О гадаринском бизнесе

В одной из своих проповедей иеромонах Васи­лий изъяснял притчу о гадаринском бесноватом, из которого Господь изгнал легион бесов: «Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы про­сили Его, чтобы позволил им войти в них. Он по­зволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро, и потонуло» (Лк. 8, 32-33).

Стадо было огромное – по некоторым источни­кам, две тысячи. И из-за свиней гадаринские жите­ли гонят Господа от себя: «И вот весь город вы­шел навстречу Иисусу и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их» (Мф. 8, 34).

Эта проповедь о. Василия запомнилась многим. Свинья, объяснял он, считалась у иудеев столь не­чистым животным, что свинину не ели, брезгуя не только прикасаться к свиньям, но и произносить само слово «свинья». Говорили иносказательно: «этот зверь», «это животное». По закону Моисея в древней Иудее не разводили свиней. И если гада­ринские жители преступили закон, разводя столь отвратительных для них животных, то потому, что таков был их бизнес – они разводили свиней на продажу.

«Они гнали Господа от себя не потому, что лишились пищи, но потому, что лишились нажи­вы, - говорил о. Василий. - Как много людей при­шло сегодня к Богу! Но и в наш век будут гнать Господа, встав перед выбором: Господь или нажи­ва. И тем, кто отринет Господа ради наживы, вер­нуться потом к Богу будет невозможно».

О засухе, картошке и свинках

Лето в год перед убийством выдалось такое засушливое, что картошка не росла, а пеклась в горячей, как зола, земле, и во многих местах поля были выжженными от зноя. Странное было лето - грозовое: небо часто сверкало молниями, синоптики постоянно сулили грозы с осадками, но с весны не было ни одного дождя.

Господь дал наказание, чтобы явить свою ми­лость. И везде, где на полях служили молебны о ниспослании дождя, Господь давал даже не дождь, а ливень. В поселке Стекольный Завод вскоре пос­ле начала молебна хлынул такой дождь, что все вымокли до нитки, пока бежали в укрытие. А в Шамордино и на оптинских полях в Руднево вода после молебна долго стояла в борозде, и картошка там уродилась особо крупная. Все было наглядно, как в букваре: вот зеленая сочная ботва на полях, где шли молебны, а вот бок о бок, как ножом по меже отрезано, выжженные от засухи поля.

Кстати, одно оптинское поле-огород дождь обо­гнул стороной, и инок Трофим обошел его по меже с молитвой, сказав: «Вот наши грехи». Многие ме­стные жители ходили в тот год по меже, удивля­ясь или негодуя: как так - одна земля и одно небо, но на монастырских полях все зеленеет после дождя, а рядом жухнет, погибая, сухая картофель­ная ботва. «Это золотые купола от нас тучи оттал­кивают!» - кричала, негодуя, учительница-пенси­онерка. - «Жили мы до монахов и были с кар­тошкой,- вторил крепкий хозяин, ее муж. - А теперь свиней чем кормить?»

В то засушливое лето даже из дальних селений присылали в Оптину машины за батюшками, что­бы отслужить на полях молебен, убедившись, как дивно помогает Господь. А вот козельчан собрать на молебен не получалось. Вроде, люди были не против, но отговаривались - некогда. И православ­ные козельчане, страдающие со всеми от засухи, сговорились в итоге так - обошли соседей и зна­комых, предупредив о часе молебна в храме и по­просив людей помолиться в час общей молитвы хотя бы дома. И вот настал час молебна. Древние бабу-ли, не способные по немощи добраться до храма, пали по избам ниц пред иконами, слезно вымали­вая дождь у Ильи-пророка. А мужики с любопытством высыпали на улицу, поглядывая на небо и обсуждая, а будет ли от «богомолов» толк?

«Господь помогает быстрее скорости света», - любил говорить инок Трофим. И сразу после нача­ла молебна на Козельск, как самолеты на посадку, пошли, снижаясь, черные грозовые тучи. Несколь­ко женщин выскочили на огороды с иконами, уже в голос молясь о дожде. И зашлепал небывало круп­ный дождь. «Дождь, дождь!» - закричали жен­щины и дети. А мужики, радостно поблескивая гла­зами, все же противились чуду, рассуждая: а вдруг случайность? «Конечно, случайность, - громко сказал крепкий хозяин, муж учительницы, кричав­шей про золотые купола. - Синоптики же обеща­ли грозу с осадками. Вот попы и устроили фокус, разузнав про прогноз».

На этих словах дождь перестал, а тучи, будто гонимые бурей, стали стремительно уходить от Козельска. Это было так неожиданно, что мужики закричали. А крепкий хозяин запустил в небо та­кое адское богохульство, что засверкали молнии, громыхнул гром, и с неба дохнуло таким зноем, что высохла вмиг сырая земля.

Картошка в тот год не уродилась, и со свинка­ми было неважно. Но крепкого хозяина это уже не интересовало - он истаял на глазах от скоротеч­ного рака. Перед смертью он попросил позвать ба­тюшку, чтобы исповедаться и причаститься, но смерть опередила священника. Потом его отпели, а вдова еще долго ходила в церковь ставить свечи за упокой.

В здешних краях редко встретишь избу или квартир}' без иконы. К Богу трогательно прибе­гают в скорби по умершим, веруя, что есть загроб­ный мир. Но на земле человек чувствует себя кузнецом своего счастья и хозяином земной жизни, гор­деливо полагаясь на свою силу и смекалку. И это явление повсеместное.

Из рассказа белорусской паломницы Галины С.:

«У меня дядя-пасечник был верующий. А когда наводнением его ульи или улики, как он говорил, смыло в реку, он схватил топор и стал иконы рубить. «Дядя, - кричат ему, - не смей! Ты же сам нас учил, что Бог есть». А он отвечает: «Бог есть, да моих уликов нет».

Из дневника о. Василия: «Мир, похищая у Бога чин подателя земных благ, присваивает его горделиво себе и, наделяя нас ими как бы милос­тиво, присовокупляет и возлагает на нас заботу об их хранении и страх потери их.

Когда же дает Бог, то Он заботится о даре своем и потеря его не волнует сердец наших».

Когда мать о. Василия приехала в Оптину к гробу сына, она не плакала, но тихо спрашивала всех, заглядывая в глаза: «За что убили моего сы­ночка? Разве он обидел кого-то? Разве он мог оби­деть кого?»

«Не за личные грехи ненавидят пастырей,- писал в 1925 году протоиерей Валентин (Свен-цицкий),- а за тот дух Христов, который живет в Церкви». Время дало свои ответы на вопросы о при­чинах гонений. Но нет на земле ответа, способного унять боль матери, спрашивающей у гроба сына: «За что?»

Вернемся здесь снова в ту залитую кровью Оптину, где на Пасху умолкли колокола. Вот дневник тех дней, что вместили в себя убийство, отпевание и по­гребение. Это 18 - 20 апреля 1993 года.