Диалектико-материалистической теории мышления 3 страница

Различие содержания двух рациональных ступеней познания породило и различие их форм, способов удержания этого содержания. Как уже отмечалось вы­ше, эмпирические зависимости могут быть словесно описаны как результаты чувственных наблюдений. По­скольку они повторяются, то одни классы зависимо­стей необходимо отличать от других. Отличение и классификация как раз и выступают как функции об­щих представлений, эмпирических понятий. К.Маркс

дает следующую характеристику этого способа пони­мания вещей, который свойствен «чуждому науке на-блюдателю» и который вместо проникновения во внут-ренною связь «только описывает, каталогизирует, рас­сказывает и подводит под схематизирующие определе­ния понятий то, что внешне проявляется в жизненном процессе, и том виде, в каком оно проявляется и вы­ступает наружу...» [197, стр. 177]. Внешняя повторяе­мость, похожесть, расчлененность — вот те общие свойства действительности, которые схватываются и подводятся «под схематизирующие определения» эм­пирическими понятиями.

В противоположность этому внутренние, сущест­венные зависимости непосредственно чувствами наблю­даться не могут, так как в наличном, ставшем, ре­зультирующем и расчлененном бытии они уже не да-Н ы. Внутреннее обнаруживается в опосредованиях, в системе, внутри целого, в его становлении. Ины­ми словами, здесь «настоящее», наблюдаемое нужно мысленно соотносить с «прошлым» и с потенциями «будущего» — в этих переходах суть опосредо­вания, образования системы, целого из различных взаимодействующих вещей. Теоретическая мысль или понятие должны свести воедино не сходные, раз­личные, многоликие, не совпадающие вещи и указать их удельный вес в этом едином, целом.[Следовательно, специфическим содержанием теоретического понятия выступает объективная связь всеобщего и единичного (целостного и отличного). Такое понятие, в отличие от эмпирического, не находит нечто одинаковое в каждом отдельном предмете класса, а прослеживает взаи­мосвязи отдельных предметов внутри целого, внутри системы в ее становления¹.

¹ «Теоретическое в собственном смысле слова, — пишет И.Б. Михайлова, — это то состояние знания, при котором объект дан в своем историческом формировании как некото­рая целостность, ступени саморазвития которой и определя­ют каузально все ее отдельные проявления, черты и качест­ва» [213, стр. 27].

Эту объективную целостность, существующую че­рез связи единичных вещей, в диалектическом мате­риализме принято называть конкретным. Конкретное, по К.Марксу, — это «единство многообразного» [188, стр. 727]. В своей внешности, как ставшее, оно дано и созерцанию, и представлению, схватывающим момент общей взаимосвязанности его проявлений между со­бой. Но задача состоит в том, чтобы эту конкретность изобразить как становящуюся, в процессе ее происхож­дения и опосредования, ибо лишь этот процесс приво­дит ко всему многообразию проявлений целого. Это есть задача рассмотрения конкретного в развитии, в движении, в котором только и могут быть вскрыты внутренние связи системы, а тем самым связи единич­ного и всеобщего.

Важно подчеркнуть, что главное отличие теорети­ческих понятий от общих представлений состоит в том, что эти понятия воспроизводят развитие, станов­ление системы, целостности, конкретного и лишь внут­ри этого процесса раскрывают особенности и взаимо­связи единичных предметов. «...В понятиях человека своеобразно (это NB: своеобразно и д и а л е к т и ч е с-к и!!) отражается природа», — подчеркивал В.И. Ленин [172, стр. 257]. Диалектическое же отражение — это «правильное отражение вечного развития мира» [172, стр. 99]. Так раскрывается объективная природа и це­лого и единичного. Характеризуя отличие понятия от представления, В.И. Ленин указал на то важнейшее обстоятельство, что понятие «по своей природе=п е р е-х о д [172, стр. 206—207]. Они выражают сцепление, закон, необходимость единичных вещей.

«Обычное представление, — писал В.И. Ленин, — схватывает различие и противоречие, по не переход от одного к другому, а это самое важно е» [172, стр. 128].

Каково же соотношение эмпирического и теорети­ческого уровней познания? Исторически первое пред­шествовало второму, да и сейчас оно является еще преобладающей формой повседневного опыта людей. Эмпирическое мышление сохраняется в некоторых от­раслях знания, задержавшихся на стадии чистого опи-

сания объектов. В частности, моделью такого мышле­ния поныне руководствуются педагогическая психо­логия и дидактика, направляя массовую практику школьного обучения. Эмпирическое мышление имеет свой объект и свои закономерности, которые частично нашли выражение в некоторых положениях тради­ционной формальной логики (см. выше).

Теоретическое мышление также имеет древнее происхождение. Его потенции заключены в самом процессе производительного труда. Оно — дериват этой предметно-практической деятельности и всегда внутренне связано с чувственно данной действительно­стью. Более того, именно теоретическое мышление, а вовсе не эмпирическое, в полной мере реализует те по­знавательные возможности, которые открывает перед человеком предметно-чувственная практика, воссоз­дающая в своей экспериментальной сути всеобщие связи действительности. Теоретическое мышление «подхватывает» и идеализирует экспериме н-тальную сторону производства, вначале придавая ей форму предметно-чувственного познавательного эксперимента, а затем и эксперимента мысленного, осуществляемого в форме понятия и через понятие¹. Правда, потребовалось значительное время, чтобы в процессе исторического развития производства и нау­ки теоретическое мышление приобрело суверенность и современную форму.

Иногда встречается мнение, будто бы теоретиче­ское мышление и в настоящее время опира­ется на эмпирическое и как бы надстраивается над ним, сохраняя его в качестве фундамента. Это, на наш взгляд, неверная трактовка их соотношения. Совре­менное теоретическое мышление в процессе своего. становления ассимилировало положительные моменты и средства эмпирического мышления, «сняло» их в се-

¹ «...Революционизирующая роль эксперимента могла быть осуществлена только при условии его неразрывной свя­зи с развитием теоретического мышления», — отмечает Н.Н. Семенов [288, стр. 52].

бе¹. Внутри собственного движения оно разре­шает теперь как свои частные задачи то, что раньше было (или в особых условиях еще и остается) прерога­тивой эмпирического мышления, но разрешает по-своему, полнее и эффективнее². Описание наличного бытия как предпосылок и следствий бытия опосредо­ванного является одной из задач теоретическо­го мышления, но такой задачей, которая разрешается в свете главной цели — выяснения сущности объекта как всеобщего закона его развития. На этом пути тео­ретическое мышление находит экспериментальные факты и факты наблюдения, создает внутри сво­ей системы чувственные средства определения и фик­сацию этих фактов (собственно мысленное и чувствен­ное здесь находятся в единстве). Но вес это совершает­ся в едином процессе изучения становления какой-либо целостной системы.

Иногда к этому важному, н о не самостоя­тельному аспекту научно-теоретического позна­ния «по старинке» применяется термин «эмпирический этап». Если этим обозначается период сбора, сопостав­ления и выяснения фактических данных, характери­зующих моменты наличного бытия теоретичес-к и изучаемой системы, то сам по себе этот термин допустим. Но если он применяется в смысле выделе­ния особого этапа познания, стоящего в н е и до целостного и единого научно-теоретического воспро­изведения действительности и подчиняющегося зако­номерностям, присущим собственно эмпирическому

¹ «Эмпирия в смысле чувственно-опытного непосредст­
венного контакта человека со средой оказалась достаточно
«теоретичной», т.е. постоянно направляемой логическим строем
форм общечеловеческой деятельности, существеннейшим мо­
ментом которой является целеполагание» [213, стр. 25].

² «Логическая форма теоретического знания, его конст­
рукция есть выражение природы предмета, понимаемого не
только как бытие, но и как внутренне рефлектированный
предмет, как сущность» [220, стр. 252]. Иными словами, тео­
рия не обходит «бытия», но она берет не только его
наличность, но и его сущность.

мышлению, как таковому, то это, на наш взгляд, хотя и весьма распространенное, но неправильное и оши­бочное его истолкование.

Способы сбора и обработки фактических данных в системе научно-теоретического мышления иные, чем на эмпирической ступени познания, выступающей как исторически самостоятельная форма. Достаточно ука­зать на то, что современная наука в основном опирает­ся не просто на наблюдения, а на эксперимент, а это, как говорилось выше, есть способ деятельности, внутренне родственный производительному труду¹. При этом сам эксперимент имеет смысл лишь внутри той или иной предваряющей его теоретической идеи (например, при наличии гипотезы и т.д.). «Экс­перимент всегда производится целенаправленно, — пи­шет Н.Н. Семенов, — с тем, чтобы вырвать у природы ответ на строго теоретически сформулированный во­прос» [288, стр. 52].

6. Моделирование как средство научного познания

Все виды духовной деятельности человека, в том числе и научной, осуществляются не изолированными индивидами, а являются общественными процессами. Они имеют общественно-исторически сложившиеся способы и средства построения и оперирования объек­тами, их идеализации, фиксации и преобразования. Научно-теоретическое мышление также обладает опре­деленными средствами, о которых мы говорили выше, — символическими и знаковыми системами. Благодаря им, как отмечает М.К. Мамардашвили, происходит «отделение человеком от себя определенной формы субъективной деятельности и вынесение ее вовне в ка­честве вещественного объекта и вещественных условий интеллектуального труда...» [186, стр. 17]. Так строятся

¹ «Эксперимент можно определить как воспроизведение явлений в практике человека с целью их научного позна­ния», — пишет П.В. Копнин [151, стр. 245].

идеализированные объекты, воспроизводящие сущест-

венные для практической деятельности стороны дейст-вительности. Теоретическое мышление «означает пре­жде всего создание специфических научных объектов (специфической предметности) и мышление о действи­тельности посредством их, через них» [186, стр. 18—19].

В принципе такое мышление н е и м е е т своим объектом эмпирическое многообразие непосредственно данных вещей — оно подходит к ним через эту специфическую идеализированную предметность и лишь тогда реализует свой собственно научный взгляд. На эту предметность «как бы нанизывается вся масса эмпирически наблюдаемых свойств и связей действи­тельности, которые в этом случае берутся научно, а не каким-либо иным возможным для сознания образом. Человек оказывается в положении исследователя по отношению к ним» [185, стр. 18]. Такое понимание «научной предметности» позволяет преодолеть бытую­щую еще (особенно в педагогических дисциплинах) натуралистическую ее трактовку, связанную с эмпири­ческой теорией познания вообще и с эмпирической теорией понятия в частности.

Материальными средствами идеализации и по­строения научной предметности служат символы и зна­ки, а также их смешанные формы. Символы — это, го­воря словами Гегеля, чувственные представители неко­торого рода (они могут сочетаться со знаками, напри­мер со словесно-знаковым обозначением). Чувственная форма символа подобна тем объектам, которые он представляет. Например, вещественно представленная шкала твердости — это символ определенной упорядо­ченности по отношению к свойству «твердость». Чув­ственная форма самого знака не имеет физического подобия с обозначаемым им объектом (к знаковым системам относятся естественный язык, искусственные научные знаки, например математические)¹.

¹ Согласно представлениям некоторых логиков знаки выполняют особую роль в построении идеализованного предмета. Этот предмет выступает как иерархизированная система замещений объекта знаками, включенными в опре­деленные условия оперирования. Эти системы замещения существуют реально как объекты особого рода [179], [273], [274].

Особым видом символо-знаковой идеализации в науке служит моделирование. Сейчас этот термин ис­пользуется весьма широко и часто в разных значениях. На наш взгляд, наиболее приемлемым является сле-дующее определение, данное В.А. Штоффом: «Под мо­делью понимается такая мысленно представляемая или 'материально реализованная система, которая, отобра­жая или воспроизводя объект исследования, способна за­мещать его так, что ее изучение дает нам новую инфор­мацию об этом объекте» [347, стр. 19]. Приведем харак­теристику моделирования, данную этим автором, наи­более адекватно выражающую существо этого способа познания.

В.А. Штофф выделяет типы моделей — веществен­ные и мысленные (идеальные). Первые относятся им к сфере деятельности практической, вторые — теорети­ческой. Конечно, правомерно общее подразделение моделей на вещественные и мысленные, но вместе с тем, во-первых, все они относятся к сфере т е о-

ретического познания, во-вторых, и вещест­венные модели служат средством построения идеали-зованного объекта (в этих двух пунктах В.А. Штофф дает, на наш взгляд, неточную квалификацию характе­ра моделей). Вещественные модели допускают пред­метное преобразование, мысленные же, естественно, — лишь мысленное преобразование. Первый тип подраз­деляется на три подтипа: 1) модели, отображающие пространственные особенности объектов (например, макеты), 2) модели, имеющие физическое подобие с оригиналом (например, модель плотины), 3) математи­ческие и кибернетические модели, отображающие структурные свойства объектов. Мысленные модели делятся на: 1) образно-иконические (чертежи, рисун­ки, шары и стержни и т.п.), 2) знаковые модели (например, формула алгебраического уравнения и т.п.). Знаковые модели требуют специальной интерпретации, без которой — сами по себе — они теряют функцию моделей.

Любая модель, по справедливому мнению В.А. Штоффа, должна быть наглядной. Но это своеоб-

разная наглядность. Так, своеобразие наглядности ве­щественной модели состоит в том, что ее восприятие неразрывно связано с теоретическим пониманием ее строения. «Наглядность восприятия вещественной мо­дели предполагает вместе с тем значительное участие мышления, применение накопленных теоретических знаний, аккумулированного опыта. Воспринимая мо­дель, экспериментатор... понимает, что в ней происхо­дит» [347, стр. 283-284].

Трудным является вопрос о наглядности знаковых моделей, так как отдельные их элементы никакого сходства с оригиналом не имеют. Вместе с тем, как верно отмечает В.А. Штофф, научные знаковые систе­мы, будь то в математике, химии и т.д., в с т р у к т у-р е своих построений воспроизводят, копируют струк­туру объекта. Например, химическая формула — это знаковая модель, связь и последовательность элемен­тов которой передают характер реальной химической связи, строение вещества. Конечно, как и во всякой другой форме моделей, это воспроизведение приблизи­тельное, упрощающее, схематизирующее реальный объект.

В.А. Штофф приводит слова известного американ­ского ученого Р.Феймана, который говорил: «Хими­ческая формула — это просто картина... молекулы. Когда химик пишет формулу на доске, он, грубо гово­ря, пытается нарисовать молекулу в двух измере­ниях» (цит. по [347, стр. 163]). Аналогичное сообра­жение о математических формулах высказал в свое время выдающийся русский математик П.Б. Чебышев: «Всякое отношение между математическими символа­ми отображает соответствующие соотношения между реальными вещами» (цит. по [16, стр. 37]). Иными словами, знаковые модели отображают связи и отно­шения реальных объектов, и в этом смысле связи и от­ношения между отдельными символами (знаками ма­тематическими, химическими и т.д.) можно считать наглядным выражением оригинала).

Модели, как известно, широко используются в экспериментах. Вместо изучения какого-либо реаль-

11-614

ного объекта по тем или иным причинам целесообразно
исследовать его заместителя, воспроизводящего
объект в том или ином отношении. Исследование та-
кого заместителя позволяет получить новые сведения о
самом объекте — в этом и состоит главная функция
этого заместителя как модели. ум

Но модели — не простые заместители объектов. Условия создания, например, вещественной модели таковы, что «в ней выделены и закреплены в ее эле--ментах и отношениях между ними существенные и не­обходимые связи, образующие вполне определенную структуру» [347, стр. 281]. Модели — это форма науч-ной абстракции особого рода, в которой выделенные существенные отношения объекта за­креплены в наглядно-воспринимаемых и представляе­мых связях и отношениях вещественных или знаковых элементов. Это своеобразное единство единичного и общего, при котором на первый план выдвинуты мо­менты общего, существенного характера.

Следует подчеркнуть, что наглядно-образное, кон­кретно-предметное выражение существенных отноше-ний действительности не есть акт их элементар­ного и первичного «чувственного усмотрения». Модели и связанные с ними модельные представления являют­ся продуктами сложной познавательной деятельности, включающей прежде всего мыслительную переработку исходного чувственного материала, его очищение от случайных моментов и т.д. Модели выступают как продук­ты и как средство осуществления этой деятельности.

При рассмотрении моделирования мы выявили своеобразную форму соединения чувственного и ра­ционального в познании. Вопрос о соотношении этих моментов нуждается в более подробном анализе.

7. Чувственное и рациональное в познании

В предыдущем изложений неоднократно указыва­лось на то, что чувственно-предметная практика и чув­ственно-предметный эксперимент являются источни­ком и основой всех человеческих знаний. Помимо

ощущений и восприятий сведения о внешней действи­тельности человек получить не может, но эта чувст­венность деятел ь н а, она выступает лишь как момент предметной деятельности (это есть «живое со­зерцание»). Результаты рецептивной деятельности оформляются в рациональном виде — в эмпирических представлениях и в теоретических понятиях (эти пред­ставления и понятия сами активно организуют работу органов чувств).

Но следует иметь в виду, что наряду с рациональ­ными, мыслительными способами освоения действи­тельности имеются еще художественный, религиозный и практически-духовный (мораль, право) способы [187, стр. 728]. Они, конечно, связаны с чувственностью иначе, чем мышление, и вместе с тем так или иначе взаимодействуют как между собой, так и с мышлени­ем, но это особая проблема.

Чувственность человека как предметно-практи­ческая деятельность противоречива по сво­ему содержанию. Ощущение и восприятие сами по се­бе отражают наличное бытие. Но через п р а к т и ч е с-к о е действие, целесообразно сталкивающее между собой вещи (предмет и средство труда), в чувст­венность «проникает» другое содержание — опосредо-ваииость и связность бытия, его внутреннее содержа­ние. Практическое действие, будучи чувственно-предметным, соединяет в себе противоположное со­держание — внешнее и внутреннее, наличное и опо­средованное, единичное и всеобщее. Здесь эти момен­ты находятся в непосредственном единстве.

Усложнение и развитие практики и общения, с одной стороны, развивали средства идеализации (план представлений), с другой — приводили к расколу цело­стной трудовой деятельности человека, к расчленению работы «планирующей головы» и «исполняющих рук». Закрепление такого расчленения имело свои историче­ские социально-экономические причины, подлинное содержание которых предполагает специальные иссле­дования.

При наличии особых причин распалось непосред­ственное единство противоположных моментов содер-

11*

жания практических действии. С одной стороны, от­дельно стали формироваться представления, фикси­рующие непосредственные свойства бытия, переводи­мые на язык абстрактной всеобщности. Благодаря это­му вырабатывалась простейшая рациональная ориента­ция людей в предметах и средствах труда, в явлениях общественной жизни и соподчинение соответствующих представлений. Это была ориентация в отстоявшихся и канонизированных способах производства с относи­тельно устойчивыми орудиями, требующими «выучки», приобретения «навыков». Этот тип ориентации в на­личном внешнем бытии стал основой эмпирического мышления массы тружеников-исполнителей трудовых и социальных операций.

С другой стороны, у людей формировались спо­собности к планированию производства и обществен­ной жизни, к созданию проектов новых орудий, техно­логии их изготовления и применения. В их деятельно­сти обособлялся другой момент практического дейст­вия — то, что было связано с выделением всеобщих, опосредованных свойств вещей. Причем это обособле­ние происходило, видимо, иным путем, чем в первом случае. Можно предположить, что здесь чувственно-практическое действие сохранило свою внешнюю, предметную форму, но изменило назначение, — оно стало применяться не для прямого получения продук­та, а для познавательных целей в роли «примеривания», «опробования», «прикидки». Эти по­родило специфические чувственно-предметные дейст­вия постигающего характера, воспроизводящие ту или иную форму движения вещей. Например, такие дейст­вия, как отмечает А.Н. Леонтьев, могут решать задачи по оценке «пригодности исходного материала или промежуточного продукта путем предварительного ис­пытания, практического «примеривания» его. Такого рода действия, подчиненные познавательной цели, ре­зультатом которых являются добываемые посредством их знания, представляют собой уже настоящее мышле­ние в его внешней, практической форме» [174, стр. 90]. В таком мышлении — мышлении в его внешн е й форме — идеализировался воспроизводящий харак-

тер способов трудовой деятельности. Здесь формиро-вался по существу чувственно-предметный экспери­мент. Умственная деятельность при этом постепенно превращалась во «внутреннюю деятельность», в работу, выполняемую человеком «про себя».

Здесь важно подчеркнуть следующее. В форме предметного действия познавательного характера человеческая чувственность выход и т за пределы внешности и непосредственности бытия. Та­кое действие может воспроизводить моменты опосре­дования, связи вещей, их всеобщее. Эта возможность закрепляется и расширяется за счет употребления ве­щественной символики, а затем и словесных знаков (употребление последних как раз и служит средством перехода от внешних и предметных форм познаватель­ных действий к их словесно-дискурсивным аналогам, т.е. к собственно умственным действиям [174, стр. 911.

Организация чувственно-предметного эксперимен­та и применение вещественной символики предпола­гают сложные виды деятельности, основанной на жи­вом созерцании и представлениях. В ней, по-видимому, большая роль принадлежит воображению. На исторически ранних этапах становления такая по­знавательная чувственная деятельность, очевидно, так или иначе была связана и с другими способами освоения мира, в частности с художественным, которому таьсже в своеобразном виде присуще отражение всеобщих форм вещей (см., например, [118] и др.).

Такой совокупной чувственно-предметной дея­тельности, опирающейся на продуктивное воображе­ние, доступно схватывание в созерцании и представле­нии всеобщих связей бытия, но лишь как факта, как нерасчлененного проявления целостности, как общего впечатления. Эту способность Ф.Энгельс обнаружил, например, у древних греков: «У греков — именно по­тому, что они еще не дошли до расчленения, до анали­за природы, — природа еще рассматривается в общем, как одно целое. Всеобщая связь явлений природы не доказывается в подробностях: она является для греков результатом непосредственного созерцания» [191, стр. 369].

Здесь Ф.Энгельс употребил слова «непосред­ственное созерцание», и в сознании некоторых читате­лей могут всплыть синонимы этих слов, усвоенные из эмпирической психологии: «ощущения, восприятия, наблюдения природы» (а затем на «их основе» возникает абстрактное мышление и т.д.). На самом де-, ле, на наш взгляд, эти слова имеют другой и совер­шенно необычный для учебников традиционной пси­хологии смысл: «Непосредственное созерцание» греков — это их философия, в которой «диалектическое мышление выступает еще в первобытной простоте» [191, стр. 369]. «Созерцание» равно «мышлению», да еще подлинно человеческому, рефлексирующему, ра­зумному, т.е. диалектическому. Тра­диционная психология и традиционная формальная логика с таким отождествлением терминов, обозна­чающих разные формы познания, согласиться, ко­нечно, не могут. Это для них nonsens, и только!

Для диалектической теории познания такое со­вмещение приведенных терминов вполне допустимо. Как отмечалось выше, возникновение чувственно-предметного эксперимента явилось по сути дела и воз­никновением теоретического мышления в его внеш­ней, практической форме. Особые виды чувственной деятельности («живое созерцание») способны отражать всеобщую связь, т.е. могут выполнять роль теоре­тического мышления, но отражать еще в нерасчленен-ной форме, так как это мышление выступает еще «в первобытной простоте», оно еще неразвито, не полу­чило полной суверенности¹. Правда, как будет отмече­но в следующем параграфе, даже при развитых средст­вах современного теоретического мышления созерца­ние и представление всеобщих связей анализируемой системы являются важным условием правильного и ус­пешного ее воспроизведения в форме понятий.

¹ Поэтому чувственно-предметное экспериментирование древних греков имело, конечно, такие особенности, которые не наблюдались уже в экспериментировании, например, нау­ки нового времени, когда существенно развились и изменились, а главное, обособились формы теоретического мышления.

Таким образом, нельзя говорить о чувственности «вообще» при определении ее отношения к разным ви­дам мышления. Сказав, например: «Это чувственно-воспринимаемый предмет», — мы не предопределяем характера его рационального выражения. Если этот предмет будет рассматриваться сам по себе, вне неко­торой системы и связи с другими предметами, то он станет содержанием эмпирического мышления. Если же тот же самый предмет будет проанализирован внут­ри некоторой конкретности и лишь здесь раскроет свои подлинные особенности, то он станет моментом содержания теоретического мышления. Последнее все­цело опирается на фактические данные, на чувствен­ные сведения, оно есть особый способ их соедине­ния и объяснения¹.

Но если всеобщие связи все же доступны особого рода чувственной деятельности, а это главная цель и теоретического мышления, то нельзя ли предположить, что его содержание в принципе так же сводимо к «сво­ей» чувственности, как содержание эмпирического мышления к «своей»? Вопрос этот правомерен и ставит сложную теоретико-познавательную и психологиче­скую проблему. Попробуем найти на нее один из воз­можных ответов. На наш взгляд, при рассмотрении этой проблемы нужно со всей четкостью определить особенности задач, решаемых теоретическими поня­тиями. Во-первых, их объектом всегда выступа­ет некоторая целостность, единство многообразного, система. Необходимо понять, т.е. в особой духов­ной форме воспроизвести, построить эту целостность, выяснив причины и основания такой, а не иной связи ее единичных компонентов Bнутри це-

¹ «...Эмпирический и теоретический уровни научного знания и научной (познавательной) деятельности разделяют­ся; не по объекту (чувственно-воспринимаемый к идеализи­рованный объекты), а по способу его логической реконст­рукции в формах общественной фиксации способов деятель­ности, по способу движения мысли по любому из ее объектов» [211, стр. 26].