II]. А.О. Добролюбский Л.С. Клейну

21.09.07

Дорогой Лев Самойлович!

Большое спасибо за столь быстрый отклик. Я не умею читать с такой скоростью. Так, Ваши мемуары я читал дня три-четыре, а наши тексты сопоставимы по объему.

Мне особенно важно было Ваше впечатление, поскольку я, как человек подстилающего археологического поколения, учился по Вашим книжкам и всегда ими искренне восхищался. К сожалению, так получилось, что лично знакомы мы поверхностно, кажется, виделись несколько раз и разговаривали не более пяти минут. Но я всегда слежу за Вашими работами, по мере своих скромных сил и возможностей. Во всяком случае, археологию я преподаю по Вашему учебнику.

Сережа Эрлих переслал мне текст Ваших мемуаров еще весной, заверив меня, что Вы возражать не будете. К тому времени моя рукопись уже была готова. Так что, видимо, мы их создавали параллельно, и по разным причинам.

Ваши побуждения мне ясны, поскольку они следуют из Вашего текста. Что до меня, то я не имел, в сущности, никакой мотивации, кроме настойчивости окружающих. Мой ученик Андрюша Красножон (кстати, он тоже отчасти выкормыш ВАШа) повел себя очень инициативно с этим диктофоном, утверждая при этом, что его этому подучил Марк Ткачук. Я несколько раз приезжал в Кишинев с лекциями в ВАШе, и они считают, что в устной речи я куда лучшее и интереснее, нежели в письменной.

Я не сопротивлялся особо, но и не ставил перед собой какой-то серьезной цели - просто хабальный треп. Самому мне все это писать было лень, потому что нужно сидеть, а во время прогулок и под пиво - в самый раз. Иными словами, я над ними вообще не работал. И, если честно, не слишком серьезно к этому относился, полагая, что вряд ли этот треп будет когда-нибудь доведен до внятного литературного текста.

Когда же это очень скоро произошло, и я его перечитал, то сам был неприятно поражен, насколько мое представление о себе не соответствует тому, что я читаю. Я считал себя, как бы точнее выразиться, более приличным человеком. И поначалу решил, что это нельзя никому показывать.

Но... потом я успокоился и подумал, что в этом может оказаться некое достоинство рукописи. Там изложена святая правда, во всяком случае, в моем восприятии. А если это так, то рукопись представляет собой обычный историко-литературный источник, как бы срез эпохи и культурной ситуации моего поколения в довольно специфической соционаучной среде. И решил оставить все, как есть. Ничего не ретушировать и не заглаживать.

Вы считаете, что диктовка ученику оказала мне дурную услугу. Не знаю в чем. Зато это дало мне уникальную возможность посмотреть на себя со стороны. Ведь текст-то оказался уже отчужденным.

Это было примерно год назад, и я решил его проверить на своей референтной группе, которая, в частности, состоит и из многих фигурантов этого повествования. Просил делать любые замечания, готов изменить и поправить решительно все, с чем кто-либо не согласен. Все желающие высказались, рукопись прочло уже несколько десятков человек, и, кажется, ее уже и не стоит публиковать - и так все, кому надо, читали. Но мне почти все решительно советуют ее издать. Если попытаться сформулировать общее мнение - рукопись эстетически хороша, а вот этически - явно небезупречна. И именно на эти моменты следует обратить внимание. Я постарался учесть все пожелания, но намерен щадить чувства лишь тех людей, которые мне приятны, дороги или близки. А на тех людей, чувства которых я не намерен шадить, эти этические правки не распространяются. Надо было им вести себя прилично в свое время. Мне сейчас уже все равно, что они думают, пускай обижаются или пишут свои мемуары. Это их дело.

Я вовсе не собирался спешить с изданием этих воспоминаний, мне Эрлих это сам предложил, полагая выпустить их к моему 60-летию, которое наступит через полтора года. А также переслал Ваши мемуары. Мне стало лестным оказаться в столь блистательном обществе. Поэтому я и попросил его переслать Вам мой текст.

Еще раз огромное спасибо за замечания. Что касается лично Вас (талдычит, что гений, история с защитой на совете у Массона и пр.), то я это все, естественно, уберу и исправлю. Извините, но и поймите - этот текст - полуфабрикат, он плохо вычитан даже орфографически, я его лишь предварительно проверял. Это же касается именного указателя. Я его сделал в спешке, неполным, просто обозначил намерение его поместить.

Теперь по существу. Позволю себе не согласиться с тем, что "питейный и матерный тон", который я "избрал назойливым фоном для своих воспоминаний", неуместен. Потому что он был именно таким, как я его описываю. Даже хуже, я его еще комплиментарно преподнес. Я хорошо знаю, что Вы - человек совершенно непьющий и даже брезгливо к этому относящийся. Но я вырос в иной обстановке. Именно так вел себя и разговаривал мой любимый учитель П.О. Карышковский. Так же вели себя мои друзья и многие другие люди, на которых я ориентировался. Естественно, я это воспринял, и стал подражать. Именно так вели себя многие окружающие, и даже мои рафинированные дочери. И если сохранять "правду жизни", то такой тон, как мне кажется, следует оставить. Разве что как минимум уполовинить количество матерных слов в тексте. Впрочем, это легко редактируется.

Что касается термина "сожрал", то это, очевидно, следствие моего чрезмерного увлечения в последние годы этологией. Именно по этологии человека я читал спецкурс - сначала в ВАШе, а потом и у себя в университете. Марк Ткачук даже заказал мне написать учебник - надеюсь, что руки дойдут.

Вы пишете, что тон моей книжки делает ее несерьезной - сквозь призму бутылки, и это мешает бороться за "настоящую" науку. Хочу лишь сказать, что я свое занятие наукой не считаю, а считаю искусством, прежде всего педагогическим, общекультурным, литературным, если угодно, а поэтому на этой ниве ни с кем бороться не намерен. И, если честно, никогда ни к чему серьезно не относился, кроме уважения к ближнему как к самому себе, а также желания сохранить культурное наследие. Любое. Возможности мои в нашем обществе, в этом смысле, просто ничтожны, но я пытаюсь хоть несколько книг "вытащить из огня" горящей библиотеки. В этом и усматриваю смысл своего существования и свою миссию, которая дает мне возможность сохранять чувство самоуважения. А также силы продолжать бороться и жить.

Что касается моих амурных связей с разными женщинами, то, в подавляющем большинстве случаев, имена вообще не указываются. А если указываются, то те, которые еще не умерли, уже прочли эту рукопись и никаких претензий не имеют. Напротив, некоторые даже довольны или польщены, что о них кто-то вспомнил или обратил внимание.

Насчет "академика" Вы совершенно правы. Немедленно уберу, большое спасибо.

Если говорить о том оружии, которое я даю своим врагам, то меня это просто мало занимает. Не так их уже и много, большинство почило в бозе. Поколения сменились, меня уже знают лишь как скандалиста и хулигана, копающего без открытого листа и плюющего на институт археологии. Впрочем, большинство моих читателей и сторонников воспринимают эту деятельность чуть ли не как "культурный подвиг". А "доверие читателя" я намерен завоевать своей искренностью и чистотой помыслов.

Возможно, фоменкиада и не красит воспоминания. Но это тоже был совершенно искренний и импульсивный поступок - мне просто захотелось разобраться. Я ведь написал всего лишь одну статью. Даже Ткачук сказал, что один раз - можно. Но больше не надо. Так что я больше не буду.

Все огрехи текста, если речь пойдет уже конкретно об издании, будут, естественно, устранены и тщательно выверены. Пока это всего лишь полуфабрикат. Я просто собираю мнения и впечатления. Еще раз позвольте поблагодарить, что Вы столь внимательно к этому отнеслись.

Вы спрашиваете, чем я занимаюсь. С 95-го года я копаю Одессу и, несмотря на очень сильное противодействие охранных и академических структур, мне удалось продержаться двенадцать лет. Обстановка, в которой я пребываю, описана в пяти последних песнях "Одессеи". Посадить и даже сковырнуть им меня не удалось, чем я всячески горжусь. В позапрошлом году я нашел крупнейшее античное святилище в Причерноморье, и самое приятное, с земляным омфалосом. Материала у меня оказалось столько, что пока он не обработан и не обдуман до конца. Я уже издал несколько книжек по этим раскопкам, и собираюсь продолжать эту деятельность. Святилище в мемуары не вошло, хотя меня и с него пытались снять с прокурором. Снова не вышло. Я собираюсь передать эту деятельность своим ученикам. А пока еще немножко подергаться. Мне сейчас 58 лет, и возраста я, в общем-то, не чувствую. Разве что психологически. Начал считать, сколько мне осталось и успею ли. Думаю, Вы меня хорошо понимаете. Как и я Вас.

Меня очень огорчает и тревожит Ваша болезнь. Но может быть все не так уж страшно или не так скоро? Ведь очень важно не признавать себя больным. Я понимаю, что этого недостаточно, но мне всегда помогало. Вот сейчас, в апреле, я упал на трассе с велосипеда, и от удара мне раздробило всю правую тазовую кость. И пальцы правой руки. Сделали операцию, и, уже через два месяца мои аспиранты отвели меня на пляж на костылях, я стал плавать, и все прошло в течение двух недель. Мне врач объяснил, что это все - от общего оптимистического настроя организма.

Восхищен Вашей эпистолярной продуктивностью - преклоняюсь еще раз, я так не умею. Впрочем, я сейчас много времени уделяю преподаванию и, после двух-трех пар, устаю более, чем во времена своей цветущей молодости. Поэтому пишу книжки и статьи как бы между делом. Планирую сделать монографию о своих раскопках, написать учебник по истории Юго-Западной Украины (с точки зрения Вашей концепции генераторов народов), а также, возможно, учебник по этологии человека для ВАШа. Далее гадать не буду. Дай Бог и с этим управиться.

В понедельник я улетаю в Израиль, в гости к своему другу на две недели. А в 20-х числах ноября буду в Питере на очередной конференции "Боспорский феномен". Мне очень хотелось бы с Вами повидаться. Не могу ли я Вас навестить? Ведь мы никогда толком не разговаривали. Если Вы не против, то напишите мне, пожалуйста, свой адрес и телефон.

Дай Вам Бог здоровья и веру в излечение.

Искренне Ваш Андрей Добролюбский