От самодержавия к думской монархии 14 страница

Несколько иную позицию заняли, хотя и после серьезных споров, октябристы, чья аграрная программа отличалась крайней туманностью, но все же содержала положение о принципиальной возможности отчуждения. Однако особого внимания заслуживает программа по крестьянскому вопросу кадетов. И дело не только в том, что это была наиболее массовая в то время партия, получившая бесспорное преобладание в I Государственной думе. Именно аграрная проблема проливает свет на характер кадетского либерализма и на особенности партийной тактики. Едва ли можно принять распространенную в историографии точку зрения, в соответствии с которой приоритетом для кадетов были «незыблемость» или даже «укрепление» начал частной собственности96. Сам лидер партии с полным основанием признавал позднее: «Народническая идеология через аграрный вопрос вливалась широкой струей в наши партийные ряды, и обвинение нас нашими противниками в "социализме" было в этом отношении не совсем безосновательным. При содействии народников мы могли рассчитывать на понимание и сочувствие к нам крестьянства»97. Трудно сказать, где именно для Милюкова проходила граница между народнической и либеральной доктринами в аграрном вопросе, но народническая составляющая в русском либерализме была необычайно сильна изначально, и ей не было необходимости «вливаться» в кадетские ряды.

Короткий аграрный раздел программы кадетской партии, принятой на ее I съезде в октябре 1905 г., не содержал даже упоминания о «частной собственности». Он был целиком посвящен возможным путям расширения крестьянских наделов за счет государственных, удельных и частных земель98. Доклад А.А. Кауфмана на

14*

II съезде партии в январе 1906 г. сводился к признанию невозможности наделить всех крестьян по так называемой «трудовой норме» (т.е. дать им столько земли, сколько они могут обработать личным трудом), хотя докладчик однозначно заявил о своем сочувствии этой идее. Признавалось необходимым доведение наделов до «потребительской нормы», а для этого - широкое отчуждение тех частновладельческих земель, которые «являются способом получения ренты», и сохранение в руках владельцев лишь части их собственности, представляющей «образцы высокой культуры». Впрочем, Кауфман оговорил и то, что «прирезки земли составят собой только паллиатив» без повышения ее производительности. Судя по стенограмме прений, некоторые выступавшие (Ф.И. Родичев и др.) явно колебались: «теория» толкала их к «уважению права собственности», а потребности политического момента заставляли это право игнорировать. Другие, напротив, считая предложенные меры недостаточными, заявляли, что следует, по словам В.Е. Якушкина, «сказать крестьянам: ваша дальнейшая судьба - "земля и воля"». Озабоченный единством партии Милюков, признав, что «состаз членов разнообразен и мировоззрения их различны, одни стоят на точке зрения права, другие - на точке зрения пользы», призвал присутствующих к «благоразумию». Принципиальных изменений в программе сделано не было".

На третьем, преддумском съезде (21-25 апреля 1906 г.) картина существенно изменилась. Данные избирателям обещания, победа на выборах и эйфория от ожидания еще более крупных побед сильно радикализировали партию. Проект аграрной комиссии, построенный на принципе принудительного отчуждения (именно он лег в основу представленного в Думе «проекта 42-х»), подвергся резкой критике за недостаточную радикальность, поскольку он сохранял остатки частной собственности на землю. Между тем она, как заявил один из ораторов, является «одной из самых вреднейших монополий». «...Проект сведется в конце концов при своем осуществлении к полному уничтожению частной поземельной собственности, -продолжал он. -...Зачем же скрывать действительный смысл... реформы?» Один за другим выступавшие заверяли съезд в своей глубокой антипатии к принципу частного землевладения. П.Б. Струве, говоря о проекте, заявил, что «большего дать невозможно. Фактически при ее [реформы] осуществлении от частного землевладения действительно остается... то, что можно будет положить в жилетный карман». Сторонники частной собственности (например, Л.И. Петражицкий) вынуждены были возражать против преобладающего настроения только с «деловой» точки зрения, «не касаясь принципов»100. Многие противники национализации лишь выражали сомнение в том, что она придется по душе крестьянам. Один из «левых», А. С. Изгоев, даже заявил вполне в социалистическом духе,

что национализация не может стать «окончательным решением социального вопроса», поскольку «останутся еще капиталистическое хозяйство, налоговая система и т.д.». Подытожил прения Милюков: «Во всяком случае, в проекте аграрной комиссии ни о какой классовой точке зрения не может быть и речи, а если проект и нарушает чьи-либо классовые интересы, то, во всяком случае, не крестьян». В итоговой резолюции подчеркивалось, что «передача земли в руки трудящихся» является «руководящим принципом партии»101.

Действительно, только крайне пристрастные политические противники могли обвинить кадетов весной 1906 г. в «защите частной собственности». Возможная неискренность некоторых выступавших или влияние «настроений в массах», конечно, сути дела не меняли. «Умеренность» кадетов выражалась тогда лишь в том, что они, отстаивая законодательный путь преобразования, не считали возможным, скажем, призывать крестьян к захвату земли. В революционности же самого этого преобразования, как оно виделось подавляющему большинству делегатов, едва ли приходится сомневаться. Примечательно также, что несомненное влияние на окончательно принятую партией программу оказала аграрная программа близкой к ним, но считавшейся немного более правой Партии демократических реформ, составленная известным приверженцем крестьянской общины профессором А.С. Посниковым102. Суть ее заключалась в идее создания государственного земельного фонда, из которого наделялись бы (по возможности - по «трудовой норме»!) в бессрочное пользование все нуждающиеся крестьяне. Для Посни-кова и его многочисленных единомышленников, в том числе и в рядах кадетов, эта идея была отнюдь не тактической уловкой, призванной привлечь симпатии крестьян, а принципиальным убеждением в пагубности развития рыночных отношений в крестьянской среде. Разумеется, такой подход был весьма далек от либерализма не только в его классическом, но и в новом, распространившемся в Европе'на рубеже веков «социальном» варианте. •

Необходимо подчеркнуть, что способ решения аграрного вопроса, сформулированный кадетами, исключал возможность развития и крестьянской частной собственности на землю (независимо от убеждения многих из них в том, что ее развитие - единственно целесообразный путь аграрной эволюции). Таким образом, ни один из вариантов правительственной программы не мог быть для кадетов приемлемым, и конфликт на этой почве стал неизбежен.

Что касается аграрной программы социалистических партий, то традиционно считается, что наиболее разработанной она была у эсеров. Знаменитая концепция социализации земли предполагала отмену частной собственности и отчуждение без выкупа всех частновладельческих земель с созданием некоего «общенародного» фонда, из которого все желающие наделялись бы землей на урав-

нительных началах. Для наемного труда места в этой программе также не оставалось. Предполагалось, что распоряжаться земельным фондом должны были органы всесословного самоуправления разных уровней. Идеи, которые лежали в основе этой программы, действительно разрабатывались в народнической и неонароднической публицистике десятилетиями. Проблема, однако, заключалась в том, что они основывались на целом ряде догматических посылок, едва ли способных выдержать столкновение с реальностью, причем не только в перспективе (думается, в XXI веке нет необходимости доказывать утопизм эсеровских идей), но и уже на первых шагах (скажем, в ходе пропаганды в крестьянской среде). Главной из таких догм было представление о «природных» социалистических инстинктах крестьянина. Отчасти сознавая, что крестьяне вряд ли будут безропотно исполнять предназначенную им роль объекта социального экспериментирования, идеологи партии вынуждены были делать многочисленные уступки реальности, которые «размывали» и усложняли программу, что, в свою очередь, вызывало бесконечные внутрипартийные дискуссии. В итоге, по словам современного историка, «аграрная программа разрасталась в многостраничный законопроект со сложной иерархией разделов, статей, пунктов и подпунктов... Формализация программы, стремление направить крестьянское движение в заданное парадигмой русло, были чреваты противопоставлением придуманного пути в страну счастья и изобилия с реальными крестьянскими интересами...»103

Отдельный и непростой вопрос - насколько эсеровская программа была понятна крестьянам и соответствовала их менталитету. Едва ли корректной представляется точка зрения, что лозунг социализации «наиболее адекватно соответствовал российским реалиям (?), ментальности подавляющего большинства населения»104. Крестьяне, бесспорно, «вычитывали» в идеях эсеров смысл, кото-. рый им хотелось в них увидеть, и многие партийцы не *без основания испытывали во время революции неподдельную тревогу по поводу того, что «сколько-нибудь солидных данных, что при стихийном движении вопрос решится в духе программы нашей партии, у нас нет»105. Тем не менее нельзя не признать, что эсеровские призывы получили наибольший отклик в крестьянской среде. Социал-демократы ничем подобным похвастаться не могли, ибо их аграрная программа была куцей, невнятной и абстрактно-теоретической по характеру. Таким образом, адекватного решения ключевого вопроса российской действительности и, соответственно, революции ни одна политическая сила предложить не смогла. В условиях готовившегося созыва Думы это обстоятельство превращалось в бомбу замедленного действия, готовую взорвать хрупкое здание народного представительства.

Народ продолжает борьбу: новый этап массового движения (первая половина 1906 г.) С поражением декабрьских восстаний 1905 г. революция не закончилась. Тем не менее в стране нарастали стабилизационные тенденции, власть приходила в себя после шока последних месяцев «красного» 1905 года, а предпринимательские круги стремились отобрать у рабочих то, что было завоевано ими в период высшего подъема революции. В 1906 г. в условиях «усиленной охраны» жили уже 70% населения страны (по сравнению с 33% осенью 1905 г.), а в 1907 г. - около 75%. Всего к моменту открытия I Государственной думы в конце апреля 1906 г. в тюрьмах было, по некоторым оценкам, около 70 тыс. политических заключенных106. За первые 10 месяцев 1906 г., по свидетельству военного министра Редигера, войска вызывались для наведения порядка 2330 раз, причем в карательных акциях участвовали почти 2 млн. военнослужащих (с учетом того, что некоторые воинские части были использованы по нескольку раз; в 1905 г. на борьбу с революцией привлекались 3,2 млн. солдат и казаков)107. Образовался некий замкнутый круг: существующий в России порядок вызвал протест народа, он, в свою очередь, - очередные репрессии властей; а эти последние - новый протест масс и т.д. Ослабление власти стимулировало рост криминалитета и политического экстремизма. Так, только за время работы I Государственной думы (конец апреля - начало мая 1906 г.) в России были совершены 177 удавшихся и 52 неудавшихся покушения на должностных лиц, 88 покушений на частных лиц, 189 нападений на казенные учреждения, включая банки, 93 - на торговые помещения и квартиры граждан. В результате были убиты 58 чинов полиции, 46 представителей администрации, 90 частных лиц, а ранены 233 человек108.

Правительство, как всегда, действовало методом кнута и пряника. Наряду с репрессиями, как уже говорилось выше, шла работа над целым пакетом реформ: разрабатывались проекты смягчения остроты аграрного вопроса при сохранении помещичьего землевладения, перехода на 60-часовую рабочую неделю и введения социального страхования. При этом власти убеждали предпринимателей пойти на неизбежные в создавшейся ситуации экономические уступки рабочим, а буржуазия, наоборот, видела единственное реальное средство «успокоения» в политических реформах. В результате выработка соответствующих законопроектов затягивалась на неопределенный срок и социальная напряженность в стране сохранялась, порождая все новые и новые вспышки недовольства народных масс. Несмотря на то что 1906 г. ознаменовался некоторым оживлением конъюнктуры в ряде отраслей промышленности, в целом экономика России оставалась в состоянии застоя. Оживление наблюда-

лось практически лишь в текстильной индустрии, что было связано с некоторым расширением емкости внутреннего рынка в результате повышения покупательной способности крестьян за счет снижения арендных и продажных цен на землю и сокращения суммы выкупных платежей. Неблагоприятная ситуация складывалась и в сельском хозяйстве: неурожай, чреватый голодом, был отмечен в 1906 г. в 33 уездах Европейском России с населением около 10 млн. человек (Поволжье, часть Черноземного Центра, Урал). Следствием этого было повышение цен на продукты питания, «съедавшее» все прибавки к зарплате рабочих и доходы средних слоев городского населения. Давала знать о себе и безработица, одна из причин которой состояла в проведении на фабриках и заводах локаутов с последующей фильтрацией политически неблагонадежных рабочих независимо от их производственной квалификации. Общее количество безработных в столице империи достигало в начале 1906 г. 10-12 тыс. человек, в Москве - около 5 тыс. и т.д.109.

Значительно изменилось в 1906 г. и настроение масс, прежде всего рабочих. Горечь декабрьского поражения и усталость от длительной и упорной борьбы в 1905 г., известное разочарование в эффективности силовых методов давления на правительство и буржуазию, наконец надежды на Государственную думу, состав которой оказался более левым, чем можно было вначале предположить, -все это вместе взятое сделало свое дело. Часть рабочих чувствовала явную растерянность и нуждалась в передышке, у других появилось желание уйти в частную жизнь и направить энергию на улучшение своего материального положения, устранившись от политики. Неслучайным было и то, что в РСДРП громче зазвучал голос более умеренных и осторожных меньшевиков, стремившихся отмежеваться от радикализма болыневиков-ленинцез.

Вместе с тем действовали и факторы, отчасти компенсировавшие упадок оппозиционных и революционных настроений после декабрьских событий 1905 г. Кампания по выборам депутатов I Государственной думы и затем кратковременная, но бурная ее первая сессия заставили правительство несколько сократить масштабы репрессивных акций, чтобы создать иллюзию «национального единения» в стране. Это было необходимо и для укрепления пошатнувшегося престижа династии Романовых за рубежом, где как раз в начале 1906 г. велись очень сложные переговоры о предоставлении России столь нужного ей большого западного займа.

Новым моментом стала весной 1906 г. и легализация рабочих профсоюзов, которые наряду с профессиональными объединениями демократической интеллигенции и служащих, а также всероссийскими крестьянским, железнодорожным и почтово-телеграф-ным союзами стали нелегально или полулегально возникать в ходе революции.

Правда, начавшийся в стране своеобразный профсоюзный бум имел и немало издержек: так, возникало множество слабых, малочисленных союзов, движение дробилось на отдельные узкоцеховые потоки, не хватало грамотных и способных организаторов, многие «записавшиеся» в союз рабочие в дальнейшем прекращали поддерживать с ним связь. Тем не менее, несмотря на все формальные запреты, профсоюзы принимали самое активное участие в забастовочном движении. Так. например, петербургский профсоюз металлистов организовал в 1906 г. 17 забастовок, 14 из которых закончились победой рабочих110. Но особенно большую роль играли профсоюзы в организации забастовок у рабочих тех отраслей промышленности, которые в силу специфики производства были разбросаны по множеству мелких мастерских в разных концах больших городов (сапожники, портные, пекари) и только начинали активно включаться в борьбу за свои права. Таким образом, руководство рабочим движением осуществляли теперь не только революционные партии, но и профсоюзы, что, несомненно, помогло сохранить его в 1906 г. на довольно высоком уровне. И хотя внешне рабочее движение в 1906-1907 гг. становилось более будничным и менее результативным, оно имело тот плюс, что постепенно захватывало более отсталые в социально-политическом отношении слои рабочих, расширяло свою «географию» за счет включения в орбиту борьбы ряда периферийных районов страны, обогащалось новыми формами сопротивления пролетариата натиску буржуазии и властей.

Для пролетариата и революционных партий было очень важно не промолчать в первую годовщину «Кровавого воскресенья», ставшего началом революции. В ее колыбели - Петербурге, несмотря на локауты, по призыву городского комитета РСДРП и Центрального бюро профсоюзов не вышли на работу от 30 до 40 тыс. человек111. Помимо рабочих в столице бастовали многие учителя начальных школ, аптекари. Стачки протеста прошли в городах Поволжья, 'на Украине, в Сибири, Прибалтике, Белоруссии, Царстве Польском. Митинги, траурные сходки и демонстрации состоялись на ряде уральских заводов. Однако рабочие Москвы, Риги, текстильщики Центрального промышленного района не смогли принять участия в этих выступлениях. Всего на предприятиях, подчиненных надзору фабричной инспекции, бастовали в январе 1906 г. 190 тыс. рабочих, в том числе по политическим мотивам - 163,5 тыс. человек112.

Заслуживает внимания тот факт, что годовщина «Кровавого воскресенья» по призыву Международного социалистического бюро была отмечена и за рубежом. Только в Берлине и его пригородах состоялось более 100 митингов. Рабочие собрания прошли также в Дрездене, Франкфурте, Кельне и других городах Германии. Более 200 митингов и собраний состоялось во Франции. В Риме де-

ло дошло даже до столкновений демонстрантов с полицией, в результате которых были раненые и арестованные.

В феврале 1906 г. в забастовочной борьбе российского пролетариата наступила кратковременная пауза: общее количество стачечников сократилось по сравнению с январем в 7 раз, а участников политических забастовок - более чем в 41 раз. Однако уже в марте вновь происходит перелом: общее количество стачечников возрастает До 51,7 тыс. против 27,4 тыс. в феврале, а число политических стачечников увеличивается в 7 раз113. Это подготовило резкий, скачкообразный взлет забастовочной волны в апреле 1906 г., когда она прокатилась опять буквально по всей стране.

Весенне-летний подъем рабочего движения 1906 г. по всем масштабам и богатству приемов борьбы уступал только последним месяцам 1905 г. Положительно сказалось здесь и сокращение репрессий властей в связи с выборами и началом работы I Государственной думы. Всероссийский размах приобрело празднование Дня международной пролетарской солидарности 1 мая. В Петербурге по призыву ИХ РСДРП и 19 профсоюзов бастовали свыше 30 тыс. рабочих, в том числе 17 тыс. металлистов. Собравшись утром у ворот своих предприятий, рабочие шли оттуда с флагами и революционными песнями по улицам столицы. Митинги были организованы на заводах, в пригородах Петербурга, а также на кладбищах, где были похоронены жертвы революционной борьбы 1905 г. Рабочие некоторых провинциальных городов вместе с приказчиками, студентами, учащимися устраивали демонстрации перед зданиями местных тюрем, выражая тем самым солидарность с политическими заключен-. ными. Были случаи, когда демонстрации и маевки сопровождались столкновениями рабочих с войсками и «черносотенцами». В приволжских городах, как и в 1905 г., состоялись первомайские массовки прямо на реке. Отмечали Первомай и в отдельных сельских районах, где были расположены промышленные предприятия, причем там в собраниях и митингах принимали участие и местные крестьяне. Всего в апреле 1906 г., по данным фабричной инспекции, бастовала 221 тыс. рабочих, в том числе 152 тыс. человек участвовали в политических стачках. В мае эти показатели поднялись соответственно до 157 и 94 тыс., а в июне составили 101 и 90 тыс.114.

Характерной приметой времени стали митинги протеста петербургских рабочих против начавшегося в июне суда над членами столичного Совета рабочих депутатов, арестованными в декабре 1905 г. На десятках митингов обсуждалась работа I Государственной думы и появление там фракции РСДРП, конфликт депутатов с правительством, кадетское требование создания «ответственного министерства», вызвавшее новые разногласия среди социал-демократов, поскольку меньшевики поддерживали его, а большевики - отвергали, считая неким политическим фарсом.

Крупные стачки проходили в мае-июне 1906 г. на заводах, шахтах и рудниках Юга России. Бастовали также моряки Черноморского торгового флота, выступившие в защиту своего профсоюза, закрытого властями в конце 1905 г. Моряки предъявили судовладельцам 42 требования, которые в конце июня были удовлетворены. Широкий размах получили также стачки на нефтепромыслах Грозного и Баку, закончившиеся частичной победой рабочих.

Не хотели мириться со своим положением и сельскохозяйственный пролетариат и беднейшие крестьяне, работавшие по найму в помещичьих имениях на Украине, в Литве, Белоруссии, на Кубани и Ставрополье. Бастовавшие батраки требовали уравнения оплаты труда мужчин и женщин, установления минимума дневного заработка для поденщиков, увеличения платы сезонным и постоянным наемным рабочим, нормального горячего питания, вежливого обращения со стороны управляющих и т.д. При этом нередки были и столкновения батраков с войсками и стражниками.

Весной 1906 г. в России впервые появилась такая новая форма пролетарского протеста, как движение безработных, причем руководить им пытались не только социал-демократы, в первую очередь большевики, но и анархисты (в частности, петербургская группа «Рабочий заговор»). На этот раз речь шла уже не просто о сострадании жертвам безработицы и о посильной помощи попавшим в беду товарищам, а об организации самих безработных и осуществлении ряда мер общественного воздействия на власти и предпринимателей с целью заставить их не только активно заниматься традиционной благотворительностью, но и создавать новые рабочие места. При этом обстановка революции благоприятствовала успеху подобной работы, поскольку «верхи» стремились любыми средствами снизить уровень социальной напряженности, а «низы» легче откликались на призывы к классовой солидарности.

Материальная помощь безработным складывалась из единовременных сборов на предприятиях или систематических отчислений от заработной платы рабочих, а также из средств профсоюзов и сборов от различных культурно-просветительных мероприятий. Кроме того, организаторы движения призывали рабочих требовать отмены сверхурочных работ и сокращения рабочего дня, рассматривая эти меры как дополнительный резерв увеличения спроса предпринимателей на рабочие руки.

Нельзя не отметить, что помощь безработным осуществляли не только революционные партии, но и либерально-демократическая общественность в лице партии кадетов и «Союза союзов» (организация бесплатных столовых, сбор пожертвований и т.д.), а также городские думы и даже МВД, для которого безработные были потенциальной угрозой обострения политической ситуации в стране.

Центром движения безработных стала столица империи. Еще в ноябре 1905 г. при Петербургском совете рабочих депутатов была создана специальная комиссия с семью районными отделениями, ведавшая помощью безработным и членам их семей. В марте 1906 г. был избран первый состав Совета безработных, а в апреле на столичных предприятиях прошли новые выборы в этот орган, само название которого свидетельствовало о том, насколько глубоко укоренилась в сознании пролетарских масс идея Совета как новой эффективной формы рабочей организации. Порядок выборов был таков: рабочие избирали по 1 депутату от каждых 500 человек, а безработные - от каждых 150. Всего в выборах участвовали 90-100 тыс. рабочих. Наряду с общегородским Советом безработных были образованы 8 районных. Председателем городского Совета безработных стал член Петербургского комитета РСДРП студент-большевик Владимир Войтинский (в дальнейшем он перешел к меньшевикам и закончил жизнь в эмиграции, что заставило советскую историографию вычеркнуть его из истории революции и «забыть» о его интересной книге воспоминаний «Годы побед и поражений»). Среди членов исполкома Петербургского совета безработных была и такая колоритная фигура, как участник знаменитой «Обуховской обороны» рабочий-большевик С.В. Малышев. Совет выпуская ежегодник «Тернии труда» и журнал «Хлеб и работа», название которого дублировало главный лозунг всего движения.

В апреле 1906 г. Совет безработных обратился в городскую думу Петербурга с петицией о помощи безработным и внес конкретные предложения об организации общественных работ в столице, рассчитанных на использование в течение полугода 6 тыс. человек. Городская дума ассигновала 500 тыс. руб. на продовольственную помощь и квартирные пособия безработным и затем выделила 2,5 млн. руб. на организацию общественных работ (ремонт мостов, строительство рынков, реконструкция Галерной гавани). Совет безработных открыл 3j столовые, выдававшие в пик своей деятельности ежедневно от 16 до 20 тыс. бесплатных обедов115. На общественных работах были введены 8-часовой рабочий день, поденная оплата труда, избраны особые уполномоченные с правом контроля за ходом работ. Однако к концу 1906 г. общественные работы стали свертываться, власти начали высылать безработных из столицы, разгоняли их собрания, закрывали столовые, подвергали аресту активистов этого движения. В конце 1907 г. все члены Совета безработных были арестованы.

В конце апреля - начале мая 1906 г. в Москзе тоже прошли выборы в Совет безработных, просуществовавший до конца августа. Деятельность его была аналогична той, которую вел Совет безработных в Петербурге. Движение безработных охватило и многие другие города. Советы безработных возникли в 1906-1907 гг. в Костроме,

Харькове, Таганроге, Иваново-Вознесенске, Ревеле, Тифлисе, Баку, Астрахани, Архангельске и некоторых других пролетарских центрах. Движение безработных несколько облегчило положение этого слоя пролетариата, сыграло значительную роль в укреплении рабочей солидарности и имело большое агитационное значение.

Сохранялась напряженность и в деревне. При этом в ряде случаев положение было насколько серьезным, что требовалось вмешательство войск. Так, в январе 1906 г. в молдавском селе Комрат крестьяне создали свою «республику», отменили все налоги и раздали землю местного помещика нуждающимся односельчанам. В феврале вспыхнуло восстание крестьян в Ардатовском уезде Симбирской губернии, а в июне были отмечены сопровождавшиеся насилиями в отношении земских начальников и управляющего одним из имений восстание в Царевостангурске Вятской губернии и разгром 52 усадеб и хуторов в Воронежской губернии116. Общее же количество подобных погромных действий крестьян было намного больше. По-прежнему массовый характер носили случаи расхищения крестьянами помещичьей собственности. В деревнях развернулась настоящая «война за лес». Самочинные порубки казенных и частновладельческих лесов стали повседневным явлением. В одной только лесистой Вятской губернии в 1906 г. было отмечено 27 тыс. случаев нарушений лесного устава. На Алтае в 1907 г. скопилось в производстве более 85 тыс. «порубочных» дел117.

Ожидание решения аграрного вопроса «сверху» не мешало крестьянам действовать и силовыми, противозаконными методами. В 1906 г. они захватывали помещичьи земли и луга даже чаще, чем в 1905 г. Обычно это делалось по приговору сельского схода, действовали «всем миром», и нередко захват заканчивался столкновениями со стражниками или войсками, причем огнестрельное оружие или просто дубины, топоры, вилы, крючья применяли и крестьяне. Подобные попытки чаще всего пресекались, земля возвращалась владельцам, крестьян наказывали, но их тяга к захвату земли бывших господ была неистребима. «Все равно земля наша», - говорили они.

В этой связи понятна реакция крестьян на учрежденные по указу 4 марта 1906 г. землеустроительные комиссии, которые должны были оказывать содействие в урегулировании земельных споров между крестьянами и помещиками (заметим, что многие захваты помещичьих земель мотивировались крестьянами тем, что они считали их «спорными» и незаконно присвоенными их бывшими господами после реформы 1861 г.). В состав комиссий с участием правительственных чиновников, представителей земств и помещиков должны были входить и крестьяне (по три на уезд). Однако они усматривали во всей этой затее властей очередную «господскую ловушку» и часто просто бойкотировали выборы. В итоге за весь 1906 г. приступили к работе лишь 180 комитетов из более чем 500118.

Продолжались в 1906 г. и отказы крестьян платить налоги под тем, в частности, предлогом, что они ждут решений начавшей в конце апреля 1906 г. работу I Государственной думы. Еще хуже обстояло дело с земскими сборами: если в 1905 г. они были собраны лишь наполовину (15 из 32 млн. руб.), то за первую половину

1906 г. - всего на четверть119, причем крестьяне нередко откровенно говорили: «Дайте землю - заплатим». Очень красочную зарисовку настроений крестьян Новгородской губернии в связи с их «податной забастовкой» опубликовала 9 января 1906 г. газета «Страна». После того, как на сельском сходе было зачитано губернаторское распоряжение о необходимости немедленной уплаты налогов, крестьяне говорили: «Не платили два года и платить не будем, да и с чего...» После этого, «как будто их дело и не касается», они разошлись, говоря: «Самим жрать нету, а тут еще с приказами суются». Были случаи, когда налоги «выбивали», но в целом ситуация оставалась без существенных изменений. Так, например, в Уфимской губернии за 1906 г. было собрано с крестьян лишь 15% налогов, в Черноморской - около 60%, а в Вологодской недоимки к началу