Глава седьмая. День пролетел незаметно. Работалось легко, как говорится, с огоньком, что в последнее время случалось со мной крайне редко

День пролетел незаметно. Работалось легко, как говорится, с огоньком, что в последнее время случалось со мной крайне редко. То ли Верочка была тому причиной, то ли еще что, но к вечеру эскизы были уже в основном готовы. Оставалось кое‑что доделать по мелочам – и можно сдавать. Сработали досрочно, как пятилетку – в четыре года.

Кстати, о Верочке. Они пришла, как и обещала, в два часа дня, очень нарядная и веселая. Все с удивлением заметили, что у нее новая прическа – и когда только успела? Даже наши злые мымры, Юля и Катя, и те несколько смягчились и шпыняли ее меньше обыкновенного.

Мы с Верочкой вежливо поздоровались, но не более того. По молчаливому согласию было условлено, что не стоит афишировать наши отношения. Славка, конечно, все знает, но на него можно было положиться – могила, не выдаст! А вот если узнают наши бабоньки – тогда держись! Языки у них злые, длинные, а с острых клыков яд так и капает… Лучше им на зуб не попадать – твои бедные косточки не только обглодают, но еще и обсосут до идеальной белизны. А может, и разгрызут, чтобы полакомиться вкусным мозгом…

Надо сказать, что у нас на работе от посторонних взглядов особенно негде укрыться – сидим в одной большой комнате, все буквально на виду. Шеф считает, что так оно лучше – сразу видно, кто чем занят. Между столами, конечно, есть небольшие стеночки, но они абсолютно ничего не загораживают и не закрывают. И уж тем более не спасают от любопытных глаз и ушей. Поэтому и приходится быть очень осторожным, чтобы не сболтнуть чего лишнего. А то не только разнесут по всему отделу, но еще и настучат начальству – у нас, как и в большинстве контор, это вполне обычное явление. Так сказать, норма современной жизни.

Единственное место, где можно отвести душу, – курилка. Она находится прямо за туалетом, и в нее влезает всего два‑три человека. Вот туда все и ходят общаться – и то вполголоса, чтобы спешащие по своим большим и малым нуждам коллеги ничего не услышали. А что вы хотите? Давно замечено, что сплетни чаще всего возникают в женских коллективах – таких, как наш, к примеру. В них представительниц прекрасного пола – абсолютно большинство, вот они и чешут языки в свободное (и не только) от работы время.

От сиденья за эскизами быстро устаешь, поэтому очень хочется заварить себе чайку (у нас это разрешается) или с кем‑нибудь поговорить на отвлеченные темы. А кто в любом коллективе главный объект для сплетен? Конечно, родные сослуживцы и сослуживицы. Вот наши бабоньки и отводят душу во время чаепитий и перекуров. Но это я так, отвлекся…

Верочка, когда принесла мне эскизы, легонько коснулась моей руки и вся зарделась, я тоже почувствовал в своей душе что‑то такое, очень необычное… Этому нет слов, ибо неповторимо! К счастью, никто ничего не заметил.

В пять часов вечера наши сотрудники, как всегда, стали собираться домой, я же сделал вид, что собираюсь еще немного посидеть – нужно, мол, доработать проект. Славка слегка притормозил у моего стола:

– Ты идешь?

– Нет, нужно кое‑что еще доделать…

– Ну, ладно, доделывай, только не перестарайся, – понимающе улыбнулся он.

– А ты?

– Да вот, – помахал Славка какой‑то бумажкой, – пойду к шефу, надо подписать заявление на отпуск.

– Так ведь Пал Палыч, наверное, уже уехал, – удивился я, – у него же самолет в шесть часов…

– Какая жалость! – картинно закатил глаза Славка. – Что же мне, бедному, делать‑то, а? Придумал! Отдам заявление Людочке, пусть она заранее возьмет его, а потом, когда шеф вернется, подпишет…

Он хитро улыбнулся и побежал в приемную шефа. Ох, доиграется он, добалуется! И пусть тогда не говорит, что я его не предупреждал… Впрочем, это его проблемы, а меня же ждала Верочка – она тоже как бы случайно задержалась на своем рабочем месте.

Странно, мы с ней заранее ни о чем не договаривались, ни единым словом не обмолвились, а поняли друг друга без слов, буквально с одного взгляда. Быть может, это и есть настоящая любовь? Или просто у меня началось безудержное половое влечение стареющего мужчины молодым девушкам? Седина в бороду, бес в ребро… Вроде бы рано – мне всего сорок с небольшим, самый расцвет. Нет, лучше я буду считать, что меня обуяла безумная страсть, которая бывает лишь раз в жизни…

Славка улетел в приемную шефа, и я остался один в комнате. Не считая, конечно, Верочке. Она неслышно подошла ко мне и нежно прижалась молодым, горячим телом. И так мне стало сладко, так хорошо… Не знаю, что на нас нашло, но следующие пятнадцать минут выпали из реальности – улетели куда‑то далеко, где бывают одни только безумцы и влюбленные…

Когда же я снова обрел способность видеть и слышать, то к своему ужасу обнаружил, что мы с Верочкой миловались прямо на моем рабочем столе. Боле того – непосредственно на эскизах! И теперь они превратились в мятую, а местами – и сильно рваную бумагу.

Ладно, подумал я, завтра начнем все сначала… Впрочем, наплевать – ради такого можно хоть сто раз переделывать эти дурацкие эскизы, не жалко. Белая кошечка, получается, мне очень помогла, не зря же я ее так расписывал Пал Палычу…

По крайней мере, я почувствовал прилив творческой энергии – при значительном истощении энергии физической. А что вы хотите – общение с женщиной отнимает не только время и деньги, но и немалые силы…

Верочка, вероятно, почувствовала то же самое, потому что предложила куда‑нибудь пойти перекусить, подкрепиться на скорую руку. И мы направились в ближайшую забегаловку, гордо именуемую кафе.

* * *

В зале народа было относительно немного – рабочий день все‑таки. Мы с Верочкой сели за дальний столик, в самом углу, чтобы не привлекать внимания. Да и поинтимнее там было как‑то… Я заказал пару салатов, какую‑то рыбу и бутылку вина. Ужин интеллигента, так сказать… Романтизма добавляла зажженная на столике свеча – местная фишка. Красиво, однако: в зале полумрак, лишь кое‑где мерцают огоньки на столах, а по потолку – тени, тени, тени…

Не помню точно, о чем мы с Верочкой говорили. Кажется, она рассказывала о себе, о своем детстве, о родителях… О том, как приехала из маленького провинциального Урюпинска в наш город, как поступила в художественное училище и получила диплом дизайнера. Мечтала создавать новые, интересные, необычные вещи…

Но дизайнеров сегодня – хоть пруд пруди, и ей по окончанию училища пришлось устраиваться простым оформителем витрин. И то, считай, крупно повезло – бывшие ее сокурсники и по сей день трудятся кто официантом, кто разносчиком пиццы, а то и вовсе поломойкой в ресторане. А что делать? Каждый выживает, как может, а о том, чтобы вернуться назад, под мамино крылышко, провинциал обычно даже думать не хочет. После соблазнов большого города родной Урюпинск кажется сонным болотом и полным отстоем, а жизнь там – одно сплошное уродство и мучение… Что, как правило, полностью соответствует действительности. Да и работы там приличной не найдешь. А в большом городе – большие шансы, если, конечно, не сидеть, сложа руки, не жаловаться на судьбу‑злодейку, а крутиться. Кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. А плаксы и нытики остаются не у дел…

Вот и Верочке пришлось изрядно побегать, посуетиться. Она долго мыкалась по чужим квартирам, прежде чем удалось купить крошечную комнату в перенаселенной коммуналке. И то родители помогли – прислали единственной, любимой дочурке последние сбережения, отложенные на похороны. Квартира попалась ужасная – алкаш на алкаше, зато комната своя, отдельная, да еще с балконом. И дом хороший, сталинский, к тому же недалеко от метро…

И сейчас Верочка очень надеется, что найдется какой‑нибудь богатенький буратино, который захочет приобрести хорошую, хотя и изрядно запущенную квартиру в некогда престижном доме. И тогда ей тоже кое‑чего обломится – например, скромная, но удобная однокомнатная квартира… Пусть даже на самой городской окраине, в каком‑нибудь Муеве‑Кукуеве, зато своя, собственная. Тогда можно будет навсегда забыть о пьяных соседях, ночных дебошах и драках на кухне, вызовах милиции, вечно сломанном душе и тошнотворном запахе в туалете.

Верочка пришлось поменять несколько работ, прежде чем она попала в нашу контору. Поэтому своей нынешней должностью она очень довольна – хоть и платят копейки, зато работа по профессии и, главное, по душе. Какое‑никакое, а все же творчество. А что до потребностей – так она девушка скромная, неизбалованная, привыкла еще со времен общежития питаться сосисками, пельменями да чаем: недорого, доступно, да и времени на готовку много тратить не надо… А одежду она покупает на китайском рынке – дешево и сердито!

К тому же народ в нашем отделе, по словам Верочки, в основном приличный, за исключением, разумеется, двух злобных дур, Юли и Кати. Но она на них внимания не обращает – что взять с сексуально озабоченных баб, которых никто не хочет трахнуть? Даже темной ночью, на самой окраине, в абсолютно пустом переулке…

Я как услышал такое определение, так чуть было не подавился салатом – насколько точно и образно! А потом поинтересовался, чем ее привлекла моя скромная персона. Ясно, что не красотой своей неземной и не толстым кошельком, это и ежу понятно. Чего у меня нет, того нет… Верочка загадочно улыбнулась и сказала:

– Знаешь, Вася, ты мне сразу понравился – прежде всего своей интеллигентностью, скромностью, мягкостью. Не лезешь, куда не надо, с грязными намеками не пристаешь, ничего от меня не требуешь. Очень редко такое встретишь у современных мужиков. Обычно, когда узнают, что я девушка одинокая да из провинции, так сразу норовят поскорее под юбку залезть. А что там интересного, спрашивается? У всех женщин все одинаковое, можешь мне поверить… Я так считаю: если просто потрахаться хочешь, так возьми себе проститутку – и быстро, и никаких проблем. Чуть‑чуть денег и немного удовольствия, зато без головной боли и ненужных переживаний. А так, без чувств, без любви, я не могу и не хочу… Да и не буду.

– Значит, ты меня любишь? – удивился я.

– Да, – скромно потупила глаза Верочка. – Почти с первого дня, как на работе увидела. Сначала ты мне просто нравился, а потом я поняла, что ты еще и в душе очень хороший – добрый, чуткий, отзывчивый, только ужасно невезучий и несчастный.

– Почему это? – искренне удивился я.

До этого мне казалось, что жизнь моя вполне удалась – по крайней мере, несчастным я себя точно не ощущал. Есть хорошая работа, семья, дети, любимая жена в конце концов… Даже большая квартира и дача. Что нужно еще мужчине, как говорил один мудрый человек, чтобы спокойно встретить старость?

– Потому что тебя никто не любит, – пояснила Верочка, – ни жена, ни дети, никто. И ни в грош ни ставят – только пользуются тобой. А каждый человек имеет право на счастье, так еще классик сказал.

– Какой классик?

– Не помню, – пожала плечами Верочка, – нас в школе плохо учили. Да и к чему было? Все знали, что готовят кадры для ПТУ. А потом все ребята пойдут в армию, а девчонки – на швейную фабрику. Так чего стараться, силы тратить? Научили на троечку, и хватит. Из всего класса, пожалуй, только мне одной повезло – приехала в большой город, поступила в училище, получила хорошую профессию и даже устроилась по специальности. А теперь и комнату свою имею! Другие мои одноклассники – кто уже спился, кто в тюрьме сидит или только что оттуда вышел, а кто и на кладбище… Девчонки же, как одна, повыскакивали замуж и нарожали по двое‑трое детей. Улучшают демографическую ситуацию в стране!

– Ага, круговорот дерьма в природе, – философски заметил я.

– Что? – удивленно подняла брови Верочка.

– Ну, это о твоих одноклассниках, – пояснил я. – Сама посуди: отец с утра до вечера пьет, мамка на фабрике вкалывает, как проклятая, старается прокормить двух‑трех оглоедов да еще непутевого их папашку, внимания детям почти не уделяет. Да какое там внимание – после смены скорее бы по магазинам пробежаться да домой, гладить‑стирать‑убирать‑готовить. И за мужем присмотреть – чтобы последнее из квартиры не вынес. Хорошо, если он вечером только пьяным домой придет и спать завалится, а то может и побить или со злости голой на улицу выгнать. Тогда опять слезы, крик, милиция, бессонная ночь… А утром – снова на фабрику, и не отпросишься ведь, даже если больна: сразу выгонят и другую на твое место поставят, желающих‑то много. Понаехали невесть откуда и работу отнять норовят… Поэтому все детское воспитание в вашем городе – ремнем по заднице, если слишком уж нахулиганил или соседи жалуются, или без телевизора оставить (если он есть). А по‑настоящему воспитывает улица. В восемь лет – первая сигарета, в десять, а то и раньше – первая бутылка пива, потом – первый портвейн, первая водка, первый самогон… В тринадцать‑четырнадцать – первых трах, как правило, в грязном, заблеванном подъезде или в полуразвалившемся сарае на пустыре. После этого – по заведенному пути: ПТУ, армия для ребят, фабрика – для девчонок. А дальше по новой: скорострельная свадьба по залету, рождение нелюбимых и нежеланных детей, вечно пьяный муж, драки, милиция, слезы, опостылевшая донельзя работа, которую тем не менее не бросишь… Вот я и говорю – круговорот дерьма в природе.

Верочка задумчиво покрутила в пальцах рюмку:

– Да, наверное, так оно и есть. Хорошо, что я еще в детстве твердо решила стать художницей и после школы нацелилась на училище. Все тогда против были – и отец, и мать, не хотели, чтобы я уезжала. Говорили: «Зачем тебе это? Город‑то большой, миллион людей, а ни одного родного или близкого… Не поддержит никто, даже слова доброго, случись что, не скажет. Пропадешь, сгинешь без следа, оставайся здесь, поступай в швейное ПТУ. Где родился, там и пригодился…» Только моя классная руководительница, Клавдия Петровна, поддерживала меня и постоянно говорила: «Уезжай, даже не думай. Тебе Бог большой талант послал, глупо будет им не воспользоваться. Да, город жесток, девичьих слез и соплей не любит, и наверняка нахлебаешься дерьма немало, но только в нем обретешь себя и всего, чего хочешь, добьешься. А останешься здесь – пропадешь, как твои друзья и подружки…» Я послушалась ее и уехала, и нисколько об этом теперь не жалею.

Верочку едва заметно улыбнулась:

– К тому же, если бы не уехала, то никогда тебя бы не встретила…

И очень ласково, нежно погладила своими тонкими пальчиками мою руку. Я даже вспотел от неожиданно нахлынувшего желания… Верочка это почувствовала и лукаво спросила:

– Хочешь?

– Да, – с трудом выдавил я из себя.

– Ну, пойдем, поищем, где это можно…

Подходящее место нашлось в какой‑то подсобке. Дверь была не заперта, и мы проскользнули в маленькое, тесное, пыльное помещение. На стеллажах стояли какие‑то банки и пакеты (очевидно, съестные припасы), вдоль стен – меши с крупами. На одном из них мы и расположились.

Как нас не заметила местная обслуга – ума не приложу. Единственное объяснение – закончилось все довольно быстро. Я так боялся, что нас застанут в неподобающем виде и с позором выгонят из кафе, что успел уложиться в пять минут. Верочка, может, и недовольна была моей скорострельностью, но никак этого не выразила.

Вот что значит настоящая женщина – в первую очередь думает о мужчине, а не о себе! В отличие от моей супружнице, к примеру. Та, пока свое не получит, пристроиться, как я люблю, не разрешит. Жесткий принцип – сначала мне, потом тебе. И ведь не поспоришь, что печально…

Мы посидели в кафе еще минут пятнадцать (официант сделал вид, что не заметил нашего отсутствия), расплатились и вышли в гардероб.