Saljan и *saliþwa

В начале было не Слово, а Эмоция.

В.И. Шаховский

Семантическая реконструкция языковых единиц предполагает извлечение из древних текстов смыслов, которые вербализуются современными, эквивалентными значениями, частично совпадающими с древними, но не тождественными им. При проведении реконструкции исследователю необходимо не только владеть специальными знаниями об отдалённой исторической эпохе и её культуре, религии, общественном строе и традициях, понимать мотивации и интенции автора, но и декодировать эмотивный аспект древнего текста, глубинные эмоции автора, которые проявляются в процессе отражения национально-культурных реалий [Шаховский, 2008, c. 184]. Эмотивная составляющая особенно актуальна для передачи сакральных, религиозных текстов, в частности готского Евангелия, где обыденные слова и фразы, передававшие христианские ценности, теряли свою профанность, приобретали эмотивность и начинали восприниматься как озарение свыше, приобщение к некой тайне, недоступной для непосвященных.

К таким словам можно отнести готские saljan и * saliþwa, которые в словаре имеют следующие значения:1) ‘оставаться’, ‘гостить’, ‘дать / найти приют’; 2) ‘приносить жертву’ для saljan и inn, dwelling ‘постоялый двор, жилище’ для *saliþwa [Lehmann, 1986, p. 293–294].

Начнем с рассмотрения глагола saljan. Проведенный анализ текста готского Евангелия подтверждает данные словарей и выявляет две группы значений гл. saljan: 1. ‘поселиться, гостить, найти приют’ (10 примеров), 2. ‘приносить жертву’ (5 примеров), при этом значение гот. saljan ‘поселиться, гостить, найти приют’ более частотны в анализируемом тексте, в то время как значение ‘приносить жертву’ менее употребительно [Кострыкина, 2013, с. 78–82].

Наличие у готского saljan двух значений, профанного и сакрального, в одном контексте обусловлено, на наш взгляд, именно высокой эмотивностью христианских текстов, направленных не столько на разум, сколько на чувства, где обыденное ‘гостить, найти приют’ переосмысливается в духовное, христианское понятие ‘приносить жертву’. Тесная связь обоих значений, их взаимопроникновение, переход из обыденного в сакральное и наоборот четко прослеживается в текстах Евангелий.

Обратимся к контекстам. Так, в Евангелии от Луки (Luc. 19:7) повествуется о том, что, придя в Иерихон, Иисус решил поселиться в доме у Закхея, считавшегося грешником, что вызвало непонимание и бурное осуждение среди горожан. Следует отметить символизм ситуации, прослеживаемый в широком контексте – Иисус селится в доме грешника, показывая тем самым, что приняв Бога и отвернувшись от греха, тот может быть спасён. Это довольно сложное морально – этическое построение облечено в доступную метафорическую форму – духовное стремление грешника к Богу передано через физическое действие (Закхей залез на дерево, чтобы увидеть Христа), а абстрактная идея посвящения души Господу наглядно представлена ритуалом гостеприимства – Бог поселяется в доме, а грешник готов его принять.

Идея метафоричности повествования передана характерным для готского языка способом, а именно, путём аффиксации (us-) вгот. saljan, гдесообщается дополнительный оттенок смысла ‘искупление, спасение’. При этом основное значение ‘поселиться’, грамматически корреспондирующееся с греческим текстом (καταλῦσαι – ‘гостить’), также сохранено в полном объёме.

В том же Евангелии от Лукив первой главе повествуется о Захарии, отце Иоанна Предтечи, который должен был совершить служение в храме и воскурить фимиам, служивший разновидностью жертвы Богу (Luc. 1:9). Греч. θυμιᾶσαι‘курить фимиам’, вероятно, описывало лакунарную для древних германцев реалию бескровного жертвоприношения через воскурение благовоний, что требовало особого подхода к передачи этого смысла в готском языке. Предположительно, древний переводчик мог использовать приём экспликации, отказавшись от буквального перевода с целью передачи основного смысла, который в упрощённом виде состоял в том, что человек пришел в храм в гости к Богу и принес ему жертву.

Использование глагола saljan в сакральном контексте обусловлено особым статусом гостя и понятия гостеприимства в древнем мире. Действительно, значения гот. saljan «приносить жертву» и «поселиться, гостить, найти приют» вполне корреспондируются друг с другом. Ключом к интерпретации семантического перехода «жертва» – «чужестранец, гость» – «место гостеприимства» могут служить типологические параллели.

В частности, к греч. θυσία (жертва) этимологически восходит лат. hostia (жертва, жертвенное животное), а также такие слова, как hospes (незнакомец, чужестранец, странник, путник, гость), hospĭtium (гостеприимство, гостиница) (перевод наш – К.С.). Закономерно возникает вопрос: чем мог быть обусловлен такой семантический переход?

В книге Исход описан культурный феномен «города-убежища», который был известен как иудейскому народу, так и другим древним обществам. Созданным по завету бога город-убежище был местом (жертвенником, храмом или целым городом), где совершивший непреднамеренное убийство мог найти приют и защиту от кровной мести (Исход 21:13–14, Чис. 35:6, 13, 14; Втор. 19:2, 7, 9). Позже такие места стали безопасным приютом для чужестранцев. Сакральное место жертвоприношений и служения стало убежищем, в котором человек находился под протекторатом бога и его закона. По свидетельствам античных авторов, в городе-убежище или храме-убежище могли найти защиту не только преступники, но и любой человек, который в этом нуждался [Тацит, 1993, c. 60–63]. Возможно, акт принятия под кров и защиту чужестранца (гостеприимство) был сакральным действом, а связанные с этим расходы могли рассматриваться как жертва богу.

В книге Бытия мы видим аналогичную идею в описании «гостеприимства Авраама», когда он оказывает радушный прием и готовит щедрое угощение трём незнакомцам, оказавшимся ангелами (Быт. 18. 1–8), что находит свое отражение и в Новом Завете: апостол Павел проповедует евреям «страннолюбие» (филоксению – любовь к чужестранцам) (Евр. 13:2), ссылаясь на приведенную ветхозаветную притчу. В данном контексте гостеприимство становится способом почитания Бога, тем не менее в древнем мире оно имело и чисто прагматический аспект. Филоксения и ксенофобия отражают два аспекта восприятия чужестранца: он может оказаться как опасным врагом, так и нуждающимся в покровительстве гостем [Бенвенист, 1995, с. 74–83].

Предположение о сакральном характере гостеприимства как разновидности служения Богу частично подтверждается древнегреческой традицией проведения теоксений (греч. ξένια – гостеприимство, жилье) – сакральных жертвенных пиршеств в честь бога-покровителя, на которых незримо или в образе статуй присутствовали боги-гости, в то время как жрецы выступали в роли смертных гостей.

Основы древнего гостеприимства, с одной стороны, как сакральное, ритуальное, с другой стороны, как обыденное действие, нашло отражение и в готском слове *saliþwa, которое встречается в готской библии 4 раза, при этом, нарушая традицию дословного перевода, когда одно и то же греческое слово переводится одним и тем же готским словом по всему тексту, оно использовалось для перевода 3 греческих слов (κατάλυμα, μονή, ξενία) в двух Евангелиях и одном Послании.

Традиционно считается, что значение готского слова *saliþwa (saliþwos, ж.р., мн.ч.) надежно установлено и не вызывает возражений среди исследователей. Однако словарные дефиниции для готского *saliþwa не дают нам никакого представления ни о типе жилища, ни о его назначении, ни о его эмотивной нагрузке.

Обыденное значение готского *saliþwa выявляется в Послании Филимону (Phil. 1:22), где Павел просит брата по вере Филимона принять назад в свой дом его названного сына Онисима, беглого раба Филимона и заодно подготовить место для него самого. В этом стихе готское слово saliþwos используется для перевода др.-греч. ξενία ‘жилище для странника’, производного от ξένος ‘чужестранец, гость’, которое стоит в ед. ч. Наблюдается явное несоответствие форм числа между греческим и готским словами, однако в старолатинской версии слово hospitium также стоит в форме ед. ч., что наводит на мысль о неслучайности данного факта.

Подобное несоответствие форм числа отмечается и в отрывке из Евангелия от Марка (Mar. 14:14),где греч. κατάλυμα (ед. ч.) ‘помещение для гостей, сдаваемая комната’ переводится готским saliþwos (мн. ч.). Использование в греческом оригинале формы ед. ч. в данном контексте вполне обосновано, так как согласно иудейской традиции на плоской крыше дома располагались различные помещения, попасть в которые можно было по наружной лестнице. Обычно это были спальни, кладовки, жертвенники, места для уединения, приема гостей. По мнению У. Баркли, именно в такой комнате для гостей раввины принимали своих учеников, и Иисус поступил также, попросив подготовить большую верхнюю комнату (kelikn mikilata Mar. 14:15) для праздничной пасхальной трапезы со своими учениками, для которой должен был быть подготовлен стол в форме квадрата с одной открытой стороной [Комментарии Баркли]. Первичность формы ед. ч. греч. κατάλυμα в данном контексте подтверждается присутствием в старолатинской версии перевода Евангелия лат. diversorium в форме ед. ч.

Трудно сказать, был ли знаком Ульфила с гостевыми домами лично, учитывая его поездку в Константинополь, но он прекрасно осознавал, что для большинства гóтов подобный тип дома был незнакомым. Типичным жилищем вестготов, как и всех древних германцев, был большой длинный дом площадью 60—160 кв. м., разделенный на части: восточная для проживания, западная — помещение для скота. Жилая часть представляла собой помещение с очагом, столом и местом для сна [Магомедов, 2001, с. 21—22].

Для Ульфилы требовалось так перевести стих Евангелия, чтобы, с одной стороны, он был понятен и привычен для готов, с другой стороны, не был нарушен смысл всего действия, которое заключалось в том, что в помещении должны были быть подготовлены места за столом с едой для празднования Пасхи Иисусом с его учениками. Для этого Ульфила отошел от пословного перевода греческой фразы ποῦ ἐστιν τὸ κατ άλυμά μου ‘где есть покой Мой’, опустив притяжательное местоимение μου и изменив число существительного. И если предположить, чтослово saliþwos обозначало не помещение, а место за пиршественным столом, то ни смысл стиха, ни германские традиции пиров, которые проводились в большой части дома с очагом, не были бы нарушены. Сравните: hvar sind saliþwos þarei paska miþ siponjam meinaim matjau? ‘где места за столом, где пасху с учениками моими вкусил бы я’. На этом примере четко прослеживается переход слова saliþwos из обыденного (место для гостей) в сакральное (место для празднование Пасхи).

В Евангелии от Иоанна слово saliþwos встречается два раза и используется в сакральном, метафорическом значении. В Главе 14, стих 2 Иисус, обращаясь к своим последователям, говорит о том, что в усадьбе его отца много обителей, которые в греческом варианте обозначены словом μονή ‘жилище’[8]. Под усадьбой отца в стихе подразумевается небо, но что представляли собой многочисленные обители? Существует несколько толкований этого места в Евангелии, однако наиболее простым объяснением употребления слова μονή в этом контексте, является идея, что небо широко и мест хватит для всех. В греческом языке присутствует однокоренной существительному μονή глагол μένω ‘я обитаю, остаюсь’, следовательно, греческое μονή может обозначать место обитания, где ты остаешься на время или навсегда. У современного читателя сразу возникают ассоциации с жилищем, получается своеобразный перенос более поздних представлений на более ранние. Однако Иисус прямо говорит далее, что если бы этих мест не было бы на небе, то он сам место подготовит (ἑτοιμάσαι τόπον) для своих последователей, именно подготовит место, а не построит жилище. В готском языке мы имеем пословный перевод manwjan stad, где manwjan ‘приготовлять’и staþs ‘место’. Таким образом, мы склоняемся к мнению, что в данном отрывке речь скорее всего идет о местах, а не о жилищах [Сорокина, 2013, с. 833–844].

Действительно, при переводе Евангелий Ульфила не мог не учитывать языческие верования готов, для которых Царствие Небесное могло ассоциироваться со священными рощами или с Вальхаллой – местом, где павшие в боях храбрые воины пируют, пьют медовое молоко и едят мясо вепря. К примеру, соотнесение северогерманского языческого Гимле, или Вингольва (место, созданное Всеотцом), с христианским Царствием Небесным косвенно подтверждается в «Младшей Эдде». Таким образом, устанавливается явное сакральное значение слова *saliþwa как ритуального места, где последователи Христа прославляют бога пирами.

Проведенный анализ позволил выявить у готского *saliþwa, с одной стороны, обыденное значение «место для путников и чужестранцев для отдыха и еды», с другой стороны, сакральное значение «место, где добрый христианин мог найти временное пристанище и возблагодарить бога».

Использование в готском переводе слов, имеющих эмотивный потенциал, позволял Ульфиле, с одной стороны, довести до готов основные идеи христианства с помощью знакомых слов и понятий, с другой стороны, апеллируя к чувствам вновь обращенных христиан, передать особую атмосферу сакральности текста, заставляя читателя искать скрытые смыслы, приобщаясь к таинству, возвышенности и духовности.

Литература

Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. – М.: Прогресс, Универс, 1995.

Комментарий Баркли к Новому Завету. [Электронный ресурс]. URL: http://www.bible.by/barclay-new-testament/read-com/41/14

Кострыкина С.Е. Семантическая реконструкция прагерманской формы *saljanan (на материале древнегерманских переводов Библии) // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер. Филол. науки. – 2013. – № 1(76). – С. 78—82

Магомедов Б.М. Черняховская культура. Проблема этноса. – Lublin, 2001.

Сорокина Е.А. Библейская обитель и готское *SALIÞWA: к реконструкции значения // Индоевропейское языкознание и классическая филологи: материалы чтений, посвященных памяти профессора И.М. Тронского. – СПб.: Наука, 2013. – C. 833–844.

Тацит К. Сочинения: в 2-х томах. Т. 1: Анналы. Малые произведения. Т. 2: История. – СПб.: Наука, 1993.

Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: монография. — Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2008.

Lehmann W. P. A Gothic Etymological Dictionary. – Brill Academic Publishers, 1986.

И.А. Стернин