим рабом. А мы зовем ее другом. Ведь помимо придуманной нами для нее этики, мы чувствуем в хорошей собаке ее собственную мо­раль, во многом совпадающую с нашей. Скажем, вы спо­койно оставляете ребенка на попечение вашей собаки, страшного хищника, способного растерзать даже взросло­го и сильного человека. А почему? Потому что вы доверя­ете ей. Доверяете устойчивым принципам ее поведения. Ведь собака, как и человек с моральными устоями, не мо­жет обидеть самку или детеныша, готова рисковать жиз­нью за товарища, уважает смелость и прямоту и презира­ет трусость и обман. Она очень тонко чувствует, когда ее хозяин чем-то расстроен, и способна на проявление чутко­сти и сопереживания.

Так что же такое мораль животных (или основные принципы биоэтики)? По мнению выдающегося австрий­ского этолога Конрада Лоренца, это — создание естествен­ным способом врожденного запрета выполнять обычные программы поведения в некоторых случаях возникающие при общении с себе подобными. Значит, полезный необхо­димый инстинкт остается неизменным (у хищника это за­гонять добычу, убивать ее, рвать на части и пр.), но для осо­бых случаев, где его проявление было бы вредно, вводится специально созданный механизм торможения. Любопытно, что культурно-историческое развитие человеческого обще­ства происходит аналогичным образом, ведь важнейшие требования всех моральных заповедей и кодексов — это не предписания, а именно запреты. Как врожденные меха­низмы и ритуалы, препятствующие асоциальному поведе­нию животных, так и человеческие табу определяют пове-

дение, аналогичное истинно моральному лишь с функцио­нальной точки зрения; во всем остальном оно так же да­леко от морали, как животное от человека.

Все эти проведенные запреты возникают под жестким давлением отбора ради выполнения задачи сохранения вида.

К важнейшим из таких запретов относятся следую­щие:

1. «Не убей своего» — первый и основополагающий
запрет у очень многих видов. Чтобы выполнять его, необ­
ходимо безошибочно узнавать своих, безошибочно отличать
их от чужих. Интересно, что если, скажем, галки, гуси и
обезьяны узнают друг друга персонально, то члены крыси­
ного клана, точно так же, как пчелы и другие обществен­
ные насекомые, отличают своих сородичей от чужих по
общему запаху. У человека тоже есть манера делить всех
окружающих на «своих» и «чужих». Причем понятие
«они» появляется намного раньше, чем «мы». Только
ощущение, что есть «они», рождает у первобытного чело­
века желание самоопределиться по отношению к «ним»,
обособиться от «них» в качестве «мы». Так, у всех малень­
ких детей налицо очень четкое отличение всех «чужих»,
причем, разумеется, весьма случайное, без различения чужих
опасных и неопасных и т. п. Но включается сразу очень
сильный психический механизм на «чужого», при попытке
контакта возникает комплекс специфических реакций,
включая плач, рев — призыв к «своим».

2. Второй запрет непосредственно вытекает из перво­
го — чтобы не убить своего и не быть убитым им, нельзя
нападать неожиданно и сзади, без предупреждения и без
проверки, нельзя ли разрешить возникший конфликт без
схватки. Например, собакам, чтобы познакомиться, важно
обнюхать друг друга, а безопасно это можно сделать толь­
ко четко фиксированным образом.

Человеческий ритуал выполняет в целом те же функ­ции, что и ритуализированные инстинктивные действия животных. Следует особо отметить, что ритуал — это спе­циальная форма взаимодействия, изобретенная людьми для удовлетворения потребности в признании среди «сво­их». Потребность в признании — это первая потребность, с которой начинается взаимодействие людей; без ее насы­щения невозможно удовлетворить другие потребности. Ведь если потребность в признании не реализуется, то на-

чинает развиваться агрессивное поведение по отношению к «нераспознающему» человеку, который становится «чу­жим». Ритуал (и, в частности, ритуал знакомства или при­нятия в число своих) и призван снять эту «агрессию» и удовлетворить эту необходимость в признании хотя бы на минимальном уровне.

3. У хорошо вооруженных природой животных есть запреты применять смертоносное оружие или убийствен­ный прием в драке со своими. Волк может убить оленя и даже лося одним ударом клыков, разорвав горло или пах. Но в драке с другим волком он этого приема применить не может. Таким образом, возникает удивительный пара­докс: наиболее кровожадные звери (и прежде всего волк) обладают самым надежным механизмом торможения, зап­рещающим убийство или ранение сородичей, которые только есть на земле.

Этот механизм торможения, препятствующий асоци­альному поведению животных, является врожденным, по­этому животное, у которого поломали данный механизм, лишь в известном смысле можно назвать «аморальным» по отношению к своим сородичам. Любопытно, что когда человек пытался одолеть своего самого совершенного и опасного биологического противника — крысу, то самые успешные попытки были связаны с возможностью сломать этот механизм торможения агрессии против своих сороди­чей. Дело в том, что крысы — в определенном смысле са­мые «общественные» животные, сплоченные в сообщество «коллективистской психологией», и в своем поведении с членами собственного сообщества являются истинным об­разцом всех социальных добродетелей. Крысы непобеди­мы, потому что внутри большой стаи никогда не бывает серьезной борьбы, причем наиболее защищенными себя чувствуют детеныши и слабые животные. Кроме того, кры­сы пользуются теми же методами, что и человек, — тра­диционной передачей опыта и его распространением внут­ри тесно сплоченного сообщества.

Известно, что крысы были самым страшным бедстви­ем во времена парусного флота. Иногда голодные крысы целиком сгладывали пьяных членов экипажа вместе с са­погами, оставляя только медные гвоздики и железные бля­хи от ремней. Поэтому единственно эффективным спосо­бом борьбы с крысиным сообществом была возможность

«взорвать» его изнутри. Способ получил название «крыси­ный король». Матросы отлавливали несколько десятков крыс и сажали их в какое-нибудь темное замкнутое про­странство, где крысы были обречены на голодную смерть. Но крысы, даже умирая от голода, не нападали на своих сотоварищей. В качестве пускового механизма пробужде­ния внутрисемейной агрессии использовали чужую крысу, которую подбрасывали через определенное время. Почуяв запах чужака, крысы приходят в безумную ярость и уби­вают его, а затем начинают кусать друг друга. Запах кро­ви опьяняет их еще больше. Главное — сломать очень жесткий запрет на агрессию против сородичей. Наконец, обезумевшие крысы начинают убивать друг друга. Остается 20 живых крыс, десять, затем четыре, и, наконец, две уце­левшие крысы вступают в последнюю смертельную схват­ку. Победитель, который сумел сожрать всех своих сороди­чей, и есть «крысиный король». Это уже крысиный «вы­родок» — животное, у которого полностью сломлены все запреты и механизмы торможения. Эта крыса способна только убивать и убивать своих сородичей, но у нее свой запах, и «нормальные» крысы не могут ее тронуть. Поэтому обыч­ные крысы чувствуют этого «кровавого убийцу» на рассто­янии и предпочитают с палубы выпрыгнуть в море и утонуть, чем встретиться с «королем-убийцей» в трюме, который сразу становится очень тесным. Вскоре на судне остается только одна крыса, которая уже никому не опасна.

4. Следующий запрет, опять-таки более абсолютный у сильно вооруженных животных (в основном хищников), не позволяет бить того, кто принял позу покорности. Как более слабому и проигравшему в схватке животному оста­новить распаленного в драке победителя? Это — предло­жить ему нарушить предыдущий запрет на применение смертельного приема. Проигравшие волк, лев или олень вдруг прыжком отскакивают от противника и встают бо­ком к нему, подставляя для смертельного удара самые уяз­вимые места. Но именно этот удар противник нанести не может. Например, волк подставляет победителю чрезвы­чайно ранимую боковую сторону шеи, выгнутую навстречу укусу. Галка подставляет под клюв той, кого нужно уми­ротворить, свой незащищенный затылок, как раз то место, которое стараются достать птицы при серьезном нападе­нии с целью убийства. Но именно этот удар (или смертель-

ный прием) более сильный противник нанести не может. Любопытно, что когда побежденная собака принимает позу покорности, то победитель сразу остановиться не может и проделывает движения смертельной встряски «вхолостую», т. е. возле самой шеи поверженного противника, но без укуса и с закрытой пастью.

Необходимо знать, что у животных разных видов «прин­ципы морали» закреплены по-разному и проявляются не­одинаково. Иногда в одном вольере содержат вместе ин­дюков и павлинов, чего делать не рекомендуется. Эти пти­цы относятся к одному отряду куриных и даже к одному семейству фазаньих, но ведут себя различно. Так, если ин­дюк и павлин вступают в драку из-за территории, и пав­лин, как более легкая птица, принимает позу покорности, подставляя своему противнику темечко, то индюк, не заду­мываясь, забивает павлина насмерть. Павлин же сделать уже ничего не может, так как из позы покорности в бое­вую стойку выйти невозможно.

Почему же у человека нет врожденных ограничений на приемы драки? К. Лоренц пишет, что «можно лишь пожа­леть о том, что человек как раз не имеет "натуры хищни­ка"». Большая часть опасностей, которые ему угрожают, происходит оттого, что по натуре он сравнительно безобид­ное всеядное существо, у него нет естественного оружия, принадлежащего его телу, которым он мог бы убить круп­ное животное. Именно поэтому у него нет и тех механиз­мов безопасности, возникших в процессе эволюции, которые удерживают всех «профессиональных» хищников от при­менения оружия против сородичей.

Когда же изобретение искусственного оружия открыло новые возможности убийства, то прежнее равновесие между сравнительно слабыми запретами агрессии и такими же слабыми возможностями убийства оказалось в корне нару­шено. Но хотя вроде бы никаких ограничений на приемы драки у человека нет, проигравший драку мальчишка вдруг закладывает руки за спину и, поставляя лицо, кричит: «На, бей, подлец». И хотя запрет в нас очень слаб, но действие его впечатляюще.

5. И напоследок еще один очень важный принцип по­ведения, характерный для многих животных: победа с тем, кто прав. Животное, защищающее свою территорию, свою нору, свою самку, своих детенышей, почти всегда выигры-

вает в конфликте. Даже у более сильного и агрессивного соперника. И не только потому, что отчаянно обороняет­ся и яростно нападает, но и потому, что противник зара­нее психически ослаблен. Его агрессивность сдерживает запрет, тот самый, который на юридическом языке назы­вают неприкосновенностью жилища, личной жизни и иму­щества.

Какой вывод можно сделать из этих любопытных фак­тов и закономерностей? Хотя аналогии между описанным выше «социальным и нравственным» поведением некото­рых животных и человека известны давно и многим, но выводы делаются различные и даже диаметрально проти­воположные. Так, логика рассуждения сторонников этоло-гической трактовки социальных явлений (К. Лоренц, Р. Ардри, Дж. Скотт и др.) сводится к следующему: по­скольку общепризнано, что человек произошел от живот­ного мира и наши животные предки прошли через дли­тельную эволюцию, прежде чем стали тем, что мы называ­ем Homo Sapiens, постольку, считают они, человек должен обладать и всеми теми свойствами, которые присущи жи­вотным, включая и биологическую основу мотивации его агрессивного поведения. Сравнительно недавно возникшая социобиология доходит даже до утверждения, что в осно­ве всех форм социального поведения человека лежат врож­денные структуры, присущие ему так же, как и всем дру­гим представителям животного мира. Так, наш образ жиз­ни, который, как мы считаем, создали мы сами, на самом деле в значительной мере определяется нашими генами. Социобиология утверждает, что все живые существа посто­янно конкурируют между собой, стремясь обеспечить себе наилучшие шансы на успешную передачу своих генов, т. е. носителей наследственных признаков.

Человек генетически запрограммирован на совершение насильственных действий, доказывает Р. Ардри, он бесси­лен против инстинктов собственной природы, которые не­отвратимо приводят его к социальным конфликтам и борьбе.

Исследователи же, стоящие на марксистских позициях (например, австрийский философ Вальтер Холличер), счи­тают, что человек далеко ушел от животного мира. А зна­чит, распространять закономерности последнего на чело­веческое поведение, его мотивы и механизмы, с научной

точки зрения, абсолютно бесперспективно. Человек, как подчеркивал К. Маркс, «только в обществе может разви­вать свою истинную природу, и о силе его природы надо судить не по силе отдельных индивидуумов, а по силе всего общества». Значит, человек как полностью отделившееся от животного мира общественное существо обладает харак­терными, специфическими только для него чертами и при­знаками.

Очевидно, что диалектический подход к изучению пове­дения человека, исходя из двойственной его природы, дол­жен включать изучение как преемственности, так и про­явления нарушения преемственности.

Например, К. Лоренц установил, что в высшей степе­ни сложные нормы поведения — влюбленность, дружба, иерархические устремления, ревность, скорбь — у серых гусей и у человека не только похожи, но и просто-таки совершенно одинаковы до забавных мелочей. Отсюда сле­дует, что раз подобия социального поведения у серых гу­сей и у человека не могут быть унаследованы от общих предков, то они не «гомологичны», а возникают исключи­тельно за счет так называемого конвергентного приспособ­ления. Древняя китайская мудрость гласит, что не все люди есть в зверях, но все звери есть в людях. Необходи­мо понять, что социальное поведение людей диктуется от­нюдь не только разумом и культурной традицией, но по-прежнему подчиняется еще и тем закономерностям, ко­торые присущи любому филогенетически возникшему поведению, а эти закономерности мы можем хорошо узнать, только изучая поведение животных.

Исследование целостного феномена власти показывает, что государственная власть своими корнями уходит в био­социальную эволюцию предков человека. Мы здесь исхо­дим из тезиса, что «ничто не рождается из ничего». Наши соотечественники М. Бутовская и Л. Файнберг на основе изучения предпосылок возникновения человеческого обще­ства пришли к следующему выводу о существовании у приматов социальной организации различной модификации: «Анализ социальных структур и социального поведения в сравнительном ряду приматов позволяет выявить несколь­ко универсальных типов социальной организации, присут­ствующих на всех основных уровнях филогенетического развития, а также наличие универсальных принципов вза-

имоотношений между особями в пределах сообщества (от­ношения воспроизводства, отношения, направленные на под­держание целостности группы, — дружелюбные альянсы, отношения иерархического порядка, направленные на упо­рядочение связей между особями, отношения между особя­ми, связанные с распределением ресурсов и среды обита­ния)». Здесь видны те отношения (связанные с целостно­стью организации, иерархией и распределением ресурсов, порядком), которые в человеческом обществе с его специ­фикой станут параметрами государственной власти и при­обретут свои качества. На наш взгляд, правомерно гово­рить об аналогиях между биологическими и социальными свойствами, в частности, об определенном параллелиз­ме между биологически обусловленным неравенством и иерархией в сообществах высших животных и государ­ственной властью.

Уже в первой половине XX столетия зоопсихологами было выявлено наличие устойчивой и развитой иерархии в сообществах высших животных. Наиболее показатель­ными в этом отношении были опыты Скиннера, исследо­вавшего групповую организацию у серых крыс, а также работы Дж. Гудолл¹ и Р. Шовена². При этом к 60-м го­дам представления о жесткой генетической обусловленно­сти неравенства сменяются концепцией группы как систем­ного целого, где основными детерминантами являются, с одной стороны, поведенческие реакции индивидуального эгоизма, с другой — протосоциальные альтруистические формы поведения. Более или менее удачное объяснение тому, как сочетаются в коллективных формах организации животного мира такие противоречивые начала, как аль­труизм и эгоизм, содержится в работе Р. Докинз «Эгоис­тический ген» (русск. пер. 1993 года), где была предложена интерпретационная модель живой особи как своеобразной машины, запрограммированной на выживание своих генов. Соответственно, там, где существует возможность сохране­ния и передачи индивидуальных генов, преобладают эгоис­тические формы поведения, в тех же обстоятельствах, где попытка каждой особи сохранить индивидуальные гены ставит под угрозу физическое существование всей группы, срабатывают альтруистические поведенческие реакции. Р. Эфроимсон упоминает описанный в специальной лите­ратуре случай самопожертвования взрослых самцов шим-

панзе, напавших на тигра для того, чтобы дать возмож­ность скрыться оставшимся членам группы³. Так или иначе были выявлены следующие основания групповой иерархии в отношении подчинения и господства в сообще­ствах высших животных (речь идет прежде всего о чело­векообразных обезьянах).

Базовым функциональным назначением как индиви­да, так и группы является сохранение видового генотипа вообще и генотипа данной популяции в частности. И груп­повые, и индивидуальные поведенческие реакции варьиру­ются в пределах от ярко выраженного эгоизма до альтру­изма (разумеется, термины «эгоизм» и «альтруизм» приме­няются в данном случае весьма условно и не содержат всего набора смыслов, обусловленных развитием человече­ской культуры).

На отмеченную пару полюсообразных типовых реакций накладываются коммуникативные ритуалы, в которых и обнаруживается собственно иерархия особей и прежде всего отношения господства и подчинения. Последние включа­ют в себя как индивидуально-статусное, так и стратовое доминирование, источники и основания которого носят множественный характер. Наиболее показательные приме­ры в этом плане составляют сообщества крыс и человеко­образных обезьян. В них подгруппу (или страт) бесспор­ных лидеров Альфа образуют взрослые особи — самцы, отличающиеся не только физической силой и свирепостью, но и быстротой поведенческих реакций, прежде всего реак­цией «принятия решения». То есть те, кто способен быст­ро действовать в минуту опасности, как правило, и стано­вятся вожаками. Этот страт является условно наиболее устойчивым источником доминирования, его можно услов­но обозначить как «полюс силы».

Вторую подгруппу, или страт, образуют особи Бета, ус­тупающие первым в физической силе, быстроте принятия решений и бесстрашии. Кстати, такие, казалось бы, чисто человеческие качества, как смелость, страх и др., в немень­шей степени присущи и животным особям. Этот факт хо­рошо известен кинологам. Особи Бета отличаются разви­тыми «мыслительными способностями», например, умением ориентироваться в нестандартной ситуации. Индикатором такого умения служит «экстраполяционный рефлекс», или

иначе «рефлекс предвидения», открытый отечественным зоопсихологом Крушинским.

Особи Бета становятся временными лидерами в крити­ческих обстоятельствах, предлагая новые нестандартные формы поведения тогда, когда привычные рефлекторные реакции не позволяют группе справиться с возникающи­ми трудностями. Страт Бета образует второй устойчивый источник доминирования в группе — своеобразный «полюс разума». Далее идет подгруппа молодых и менее опытных или взрослых, но не имеющих отличий самцов, которые составляют страты «подвластных», но «полноправных» (т. е. имеющих потомство) членов сообщества; их обычно обозначают как Гамма, Дельта и т. д. Замыкают иерархию «неполноправные» члены группы, своего рода «изгои» — Омега, те, для которых в обычных условиях не допускается спаривание, а следовательно, и сама возможность иметь по­томство. Особей Омега обычно принуждают пробовать незна­комую пищу, идти вперед, прокладывая маршрут в незнако­мых или опасных условиях, когда гибель одной из них должна послужить сигналом тревоги для всего сообщества.

Таков в общих чертах первый тип организации господ­ства и подчинения в сообществах высших животных; обычно он обозначается как «ранговая иерархия». Весьма любопытным при этом является то обстоятельство, что, несмотря на название «иерархия» для данного типа орга­низации животных сообществ, принадлежность к тому или иному страту вовсе не является наследуемой или только врожденной. Чтобы занять соответствующее место в страте Альфа или Бета, необходимо завоевать высокий индивиду­альный статус, и дети вожака в стае шимпанзе до дости­жения зрелости отстаивают свое индивидуальное место в соответствующем страте наравне со всеми, при том что, по мнению некоторых ученых, между самими стратами Альфа и Бета существует устойчивая конкуренция за безуслов­ное лидерство. В литературе известен трагикурьезный слу­чай, когда в лабораторных условиях особи Бета, регуляр­но получая значительную долю алкоголя, утрачивали чув­ство страха, вступали в драки с Альфа и нередко ста­новились вожаками. Правда, на короткое время, посколь­ку начинали испытывать устойчивое влечение к алкоголю. Они быстро «спивались», опускаясь в конце концов до уровня Омега. (Сходство с людьми настолько поразитель-

ное, что порою даже неловко становится за человека разум­ного.)

Следует учитывать и одно из универсальных правил биологии — для множества элементов системы характерны асимметрия взаимодействий и вытекающая из этого асим­метрия взаимоотношений. В то же время исследования синхронизации поведения животных и человека показали, что на самых разных уровнях интеграции — от биохими­ческих систем организма до сложных социальных взаимо­действий — обнаруживается взаимная синхронизация по­ведения. Следовательно, в основе социального поведения системы лежит принцип асимметричности взаимоотноше­ний и влияния ее элементов. Однако целостность системы требует устойчивости и повторяемости отношений между составляющими ее элементами. Отсюда вытекает необхо­димость регулятивных механизмов, использующих «нор­мы» поведения и иерархию организации (она устраняет конкуренцию отдельных видов поведения, чтобы сохранить целостность и порядок системы).

Значит, главный вывод, который делает биоэтика, за­ключается в том, что в нашем поведении, помимо дей­ствий, порожденных разумом, есть действия, мотивиро­ванные древними врожденными программами, доставши­еся нам от животных предков.

Но, конечно же, поведение человека не ограничивается этими врожденными животными программами. Ведь чело­век живет и действует, побуждаемый множеством потреб­ностей.

А. Маслоу, один из ведущих психологов США в обла­сти исследования мотивации, разработал «иерархию» по­требностей человека.

Она состоит из следующих ступеней: ступень 1 — физио­логические потребности — это низшие, управляемые органа­ми тела потребности: дыхательная, пищевая, сексуальная, потребность в самозащите. Ступень 2 — потребность в на­дежности — стремление к материальной надежности, здоро­вью, обеспечению по старости и т. п. Ступень 3 — соци­альные потребности. Удовлетворение этой потребности не объективно и трудно описуемо. Одного человека удовлетво­ряют очень немногие контакты с другими людьми, в другом человеке эта потребность в общении выражается очень силь­но. Ступень 4 — потребность в уважении, осознании соб-

ственного достоинства; здесь речь идет об уважении, прести­же, социальном успехе. Вряд ли эти потребности удовлетво­ряются отдельным лицом, для этого требуются группы. Сту­пень 5 — потребность в развитии личности, в осуществлении самого себя, в самореализации, самоактуализации, в осмыс­лении своего назначения в мире.

Маслоу выявил следующие принципы мотивации чело­века:

1) мотивы имеют иерархическую структуру;

2) чем выше уровень мотива, тем менее жизненно необ­
ходимыми являются соответствующие потребности, тем
дольше можно задержать их реализацию;

3) пока не удовлетворены низшие потребности, высшие
остаются сравнительно неинтересными. С момента удов­
летворения низшие потребности перестают быть потреб­
ностями, т. е. они теряют мотивирующую силу;

4) с повышением потребностей повышается готовность к
большей активности. Таким образом, возможность к
удовлетворению высших потребностей является боль­
шим стимулом активности, чем удовлетворение низ­
ших.

Маслоу отмечает, что нехватка благ, блокада базовых и физиологических потребностей в еде, отдыхе, безопасности приводит к тому, что эти потребности могут стать для обычного человека ведущими («Человек может жить хле­бом единым, когда не хватает хлеба»). Но если базовые, первичные потребности удовлетворены, то у человека могут проявляться высшие потребности, метамотивации (потреб-

Ак671 353

ности к развитию, к пониманию своей жизни, к поиску смысла своей жизни). Для многих людей присущи так называемые «неврозы существования», когда человек не понимает, зачем живет, и страдает от этого.

Если человек стремится понять смысл своей жизни, максимально полно реализовать себя, свои способности, он постепенно переходит на высшую ступень личностного са­моразвития.

«Самоактуализирующейся личности» присущи следую­щие особенности:

1) полное принятие реальности и комфортное отношение
к ней (не прятаться от жизни, а знать, понимать ее);

2) принятие других и себя («Я делаю свое, а ты делаешь
свое. Я в этом мире не для того, чтобы соответствовать
твоим ожиданиям. И ты в этом мире не для того, что­
бы соответствовать моим ожиданиям. Я есть я, ты есть
ты. Я уважаю, принимаю тебя таким, какой ты есть»);

3) профессиональная увлеченность любимым делом, ори­
ентация на задачу, на дело;

4) автономность, независимость от социальной среды, са­
мостоятельность суждений;

5) способность к пониманию других людей, внимание, доб­
рожелательность к людям;