Мое имя тайно на твоей коже 9 страница

О Т-Е-Б-Е

Когда секундой позже Шерлок открыл глаза, то мгновенно перехватил взгляд Джона. Как если бы мог видеть его в кромешной тьме. Как если бы они смотрели друг на друга все это время.

Шерлок с Джоном добираются до дома к половине десятого, неся с собой завернутый в пеструю бумагу подарок от Молли. Она не обиделась, когда они отказались от предложения отметить день рождения в пабе, снова по-доброму поворчала на Шерлока за то, что он работает в свой праздник, и улыбнулась Джону, который несколько месяцев назад избавил ее жизнь от самого большого источника постоянного стресса тем, что затащил Шерлока в постель. Как всегда неловкая, суетливая и слегка растрепанная, она все же протянула Шерлоку подарок с донельзя довольным собой видом, будто кошка, проглотившая канарейку.

— Мне кажется, тебе понравится, — добавила она.

Шерлок, к этому моменту уже способный на элементарные фразы, взял подарок и вежливо поблагодарил, потому что это было единственное, что он уже вспомнил о нормальном поведении в обществе — к счастью, о собственном нормальном поведении он еще ничего не вспоминал, поэтому действовал по наитию.

— В таком состоянии ты куда приятнее, — усмехнулся Джон, махнув рукой кэбу. — Откуда-то вдруг появились манеры. Как думаешь, долго это продлится?

Шерлок испепеляет его взглядом, но берет протянутую руку и не отпускает до самого дома.

Постепенно, сидя в кухне за обеденно-лабораторным столом и пялясь на чашку чая, которую ему только что подал Джон, Шерлок начинает чувствовать себя почти нормально. Или, если не нормально, то «как обычно». Он поднимает взгляд на Джона, тот все еще в больничной форме, записывает на календарь свое рабочее расписание. Доктор Джон. Джон, который говорит на мертвых языках. Джон, который однажды отдал ему свою кровь. Джон, чьи мысли похожи на юркие мерцающие линии.

— Я не знаю, что сказать, — признается Шерлок.

— Я и сам пока не знаю. И в голове все немного путается. Может, это потому что ты был в одежде, кто знает, но мне кажется, что биологически невозможно быть настолько красивым. Обернувшись, Джон тепло улыбается. — Давай. Посмотри, что тебе подарила Молли. Похоже на книгу.

Тонкая бумага легко рвется, и Шерлок переворачивает томик, чтобы посмотреть название.

— «Парфюмер», — зачитывает он. — «История одного убийцы", автор — Патрик...

— Вот черт.

Не успевает Шерлок глазом моргнуть, как книга исчезает у него из рук стараниями неожиданно очень шустрого бывшего военврача. В ту же секунду Джон снова возвращается за свою сторону стола.

— Минуточку! — недовольно протестует Шерлок.

Джон крепко держит книгу, чуть заведя руку за спину, словно ее содержание просвечивает через обложку. Решительно поднятые брови свидетельствуют о том, что он не собирается ее отдавать, хотя Шерлок понятия не имеет, почему.

— Так, это ты читать не будешь, — заявляет Джон, идет к мусорному ведру и выбрасывает подарок.

— Это было мое, — рявкает Шерлок.

— А теперь это мусор. Но это был приятный жест.

— Во имя такой-то матери, почему…

— Шерлок, тебе плевать на парфюмерию, ведь так?

— Не плевать, когда разговор заходит о преступлении. И там было написано «убийца».

Джон поднимает руки к лицу, трет его ладонями вверх и вниз.

— Да. Так и… было. Слушай. Ты не будешь это читать. Тебе плевать и на литературу в том числе.

— Объясни, почему ты украл мою собственность и затем выбросил ее прямо на моих глазах.

Выдохнув, Джон подходит к Шерлоку и, раздвинув ноги, усаживается ему на колени. Его кожа под формой горячая, его крепкая мускулатура бедер давит на пах Шерлока, и это ни капли не неуклюже при всей простоте того, как они дополняют друг друга. Они дополняют друг друга так, словно Шерлок вылепил Джона из глины, а затем вдохнул в него жизнь.

— У тебя ничего не выйдет, — говорит Шерлок, раздражаясь вопреки самому себе.

— Еще как выйдет.

— Расскажи мне...

— И с чего начать? — нужно ущипнул его за шею. — С того, насколько ты удивительный, или с того, какой ты чертовски красивый, или с того, что я не могу перестать думать ни о чем другом. Ты сводишь. Меня. С ума. Лучший секс за все время, а я даже толком тебя не видел. Но это мы еще обсудим.

— Но почему ты выбро...

— Потому что ты меня обожаешь, ты, неистовое произведение искусства.

— Да, но...

— Так безопаснее. Поверь мне. И если ты думаешь, что твой день рождения закончится без хорошего траха, подумай еще раз. Прекрати думать о литературе. У тебя все равно нет никаких познаний в литературе.

Джон покусывает его ухо.

— Не то что бы я сильно возражал, — выдыхает Шерлок, — но, по правде говоря, я слегка...

— Измотанный, — соглашается Джон. — Потрясенный. Блаженствующий. Медленно соображающий. Высокий. Толстый. Очаровательный.

— Заткнись. Я имею в виду...

— Я знаю, что ты имеешь в виду. Я обо всем позабочусь. Я не хотел тебя трахнуть так сильно с той ночи, когда ты был в смокинге, и мы преследовали того скупщика, который пытался продать ворованного Грёза.

В этом-то и соль.

«И правда, это стоит делать почаще», — размышляет он. Приятно, когда тебя раздевают, бережно укладывают в кровать, если это делает Джон; приятно лежать на своей половине, слегка согнув ноги в коленях, с мягкой подушкой под головой, и знать, что это потому, что Джон меньше его на полфута. И когда Джон целует его плечо, руку, затылок, не спеша двигаясь сзади, это тоже очень приятно. В тот первый раз, после ссоры из-за Чарльза, Шерлоку показалось, что его позвоночник разлетелся вдребезги: будто крепко сплетенная цепь разрушается кольцо за кольцом, подбираясь к самому мозгу. Его это пугало с тех пор каждый раз, несмотря на легкую, как от героина, дрожь, раз за разом пробегавшую по телу. Потому что, не смотря на то, что Себ любил быть сверху, а Шерлок изо всех сил хотел угодить в первый раз в жизни, он никогда ничего подобного не чувствовал. Ни с Себом, ни с кем-либо еще. Лишь с Джоном, когда мир сужался до неясных очертаний. Это было ни на что не похоже. Хотя сейчас он уже немного привык к ощущениям: к руке Джона на своем бедре, в волосах, к тому, что мысли в его голове теряют четкость и порядок – что Джон, даже не подозревая об этом, расплетает сложные переплетения его мыслей, словно хочет отпустить их, как шарики, в небо над Темзой… А Джон говорит «красивый», — когда Шерлок, наконец, содрогается всем телом, — «блядь, какой ты красивый». И, значит, это нормально – то, что он разлетается на части, словно кто-то распустил дырявый свитер. Все в порядке.

— Ты, — говорит Джон, когда двадцать минут спустя забирается в постель после короткого душа, — такой умный парень. Сегодня твой день рождения, а лучшие подарки достаются мне.

Шерлок зарывается носом в его шею и трется коленом о его ногу.

— Я кое-что понимаю в литературе, — заявляет он упрямо, надув губы. – И по-прежнему хочу знать, почему мне нельзя доверять в плане чтения. Как я могу улучшить свои знания, когда ты подпускаешь меня к книгам? Почему?

— Профессор Хокинг, какой кафедрой вы заведуете в университете?

Шерлок хмурится. Он выглядит серьезнее, уверенней, так ему кажется. Лучше, чем если бы рассмеялся. Но надолго его не хватает, и он расплывается в ухмылке, которую так и не удается сдержать.

На следующей неделе Лестрейд обращается к Шерлоку с очень странной просьбой.

Когда они с Джоном приезжают на место, Лестрейд дает им несколько снимков. В гостиной, в которой они находятся, царит угнетающая атмосфера: воздух густой и тяжелый. Но комната чистенькая и обставлена со вкусом. Андерсон снимает отпечатки пальцев с пианино.

— Боже мой, — выдыхает Джон.

На фотографиях двое мужчин. У обоих бешеный взгляд и скорченные от боли лица, они кричат что-то в камеру. Эти снимки с места преступления, они лишены какой-либо эстетики и они напоминают кадры из фильма ужасов. Одному из мужчин оказывают срочную медицинскую помощь и делают укол. Другой смеётся. И это выглядит страшно.

— Это Джордж и Оуэн Тридженнисы, — объясняет Лестрейд. – Оба не в себе. Вчера утром были найдены в этой комнате. До этого припадков не было. Я видел их час назад, вблизи они еще более очаровательны.

— Они кое-кого мне напоминают, — многозначительно бормочет Андерсон.

Шерлок игнорирует его и берет следующий снимок. На нем изображена женщина, когда-то она была красавицей; судя по подбородку – сестра этих двоих, ее лицо искажено ужасом. Она сидит на стуле, держась руками за карточный стол, на котором стоит несколько бутылок из-под пива, ее рот широко открыт, глаза стеклянные и бесноватые. Она мертва. Шерлок не может сказать, из-за чего, но это выглядит… до смерти жутко.

— Мило, правда? – сухо говорит Лестрейд.

— Очаровательно, — говорит Шерлок, нервно дыша.

— Омерзительно, — ворчит Андерсон.

— Вы двое будете выяснять отношения или то, чем отравились эти люди? – снисходительно спрашивает Джон.

Шерлок ему подмигивает и слегка улыбается.

Они узнали от полицейских все, что могли. Например, то, что у Бренды был жених, успешный врач, который, по словам Джона, занимается изучением СПИДа и других вирусных заболеваний в Африке. Сейчас он находится в городе, но имеет очень веское алиби, поскольку вел лекцию об африканском мясе перед толпой в количестве пятидесяти человек. Он собирается вернуться к своим исследованиям в джунглях. У троицы есть еще один брат, который отсутствовал, когда это все произошло, но появился ранним вечером и обнаружил тела, когда решил вернуться за своим забытым зонтом. По словам Лестрейда, у него случился шок, и его зовут Морти. Морти считает, что его родственники получили какую-то незаконную наркотическую смесь, что-то вроде метамфетамина или ЛСД, и принимали ее прошлым вечером, не зная о возможных последствиях. Шерлок, рассматривающий зеркальную поверхность, не был в этом уверен. Так же, как и Джон.

— Возможно, это был несчастный случай, — рассудительно говорит Джон. – Но, боже мой, это же чудовищно! К тому же, если они приняли по одинаковой дозе, почему это убило только девушку? Она не сильно отличается по весу. Лестрейд, есть какие-нибудь токсикологические отчеты?
Нет, как таковых. Ни следов от дорожек, никаких значимых зацепок. Ни трубок, ни шприцов, ничего. Мы взяли анализ крови у двух выживших, но результаты еще не пришли. Шерлок, чего ты уставился на камин? Рождество окончено.

Шерлок внимательно смотрит на камин, потому что, судя по фотографиям, Бренда сидела к нему ближе всех. А Шерлок внимателен к таким вещам. И что-то в этой комнате Не Так. Он замечает это.

Лестрейд и Шерлок разглядывают чугунную решетку в камине. Пепел, как пепел, только на одном из каминных приборов едва заметный слой странного серого порошка.

— Хорошо, что обратил внимание. Это может нам чем-нибудь помочь. Эй, Адерсон, возьми как можно больше образцов из этого камина. Случайными были эти смерти или нет, но если мы узнаем, как сюда попал этот порошок, то можем получить ответы на некоторые из наших вопросов.

— Ты думаешь, это находилось в воздухе, — размышляет Джон, когда они уже ловят такси до Нового Скотланд Ярда, пока Лестрейд идет к полицейской машине. – Что это за отрава?

— Я думаю, это было что-то новое, — шепчет Шерлок.

— Аллилуйя! То, что это «новое» — я никогда бы не догадался.

Морти Тридженнис представляется ландшафтным дизайнером, тощий и потный тип с нездоровым взглядом и красным носом. Он утверждает, что любил своих родных, несмотря на то, что они были пьяницами и кончеными наркоманами. Кто знает, что они могли вдыхать с поверхности зеркал на этот раз. Может они это приготовили из снотворного? Он много об этом слышал. Но он убит горем по бедняжке Бренде, и Джордж с Оуэном – поправятся ли они когда-нибудь?

— Не думаю, — угрюмо отвечает Лестрейд.

— Это все слишком страшно, — испуганно говорит Морти. — Это было ужасно. Я не мог на них смотреть и тут же вызвал скорую, но когда она приехала, их лица уже побелели.

Шерлок с трудом старается не ухмыляться после сказанного. Джон ловит его взгляд, но ничего не говорит. После обещаний Лестрейду, что Шерлок будет все время держать его в курсе событий, да поможет нам бог, Шерлок с Джоном покидают Ярд.

И уже к этому времени на таком раннем этапе расследования, никто ничего не знал наверняка.

К примеру, Лестрейд не знает, что Шерлок собрал четверть унции пыли со дна камина в разрушенном доме Тридженнисов, пока никто не видел. Тогда Шерлок попросил Лестрейда поискать в ванной таблетки, которые брат с сестрой могли размолоть.

Андерсон тоже не знает, идиот. Он очень, очень старательно отворачивался, когда оказался наедине с Фриком.

И Джон не знает. Он разбирал продукты, пытаясь найти подтверждение того, что семья Тридженнисов готовила собственные специальные составы. Он продолжает не знать, когда они уезжают из душного дома, не знает, когда они выходят из Ярда, и когда едут домой, и когда он платит за кэб — потому что у Шерлока никогда нет при себе наличных — ворча при этом, сколько всего требует от него Шерлок каждый день, на что Шерлок возражает, что Джону нравится делать ему одолжения, и когда идет в магазин на углу за сэндвичем и упаковкой чипсов. Джон, в конце концов, часто бывает голоден.

А потом Шерлок остается в квартире один. Он достает пыль, которую собрал в пакетик для улик, и смотрит на нее.

Кладет на кухонный стол.

Достает предметное стекло из химического набора.

В таких ситуациях всегда есть момент выбора, знает Шерлок. Ничего никогда не происходит случайно. То, что он чувствует себя обязанным так поступать, не значит, что его мозгом управляют чувства. Не управляют. Когда он отчужденно наблюдал за собственной рукой, подносящей к губам отравленную таблетку таксиста, то чувствовал, что прав в своем выборе. Что это было безопасно. Но опасность от этого не становилась менее волнующей. Оглядываясь назад, можно сказать, что идти на встречу с Джимом Мориарти в одиночку было невероятно глупо, но, тем не менее, это было его собственное решение, и он не мог притворяться, что не наслаждался риском.

Шерлок слишком честен с собой для этого.

Так что когда использованный порошок (использованный, правда же?) лежит на предметном стекле — как ни один из виденных им раньше наркотиков, как новый вид, как чудо — и он пытается решить, как идентифицировать его на кухне (при работе с настолько маленьким образцом аналитический метод приходится выбирать аккуратно), а не в Бартсе (слишком велик шанс постороннего вмешательства, это тонкая работа), Шерлок прекрасно знает, что поджигать эту штуку будет небезопасно.

Возможно, вредно.

Но не смертельно. Ведь так?

Вопросительная интонация ему нравится едва ли не больше всего.

Так что он щелкает зажигалкой и подносит ее к предметному стеклу.

Сначала ничего не происходит.

Потом сильный запах, похожий на запах гашиша, смешанного с ядовитыми химикатами, ударяет ему в нос, и он задыхается. Чувствует, как к горлу поднимается желчь.

Плохая идея.

Шерлоку удается добраться до раковины и засунуть стекло под кран, как раз когда открывается входная дверь. Возможно, это Джон. Да, это Джон, потому что Джон говорит что-то, а потом бросает сумку, которую нес, и бежит к окнам, открывает их настежь и потом тащит Шерлока в спальню, бесцеремонно толкает на кровать и закрывает дверь, чтобы преградить доступ тому-что-заполняет-заражает-гостиную, и —

~~~~~~~~~~~~~ссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссССССССССССССССССССССССС

Шерлок вздрагивает, прижимая ладони к ушам. Он слышит ужасное пронзительное шипение, похожее на помехи, почти перерастающее в визг. И нарастающее чувство ужаса. Он привык к крикам в своем сознании, всегда слышал их и всегда будет слышать, может быть, он невосприимчив к настоящему кошмару этого наркотика из-за того, что в его сознании и так нет ничего, напоминающего прогулку по парку. У него нет видений, и тьма внутри не темнее обычного. Она не вызывает у него желания кричать, как кричали другие на фотографиях. Спрятаться от этой угрозы. Но его сердце колотится, и легкие с усилием втягивают воздух через сжимающееся горло, и Джон нависает над ним на коленях и кричит что-то, и в его темно-голубых глазах ярость. Он отводит руки Шерлока от его головы.

— Богом клянусь, ты чертов больной ублюдок. Шерлок. Отвечай мне, мать твою. Это был яд, ты нашел его, яд из…

«Кажется, я умираю» — понимает Шерлок.

И когда он осознает, что это правда... то все становится нормально.

Все в порядке.

Все могло быть куда хуже, чем сейчас. Так будет правильно.

Джон здесь. Так что все отлично.

На самом деле, это такое облегчение, что все закончилось. Джон здесь, он не умрет один, но проведет каждую оставшуюся секунду со своим другом. Он не заслуживает этого, но получает. Свое последнее желание. Более или менее.

Честно, это действительно как сбывшаяся мечта.

— Нет. — Джон вцепляется в рубашку Шерлока. — Нет. Не будет этого! Шерлок, дыши медленнее. Успокойся. Все будет хорошо, только...

Но это не так. Шерлок неправильно дышит совсем не потому, что это занимательный трюк, а дышать скучно. Это из-за того, что он ничего не может с этим поделать. А его сердце...

его сердце...

— Нет. Черт тебя побери, Шерлок Холмс, ты со мной так не поступишь!

Глаза Шерлока закрываются. Боль мучительна. Заслуженно, думает он, потому что его друг страдает. Он никогда ни у кого не слышал таких интонаций. Джон повторяет его имя, снова и снова, неистово — Шерлок — словно умоляет о чем-то. Это прекрасно. Шерлок должен попрощаться. Сейчас как раз самое время. И Джону не стоит так пугаться. Почему он так выглядит? В конце концов, все отлично. Все так, как должно быть. Что бы он больше всего хотел сказать Джону, если бы было время на объяснения, если бы хотел, чтобы это с самого начала звучало правильно, чтобы английский звучал так, как должен — в самый последний раз?

— Если бы в этом мире не было тебя, — говорит Шерлок, — в нем вообще не стоило бы жить.

Джон кричит что-то в ответ, наверно, снова зовет его, но Шерлок не слышит.

Какой прекрасный способ начать величайшее приключение из всех.

Шерлок проваливается в сон перед тем, как умереть.

Или, возможно, оказывается в забвении, когда уходит. Он до конца не уверен.

Кто-то в его сознании поет песню, которую он слышал однажды в независимом музыкальном магазине, и — с его мучительно совершенной памятью — он помнит каждое слово, когда соскальзывает за грань мира, даже несмотря на то, что был занят попыткой придушить шантажиста в отделе джаза в первый и единственный раз, когда слышал ее.

Должно быть, ты был храбрым, раз сумел выбраться
Страшное было дело
Когда тебе заманивают на то самое место, где ты ничего не видишь

В афганской пустыне ночь. Перед Шерлоком стоит Джон, он явно рад встрече. Его плечи беззаботно расправлены, и яркий серый свет бесчисленных звезд сияет у него над головой.

Поздоровайся с чудовищем, что поселилось в твоем доме
Что бродит вокруг, когда думает, что его никто не видит

Потусторонний свет ошеломляет. Никакой луны здесь нет, но звезды поражают воображение Шерлока, а это о многом говорит — их очень много, а яркость на черном фоне почти ослепляет, они холодно сверкают, острые, как стекло, и в два раза болезненнее. Шерлоку не нужно спрашивать, чтобы понять, что он находится в районе Майванда, в зыбучих песках севернее Кандагара, и что ночное небо здесь действительно так выглядит — звезды тут опасные и колючие, смертельные в своем роде, как некоторые из живущих здесь людей. Шерлок всегда любил звездный свет, но здесь он другой, пожалуй, даже слишком. Созвездия, которые нравились ему по непонятной причине, сейчас ранят его зрачки.

— Ты здесь, — счастливо говорит Джон. В звездном свете он похож на черно-белую фотографию.

— Я теперь всегда сюда прихожу, — отвечает Шерлок.

— Нет, теперь все иначе. На этот раз ты останешься. Я так рад.

Джон скрещивает на груди руки, улыбаясь. Он выглядит счастливее, чем Шерлок может вспомнить, и внезапно детектив понимает, что под черно-белым полосатым свитером и джинсами нет шрамов. Джон абсолютно невредим. Безупречен. На самом деле это совершенно неправильно. Шерлок чувствует неприятное покалывание. Может быть, вопрос не в том, где они, а, скорее, когда.

— Тебя еще не ранили, — в замешательстве говорит Шерлок. — Это до твоей службы. Но это Афганистан, я знаю, что это он. Из-за твоей крови он мне снится.

— Почти, — признает Джон. — Практически угадал. В общем, где-то близко. Но мы немного в другом месте. Тебе здесь понравится, Шерлок — знаешь, я устал ждать. То есть, я хочу сказать... Я мог бы ждать вечно, но так намного лучше. Хороший мальчик.

Шерлок делает полный круг, оглядываясь по сторонам. Здесь только пустыня, везде, насколько доступно глазу. Бесконечная пустыня, даже гор по краям нет, и это неправильно, а небо слишком низкое и слишком яркое, а Джон слишком счастливый, и все пронизывающе холодное.

— Никто не услышит твоего крика, — добродушно говорит Джон.

Нет, это песня.

— Прислушайся к этому, Шерлок, — советует Джон. — Не к песне, милый. Не к тому, что там. К миру, где мы сейчас. Прислушайся к этому моменту. Слушай.

Шерлок поднимает голову, и... и не слышит больше ничего. Ни песни, ни внешнего шума, ни гудения машин вдалеке. Ни животных. Ни шепотов ветра. Он не слышит даже дыхания Джона. Даже собственного пульса. Почему он не слышит того, что должно звенеть в его ушах, судя по тому, как напряжены его нервы сейчас? Где давление, где неослабевающий пульс?

Шерлок прикладывает пальцы к собственному запястью и обнаруживает, что его сердце остановилось.

Это все объясняет.

Джон улыбается, открыто и задумчиво.

— Разве не этого ты всегда хотел?

На самом деле, именно этого.

Это великолепно.

Именно таким должен быть конец света.

И Шерлок ценит все это, тишину, и звезды, и Джона. Но что-то не так.

— Я что-то забыл, — объявляет Шерлок. — Где-то еще.

— Предмет? Человека?

— Нет. Вычисление, — медленно говорит Шерлок. — Равновесие.

Первый раз за все время Джон хмурится. Шерлоку интересно, откуда он знает, что у Джона нет шрамов под одеждой, но он абсолютно уверен в том, что кожа Джона такая же гладкая, как при рождении, и это знание грызет его, даже когда тишина наполняет его грудь прохладным светлым покоем, а глаза привыкают к колючим звездам.

— Все покидают неравновесие, — возражает Джон. — Все. Ты останешься здесь со мной. Тебе больше ничего не нужно. Разве нет?

— На что мы будем жить? — осторожно осведомляется Шерлок. В качестве теста.

— На звездный свет и места преступления, — говорит Джон с безграничной привязанностью. — Так же, как всегда.

Это звучит правильно.

Не так ли?

Мы вдвоем будем жить звездным светом и местами преступления.

Да. Это подойдет.

Всегда так было.

Пожелай спокойной ночи всему, что
Погаси огни, чтобы луна спряла свои сети
В твоей постели, они как рука помощи или как тихая гавань

— Хватит слушать себя, — терпеливо говорит Джон. — Тебе это даже не нравится, слушать себя. Никогда не нравилось.

— Я что-то упустил, — настаивает Шерлок. — Что-то важное. Это было связано с тобой.

— Но я прямо здесь. И совершенно целый, спасибо.

Шерлок закрывает глаза, делая вдох. Дышать оказывается больно, понимает он, больнее всего, что он когда-либо испытывал в своей довольно болезненной жизни. Здесь слишком холодно. Джона это, похоже, не беспокоит, но здесь безбожно холодно, и ледяной воздух обжигает легкие.

— Шерлок, ради бога. Давай.

— Я же сказал тебе, прекрати это слушать, — напоминает ему тихий Джон без шрамов.

Ты замечал краем глаза, что я стою плечом к плечу рядом с тобой?

В этом нет никакого смысла. Это раздражает. Шерлок скрипит зубами, лишенные воздуха легкие болят.

— Я никогда не собирался...

— Просто дыши. Ради меня. Один вдох. Пожалуйста.

— Я пытаюсь наградить тебя, и ты так реагируешь? — грустно спрашивает Джон.

— Прости. Мне нравится здесь. И то, что ты тоже здесь, со мной, но я не думаю, что могу остаться. Это как-то связано с больницей. Ты дал мне то, о чем я всегда мечтал, я даже не думал, что смогу когда-нибудь это получить.

— Как и я.

— Да. И я до сих пор не отплатил тебе. Чем бы то ни было.

Ты говоришь, что я никуда не денусь
Но я-то был везде

Шерлок сгибается пополам, чувствуя себя так, словно из ушей течет кровь, и он дышит горящим бензином. Что-то в груди болит, что-то, похожее на круглый пакет, переполненный жидкостью, готовый взорваться, зажатый в его теле. Ничего не должно так болеть. Особенно здесь. Возможно, это ад, предполагает он. Вечность в таком духе должна быть очень неприятной. Что-то обрушивается на его грудь, как подошва на улитку. Ключица сгибается, а ребра трещат, и дыхание серой определенно было бы предпочт...

— Нет. Нет, нет. Дыши, проклятье. Пожалуйста, дыши.

— Прощай. — Джон, которого никогда не касались пули, машет ему рукой. — Я очень хотел, чтобы ты остался. Здесь так одиноко.

Шерлок падает на колени в песок, и полузадушенный крик срывается с его губ. Его скручивает пополам, и он не хочет оставлять Джона одного, не в этом холоде под беспощадными звездами, он бы никогда так не поступил, не бросил...

— Нет. Вернись. Боже, милый, пожалуйста. Не оставляй меня здесь одного.

Ты же не ослеп

— Ты убиваешь меня, — выдыхает Шерлок в агонии.

— Ты не можешь бросить меня вот так.

В небе не видно ни единой звезды

— Я буду ждать тебя, — говорит Джон. — Я всегда буду здесь. Хотя это и похоже на смерть. Каждый день. Каждое мгновение.

Это похоже на смерть.

Смерть...

СМЕРТЬ...

— Шерлок...

Свет похож на взрыв.

Он проходит сквозь него взрывной волной, словно сны о хлорке и мягком ирландском акценте, и раскаленно-красной точке на черепе Джона.

— Спасибо. Вот так. Да. Да. Теперь тихо. Тихо. Я держу тебя, держу. Перестань дергаться.

Шерлок даже не замечал, что дергался, но послушно обмяк. Звучит похоже на Джона. В ушах все еще звенит, но уже тише. И пульс Шерлока возвращается к:
~
~
~
~
~
~
~
~
И ему никогда еще не было так больно.

Никогда.

Даже перед тем, как он Заблудился.

В его грудь впиваются ногти, он уверен в этом. Пронзают кожу.

Кто-то слегка вскрикивает, просто тихий стон, и Шерлок подозревает, что это он сам. Определенно не его друг. Который говорит:

— Тш-ш. Теперь все хорошо. Тихо. Ты в порядке.

Нельзя ожидать от Шерлока хорошего чувства времени в этот момент, но он полагает, что проходит около десяти минут, прежде чем к нему возвращается дыхание. Все это время его голова пульсирует. Легкие горят. Кровь стучит так, словно его часто толкают в грудь. Он все еще лежит на кровати, и сейчас Джон вытянулся рядом, шепча короткие фразы, его пальцы плотно прижаты к пульсу на горле Шерлока. Неподвижно. Просто чувствуя ритм. Как будто он может снова остановиться. Шерлок вдруг понимает, что рука Джона не дрожит. Она очень теплая и уверенная, как сердце Джона.

Через некоторое время Шерлок с усилием садится. Джон с готовностью садится тоже.

Шерлок, стараясь проморгаться, вдыхает. Все случилось очень быстро, очень смертельно и очень обескураживающе.

Но он приходит в себя, хотя не думал, что это возможно.

— Лучше? — серьезно спрашивает Джон.

Шерлок кивает.

— Больше не умираешь?

Он качает головой.

— Отлично.

Пощечина оказывается полной неожиданностью — резкий, сильный удар открытой ладонью, удар человека, который знает, что делает, когда доходит до рукоприкладства. Шерлок невольно отворачивается, когда лицо начинает гореть.

Интересно.

Но непредсказуемость вообще яркая черта Джона.

— Как ты посмел, — рычит Джон сквозь зубы.

Растирая щеку, Шерлок раздумывает, с чего начать. Ничего... приятного его не ждет. На самом деле, пощечина, будучи довольно увлекательным моментом, возможно, останется кульминацией.

— Возможно, это был неоправданный эксперимент, — признает он слегка дрожащим голосом, думая, что начал вполне неплохо. — Но мне нужно было знать...

— Нет, — рявкает Джон. — Тебе не «нужно было знать», как это ощущалось. Тебе не «нужно было знать», как я буду выглядеть, когда застану тебя во время попытки суицида с помощью улики. Нам не «нужно» было это.

— Я и представить не мог, что действие будет таким внезапным, — говорит Шерлок. Это абсолютная правда. — Или таким сильным.

Они замолкают ненадолго.

— Это и не оказало на меня такого действия, как на остальных, — говорит, наконец, Шерлок. — Не свело меня с ума, например.

— Свести тебя с ума было бы охренительно сложно, — огрызается Джон. — Проверять летучий яд с помощью поджигания? Ты и так псих. Сначала дикие эксперименты, а теперь вот это. Тебя изолировать надо.

"Господи, и почему я все-таки не умер, — думает Шерлок, закрывая глаза и вспоминая. — Позже".

— Тебе бы это понравилось, правда? — голос Джона звучит странно. Неровно и без выражения. — Оставить меня вот так, по сценарию абсолютного кошмара. Ты можешь быть таким... жестоким, это поразительно. Ты вообще представляешь, на что это похоже, когда в тебя влюблен такой человек, как ты?

— Нет, — понимает Шерлок.

— Ты хотел уйти. Я видел. Ты хотел умереть. Так почему ты все-таки вернулся?