Ферапонт - это слуга

«Как точно Господь нарекает монахов, - ска­зал однажды инок Трофим. - Уже в самом имени характер и назначение». Ферапонт в переводе с греческого - слуга. А о слуге сказано Господом: «кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою». (Мк. 9,35).

О том, что о. Ферапонт был искусным поваром, наши оптинские непрофессиональные поварихи даже не догадывались. И на своем первом послу­шании в трапезной для паломников он стоял на раздаче, был кухонным рабочим, как говорили в старину, «слугою за все».

В 1990 году в монастыре только начали строить трапезную для паломников, и о. Ферапонт настилал в ней полы. А тогда трапезничали в женской гос­тинице. Пока монастырь был маленький, как-то справлялись. Но к 1990 году монастырь разросся, и трапезная стала «горячей точкой». Не хватало всего - мест, посуды, еды, а главное смирения. Обе­дали едва ли не в пять смен, и в долгой очереди кто-то, бывало, начинал роптать: «Сколько можно ждать? Мы на послушание опаздываем!» Надо было видеть, как пунцово краснел тогда о. Фера­понт, бросаясь обслуживать ропотников в первую очередь. Из опыта работы в церкви он уже знал: смиренные умеют ждать, а гордость гневлива. И он старался водворить мир.

Воспоминания паломника-трудника из Таш­кента Александра Герасименко, проработавшего в монастыре на добровольном послушании семь лет. В Оптину пустынь Саша приехал в 17 лет - почти одновременно с о. Ферапонтом, и их поселили в одной келье в скиту.

Хлебное место

В Оптиной пустыни я работал сперва по послушанию на просфорне. А месяца через пол­тора у меня вышло искушение - стоял я в очере­ди в трапезную и осуждал трапезников в душе: «Сами, - думаю, - наелись до отвала, а мы тут голодные стоим!»

До Оптиной я работал помощником повара в ресторане и кухонные обычаи знал. А как толь­ко я осудил, меня тут же перевели на послуша­ние в трапезную. Ну, думаю, попал на хлебное место. Уж теперь-то и я поем.

В первый же день, как только сготовили обед, взял я половник, тарелку и лезу в кастрюлю с су­пом. «Ты куда?» - спрашивает меня о. Ферапонт. - «Как куда? - отвечаю я, - за супом. Есть хочу». - «Нет, брат, так дело не пойдет, - говорит о. Ферапонт. - Сперва мы должны на­кормить рабочих и паломников, чтобы все были сыты и довольны. А потом и сами поедим, если, ко­нечно, что останется». А сам смотрит на меня смеющимися глазами и подает мне ломоть хлеба с толстенным слоем баклажанной икры.

В общем, ни супа, ни второго нам в тот день не досталось. Смотрю, о. Ферапонт достал ящик баклажанной икры, открыл три банки и, выложив в миску, подает мне. Наконец-то, думаю, и я поем. А о. Ферапонт мне показывает на кочегара, ко­торый после смены обедать пришел и говорит: «Отнеси ему, дай чаю и хлеба побольше. Пусть как следует поест человек». Смотрю, с других послушаний приходят обедать опоздавшие, а о. Ферапонт все открывает для них банки с ик­рой. Тогда в трапезной работал паломник Вик­тор, он теперь священник. Вот Виктор и гово­рит: «Давай я буду открывать банки». - «Не надо, - говорит о. Ферапонт, - руки попор­тишь». - «А ты не попортишь?» - «Лучше я один попорчу, чем все», - ответил о. Ферапонт.

Так я попал на «хлебное место», где пока всех накормим, то самим, бывало, оставался лишь хлеб да чай.