Основные жанры устного народного творчества Смоленского края

Смоленщина - край развитого народного творчества, здесь записаны произведения почти всех жанров устной поэзии, освоенных русским народом. Свидетельством этого богатства является обширный четырехтомный “Смоленский этнографический сборник” В.Н. Добровольского, получив­шим высокое признание у научной общественности.

Опубликованный в начале XX века, этот сборник до сих пор остается единственным изданием такого типа, в котором представлены все виды произведений, бытующих в одной отдельно взятой местности. В последующие годы продолжа­лась собирательская и издательская работа, проводится она и в наше время.

Причина столь активного бытования народной поэзии в крае заключается в особенностях исторической жизни Смоленщины, к ее насыщенности событиями, особенно в области военной истории. Смоленщина была ареной многочисленных боев, которые на протяжении многих веков русским людям пришлось вести за независимость Отечества против инозем­ных захватчиков. И каждый раз война в буквальном смысле входила в каждый дом смолянина. Войны приносили народу разорения, лишения и горе, но в боях за Родину закалялись лучшие качества человека-освободителя, его патриотические чувства, обострялись представления о ценностях жизни, в том числе эстетических. Соответственно рождался повышен­ный интерес к фольклорным произведениям.

Сказки - это устные рассказы с динамично развивающимся сюжетом, фантастического или бытового характера с установкой на вымысел. По происхождению сказки - один из древнейших жанров народного творчества. Они складыва­лись в течение столетий, и в них отразились представления людей разных исторических периодов. Многие сказки содержат тотемические, анимистические и магические представления, присущие человеку первобытнообщинного строя. Сказки отличаются большой подвижностью текста, они легко впитывают в себя факты и явления из жизни людей более позднего времени.

Традиционно принято делить сказки на группы: сказки о животных, волшебные и бытовые или новеллистические. На Смоленщине известны сказки всех этих групп. Они вошли в первый том “Смоленского этнографического сборника” В. Н. Добровольского (т. I, 1891) и в сборник “Сказки Смоленского края” (Смоленск, 1952).

В смоленских материалах преобладают сказки бытовые или новеллистические. В значительной мере это объясняется поздним временем записи произведений этого жанра, когда в мировоззрении людей произошли существенные сдвиги, и их в большей мере стали занимать мотивы, непосредственно связанные с текущей жизнью. Как правило, бытовые сказки отличаются социальной заостренностью сюжета. Например, в сказке о “Судье Праведном”, записанной В. Н. Добровольским в конце 80-х годов крестьянин мечтал, чтобы “власти и судьи были милостливы” и справедливы.

Все симпатии в сказках отданы простому мужику. Он трудолюбив, честен, смекалист. Его нравственные представления выше, чем у лиц из господствующих слоев, с его точки зрения дается оценка изображаемому в произведениях.

В сказке “Петр и мужик” мужик оказывается смышленее сенаторов, они не разгадали загадку, предложенную Петром: “Как высоко небо? Как глубока земля?” Разгадал мужичок, который “в поле пахал”. В свою очередь мужичок так мудрено объясняет, куда тратит “восемь гривен, которые он берет за работу - сумму по тому времени большую”, - что сам царь не смог разгадать, что к чему: “Две гривны - долг отдаю, две гривны - в дож закладываю, две гривны - на ветер пускаю, а две гривны - питаюсь с женой”. И вот, дальше идет диалог, раскрывающий народную жизненную философию:

Несказочная народная проза. К этой прозе относятся предания и легенды (устные рассказы о событиях минувших времен). Они претендуют на исторически верное изображение действительности. Однако реальное сочетается в них с вымыслом, и историзм их не в верности фактам, а в их истолковании, что придает им познавательное значение.

При несомненной близости легенд и преданий, обуслов­ленной общностью подхода к действительности, между ними имеются и различия. В легендах присутствуют религиозные мотивы, четко выражена установка на поучительность.

И легенды, и предания не имеют устойчивого текста, форма их очень подвижна: в одних случаях это более или менее распространенный рассказ, как правило, с динамиче­ским развитием сюжета, в других - краткое сообщение о происшедшем.

Возникали и бытовали произведения в пределах отдель­ного края, и известность лишь немногих из них выходила за ею пределы. Из этого, однако, не следует, что их значение ограничивается лишь региональными рамками. Служа превосходным источником для воссоздания истории края, они в то же время выражают представления народа, имеющие отнюдь не локальную приуроченность. Сказанное приобретает большее значение применительно к Смоленщи­не как к старинной русской земле, на которой развертыва­лись события общегосударственного и даже мирового масштаба.

Прежде всего - это события военной истории. На Смо­ленщине происходили войны с многочисленными посягате­лями на русские земли. “Ключ к Москве”, “Щит Москвы” - эти определения Смоленска возникли как обобщение той исторической роли, какую сыграл город на Днепре в истории России. Естественно, военные события послужили основой и для многих легенд и преданий.

Немаловажное значение имели и явления социального порядка. Прежде всего - это тяжесть крепостнического гнета. На этой почве возникли и предания о “благородных разбойниках” (в песнях - “удалые добрые молодцы-разбойнички”).

Закономерен вопрос о причине сохранности и долголе­тия произведений. Видимо, помимо естественного чувства уважения народа к своему прошлому, в немалой степени способствует их сохранности наличие мемориалов. На Смоленщине их, этих памятников прошлого, великое множество. Войны оставили на ее земле видимые следы: в буквальном смысле она усеяна курганами и городищами. Они до сих пор будоражат воображение. Названия тех же мест, где происходили кровавые стычки, - урочищ, сел и деревень - это тоже хранители народной памяти.

Самыми древними по времени своего происхождения являются предания о богатырях. Сохранились они в единичных примерах. Это предание о “Богатыре Микуле”, будто бы связанное с названием села Микулино Руднянского района. “Битва богатырей с войсками Ахмата” - предание весьма примечательное тем, что в защите Угры от татаро-монголов участвуют легендарный разбойник Кудеяр, Меркурий и Илья Муромец, “они втроем начали гонять татар, побили всех и землей засыпали”. Видимо, такова особенность народного сознания: когда надвигается угроза порабощения, то тут уж надлежит объединить все силы, противостоять завоевателю. О защите Родины рассказывается и в предании “Братья” - богатыри побежда­ли "литву”.

Сохранились предания о пребывании на Смоленщине юрических лиц - о Петре Первом, будто бы устроившем смотр своим войскам в Рославльском уезде перед битвой со шведами (отсюда название села - Петрополье), о пребы­вании царя в Гжатске (“Петр Первый и кузнец”). В 1787 году Екатерина Вторая совершила поездку в Екатеринославское наместничество и Таврическую область. Проезжала через Смоленщину. Видимо, та помпезность, с которой совершалась поездка, и неслыханное обустройство пути следования царицы вызвали обостренное любопытство крестьян. И как следствие - появление довольно значительного числа преда­нии. Повод для преданий дали случаи, будто бы происшед­шие во время поездки, и слова, якобы произнесенные царицей (похвала или осуждение) в том или ином месте (о названии Велижа, Духовщины, Дугино, деревни Блинные Кучи и др.).

На Смоленщине повсеместно известны предания, прямо или косвенно связанные с военными событиями, происшед­шими в пределах края. Они в большей степени, чем предания других циклов, историзированы, хотя также далеко не во всех случаях поддаются проверке документами. При всех различиях предания сближаются в главной своей направлен­ности: незваные пришельцы осмыслены как враги, и на Смоленской земле им была уготована соответствующая встреча.

Не о всех войнах сохранились предания в равной мере. Здесь уже сыграла свою роль дистанция времени: более поздние события отодвинули в памяти более ранние. 11смного записано преданий о татаро-монгольском нашествии, хотя память о нем еще долгое время сохранялась п воспоминаниях и в названиях деревень, расположенных в разных местах Смоленщины: Татарника, Татарово, Татарка, Татаровщина, Татарщина, Баскаково. Учитель Сычевского уездного училища Адриан Извольский в 1849 году сообщал в Русское географическое общество: “Здешние старожилы помнят нашествие Батура, то есть Стефана Батыя на здешние места”.

В несколько большем числе представлены в записях предания, приуроченные к периоду Великого княжества Литовского. Тут надо, однако, оговорить, что часто встречающийся в преданиях термин “литва” не всегда имеет этнический смысл: этим термином нередко обозначаются все пришельцы с Запада.

Во множестве преданий отразились события Отече­ственной войны 1812 года, вызвавшей необычайный подъем патриотических чувств народа, что сказалось в массовом сопротивлении смолян французским завоевателям. Повсеместно действовали партизаны. И они, по словам песни М. В. Исаковского, “на Старой Смоленской дороге повстречали незваных гостей”.

Широкую популярность имели предания, возникшие на фактической основе, о мстителях-одиночках. Слава о подвиге Семена Силаева вышла за пределы Смоленщины. Его деяние уподобляется подвигу Ивана Сусанина. О нем писали уже многие историки и публицисты.

Едва ли не больше других на Смоленщине распростра­нены предания о происхождении местных названий (Царево- Займище, Батурино, Дмитровка, Агеевщина, Епишево, Семлево, Аделаида, Карманово и многих других сел и деревень). В основе их нередко лежат достоверные события. Но как всякие предания, они содержат и вымысел. Его нали­чие объясняется тем, что предания рассказывают о давно минувшем; действует здесь и фактор времени, и происходя­щие изменения в народном мировоззрении.

Содержанием преданий являются рассказы о каких-то происшедших событиях, давших название той или иной местности. Нередки предания, в которых топонимы идут от конкретных имен, по всей вероятности, реальных. В таких случаях названия, особенно названия сел и деревень, являются следствием признания высокочтимых народом заслуг данного лица. Это или человек, проявивший мужество в борьбе с завоевателями, или мастер-кузнец (профессия весьма авторитетная в прежние времена), или первооснова­тель села, или даже долгожитель. В судьбе отдельного лица сказалось нечто такое, что выходит за пределы обычных житейских представлений.

Повсеместно известны на Смоленщине предания о кла­дах. Помнят еще предания о кладах, положенных на срок и под заклятье, и о том, что к ним представлены сторожа в раз­ных обличьях (солдат, черт, кошки, разные чудовища и пр.).

И подавляющем своем большинстве произведения этого жанра фантастичны, и только предания, приуроченные к каким-либо историческим событиям, содержат порой реальные детали.

Но тогда где их истоки? Почему они получили столь широкое распространение - и не только на Смоленщине?

Истоки большинства преданий, пишет исследователь­ница В. К. Соколова, “коренятся в древних народных верованиях, в представлениях о богатствах, скрытых в недpax земли, которые в свое время откроются”.

Ищут клады в разное время, но чаще ночью в канун дня Ивана Купалы, когда, по повериям, удача ожидает того, кто увидит цветущий папоротник. К желаемым результатам такие поиски не приводят, но романтичны сами эти поиски - и интересно (а вдруг увидишь цвет!), и немного жутковато...

Значительная часть преданий связана с верой о зарытом п юмле добре грабителями русских богатств - “литвой” и особенно французами. Предания о такого рода кладах, равно как и о кладах разбойничьих, чаще всего лишены I у* верных представлений, тут уже все возлагается на личную удачливость.

Некоторые предания сбиваются на бытовой рассказ ("Как один мужик клад взял”) или на анекдот (“Клад приснился старику Макуру”), что свидетельствует о позднем и \ происхождении.

Предания различаются по формам проявления клада и но условиям, которые надлежит соблюдать, чтобы его взять. Клад дается не каждому. Тут уж проступают социальные и нравственные мотивы: открываются клады тому, кто на него но зарится; не даются - богатею, жадному и завистливому. Счастье улыбнется тому только, кто добр и не имеет грехов. 11с здесь ли причина того, что удачников, коим клад достается, не так уж в преданиях много?

Здесь не названы многие другие виды преданий и легенд (о заступниках, благородных разбойниках, о панах, их жертвах и пр.), бытующих и сегодня в селах области.

Совершенно очевидно, что легенды и предания - часть общей культуры народа. И насколько богаче стали бы наши представления о своей “малой родине”, если бы сказания старины, забываемые или уже забытые, вновь ожили в народной памяти. Насколько бы углубилось и упрочилось чувство гордости человека за свою землю! Внимание к преданиям старины - это не только проявление уважения к предкам, но и забота человека о собственной духовной жизни, которая без углубленного проникновения в прошлое оказалась бы лишенной прочного нравственного стержня.

Пословицы - это краткие, меткие, глубокие по смыслу народные изречения или суждения о жизненных явлениях, выраженные в художественной форме. Длительный опыт социально-бытовой и исторической жизни народа, его мировоззрение, психология и жизненная мудрость нашли в них поэтическое отражение. В народной жизни пословицы употребляются в быту и повседневном труде применительно к тем или иным случаям и событиям.

Наиболее полное собрание пословиц (свыше 30 тыс.) представлено в сборнике В. И. Даля “Пословицы русского народа” (М., 1957).

Свыше трехсот пословиц, поговорок (первая половина пословицы: намек на суждение, без притчи; ср.: “Чужими руками жар загребать”/погов./ - “Чужими руками жар загребать легко”/посл./) и присказок (ритмически организо­ванная прибаутка остроумного, чаще комического народного “присловья”: “Хороша Маша, да не наша!”) собрано на Смоленщине во время фольклорной практики студентов педагогического института в последнее тридцати­летие.

Сборник “Русские пословицы и поговорки” (1961 г.), включающий в себя и пословицы нашего края, был подготовлен и издан М. А. Рыбниковой.

Около тысячи пословиц вошли в третью часть “Смолен­ского этнографического сборника” (1894) В. Н. Доброволь­ского, где они сгруппированы по темам, охватывающим различные стороны крестьянского быта.

Наибольшее их количество посвящено труду: “Не так грозна работа, как забота”, “Хозяйство водить - не разиня рот ходить”, “Без хозяина и дом сирота”, “У неумехи руки болеть не будут”, “Пахать - не руками махать” и др.

Виновность и горе, возмездие и благодарность, гордость и зависимость - явления человеческой жизни, над сутью которых люди размышляли всегда: “Свет на волю даден”,

I..и и чу - красть, а бедняку - отвечать”, “За наше жито нам.10 и набито”, “Накопай людям яму, - своя, разинув рот, мин”, “Вначале родился вор, затем - пьяница, корчемник, п \ ж потом - честный человек”, “Беда - как волк, - нахрага”, “Не ищи горе, - оно тебя само сыщет”.

Характерной особенностью смоленских пословиц, поговорок и присказок является многогранное отражение в них чувства юмора: “Когда просим - глаза соколиные, когда отдаем - совиные”, “Фома берет, Ерема ручается, а отдать - мне получается”, “На чужой стороне и жук - мясо”, “Пусть ьудет шелудив, - лишь бы со двора не блудил”.

Афористичность внутреннего строения пословиц, несу­щих в себе отрывочное, но полное по сути представление об определенном жизненном явлении, не затмевает в них их музыкальности и ритмичности созвучий: “Не страшна работа,- страшна варкота”, “Нанялся, - запродался”, "Солнце выше ели, - а мы еще не ели”, “Если бы услышал собачий брех, - людей на свете не осталось бы”, “Не мели, и другому не вели”, “Коль карман сух, то и суд глух”.

В пословицах, присказках и поговорках о семье запечат­лены невеселые раздумья о патриархальной крестьянской общине: “Дочь - чужая работница”, “И с сынами трясут сумами”, “Дураков стадо - на них пастуха надо”, “Теперь кривда не в лесу, а в народе”.

Воспитанию у подрастающего поколения бережного и уважительного отношения к исторической и художественной памяти народа посвящены смоленские пословицы с нравоучениями: “Не пускай свой язык по загулью”, “Языком лопочи, а руками делай”, “Хорошее худым не бывает”, “Свой моего потрясет, а в воду не понесет”, “Гнев не строит хлев”, “Упрямая коза - всегда волку корысть”, “Правда кривду перетянет”.

Своеобразие поэтики смоленских пословиц указывает на региональные особенности их зарождения и бытования. Они несут в себе громадный положительный заряд душевной энергии, освещенный народным умом и неповторимыми по красоте художественными образами.

Загадки - это небольшие по объему фольклорные произ­ведения, в которых загадывающий сознательно скрывает понятие об известном предмете или явлении. Слушатель должен определить, угадать это понятие. Исследователи связывают зарождение загадок с тайной речью древних людей, которые представляли себе окружающую природ}' по подобию человека и нередко старались при помощи слова обмануть, перехитрить ее.

Группы русских загадок обширны: человек и его тело, предметы материальной культуры, предметы и понятия духовной культуры, мир животных, растительный мир, все­ленная и явления природы, загадки-шутки, загадки-зада­чи и т. п.

Большинство загадок строится на сравнительном (метафорическом) описании предметов или явлений (“Скатерть бела весь свет одела” /снег/, “Между двух светил я в середине один” /нос/ и т. д.).

Имеется большая группа загадок, в которых метафора отсутствует (“Кто родится с усами?” /котенок/, “Течет, те­чет - не вытечет; бежит, бежит - не выбежит” /река/ и т. п.).

В ряде мест России загадки разрешалось загадывать лишь осенью и зимой и только вечером, после захода солнца.

Наиболее полный свод русских загадок (5587 текстов) приведен в сборнике “Загадки” (1968), подготовленном к изданию В. В. Митрофановой. Загадки Смоленского края представлены в одноименном сборнике, изданным М. А. Рыбниковой (1932), в собраниях В. Н. Добровольского. Свыше трехсот текстов смоленских загадок хранится в архиве литературного музея Смоленского педагогического института.

В “Смоленский этнографический сборник” включены подблюдные песни, поэтика которых по своей структуре имеет явное сходство с загадками: “За рекой - хомут, за другой - дуга; быть той дуге на том хомуте” /к замужеству/, “Сидит воробей на тычинке, клонит головку на чужу сторону” /к переселению/, “Нивка реденька, снопы частеныш” /к урожаю/, “Сидит петух над воротами: голос - до небес, хвост - до земли” /к пожару/, “Бежала мышка по завалинке, несла пирожок сударушке” /к богатству/ и т. п.

В статье “Пословица и загадка” (1898) В. Н. Добровольский отметил, что “пословицы и загадай нередко сходятся... Некоторые загадки проникнуты древними языческими верованиями и отличаются художественностью образов, прямо свидетельствуют о близости простого человека к природе и о его замечательной чуткости к ее явлениям... И крестьяне, особенно в святочные вечера, развлекаются на Смоленщине загадками”. Довольно полный свод (свыше 200 I пестов) смоленских загадок, с распределением их по тематическим принципам, опубликован Добровольским в 5 году.

Явления природы долгое время оставались для крестьян 'тайной за семью печатями”, разгадать которую они стремились и в загадках: “Расстелю рогожку, постелю горошку, положу хлеба крайчик”/небо, звезды, месяц/, "Летит - молчит, лежит - молчит, как погниет, так заревет” /снег/, “Ждем и просим, а придет - ховаем- ся” /дождь/, “Висит сито: кругловито, золотое, пови­тое” /солнце/, “Красненький петушок по жердочке «качет” /огонь/, “Возле носа вьется, а в руки не дается” /ветер/ и др.

Загадай нашего края отражают главные думы крестьян-» гва - о земле, об урожае: “Чего на свете богаче нет?” /земли/, "Загадаю загадку, закину на грядку; пусть моя загадка лежит до полетья” /посев озимого зерна/, “Что за шнуры на поле?” /межи/, “Сизые голуби под землей” /лемеха плуга/, "Горбатый конек все поле изъездил” /серп/.

Загадки о быте смоленских крестьян, заключающие в себе обширный историко-познавательный материал, достаточно полно представлены в публикации Доброволь­ского: “Скручен, сверчен, - по избе скачет” /веник/, “Скачет, пляшет по горнице; чем больше крутится, тем толще становится”/веретено/, “Сама - толста, рубаха - коротка” /дежа/, “Лежит волк, осмоленный бок” /заслонка печи/, "Два конца, два кольца, посредине гвоздик” /ножницы/, "Маленька, синенька, а весь свет одевает!” /иголка/.

Существуют смоленские загадки на темы, связанные с человеком и его внутренним миром: “За ельничком, за березничком талалай скачет” /язык за зубами и губами/, Пятеро убегают, пятеро догоняют” /пальцы во время прядения/, “Горшочек умен, семь дырочек в нем” /голова, I паза, уши, ноздри, рот/, “Приехал гость без вестей, просит мяса без костей" /ребенок просит грудь матери/, “Чего легче и быстрее на свете нет?” /мыслей/.

Загадки о животных (“Лезу, лезу, не залезу на мясистую гору” /лошадь/, “Двое светят, четверо стелют, - одна спать ложится” /собака на сене/), о птицах (“Сидит старичок, у него красный колпачок” /дятел/, “По-немецки говорит, а по-русски наворачивает” /сорока/) и о насекомых (“Летит тень; через плетень, села на пень и говорит: “Была я в Ельне, а там - в келье, да монашек ела” /комар/), о дарах природы, (“В маленьком горшочке кашка смашна!” /орех/, “Чашечка красненька, а ложечка беленька” /малина/), об изделиях рук человеческих (“В Москве рубят, сюда щепки летят” /деньги/). Таков далеко не полный перечень смоленских загадок, отличающихся выразительностью и своеобразием народной выдумки и передающих опыт старшего поколения молодежи.

Каждому новому поколению загадка стремится помочь осмыслить явления природы и человеческих отношений в их единстве, в развитии и непрерывном совершенствовании.

Духовные стихи. Произведения этого жанра - это эпические, лиро-эпиче­ские или чисто лирические песни религиозного содержания. Дух - бестленное существо, обитатель не вещественного, а существенного мира, бесплотный житель недоступного нам потустороннего духовного мира. У человека дух - ум, воля, стремление к небесному как высшая искра Божия. Такова трактовка этого фольклорного образа его создателями и исполнителями.

В создании русских и западноевропейских духовных стихов определенную роль сыграло богумильство - пропа­ганда среди широких народных масс идей, направленных против официальной церкви, государственной власти и правящих сословий, названных последними как церковная ересь.

Богумильские духовные стихи (апокрифы) стремились расшифровать неясности содержания текстов (темные места) Ветхого и Нового Заветов, идя вразрез с каноническим церковным учением. Переплетение элементов христианского учения с языческим (многобожеским) мировоззрением народа, отраженным в легендах - отличительные черты апокрифической литературы и духовных стихов.

Духовные стихи - понятие собирательное, принятое для обозначения фольклорных и литературных музыкально-исторических произведений различных жанров, объединяемых общностью христианского содержания.

По своему материалу (сюжету) духовные стихи восходят к книжным, преимущественно духовным истокам - Библии, Житиям Святых, церковным гимнам, легендам, апокрифам.

Духовные стихи известны в русских рукописях X V XVII вв. как “стихи покаянные”, являющиеся одним из I аиров духовной лирики. В XVII - XVIII вв. они испытывают влияние песенной силлабической, а в XIX-XX вв. и силлабо-тонической поэзии. С XVIII в. литература духовных стихов бытует, главным образом, в старообрядческой рукописной и печатной книжности.

Фольклорные духовные стихи стилистически связаны с эпическими и лирическими песенными формами в устном поэтическом творчестве русских, украинских и белорусских пародов.

Исполнение духовных стихов приурочивалось к церков­ным праздникам и постам, иногда же связывалось с похоронно-поминальными обрядами. В живом устном бытовании они не отделялись от былин и шли под общим названием “старин”.

Христианские религиозные темы отражены в стихах "Об Адаме”, “О страшном суде”, “О двух Лазарях”, "Вознесение Христово” и др., повествующих о кончине мира (эсхатологические мотивы).

Наиболее яркое проявление языческих элементов отра­жено в стихах “О голубиной (глубинной, мудрой) книге”, где ставились вопросы и давались ответы о происхождении царей, бояр, крестьян и констатировалось всевластие богатых, отнявших у нищих Золотую гору, подаренную им 11псусом Христом. Одной из причин социального расслоения создатели духовных стихов называют то, что “От кривды пал народ неправедный, неправильный, злопамятный”. 11а Смоленщине эта книга была широко распространена среди старообрядцев.

Более поздним периодом происхождения отмечены сектантские духовные стихи, связанные с письменной литературой и нередко использующие стиль городского “жестокого романса”.

Напевы традиционных духовных стихов образуются из особого сплава околоцерковных интонаций знаменного пения и поздней кантовой культуры в сочетании с фольклорными элементами эпической, календарной и лирической народной песенности.

Исполнители стихов - калики перехожие, нищенствую­щая братия, собирающая милостыню у монастырей и кладбищ, пилигримы, путешествующие “по святым местам”.

Со временем духовный стих становится творчеством “одиночек”-монахов, сердобольных “стариц”, наиболее обостренно воспринимавших все невзгоды окружающей действительности и нескончаемый поток человеческого горя.

В. Н. Добровольским записано на Смоленщине 22 духов­ных стиха и 20 их вариантов самой различной тематики: “Сон Богородицы”, “Рождество Христово”, “Страсти Христовы”, “Вознесение Господне”, “Грехопадение первых людей”, “Стихи о жизни и смерти”, “Страшный суд”, “Расставание души с телом”, “Молитва всем святым”, “Егорий Храбрый”, “Лазарь и Богатый”, “Алексей - человек Божий”, “Варлаам и Иоасаф”, “Василий Кесарийский”, “Св. Дмитрий Салунский и Мамай”, “Свв. Борис и Глеб и Святополк Окаянный” и др.

По следам экспедиций Добровольского студентами пединститута во время фольклорной практики записан 41 духовный стих. По тематике это преимущественно похоронные и поминальные песнопения, рождественские, духовские и пасхальные славословия Иисусу Христу и его ангелам.

Поэтические приемы былинного эпоса наиболее ярко запечатлены в смоленском духовном стихе “Егорий Храбрый”. Сюжет мучения героя восходит не только к апокрифу того времени, но и к библейским сказаниям о страшном суде: “Как стали же Егория долго мучити, долго мучити - в котле варить”. Образ былинного богатыря переплетается с образом “святого воина”: “Я не буду вашу веру держать адиманскую, бусурманскую!”.

Мифологические сказочные сюжеты включены в стих в эпизодах чудесного выхода Егория из глубокого погреба, засыпанного песком и заложенного дерном, а также в эпизоде предоставления герою буланого коня и сабли острой, от которой “Загул-зарюл Атаманище по-волчиному, завизжал по-змеиному” (образ Святополка Окаянного - убийцы Бориса и Глеба).

Стих отражает подлинное историческое событие - утверждение христианства на Руси в XI веке и большую роль в нем князя Георгия (Ярослава Мудрого), сына Владимира (Красно Солнышко).

Духовный стих “Лазарь и Богатый” - это стих нищих, чьим синонимом стала присказка “Лазаря петь”. В основу его положена притча, дополненная мотивами милостивой и немилостливой смерти. Эта евангельская притча осложнена также мотивом притчи о превращении богача и бедняка в кровных братьев.

Тема обездоленности младших членов семьи переклика­ется с сюжетами волшебно-фантастических сказок: старший брат спускает с цепи свору гончих псов, которые разрывают младшего брата на куски; сам же он вскоре умирает от хвори. Расставание души с телом у младшего, по воле божьей, происходит безболезненно; старшему же приходится пройти все муки ада. Для спасения души, утверждает стих, нужно при жизни делать вклады на ее помин в монастыри, а также раздавать милостыню нищей братии.

Утопические легенды, выраженные в ряде жанров устно-поэтического творчества различными художественными средствами, нашли своеобразное преломление и в смоленском духовном стихе о Лазаре.

Говоря о его художественных особенностях, необходимо обратить внимание на необычайную музыкальность языка стиха, что связано как с признаками жанра - песнопением, так и с обилием в данном произведении лирических эпизодов.

Духовные стихи, записанные на Смоленщине, являются фольклорным материалом, имеющим несомненную художественную ценность. Они свидетельствуют о больших потенциальных возможностях данного жанра, произведения которого в яркой художественной форме отразили мысли, чувства и переживания народа, особенности его бытовой и общественной жизни, характер его мировоззрения в различные исторические эпохи.

Исторические песни - это произведения об исторических событиях или лицах, имевших важное значение в истори­ческой жизни страны. Как это уже в фольклористике надежно доказано, они создавались в пределах той эпохи, которую они изображают. Однако наличие в песнях исторических фактов, реалий, конкретных лиц еще не означает, что изображение истории в них является достоверным. Немало отмечено в песнях таких событий, которых в истории никогда не было. То же относится и к песенным героям.

Как и в других жанрах народного творчества, в истори­ческих песнях присутствует значительная доля вымысла, - в одних песнях больше, в других меньше, в одних произведени­ях события изображаются приближеннее к событиям реаль­ным, в других заметен явный отход от истории действитель­ной.

В чем же тогда конкретно-исторический характер песен? Представляется, что прав Б. Н. Путилов, когда пишет, что историзм песен “не только в том, что песни отражают реальные факты, но и в том, что они, песни, отражают конкретно-исторические политические конфликты, характер­ные для данного исторического момента и почему-либо важные для народа”.

Все сказанное относится и к историческим песням Смо­ленщины.

Общее число записанных в крае исторических песен невелико: с учетом вариантов всего около тридцати. Каких- либо существенных местных трактовок сюжетов мы в смоленских записях песен не наблюдаем. Записывались они в довольно поздний период - в конце XIX - в начале XX века, т. е. в то время, когда в центральных губерниях России они вышли из живого бытования. Одно уже это обстоятельство, если даже не принимать в расчет вполне допустимые пропуски песен при записях, во многом объясняет их в общем-то небольшое число. Но в более отдаленное время историко-песенная традиция в смоленском крае была, по- видимому, несравненно богаче. На это предположение и наводят особенности в репертуарном составе опубликован­ных песен.

Первая особенность - это наличие в нем, пусть иногда и и единичных примерах, произведений почти из всех известных русских историко-песенных циклов, начиная с песен старших, коими принято считать произведения о татарском нашествии, и до последних по времени возникновения исторических песен, отразивших события войны с Турцией в 1877 - 1878 годы. Такое разнообразие в собрания песен, записанных в одной местности, явлениях далеко не частое.

Далее, в ряде областей России, преимущественно север­ных и восточных, записаны исторические песни о событиях на Смоленщине, не зафиксированные собирателями в самом Смоленском крае, хотя возникли они, скорее всего, здесь. Таковы песни “Русское войско под Смоленском”, “Царь и бояре решают судьбу Смоленска”. К сожалению, у нас нет сведений, от кого записаны эти песни. Что касается песен, записанных в Сибири, то туда они, возможно, занесены переселенцами из Смоленщины. Переселенцы же очень прочно удерживают в памяти произведения народной поэзии, вынесенные с родины, на что не раз указывали этнографы. Как бы то ни было, в далеком Русском Устье в 1946 году записана песня, названная “Милославский”, и которой запечатлена борьба русских за возвращение “славного города Смолинска” в состав Московского царства.

Убедительное свидетельство того, что исторические песни были когда-то на Смоленщине жанром весьма популярным, - фольклорные записи, произведенные в наши дин. Так, в 1971 году от старожила Смоленщины Евдокии Ивановны Ивановой записаны варианты песен (правда, сильно деформированные) о смерти Степана Разина и о “сынке” Степана Разина. Песни не были прежде известны собирателям фольклора Смоленщины.

Обращает на себя внимание место записи названных песен: деревня Осипово близ Вязьмы. В этих же местах Е. Н. Клетнова в 1912 году записала историческое предание (остающееся неопубликованном) о Степане Разине и его товарищах. Надо полагать, что известность произведений о прославленном атамане в селах Вяземского района не является случайной. Как устанавливают историки, Вяземский район был тесно связан с Волжским бассейном. “Речка Вязьма связывала бассейны важнейших рек - Днепровский с Волжским через Касню и Вазузу, Днепров­ский с Уграно-Окским через Межинку и Лосьминку”. Таким путем могли прийти на Смоленщину и песни о Степане Разине.

Одна из песен разинского цикла “Стенька Разин” была записана В. Н. Добровольским. Она сходна с аналогичными песнями, известными по записям из других мест России.

Сходство в главных мотивах произведений. Разин заявляет Астраханскому губернатору, пытавшемуся разгромить разинцев, что его “ни пушечки, ни мелкие ружечки не возьмут”. А только “вобьет и возьмет одна девка - Астраханка”.

Мотив неуязвимости Разина вызвал неоднозначные толкования. Помощь со стороны “нечистой силы” использована, чтобы опорочить Разина в глазах народа, - считают одни; участие “сверхъестественных сил” на стороне Разина - поэтическая идеализация любимого народом героя - полагают другие. Видимо, правильна последняя точка зрения. В пользу её, помимо прочего, говорит и многовековая сохранность в песнях этого эпизода.

Смоленский вариант песни имеет существенные отличия. Во-первых, песня короче по сравнению с аналогичными текстами. В укорочении просматривается определенная задача. В нем снят “колдовской” эпизод “окатывания водой”, что оправдывается наличием уже одного такого мотива. Снят эпизод коварного заманивания девкой- Астраханкой Разина в любовные сети, подробно разрабо­танный в других публикациях.

В Смоленском варианте сделан акцент на проявление чувства подлинной любви, питаемого Разиным к девке. Ещё до встречи с ней в Астрахани он заявляет: “Вот она меня ссушила/Живот-сердце сокрушила”. Это уже иной поворот темы.

Ни один из известных вариантов, кроме смоленского, не имеет такого начала:

Разлилася матушка-Волга

По широкому раздолью,

По всем по мхам, по болотам,

По сенным, братцы, покосам.

Если принять это вступление к песне за образ, символи­зирующий широту разинского движения, а явно выраженные смоленские приметы пейзажа - за способ конкретизации идеи произведения, то надо признать в создателе названного варианта несомненные качества чуткого знатока песенной к готики.

В смоленских записях мы находим произведения почти in всех историко-песенных циклов. Но представлены циклы крайне неравномерно. Большее число песенных вариантов связано с татарским нашествием, войнами против польских захватчиков и Отечественной войной 1812 года, т. е. с событиями, которые непосредственно развертывались на Смоленщине и которые еще до сих пор напоминают о себе в виде курганов, названий отдельных сел и урочищ. Даже о татаро-монгольском иге В. Н. Добровольский записал десять песен (правда, преимущественно в отрывках).

Самыми же распространенными на Смоленщине исто­рическими песнями ко времени их записи оказались песни об Отечественной войне 1812 года. Разнообразен их состав: это п песни об объявлении французами войны, о пожаре Москвы, о бегстве Наполеона, это и широко известные песенные варианты о Платове в гостях у французов, - т. е., по сути дела, все песни, известные по записям из других мест России.

Все это вполне объяснимо, если учесть, что Смоленщина была ареной ожесточенных боев с вторгшимся врагом, краем массового партизанского движения. Многочисленные предания о событиях войны еще и сегодня бытуют в селах, в первую очередь в тех, которые расположены на знаменитой Старой Смоленской дороге. Несомненно, предания, запечатлевшие патриотические деяния смолян, поддерживали поэтическую атмосферу, которая оказалась благоприятной для бытования исторических песен.

Песни об Отечественной войне 1812 года обнаруживают и гораздо лучшую сохранность текста, чем песни из других циклов. Одна из причин - эта произведения находились еще в живом бытовании.

Вместе с тем, большинство других исторических песен на Смоленщине записывалось, когда они уже угасали. Это объясняет, почему так много в публикациях текстов деформированных, схематичных, сохранившихся в отдель­ных отрывках. Но если внимательно присмотреться к этим текстам, легко обнаружить: почти во всех песнях лучше сохранились те именно места, в которых говорится о патриотизме русского человека, о его чести и достоинстве. Примеры из песен более ранних окажутся в этом плане наиболее убедительными, поскольку они прошли длительный путь бытования.

Так, широко известная песня “Мать встречает дочь в та­тарском плену” в смоленском варианте представлена только первой её частью. Эмоционально напряженная ситуация, когда дочь узнает свою мать, попавшую в рабство и ставшую нянькой своего внука, в нашем варианте отсутствует. Произведение обрывается эпизодом укачивания ребенка, во время которого исполняется колыбельная песня. Но в ней, этой колыбельной песне, и заключено то, что, надо думать, было самым ценным в произведении для его хранителей и исполнителей.

В песне женщина перечисляет задания, которые ей приказано выполнять в полоне. Ей сразу поручается три дела: “белый кужель прясти”, “серых гусей пасти” и “дитя колыхать”, т. е. такие три дела, которые, кажется, нельзя сов­местить. Женщина, однако, выходит из трудного положения:

Я ручками белый кужель пряду,

Я глазами серых гусей пасу,

Я ножками дитя колышу.

Мотив “трех дел” должен быть объяснен не в бытовом плане, а в связи с художественным замыслом песни. Мотив “трех дел” - это форма издевки татарина над русской женщиной, которая выдерживает испытание. И это особенно ценилось русскими женщинами - главными исполнительни­цами песен.

Из песенного цикла об Иване Грозном на Смоленщине записан вариант широко распространенного произведения “Мастрюк-Кострюк”. В песенной традиции песня известна в двух основных версиях - исторической и эпической. Смоленская принадлежит к первой.

Особенностью смоленского варианта является краткость и схематичность начального эпизода, хорошо разработанно­го в других подобных песнях, - сватовства Ивана и затем свадебного пира. Все внимание в песне сосредоточено на описании борьбы Мастрюка, брата кабардинской княжны Марьи Темрюковны, с русскими борцами (женитьбу царя на княжне народ не одобрял). Сам поединок описан в традиционных для этой песни деталях. Мастрюк ведет себя пи миру крайне вызывающе, похваляется своей силой. Он не просто терпит поражение, а посрамлен: “На им платьице полопалось, И сапожки полопались, И штаненки долой ползли”. Победители, братья Андреевичи, - люди простого шлиия. На вид они крайне неказисты: “малёшеньки”, "на коленушках низёшеньки, на язык пришепётывают”, - таким путем подчеркивается их обыденность и непримет­ность. Но все это, надо полагать, призвано нагляднее подчеркнуть мысль: если зарвавшегося пришельца победили такие неприметные борцы, то что же говорить о борцах более стоящих.

В нашем варианте есть одна подробность. Марья Темрюковна, раздосадованная позором брата, гневно бросает в адрес победителя: “Ты, мужик, ты, мужичий сын, ты, крапивная семечка!” - слова, имеющие социальный смысл.

Как теперь выяснено, “Смоленская губерния до 1861 го­да была одной из самых крепостнических губерний России... По процентному отношению крепостных ко всему населению она занимала первое место в России”. Крепостнический гнет давил народ всей своей тяжестью и, естественно, порождал чувство социального протеста.

В народной памяти сохраняется, как правило, то, что имеет познавательную или эстетическую ценность, что так или иначе поддерживается явлениями общественного или семейно-бытового порядка, что связано с умонастроением народа. Естественно, что при сложившихся на Смоленщине социальных условиях не терялся интерес к тем историческим песням, в которых подвергались осмеянию или осуждению представители господствующих классов. О князе Василии Голицыне, например, записано два песенных варианта, рассказывающих о позорном возвращении этого незадачли­вого полководца, фаворита Софьи, в Москву из Крымского похода. Записаны и два варианта песни об Аракчееве, с самыми острыми словами, какие только известны в аналогичных произведениях, в адрес этого ненавистного пароду царского сатрапа: “Во рассукин сын Ракчеев, расканалья дворянин, всю Расею погубил...”.

Календарно-обрядовая поэзия

Зависимость людей от непонятных для них различных явлений природы (наводнения и засухи, землетрясения и пожары, эпидемии болезней и моры, неурожаи и войны) побуждала их обоготворять и одушевлять природу, просить ее покровительства и помощи. Именно с этим связано возникновение множества обрядов, сопровождаемых поэтическими произведениями фольклора.

Обряды, связанные с трудовой деятельностью крестьян, были посвящены ежегодным циклам сельскохозяйственного календаря, в котором год распадался на две половины - летнюю и зимнюю.

Новогодние календарные обряды. По представлению крестьян, эти обряды должны были обеспечить хозяйственное благополучие их семей, основу которого составляет богатый урожай.

Ношение по деревне плуга, сохи, бороны, имитация посева зерна, приготовление большого количества еды, расстилание в избе плотного слоя соломы по полу и шуб шерстью кверху на лавках, обсыпание дома и двора зерном было призвано привлечь внимание языческих божеств к думам и чаяниям земледельцев.

Ряжение животными должно было обеспечить хороший приплод скота и удачную охоту.

Большая часть новогодних обрядов сопровождалась песнями. Это - “колядки”, “щедровки”, “овсени”, прослав­ляющие землепашцев.

Во время святочных гаданий звучали подблюдные песни, свыше семидесяти поэтических текстов которых опубликовано в четвертой части “Смоленского этнографи­ческого сборника” В. Н. Добровольского (с. 69-73).

Масленичные календарные обряды. Масленица - подвижный праздник на восьмой неделе до Пасхи, отправление обрядов которого было связано с обильным угощением его участников в течение всей недели, предшествовавшей Великому Посту. Все дни масленичной недели имели свои названия: понедельник - встреча Масленицы, вторник - заигрыши, среда - лакомки, четверг -P I ii vji, пятница - тещины посиделки, суббота - золовкины посиделки, воскресенье - проводы Масленицы. В песнях, записанных Добровольским, эти дни звучали: “легонький понедельничек, любимый вторничек, белокурая середа, любенький четверг, веселое воскресеньице” и т.д. Им же записаны и песни-сожаления о быстро пролетевшей праздничной неделе, по срокам отмечавшейся в конце февраля - начале марта (ст. ст.). В некоторых из них звучал упрек Масленице, посадившей молодежь “на хрен да на редьку, на белую капусту”.

Примечательна магическая роль огня в этом обряде: по окончанию Масленицы вывозят бочку на высокое место, тикнут на рогатину и начнут зажигать. Как сгорит бочка, говорят: “Сгорела Масленица!”

Весенние календарные обычаи и обряды. С первыми признаками весны поселяне начинали зазывать-“закликать” её. Призыв весны начинается с 1 марта. Доги и девушки влезают на кровли амбаров, всходят на ближайшие холмы и пригорки и оттуда причитают: “Ой, благослови, Боже, да весну кликати на теплое лето, на густое жито, на яру пшеницу, на зеленые конопли”.

Накануне Вербного воскресенья и Благовещенья, вечером, на берегу реки собирались женщины и девушки, зажигали костер, который символизировал весеннее “разгоранье”, и водили вокруг него хороводы. В песнях тоже звучали обращения к Весне, как живому существу, дарящему людям радость обновления природы.

В день весенней кульминации - день “Красной горки”, на оттаявших и уже зазеленевших пригорках катают раскрашенные яйца.

Весенние обряды были связаны и с культом предков. Весна, по народным представлениям, несла с собой радость ж посредственного общения с оживающими весной родичами. В “Фомину неделю” - “Радуницу” пелись духовные стихи.

Семицко-троицкие обряды. Четверг и пятница “Русальной недели” (неделя после дня Святого Духа, следующая за Троицей) в старину отмечались на Руси как “Семик” (седьмая неделя до Пасхи) и “Троицын день” (христианское триединство божества: Бог-Отец, Бог- Сын и Бог-Дух Святой). Несмотря на церковное название, Троица была в народе днем календарных обрядов.

Обряды, приуроченные к Семику и Троице, сопровожда­ли весенние и летние праздники. Одним из устойчивых обычаев Русальной недели было традиционное украшение крыльца и дома крестьянина зеленыо, цветами, “берез­ками” - свежими березовыми ветвями, а также обычай “завивания” и “развивания” берез в лесу. Это свидетельство того, что “березка” у русского народа с древнейших времен олицетворяла собой весеннюю природу: “Порадуйся, белая Береза: мы идем к тебе венки вить, тебя завивать!”.

Это была и неделя поминовения усопших.

Летние календарные обряды. После Русальной недели в жизни деревни наступала пора самых трудных земледельческих работ. Количество календарных праздников резко сокращалось. До уборки урожая их было только два - день Ивана Купалы (24 июня) и Петров день (29 июня).

Праздник Купалы - древнего олицетворения летнего плодородия природы, готовил крестьян к приближающейся уборке урожая, раскрывал им сокровища природы. Это - день летнего солнцестояния.

Очистительные обряды купания и прыгания через заж­женный костер сочетались с ночными поисками чудесного огненного цветка, который указывал на зарытый в этом месте клад. С этого дня начинался и сбор лекарственных трав.

Водились хороводы и пелись песни. Одна из них - о цветке “Иван-да-Марья” с желтыми и фиолетовыми лепестками, в который превратились полюбившие друг друга девушка и молодец, не знавшие о том, что они сестра и брат по отцовской линии (мотив библейских легенд об инцесте). На Смоленщине звучало несколько вариантов этой песни.

В Петров день - “играло солнце на заре”. Деревенская молодежь гуляла до утра, чтобы увидеть красоту природы. Песни были обращены к соловью и иволге, которые с этого дня замолкали. Звучали песни и о предстоящих свадьбах: “Подумайте, мои думушки, погадайте, мои мысли крепкие: или жениться добру молодцу, или за те денежки коня купить?..'’

Осенне-летние календарные обряды. Это время - самое трудное - “страдное” - время уборки урожая. В деревне, не до праздников. Вместе с тем, уборка урожая - наиболее важное дело из всех годовых земледельческих работ и потому также сопровождалась обрядами.

“Зажинки” были связаны с ритуалом первого снопа в начале жатвы, именовавшегося “именинником”, “дедом”. Этот сноп, украшенный разноцветными лентами, торжественно приносили в деревню и хранили весь год до следующего посева.

Песен, сопровождавших этот обряд, записано немного.

На Смоленщине звучала песня, воспевающая нелегкий женский труд в этот период: “Уж, вы, жнеи, жнеи молодые! У вас же серпы, серпы золотые!”.

После праздника Покрова, когда отдыхающую землю припорошит первым осенним снежком, в деревне начинали звучать иные песни - песни свадебного обряда.

Лирические песни. Лирические песни не связаны с обрядами и обрядовыми действиями. Их назначение - вызвать душевные настроения и чувства человека. В общем составе песен они занимают доминирующее положение. И хотя далеко не все, но в значительном своем числе они продолжают звучать и в настоящее время, прежде всего в тех местах, где имеются организованные или стихийно возникшие певческие коллективы.

Песни разнообразны по своим внутрижанровым под­разделениям. Главнейшими являются: песни протяжные, “раздумчивые”, песни частые или веселые, и песни сатирические.

Песни протяжные - это песни, широко охватывающие жизненные явления, психологически самые насыщенные. По преимуществу они связаны с семейными отношениями, с особенностями быта старой деревни. Здесь и песни о горь­кой жизни замужней женщины, о лихой свекрови, о придир­чивом и суровом свекоре, и песни о том, что старый муж не пускает молодую жену “на улицу погулять”, о неверности суженого, и о ревности мужа, и о многом другом, что нередко встречается в семейной жизни. Песни на такие темы во множестве представлены в собраниях произведений смоленского народного творчества.

Песни частые использовались главным образом на разнообразных народных праздниках и увеселениях. Это песни плясовые, шуточные, юмористические. Как правило, они оптимистичны, нередко задорны, насмешливы. Существенно отличаются они от протяжных песен и по своей словесной структуре, строфике (несложной; часто это - двустишие и припев), ритму - напевному, плясовому.

Назначение песен сатирических - осмеяние разного рода несуразностей в социальной и бытовой жизни, отрицатель­ных сторон в нравственном поведении людей (пьянство, лень, лихоимство и пр.). По форме они близки к песням частым.

Лирические песни Смоленщины - это песни, известные и в других местах России, с некоторыми местными географическими и бытовыми реалиями. Однако имеются и некоторые особенности.

Смоленщина - область пограничная. Она соседствует с Белоруссией, а раньше, до отхода части территории к Брянской области, граничила и с Украиной. Естественно шел постоянный взаимообмен в области фольклорного творчества.

В русских селах прочно укоренились, например, жнивные песни. Их почти нет в Орловской и Калужской областях, но они имеются в деревнях Псковской области, а это то же, что в смоленских деревнях - влияние белорусского фоль­клора, в котором они занимают место довольно значитель­ное.

То же самое можно сказать и о песнях о льне, обильно представленных в устной поэзии Смоленщины и распростра­ненных в прилегающих к ней селах Белоруссии. Определяю­щую роль в обмене песнями сыграло, конечно, то обстоятель­ство, что оказались сходными у русских и белорусов интересы к этой важной сельскохозяйственной культуре, сходство в возделывании льна и способах его приготовления для нужд семейной общины. Песни передают реальные процессы нелегкого крестьянского труда, в первую очередь женского. Особенно примечательна песня “Как посею я ленку в долине на клинку”, построенная в форме обращения девушки к подружкам за советом, что ей делать со льном: как его молотить, как стлать, мять, прясть, ткать, как его белить и как из него шить одежду. И, конечно, в песнях столько же заклинательное, сколько и поэтическое обращение: “Ты удайся, удайся, ленок, ты удайся, ленок беленький”. Вот и указание, каким его хотелось бы видеть: “И тонок, и высок, с корня кряжистый, с макушечки ядренистый”. Примеры “захожего фольклора” из Украины приведены в книге П. М. Соболева “Фольклор Смоленского края” (1946). Главным образом это песни, вступившие в сложную контаминацию с местными песнями. Исконным украинским обычаем, вошедшим и в смоленскую обрядность, является хождение со Звездою и исполнение виршей, связанных с празднованием Рождества. От украинского фольклора вдет отмеченное в отдельных селах и среди горожан Смоленской губернии увлечение “вертепом”.

Все эти источники (а они отмечены далеко не полнос­тью) могут получить великолепное применение в такой, например, весьма актуальной в наши дни общей компози­ции, как “На связи славянских культур ближнего зарубежья”.

Внимание исследователей привлекает такая особенность смоленского фольклора, как соединение мотивов плодородия земли с брачными мотивами. Такова весенняя песня “Селезенька касатый”, в которой рассказано, что парень не женится потому, что ячмень не родился, а девушка не вышла замуж гоже по такой же причине - пшеничка не взошла.

Второй пример - так называемые “Майские песни” (майские не по времени исполнения, а по припеву - “Маю, маю, маю зелено”). Эта песня находится на грани лирических и обрядовых.

Во поле пашеничка Буйное колосъе

Перестой стояла. Суколины ломит ”.

Маю, маю, маю зелено! Маничка младая

Перестой стояла Просилася замуж:

Колосом махала "Батюшка, мой родный,

Колосом махала, Отдай меня замуж!

Голосом гукала: Не могу ходити,

"Девки, молодухи, Русых кос носити.

Выходите, жните. Русые косынъки

Не могу стояти, Плечушки сломили ”.

Колосом махати: Маю, маю, маю зелено!

Не потому девушка просит батюшку, что так уж ей хочется замуж, а потому, что этого требовал обряд, потому, что она полна животворных сил, и чтобы найти им выход, она должна выйти замуж и только через замужество она может отдать эти силы. Так и пшеничка должна дойти до самого предела своего развития и созревания. Время исполнения песни: период колошения ржи. Такие песни начинали петь за околицей, у края ржаного поля, потом с пением обходили ржаные поля, воспевали жито густое и колосистую пшеницу, а затем в этот же день “завивали” березу. Поются майские песни очень звонко и голосисто, обычно небольшими женскими группами, одновременно с разных концов села и соседних деревень, что производит впечатление своеобразной песенной переклички. Как заклю­чает В. М. Харьков, “это своего рода гимнодельческий речи­татив, воспевающий весеннюю природу и ее богатую производительную силу в отношении возлелеянных чело­веческими руками посевов”.

Важным средством изображения художественного образа в песнях является прием символики. В качестве символа выступает природный видимый мир - растительный и животный. Посредством символа раскрывается внутренний мир песни, её психологическая сущность. Использование образов природы для характеристики духовного мира человека является свидетельством высокоразвитого эстетического чувства у создателей песенной поэзии. Проявляется оно и в другом - и очень важном: в прикрепле­нии песни к определенному времени года. Так талантливая песенница, слава которой вышла далеко за пределы Смоленской области, А. И. Глинкина свои песни делила на “весенние”, “летние”, “осенние”, “зимние” (так они и распределены в сборнике её песен, в соответствии с сезонными сельскохозяйственными работами, праздниками и традиционными событиями). Но есть песни, которые “поют всегда”. Учитываются и акустические условия исполнения песен: “одни песни хорошо льются над гладью весеннего половодья, другие - привольно и широко звучат в полях и лугах, а иные лучше всего поются в одетом листвой лесу”.

Наши песни, говорила исполнительница Е. К. Щеткина, поются в определенное время года - каждая в свое. Те, что поются в мае, не услышишь летом и зимой. Вот завела я “Березыньку...”, а дочки говорят: “Что это ты, мама, зимой весенние песни поешь?”.

Большая и благодатная эта тема - о связи природы и на­родного поэтического творчества.

Устное поэтическое творчество, природа сыграли ог­ромную роль в духовной привязанности Исаковского, Твардовского, Рыленкова к своей “малой родине”, в зарождении замысла их произведений. Пейзаж активизирует и усиливает воздействие фольклорных образов, а они в свою очередь делают пейзажные картины более близкими и одухотворенными. В целом же этот более частный вопрос о взаимодействии природы и фольклора вписывается в общую большую проблему: Родина и природа. “Чувство любви к Родине обогащает эстетическое отношение к природе, а кра­сота природы, в свою очередь, делает образ Родины более конкретным и лиричным” (Б. Г. Лихачев).

На протяжении своего длительного бытования лириче­ские песни, развивая традиционные мотивы и образы, в то же время осваивали и сюжеты новые, подсказанные современностью, как это и выражено в народном афоризме: “Новое время - новые песни”.

В связи с развитием отходничества в деревню широко проникают произведения фабрично-заводского фольклора. Одна из таких песен - “Лет пятнадцати мальчишка // И он в Питер пошел жить” - приведена В. Н. Добровольским. Проникнув в новую среду бытования, произведение подверглось коренной переработке - в направлении приспо­собления отдельных стихов текста к привычным в крестьянской среде образам.

Впрочем, фабрично-заводские песни, пришедшие в деревню, представлены в записях тех лет не в столь значительном числе, однако, дело не в том, что их было так уж и мало, а в известном неприятии их со стороны собирателей, как произведений эстетически чуждых крестьянской среде. И было бы неверным не видеть культурного роста деревни под влиянием культуры городской.

И, наконец, еще об одном источнике пополнения фольк­лора деревни. Это начавшиеся еще раньше, но с годами все более расширяющиеся связи фольклора с литературой. В фольклор входят многие литературные песни, опять же часто подвергаясь творческой переработке.

Слияние фольклора и литературы с еще большей интен­сивностью стало развиваться по мере развития грамотности народа.

Естественно и то, что какая-то часть песен, не отве­чающая усложнившемуся духовному и эмоциональному миру человека, выпадала из активной жизни, забывалась или переходила в “запасники” народной памяти. Впрочем, эго не исключает того, что при известных условиях, они могут обрести прежнюю актуальность. Такое было, например, в годы Великой Отечественной войны, воскресившей старинные солдатские песни, звучащие еще в кутузовские времена. Исследователи не без основания замечают, что интерес к песне старой русской армии был связан с возрождением лучших воинских традиций. Песни “Бородино”, “Было дело под Полтавой”, “Шумел, горел пожар московский” и др. напоминали о славе русского оружия.

Признанием в это время пользовались и многие старин­ные народные лирические песни.

А. Твардовский, например, рассказывает, как располо­жившаяся на ночевку в уже похолодевшей к ночи степи отступающая воинская часть была воодушевлена песней. Автор пишет, что в этой песне не было даже ни слова про войну. “Зато были слова о жизни, о любви, родной русской природе, давних деревенских радостях и печалях. И странно: показалось, что ничего этого нет - ни немцев, ни великого горя, - а есть и будет жизнь, любовь, родина и песня”. В другом очерке поэт привел куплет песни, которая была спета бойцами, собравшимися в хате в только что освобож­денной ими от немцев деревушке:

Перед воротами

Ударь копытами, -

Может, выйдет та девчонка

С черными бровями...

“...И простой, милый напев этой старинной песни уже заметно брал власть над самими поющими. Что-то щемящее, далекое и близкое вместе, живое и неумирающее, свое, родное было в нем - то, что одинаково дорого и дома и на войне, и на суше и на море.

И когда один голос, вырываясь вперед, не попадая в лад, уже как будто не пропел, а сказал: “Но не вышла та-а девчонка...” - у всех заблестели глаза от сладкой печали и волнения”.

Песню эту, из которой Твардовский приводит отрывок, знают на Смоленщине, исполняют, порой, при случае, конечно, опять же, когда воздействует магическая сила воспоминаний и личных ассоциаций.

Частушка – эта короткая рифмованная песенка - одна из самых гибких и подвижных форм народного творчества. Это - лирическая миниатюра с кратким, несложным, подчеркнуто реалистическим сюжетом, которая своевременно откликается на все наиболее значительные проявления современной ей жизни. Важные исторические события и глубоко личные чувства и переживания находят в ней художественное отражение.

Частушка - это острота ума, глубина чувства. “Печаль и гнев, раздумье, светлую грусть, энергичную радость - все найдешь в этом огромном океане народного творчества, как и в самой жизни”, - говорил о частушке наш земляк - поэт В. Ф. Боков.

Первые записи “припевок” отмечены уже в XVIII веке. В. Н. Добровольский собрал на Смоленщине свыше пятидесяти поэтических текстов этого жанра. Большое количество текстов смоленских частушек собрано и опубликовано в 30-е - 50-е годы текущего столетия Д. Оси­ным, А. Борисевичем, Н. И. Рыленковым, В. Ф. Шурыгиным, В. М. Сидельниковым, А. Козловым и Е. Трубнлиной, В.С. Бахтиным и др.

Свыше 10 тыс. частушек, собранных в ходе фольклорной практики студентов, хранится в архиве Смоленского пединститута.

Смоленские частушки, развиваясь в русле общерусского жанра, в то же время имеют и немало региональных особенностей.

Момент импровизации в частушке, как жанре народной лирики, проявляется более ярко, чем при исполнении традиционной лирической народной песни. Это позволяет выявить личность исполнителя. Результатом его творчества является постоянная обработка и шлифовка лучших поэтических текстов частушки, орнаментики ее инструмен­тального сопровождения, тонких, едва уловимых на слух спонтанных украшений ее мелодической канвы, что самым непосредственным образом связано и с изменением ритмики ее стиха. Способность частушки к варьированию делает возможным ее тематическое разнообразие и богатство.

События первой мировой и Великой Отечественной войны, деревенский быт нашли всестороннее отражение в смоленской частушке.

Ведущей же темой в ней является тема любви, ибо слага­ли и пели частушки в деревне молодые парни и девушки, которых это чувство волновало больше всех социальных потрясений. “Полюбить, так полюбить паренька хорошего!”, “Хорошо того любить, кто любовью дорожит!”, “Не напра­сно ли страдаю, темны ноченьки не сплю?”, “От меня дружка отбили - девушку обидели!”, “Любила дальнего, зато хоро­шего!” - таковы центральные темы лирической частушки.

Частушки о подругах, соперницах, о пересудах баб, родителях парня и девушки, о сватовстве и свадьбе, о семье также достаточно распространены в нашем крае.

Большое внимание смоленская частушка уделяет гармо­нисту, плясунам, песенницам. Немало собрано частушек о песнях и о самих частушках, о плясовых наигрышах, под которые пели частушки. “Во саду ли, в огороде”, “Светит месяц”, “Елецкого”, “Подгорна”, “Елочки-метелочки”, “Саратово”, “Барыня”, “Цыганочка”, “Яблочко”, “Страда­ние”, “Семеновна” и даже “Брэйк” стали той ритмической основой, на которую накладывалась поэтика частушки и под которую можно было не только спеть, но и с азартом сплясать.

Звучат в нашем крае и детские частушки, частушки-нескладушки, нерифмованные частушки, частушки-баллады.

Достаточно распространен в смоленской частушке образ далекого, зачастую неведомого ее авторам моря. К морю обращаются герои частушки в трудные минуты жизни, с ним советуются, к нему идут за помощью, с ним сравнивают свои впечатления. Море в частушке одухотворе­но.

Следует отметить смоленский цикл частушек “С неба Звездочка упала”. С давних пор бытует народное представ­ление о том, что каждый человек, живущий на земле, имеет свою Звездочку на Небе. Она - его счастье, путеводитель, освещающий и указывающий ему жизненный путь. Свет Звездочки согревает человека, когда ему трудно. Рождается на Земле новый человек, и на небе появляется новая Звездочка - его Звездочка успехов и неудач, радости и печали. Она ярко горит на небе - счастье человеку сопутствует во всем:

Ничего, что я мала, -

С неба Звездочку сняла:

Один вечер посидела,

Паренька с ума свела!

Начнет тускнеть Звездочка - что-то недоброе надвигает­ся. Упала Звездочка, и свалились на ее избранника разлука и горе, несчастье и смерть:

С неба Звездочка летела,

Летела, вертелася...

Наша с миленьким любовь

По свету разлетелася.

Частушки почти полностью умалчивают о своих созда­телях. Исследователи приходят к выводу, что это преимуще­ственно деревенские девушки. Такой вывод подтверждается поэтикой частушек. В смоленской частушке отмечено и авторство парня:

Ой, Семен, Семен сидит на лесенке,

Про Семеновну слагает песенки!

Главным же создателем поэтических текстов частушек является коллективный автор: “Мы их сами сочинили - сами композиторы!” - повествует об этом одна из смоленских частушек.

Большое внимание частушка уделяет самому моменту исполнения: “Выйду раз, выйду два - может, наторею!”, “Разрешите поплясать на вашей территории!”, “Частушку Ване-гармонисту пропою наедине!”, а также исполнитель­скому мастерству музыкантов-аккомпаниаторов частушечни­кам: “Когда Дима заиграет - закипит вода в реке!”.