Осуждение – следствие отсутствия любви

Любовь все покрывает. Это свойство любви имеет близ­кое родство с милосердием. Если любящий сострадает внеш­нему бедствию ближнего, то он ни в каком случае не мо­жет радоваться душевной беде ближнего - греху, ошибке и падению. Осуждающий ближнего свидетельствует тем свою к нему нелюбовь. Порок осуждения более зловреден, чем можно предположить без внимательного рассуждения. Едва ли человеческое милосердие покрывает столько горя и скорби, сколько порождает осуждение. Порок этот всеобщий и давний. Несу я поношение, плакался пред Богом псалмопевец, и бесчестием покрывают лицо мое. О мне толкуют сидящие у ворот, и поют в песнях пьющие вино (Пс. LХIII, 8 и 13).

И Спаситель, и апостолы неоднократно увещевали неосуждать, так что теперь всякому христианину известно, что осуждать грешно и стыдно. Не смотря на то, осуждение весьма распространено и поныне, хотя принимает в иных кругах более утонченные, лукавые формы: приправляют осуждение то похва­лами осуждаемому, то ненужным снисхождением, то притворным сожалением; но все же осуждают, преувеличивают, осмеивают, уничижают. Утомленный этим неумолкающим шумом осуждения, один англичанин положил в карман жилета червонец, обещал дать этот червонец первому человеку, чуждому порока осуждения. Тринадцать лет червонец оставался в кармане англичанина...

Не соблюдается в этом осуждении ни справедливости, ни меры. Напротив, «каждый, забыв собственные погрешности, чрезвычайно великие и часто незаслуживающие прощения, пересуждает погрешности ближних, гораздо меньшие и часто извинения достойные; со скукою помышляет о своих и прыгает от радости, когда говорит о чужих, и на то, чтобы пересуживать и переценивать поступки других, тратить все свое время».

Где нарушается любовь, там не будет и правды. Поэтому судящие поступают не по правде. Неправда осуждения ясно видна даже по сравнению с судом юридическим.

Там судят по долгу, призванные к этому делу, подго­товленные судьи и начальники. Осуждающие же самозвано берут на себя судейское дело и говорят об обстоятельствах, их не касающихся.

«Как неприлично и весьма стыдно мимоходом заглядывать в дом и подмечать, что в нем делается, так крайне неблагородно и любопытствовать о чужой жизни». Напрасно осуждающие прикрываются тем, что они говорят истину. «Хотя бы в твоем злословии и была истина, и в таком случае оно преступно. Фарисей, злословя Мытаря, говорил истину, но это не принесло ему никакой пользы. В самом деле, скажи мне, разве Мытарь не был мытарь и грешник? Но при всем том Фарисей, осуждая его, потерял все. Хочешь исправить брата, - поплачь, помолись Богу, дай ему увещание наедине, посоветуй, попроси». Ведь, не осуждать не значит закрывать глаза, но значит покрывать неисправности других своею любовью. В этом смысле и Спаситель сказал жене, ятой в любодеянии: и Я тебя не осуждаю, то есть зная твой грех, не лишаю Своей любви. Этому правилу умели следовать христианские подвижники, всю жизнь посвятившие борьбе со грехом. Так, святому авве Аммону братья с беспокойством сказали: «поди, посмотри, авва, у этого брата в келье жен­щина». Догадавшись, что женщина спрятана под кадкою, святой авва сел на кадку и велел искать по всей келье. Когда они не нашли, святой пристыдил их и дал наставление вперед не верить худому слуху на брата. И брата того исправил, ибо не только прикрыл проступок его, но и сделал ему выговор, как скоро нашел к тому случай. Оставшись с прегрешившим наедине, взял его за руку и сказал: «позаботься о себе, брат». Тот сейчас же устыдился и умилился, тронутый любовью старца. Так поступали имевшее право судить и обличать, а самозваные судьи чужды этой снисходи­тельности, потому что в них нет любви всепокрывающей.

Осуждением нарушается и формальная правда. На узаконенном суде дают слово обвиняемому, допрашивают свидетелей, исследуют обстоятельства совершения про­ступка, когда же праздные люди соберутся для осуждения ближних, они не приглашают к ответу обвиняемого, не требуют свидетелей, не изучают обстоятельств дела. Это суд всегда пристрастный, всегда неправедный. «Об отсутствующем брате не должно ничего говорить с намерением очернить: это есть клевета, хотя бы сказанное и было справедливо. Надобно отвращаться от человека, который наговаривает на брата». Осуждающие подобны мухам, жадно садящимся «на чужие раны».

Самая проницательность осуждающих, их способность подмечать дурное говорит далеко не в их пользу. Это сорадование неправде свидетельствует, что и в душе осуждающего жив и действен вкус ко греху. «Добрый человек всех людей видит добрыми, а злой и лукавый не только криво, но и прямо ходящих подозревает, укоряет, осуждает и зло­словит». В силу этого свойства не только отдельные люди, но и все общество, целый народ могут погрешать в своих суждениях. Тертуллиан сообщает, что в первые века христиан называли стадом ослов, пустыми людьми, едящими че­ловеческое мясо и пьющими человеческую кровь. Это было об­щее убеждение, а между тем - как оно далеко было от ис­тины! «Не верю, не хочу слышать», - вот ответ христианина на хульные речи.

Цель суда государственного - торжество правды и наказание зла. Этой же целью иногда прикрываются осуждающие, но неудачно. Ненависть к злу заключается не в высматривании его в потемках чужой души, но в том, «если кто возненавидит грехи свои и осудит себя, а ближняго оправдает». Осуждающему Спаситель говорил: лицемер, потому что осуждение есть лицемерная борьба со злом, показная ненависть к греху. «Спаситель не запрещает судить, но прежде велит изъять бревно из собственнаго глаза, и тогда уже исправлять согрешения других. Ибо всякий свое знает лучше, нежели чу­жое, и лучше видит большее, нежели меньшее и наконец себя самого больше любит, нежели ближняго. Посему, если ты су­дишь других, желая им добра, то прежде пожелай его себе, котораго грех и очевиднее, и более; если же не радишь о себе самом, то, очевидно, что и брата своего судишь не из доброжелательства к нему, но из ненависти и желания опо­зорить его».

При каждом осуждении делается смелое заключение от проступка к личности, его совершившей; между тем следо­вало бы наоборот: от состояния личности в минуту совершения проступка заключать к преступности совершенного. Грех не есть величина, независимая от состояния согрешающаго (объ­ективная), но измеряется даже на суде человеческом обстоятельствами, предварявшими и сопровождавшими его совершение. Принимается во внимание даже состояние виновного после совершения проступка, т. е. раскаивается он, или упорствует. Со­вершенно иной способ заключения у осуждающего. Для него - величина греха есть нечто твердое и установившееся без всякого отношения к личности погрешающего. И от этой вели­чины осуждающий делает смелый вывод к качеству личности. Поэтому осуждающий всегда виновен против девятой заповеди, так как дает свидетельство ложное, за истинность которого он не может ручаться.

Как по одному листу нельзя делать заключения о величине и качестве целого леса, где сорван этот лист, так по про­ступку нельзя судить о человеке. «Нить праведника без греха; нет и грешника без всякаго добра. Что было нечестивее Ахава? Он сделал и похищение, и убийство; однако, так как он стал сокрушаться, Бог говорит Илие: видел ли еси, как умилился Ахав (3 Царств, XXI, 29)? Видишь ли в ка­кой бездне грехов нашлось еще некоторое малое добро? Что хуже Иуды предателя, пленившагося сребролюбием? Однако и он сделал потом некоторое, хотя малое добро: согрешил говорит он, предав кровь неповинную (Ме. XXVII, 4). По­рочность не такова по свойству своему, чтобы добродетель при ней не имела места. Овца никогда не может быть свирепою, потому что она от природы кротка; волк никогда не может сделаться кротким, потому что он свиреп от природы. За­коны природы не нарушаются и не колеблются, но остаются неизменными. Но во мне этого нет. Я бываю свирепым, когда захочу, и кротким, когда пожелаю, потому что я не связан природою, но одарен свободным произволением».

Не многие люди выражаются в своих делах вполне, но чаще всего люди или хуже своих дел, или лучше. Спокойное и приличное поведение в источнике своем может иметь сатанинскую злобу и коварство. Убийца во гневе и укравший под давлением обстоятельств - могут быть нравственно выше того, кто спокойно подтачивает жизнь семейных и ближних. Ошибочный поступок и предосудительное поведение часто происходят не от злой воли, но от пылкости характера. «Богу единому принадлежит и оправдать и осудить, Который ведает и состояние каждаго и силу, действие и дарования. Бывает, точно, что брат делает иные дела небрежно; но имеет одно дело, которое Богу угоднее всей твоей жизни; а ты, сидя, осуждаешь его и готовишь мучение душе своей. Если и случилось бы ему уклониться от пути прямого, почему ты знаешь, сколько он подвизался, сколько пролил кроваваго пота прежде, нежели сделал проступок, так что, может быть, прегрешение его почти как праведное дело в очах Божьих? Ибо Бог видит труд его и скорбь, подъятые им прежде, нежели сделал проступок, и милует его; а ты знаешь только просту­пок его... Можешь ли ты знать, сколько и слез пролил он о сем пред Богом? Тебе грех его известен, а покаяние неизвестно».

Греческому мудрецу Солону приписывают изречение: «не произноси решительного суждения о человеке, прежде последнего часа его». Но эту осторожность следует провести еще далее: признай, что ты не можешь произнести непогрешительного суждения ни об одном человеке. Чтобы судить человека, нужно знать и внешнюю, и внутреннюю жизнь человека от утробы матери до последнего скончания, нужно знать не только его, но и всех его окружавших людей, всю среду его жизни. Это - дело возможное только для Бога, Который судит людей не одинаково, по внутреннему и внешнему их состоянию. «Иначе Бог судит епископа и иначе властителя мирскаго, иначе на­ставника и иначе ученика, иначе старца и иначе молодого, иначе немощнаго и иначе здорового. И кто может знать сии суды? Приплыло к одному городу судно с невольниками. В городе том жила одна святая дева. Ей давно хотелось купить себе какую-нибудь маленькую девочку. Она размышляла: возьму и воспитаю ее, как мне хочется, чтобы она не знала никак их пороков мира сего. Призывает она к себе хозяина судна того и узнает, что у него есть две маленькие девочки. Не­медленно дает ему плату и берет себе одну девочку. Вслед затем встречается с продавцом распутная женщина и покупает оставшуюся девочку. Видите тайну, видите суд Божий? Кто может проникнуть в оные? Итак, святая дева воспитывает ту маленькую в страхе Божием, упражняет во всяком добром деле, а распутная соделала ту несчастную сосудом дьявола. И чему иному могла ее научить эта неистовая, как не погублению души своей? Итак, что мы можем сказать о сем страшном суде Божием? Обе были малы, обе были про­даны, не зная, куда ведут их, и одна - в руках Божьих, а другая попала в руки дьявола. Можно ли сказать, что Бог такого же потребует отчета от второй, какого и от первой? Может ли это быть? Если обе впадут в блуд или другое преступление, то неужели можно сказать, что они одинаково виновны, хотя обеих одинаково преступление?». Нет. Различие воспитания должно быть принимаемо во внимание при суждении о людях. «Иной согрешил, будучи сначала воспитан худо, потому что и родителей имел неправедных, и рос, слыша и видя речи и поступки беззаконные, а у другого было многое, что призывало его к добродетели - честное воспитание, советы родителей, взыскательность учителей, слышание слов Божих, образ жизни упорядоченный и все прочее, чем душа руководится к добродетели; но и он впоследствии поползнулся в подобный грех: таковой не по справедливости ли может быть признан достойным тягчайшаго наказания? Один будет осужден за то, что не воспользовался здраво спасительными побуждениями, всеянными в умы наши, а другой сверх сего и за то, что сделал напрасными все данные ему пособия и по невнимательности увлекся в порочную жизнь».

Но как бы ни была тяжка вина лица, подвергшегося пересудам, эта вина не исключает возможности снисхождения и не объемлет всю душу преступника. Мы видели уже, что св. Иоанн Златоуст находит добро и в душе предателя Иуды, и слабохарактерного Ахава. Велик был проступок осуждавших Иисуса на смерть, но и участники этого осуждения заслуживают снисхождения. Пилат пытался освободить Узника, воины ругались и бичевали Его, потому что им было приказано; архиереи и книжники стояли, за благо отечества, как они его понимали, и за предания. Человек - образ и подобие Божие, и черты богоподобия не утрачиваются и самым худым человеком. На этом и основано требование любви к врагам: оплакивай во врагах худое, но люби божественное.

Осуждающее же осуждают не проступок, но всего человека. Добрая слава лежит, а худая бежит. В силу этого они способны осудить и того человека, который стоит по сте­пени нравственного совершенства несравнимо выше осуждающих, в том, что «настоящий век есть зима для праведных, которые, живя с грешниками, по-видимому, не различаются от них. Как во время зимы все деревья с отпадшими листьями сходны между собою, и не видно, какие из них действительно засохли и какие свежи; так точно в настоящем веке нельзя распознать праведников и грешников, но все похожи один на других».

Не только о внутреннем достоинстве человека осуждающий не может правильно судить по его поступкам, но и в оценке поступков осуждающий следует произволу, не имея такого руководства к правильному суждению, какое судья имеет в уголовном законе. Поэтому в пересудах судят вкривь и вкось: добро называют злом, благочестие - ханжеством, рев­ность к вере - нетерпимостью, требование точности в слове и деле мелочностью, немстительность - отсутствием чести; умеренность - скупостью, молчаливость приписываюсь гордости. Словом, пересуды нередко переходят в своего рода гонение на добродетель, в розыск темных пятен на чистом платье невинности.