Мое имя тайно на твоей коже 5 страница

- Где же ты был только что? Ведь не в Лондоне.

- Пустыня, - бормочет Шерлок, - мне снилась пустыня. Пустыня, ты, а во всем был виноват я.

- Ты был виноват в Войне?

- Кое в чем похуже.

- Не могу представить ничего хуже.

Шерлок смотрит на Джона, удивляясь, как можно так заблуждаться. Может, с общепринятой точки зрения ничего не должно быть хуже Войны. Джон, наверное, может обидеться. Но, кажется, он не разозлился, не смеется и не проявляет нетерпения. Он хмурит брови и притягивает Шерлока ближе, осторожно проводя большим пальцем вдоль его губ.

- Но я знаю, что ты можешь, - заключает Джон с каким-то мучительным восхищением. – У тебя редкий талант по части всякой хератени. Тут ты просто Стивен Хокинг. Тебе пора заводить кафедру в каком-нибудь университете.

Шерлока в ответ тянет улыбнуться, потому что, как правило, ему очень нравятся такие своеобразные недокомплименты Джона. А этот особенно хорош. Его надо будет подшить в свой архив, он стоит благодарной улыбки. Но Джон замечает разницу – улыбка Шерлока похожа на Улыбку Обычных Людей. И тогда Джон просто осторожно прикусывает большой палец и откидывается на спину.

- Зачем вампиру снятся пустыни? – спрашивает Шерлок, пытаясь бороться с вновь подступающей дремотой.

- Ты не вампир, - теперь тон Джона более обеспокоенный. Даже встревоженный. Он почти незаметно сильнее сжимает объятия. Почти незаметно, но не для Шерлока.

- Неважно. Всё дело в том, что я никогда им и не был. Пустыня. Откуда она в моем подсознании?

- Может, в фазе быстрого сна с тобой так играет моя кровь.

Конечно, это шутка, но для полусонного, неспособного логически мыслить Шерлока, она очень похожа на правду. Джон зевает и тянется выключить свет.

- Теперь мне нужно опасаться, что сюжет любого моего нового сна на самом деле может оказаться твоим?

Шерлок морщится, но Джон хотя бы его уже не видит. В темноте у него идеальное зрение, почти такое же, как у Шерлока, но ему нужно, по крайней мере, минуты три, чтобы глаза привыкли. А Шерлоку - минута двадцать шесть секунд.

- Не думаю. Я давно удалил всё ненужное.

- Чудно. Тогда нам обоим до скончания веков будут сниться пустыни, - сухо говорит Джон, - пока кто-то из нас не разбудит другого.

Шерлок, как мастер по забыванию всевозможных вещей, решает забыть и эту ночь.

Иначе даром им обоим это не пройдет, говорит он сам себе. При такой блестящей карьере и головокружительной жизни мучиться постоянным чувством вины - нелепая трата времени. Ведь все равно во многих отношениях он удивительный человек, если только… еще раз не выкинет чего-нибудь настолько же глупого, дурацкого, детского, смешного, трагически идиотского, то всё у них будет хорошо.

Так здорово, что в Шерлоке кровь Джона, она в нем и под душем, и посреди оживленных улиц, и тогда, когда он сам себя уговаривает не закапывать Андерсона там, где этого ублюдка никто не отыщет. Еще радостнее, что Шерлок, пусть и теоретически, но может влиять на лучшую часть своей крови, оставшейся в Джоне, даже если в ней содержатся остатки кислорода, антипсихотропных веществ и ЛСД. ЛСД и прочее были случайностью. Джон обычно идеально чувствует момент, в том числе и краткие чисто эгоистические вспышки Шерлока. Хотя в минуты длительных чисто эгоистических вспышек Шерлоку и в голову не приходило, что он оскверняет чьи-то ангельски непорочные чувства.

И Шерлок быстро обуздывает себя. Джон заслуживает лучшего. Самого лучшего, и провалиться детективу на этом месте, если он подведет Джона. Поэтому Шерлок ставит себе задачу быть удивительным. У него это очень хорошо получается. И, кстати, прекрасно отвлекает.

В течение месяца, в котором Джон по совершенно непонятным Шерлоку причинам разрешил ему попробовать на вкус свои глазные яблоки, решение Шерлока во имя и ради Джона стать маленьким чудом на самом деле действует как настоящее маленькое чудо. Глаза Джона оказываются менее солеными, чем все остальные части тела, послаще, чем чай из Мумбаи, и, как ни странно, больше всего походят на его слюну. Глазные яблоки Джона Уотсона – словно какой-то деликатес, выдуманный специально для Шерлока Холмса.

- Нет, - говорит Джон, смеясь.

- Почему это?

- Во-первых: полная и абсолютная бессмыслица. Постарайся не обижаться.

Джон и Шерлок лежат в чем мать родила, Шерлок - на животе, скрестив лодыжки, как девчонка-подросток, глядя на смеющегося над ним Джона. Решительно никто еще над ним не смеялся, надо к этому привыкнуть. Сидящий на одеяле Джон, скрестив жилистые ноги, вокруг которых запутались простыни, как раз преподает ему отличный урок. Наверное, на улице уже темнеет, и лондонцы, должно быть, уже принимаются за свои всегдашние безумства, странности и банальности, кое-какие из которых могут оказаться незаконными, и Шерлоку наутро, может быть, придется распутывать их хитроумные сети. Словом, жизнь прекрасна – Шерлок толком не знает, почему, но это не значит, что он не может понять этого выражения.

- Мы уже позанимались сексом, это было классно, сегодня суббота, ты не голоден, у меня никаких дел, ты тоже не занят, - в тоне Шерлока ясный намек на то, что он вот-вот станет дуться.

Джон в ответ снова просто смеется, проводя пальцами по бровям.

- Видишь, ты не логичен. Аргумент не логический. У тебя изначальный посыл ошибочен. Следуя такой логике, каждый раз, когда мне нечего делать, я должен бы пробовать на вкус твои глаза. А на самом деле мне хотелось бы…ха. Кое-чего другого.

- Звучит заманчиво.

- Верю тебе на слово, спасибо.

- Сейчас ты мне скажешь, что хочешь одеться, выпить кофе и пойти на спектакль в Вест-Энде.

- Ага, в тот день, когда я так скажу, можешь официально объявить, что все мои инстинкты самосохранения накрылись с концами.

- Значит, тебе хочется чего-то другого, и не такого скучного?

- Может быть.

- Клянешься, что не скучного?

- Клянусь.

- Тогда говори.

- Ладно. Твой первый поцелуй. Давай, колись.

Шерлок теребит нитку в стеганом одеяле и думает. Если его друг ему тоже расскажет, отныне и навсегда каждое свободное мгновение после пробуждения будет посвящено запоминанию Джона Уотсона. На это не жаль тратить время. И Джон обычно так быстро прикрывается, а сейчас в комнате тепло, и он позволяет Шерлоку смотреть на шрам столько, сколько ему хочется. Шерлок хорошо знает Джона, и при помощи индуктивных рассуждений понимает, что тот одновременно намеренно и не скупясь до сих пор не прикрывает наготу.

- С Виктором, и не где-нибудь, а в часовне.. Мне было шестнадцать. Мы вместе учились в частном пансионе. Мне хотелось, чтобы он меня заметил, и потому я подружился с его собакой.

Джон кивает, фыркнув. – Зуб даю, он заметил тебя раньше. Но ты хитро всё продумал. И как же проходил эксперимент? С поцелуем?

- Прекрасно. Он не удрал. – Шерлок по-волчьи ухмыляется.

- Звучит многообещающе.

- Ага. Ну а ты?

- Джейн Уиткомб, нам обоим было по тринадцать, эксперимент проходил в ее подвале и был похож твой - от меня тоже никто не смотался. А вообще-то, когда я теперь всё вспоминаю, мне кажется, она меня сама соблазнила. Мы понятия не имели, что делаем, просто неуклюже обжимались и слюнявили друг другу губы. Ужасно. Ты был бы шокирован. Ну, а первый секс?

- Виктор, - роняет Шерлок, нервно теребя нитку. – В его комнате, две недели спустя. Хотя я не знаю, какой смысл ты вкладываешь в свой вопрос. Впрочем, неважно. И по-настоящему мы потрахались тоже с Виктором, шесть месяцев спустя, после того, как я удачно тайком испортил замок в двери.

- О, - удивляется Джон, но потом понимает, что удивляться нечему. – И ты…

- Ладно тебе. Я всегда был собой, исключение только Чарльз. Я хотел узнать, каково быть нормальным человеком, и вряд ли я бы понравился ему другим. Две недели развлечься мне хватило. Меня ведь и так уже вся школа знала.

- А что же случилось с Виктором?

- Ничего, - задумчиво говорит Шерлок. – Он… он был очень хороший. Эксперимент прошел успешно, с неоднократным повторением положительных результатов. Я хотел его, он мог меня выносить, в сексе мы скоро перепробовали всё, он оказался толковым парнем, а я еще толковей. Кажется, он закончил курс теологии в Оксфорде. Странно. Я не вспоминал Виктора Тревора много лет. Он пах дорогим мылом. Мне нравился его запах. Он мог читать по-англосаксонски. Мне это тоже нравилось.

- Он порвал с тобой, когда поступил в универ?

- Никто из нас ни с кем не рвал.

- Ну, я-то знаю, что вы до сих пор ни разу не виделись.

- За нас постарался Тревор-старший. Знаешь, ведь не все думают, что «это нормально».

У Джона отвисает челюсть. Потом он кивает и внезапно серьезнеет. Пока Джон хмурится, углубляясь в раздумье, Шерлок автоматически начинает применять дедукцию. Боевой товарищ - всплывшие наружу сплетни – подспудный конфликт – дедовщина? – нет – старший офицер – мелкий инцидент – наверх не докладывали – стычка, без рукоприкладства – какой-нибудь гомофобный ханжа затеял драку, но Джон драться не стал.

Шерлок усмехается про себя, видя, как у Джона затуманивается взгляд.

- Прости, - говорит Джон. – С тобой такого не должно было случиться.

- Конечно, должно было, не смеши меня.

- Но ведь… Шерлок, ужасно же оказаться в такой ситуации, и для Виктора…

- А-а, забудь про Виктора. Я уже давно забыл. У него все хорошо. Ну, думаю, что все хорошо, буду рад, если это так.

Джон просто моргает, а расстроенная улыбка на его губах требует еще пояснений.

- Если бы я остался с Виктором - вдруг я бы с ним никогда не расстался, и тогда, уже имея надежного финансового партнера, да в придачу сексуальные утехи, не говоря уже о давнем знании слабостей друг друга, стабильности, комфорте и прочей ерунде, мне не потребовалось бы искать нового соседа по квартире. Не пришлось бы ныть Стэмфорду о том, что мне нужен подходящий сосед, а он бы не вспомнил обо мне, когда ты пожаловался, что в Лондоне жить слишком дорого. Так что я рад, что Тревор-старший оказался старым гомофобным козлом.

- Шерлок, - неуверенно говорит Джон, - но нельзя же так. Нельзя так просто вычеркнуть человека из своей жизни.

- Не понимаю, почему.

Дело начинает принимать плохой оборот, понимает Шерлок. Но единственное, чего он не может сделать – приниматься сейчас лгать. Труднее определить, где он сбился на пути к правде, чем сменить направление или переборщить. Джон однажды сказал Шерлоку, насколько Нехорошо с его стороны было заметить, что у Мориарти, который в приступе паники убил Старуху, а не Мальчика, возни со Старухой было гораздо меньше. И Нехорошо было Шерлоку потом вдруг менять свою точку зрения, признав, что Старуха, пожалуй, знала гораздо больше, и в силу накопленной мудрости была полезнее для общества, чем Мальчик, который… никакой роли не играл. Все равно ему ничем нельзя было помочь, правда.

- Не понимаю, ты что, не мог проявить хоть немного сочувствия?

- Вот именно. Этого добра лишнего у меня нет.

- Ты скромничаешь.

- Постой-ка, ты на чьей стороне?

- Начинаю думать, что Виктора. У нас с ним общие интересы. Бедняга, наверное, любил тебя.

- «Наверное» сюда не подходит, ибо он утверждал, что любит, а я точно знал, когда он лгал. Но кого это волнует?

- Его, и даже если он один, ты полный… - Джон прикусывает губу, заставляя себя замолчать.

Шерлок хмурится, ужасно расстроенный английским. Последнее время язык служил исправно, определенно подавал признаки жизни, но порой казалось, что разговаривать на нем – словно плыть в каноэ и вместо весла пользоваться столовой ложкой. Шерлок понимает, что Джон вовсе не восхваляет одного из его бывших. Просто детектив как-то сказал Джону, что мозг Себастьяна заточен под вычисления и сложные финансовые расчеты как идеально настроенный Страдивари. После этого Джон молчал больше двух часов, потому что понял – Шерлок впервые восхитился умом Себа, а у Джона ум хоть и быстрый, но довольно заурядный, и ни он, ни Себ не старались корчить из себя кого-то другого.

Ни проигнорировать, ни избежать этого разговора им не удастся. И не выйдет притвориться, что с Виктором все было ужасно, ведь Джон знает, что сексуальная активность Шерлока вне Объекта его Восхищения фактически равна нулю, а теоретически вообще не существует, и знает, что Шерлок совершенно особенный.

Да что же вообще происходит?

- Что ты чувствовал, когда это случилось? – настойчиво спрашивает Джон. – Не сейчас, когда ты это переосмысливаешь. Что ты чувствовал тогда?
Шерлок задумывается.

- Я был раздражен.

Джон трет руками лицо. Кажется, он в отчаянии, но Шерлок знает, что нет.

- Раздражен, - повторяет он.

- Невероятно раздражен? – весело предлагает Шерлок другой вариант, ему нравится, как это звучит.

- Но теперь ты нашел кое-кого другого, и стал с энтузиазмом одобрять придурочных старых ублюдков, которые грубо вмешиваются в личную жизнь своих сыновей. Радуешься, что сталкивался с такими.

- Если уж на то пошло, еще я радуюсь, что тебя ранили.

- Шерлок…

- Радуюсь, - настойчиво повторяет Шерлок, понимая, что играет с огнем, и пока Джон еще серьезно не завелся, надо принимать решительные меры.
Но, Джон, кажется, теперь не на шутку разозлился – так, решительные меры надо немедленно пересмотреть.

- Значит, такая боль и переживания подходящий для тебя способ порвать отношения? – настойчиво спрашивает Джон. – Это что, твой принцип? Любая боль и переживания годятся столько, сколько тебе заблагорассудится?

- Перестань валять дурака.

- А ты перестань разыгрывать бессердечного мудака.

- Я могу изобразить какое угодно сочувствие, но, если честно, не очень-то хочется делать это для твоего развлечения, - огрызается Шерлок. – Это бессмысленно. Если встретить тебя значило потерять Виктора, тогда прощай, Виктор. Разве этот ублюдок не наплевал на меня из-за наследства семейки Тревор? Нет? Если мой братец предложит тебе 20 тысяч фунтов и блестящую карьеру, ты меня бросишь? Я просто не могу понять, почему ты хочешь, чтобы я тут ломал комедию, ведь ты почти всегда расстраиваешься, когда я начинаю плакать притворно – не думай, что я не замечаю твоих косых взглядов. Так этого ты хочешь? Слез?

- Нет, я же не говорил…

- Или вот ты был ранен, но остался жив. И конечно, теперь ты стал другим человеком, не тем, которым был раньше. И да, я рад этому, потому что мне невыносимо думать о другом тебе: не таком, какой ты сейчас, а таком, каким ты решил быть – незаметным, скучным, заурядным клерком в чертовой страховой компании, а не отставным военным врачом, которого преследует Война и который вспоминает, насколько она ужасна. Ведь ты не обыкновенный. Тебя нельзя предсказать. Тебя можно только угадать. Это потрясающе, клянусь богом, ты нарочно не замечаешь, что в последнее время нога у тебя болит всё меньше и меньше, а этот шрам, черт побери, самое фантастическое непреходящее физическое доказательство, которое я когда-либо видел. Он – настоящее произведение искусства, это Рембрандт, это хренов Шопен, вписанный в соединительную ткань и неподатливый коллаген мышц, вот что такое твой шрам. Ты дурак, что не замечаешь этого, но мне не стоит удивляться, ведь я был бы уже, наверное, мертв, если бы тебя не научили, как через окно с расстояния двадцати метров застрелить человека.

Джон разевает рот. Ужасно приятно это видеть.

- Так что, - пожимает плечами Шерлок. – Ведешь себя, как идиот. Предпочитаешь, чтобы я был мертв. Пытаешь меня. Давай, продолжай. Ты не жалеешь, что пошел в армию, ты был даже рад этому, рад «быть храбрым и полезным», служить «Королеве-и-стране» и всем этим странным понятиям, в которых ты никогда не признавался. Наверное, ты до сих пор посылаешь сослуживцам из Нью-Йорка рождественские открытки, так что смешно жалеть, что ты был ранен. Даже лицемерно. И гораздо хуже, чем бесполезно отрицать, что я радуюсь этому. И вот он я. В данный момент не причиняю тебе боли. Просто радуюсь чему-то. Веселый и безобидный. Видишь? Я даже тебя не трогаю. Сижу в двадцати шести дюймах о тебя. Если ты не хочешь радоваться или видеть радостным меня, тогда проваливай.

Иногда Шерлоку кажется, будто английский нарочно выворачивает его слова наизнанку. То больше, то меньше. Но даже для Шерлока это был слишком утомительный марафон. Детектив замолкает, изучая эффект от сказанного. Джон… Джон никуда не ушел, и остался самим собой. Он поражен. В основном он просто моргает, в такт часто подергивается его тонкая губа. Его квадратное лицо заметно вспыхнуло, приобретя розоватый оттенок, а Шерлок в упор смотрит на него и радуется. Вот-вот должен появиться язык Джона. Ага, вот и он. Превосходно.

- Шерлок, ты что делаешь?

- Запоминаю, как ты выглядишь, когда ошеломлен. И радуюсь предоставленному случаю, Джон, по-прежнему радуюсь, и очень хочу всё это запомнить, и перестань пытаться всё испортить. Это раздражает.

Джон с легким щелком захлопывает рот. Шерлок ждет. Долго ждать ему не приходится – Джон опускается на кровать, подбирается к нему и ложится на живот лицом к лицу. Оба опираются на локти, но Шерлок почему-то опять оказывается выше. Что значит почему-то. Его плечо точно…

- Значит, вот так проявляется твоя жизнерадостность? – спрашивает Джон, почти касаясь губ Шерлока.

Вот это уже ближе к истине, думает детектив. Потрясающе – в дыхании Джона еще слышны нотки вкуса кожи Шерлока. Это чудо, сопоставимое с Рождеством. Шерлок склоняет голову, еще ближе сдвигая их губы, и незаметно принюхивается. Он видел, как мурлыкают кошки, когда чуют открытую банку с кормом. Теперь-то ему он знает, что они чувствуют.

- Может быть. Я об этом не думал.

- Твоя жизнерадостность в том…

- Я не хочу переставать радоваться, и ты меня не заставишь.

- Черт возьми, ты на глазах становишься неисправимым оптимистом, как Полианна [2], только если бы она была настоящим психом и помешанным на чернухе трехлетним дитём.

Шерлок невольно усмехается. Но это ничего, ведь если он правильно понимает, то усмешка и радость хорошо сочетаются. И ему нравится, что его волосы начинают касаться лба Джона. Похоже на некое бесплотное прикосновение.

- Шерлок, твой нравственный релятивизм очень опасен, а логика его весьма туманна.

- Я знаю, - шепчет он, - потому ты и здесь.

- Да? – улыбается Джон. – А зачем еще?

- Прежде всего, для того, чтобы целоваться.

- А я думал, чтобы платить пополам за квартиру. И выгораживать тебя перед Лейстредом.

- Нет, чтобы целоваться.

- А не чтобы покупать молоко?

- Чтобы целоваться.

- Я точно помню…

Рывок вперед, ничтожное краткое магнетическое притяжение от кого-то из них, Шерлок и сам толком не знает, от кого, и нежные пухлые губы оказываются на нежных тонких губах, и радость исчезает. Шерлок понимает, насколько страшна эта бездна, когда язык Джона с приглушенным бессловесным звуком, означающим «да», который издает кто-то из них, встречается с его языком. Ведь Шерлок знает, что он сам, когда не безжалостно сосредоточен, слетает с тормозов, а Джон, когда дело касается его одержимости детективом, теряет всякую осторожность. Кажется, он никак не может насытить свой организм ядом по имени Шерлок Холмс. Джон так внимателен к Шерлоку, так бережет его, трясется над ним, как над самим собой, но ему всё равно, сколько Шерлока он вдыхает ежесекундно. Вот, сейчас как раз прекрасный пример – Шерлок решительно опрокидывает Джона на спину и целует его так, словно целоваться и трахаться – одно и то же. Во всяком случае, по ощущениям и лично для него - так оно и есть.

Джон никогда не скажет Шерлоку перестать, и потому Шерлок сам разрывает поцелуй, просто глядя сверху вниз на Джона - заурядного, необъяснимого и не останавливающего его Джона.

- Почему со мной ты счастлив по-другому, чем с Виктором Тревором? –задыхаясь, в конце концов спрашивает Джон – растерянно, и, кажется – наконец-то – немного польщено.

- Я не счастлив с тобой.

- Не счастлив?

Нет, не то, думает Шерлок. Сейчас происходит столько неважных прежде вещей, и я не могу это остановить. Например, раньше было легко думать, как приятней уйти из жизни. А теперь всё дело в тебе, и ты должен быть рядом.
.

- Счастье чепуха, - заключает он. – Ты же - единственная потребность. Это другое.

Да, не совсем удобное, безопасное или приятное. Но, к счастью, я не слишком люблю удобство, безопасность или удовольствие.

- Ну, тогда, - говорит Джон, придвигаясь к губам Шерлока, - воздадим должное не дремлющим террористам и гомофобным старикашкам.

Спустя час они все еще лежат в постели, и Джон снова кажется задумчивым. Он подтянул колени к груди, положил голову на ноги Шерлоку и молчит, прижимаясь щекой к бедру друга. Они иногда так делают, когда у Шерлока голове потише – долгое валяние в постели заменяет его обычное возбужденное состояние. Порой они даже не занимаются сексом, хотя сегодня у них было уже два раза, и Шерлок мог бы проникнуть пальцами туда, где он так любит Джона, и остаться там до тех пор, пока в комнате не стемнеет. Джон ему разрешит. Но почему он кажется таким задумчивым? Он часто бывает задумчив, и в своей задумчивости он прекрасен, даже если он и не гений, и порой Шерлок угадывает, о чем он думает. Но не сейчас, сейчас совсем другое дело. Так что Шерлоку остается довольствоваться наблюдением, что длина между носом Джона и его очень тонкой, совершенно прямой и изумительно изогнутой верхней губой (как называются такие часто попадающиеся причудливые квадратные скобки, похожие на его губы? Галочка?) равна длине от первого сустава до кончика безымянного пальца детектива. Ничего особенного, но все же очень приятно.

- Что? - спрашивает Шерлок.

- Ничего. Думаю, это было бы ужасно. Чудовищно.

- Что именно?

- Я просто думал, каково было бы любить тебя, если бы тебе было на это наплевать.

- Джон, не беси меня, - просит Шерлок, дрожа так, будто ему только что рассказали такую жуткую байку о привидениях, которую еще свет не видывал.

Всё рушится на следующей неделе.

К удивлению Шерлока, на этот раз всё происходит во время расследования. Джон сбит с толку и еще сильнее привязывается к нему, но Шерлок в работе приходит в себя, в расследованиях он разбирается как ни в чём.. В грязной квартирке в Норвуде они выслеживают главаря наркомафии, который собирался поджечь квартиру и инсценировать свою смерть, чтобы начать новую жизнь под вымышленным именем Джек Корнелиус, на которое он перечислял огромные суммы денег. Всё дело могло бы оказаться плёвым преступленьицем, если бы Олдейкр, – настоящее имя преступника Джек Олдэкр – для пущего эффекта не раздобыл какие-то человеческие останки. Сейчас они воняют в кухне.

Теперь Олдейкр в потасовке сломал запястье, Шерлок привязал его к стулу, Лейстред уже писал и должен приехать с минуты на минуту. А пока детективу очень хочется узнать, откуда Джек добыл полуразложившийся труп мужчины средних лет. Это интересно. Джон в соседней комнате, роется в документах, которые могли бы связывать Олдейкра и Корнелиуса.

- Вы каким-то образом выкопали его на кладбище? – спрашивает Шерлок. – Тело было химически обработано, в морге.

- Ничего, если я промолчу, а?

В лице Олдейкра, напоминающем морду злого мопса, есть что-то такое, от чего у Шерлока пробегает мороз по коже. Олдейкр одновременно туп, эгоистичен, раболепен и злораден, и от всего этого ужасное ощущение.

- Вы кому-то заплатили, и вам его раздобыли?

Дорогой Джим, думает Шерлок, пожалуйста, подсуетись, чтобы я мог свалить со своими денежками. По спине у него пробегает дрожь. Всем своим существом он чувствует, что угадал. Он разбирается в живописи, определяет художников по мазкам кисти и точно так же отличит произведение, написанное Бахом, даже если никогда его не слышал, хотя он в своё время послушал всего Баха. Дорогой Джим, мне нужен труп, не обязательно свежий, и я заплачу тебе столько, сколько скажешь.

По лицу Олдейкра пробегает судорога.

- Скажите мне, - шепчет Шерлок.

- С какого хрена?

- С такого, что вам не поздоровится, если не скажете.

- Ты не посмеешь, - нагло ухмыляется Олдейкр, но глаза у него испуганные.

Даже не задумываясь, Шерлок берет сломанное запястье Олдейкра и тянет его назад. И боль тут ни при чем, боль на самом деле довольно скучная штука. Ему просто нужен ответ, и ему не нравится этот дрянной человечишка, который издевается над ним и тут же трясется. Джима Мориарти надо убить, и как можно скорее, и Шерлок изо всех сил выворачивает сломанное запястье. Джек Олдейкр вскрикивает.

- Ведь вы кому-то заплатили, чтобы труп притащили сюда?

Олдейкр, тяжело дыша, с испуганными и полными от боли слез глазами, молчит.

Тогда Шерлок снова повторяет свой маневр.

Олдейкр еще раз вопит, дело приобретает утомительный и вульгарный оборот. В дверях появляется Джон.

- Шерлок, какого хрена происходит?

- Неудачное стечение обстоятельств, - вздыхает Шерлок.

Джон держит в руках бумаги, глаза у него странно поблескивают. Он быстро бледнеет, так не должно быть, ведь оба они в безопасности. Ни с того ни с сего он кажется совершенно потрясенным и роняет бумаги на пол.

- В чем дело? – спрашивает ошеломленный Шерлок.

Джон отрывисто и зло качает головой. – Ты спрашиваешь ветерана афганской войны, в чем дело, а сам усердно пытаешь подозреваемого?
Ах вот в чём дело, тогда понятно. Где-то позади Джона открывается дверь – прибыл Скотланд Ярд, и доктор выходит, чтобы поздороваться. Следующие минут десять мелькают как в тумане, Шерлок разговаривает с Лейстредом, тот еще осматривает полуразложившийся труп, Олдейкра уводят и сажают в патрульную машину, и пока Шерлок разбирается, что к чему, Джон исчезает. Его нет ни на улице, ни в квартире.

Шерлок достает телефон.

Ты злишься. Злишься?
Тут был замешан М,
Мне надо было узнать про М.
ШХ

Шерлок идет по улице, не застегивая пальто, полы которого, как и концы свободно болтающегося шарфа, развеваются за его спиной, и смотрит на телефон в руке. Мучительное молчание. Шерлок, не глядя по сторонам, переходит улицу, и его чуть не давит «мерседес».

М надел на тебя взрывчатку,
и я сделаю всё, чтобы добраться
до него. ВСЁ. Но я больше не буду делать
то, что тебя разозлило. Где ты?
ШХ

В ответ ничего. Шерлок кладет телефон в карман, а потом снова достает его. На него, очень высокого мужчину, идущего очень скорым шагом, смотрят, а вот Джона никто не замечает, потому что вокруг обычные обитатели Норвуда с авоськами, собачками на поводках и кофе в руках. Кэб до Бейкер-стрит. Шерлоку нужен кэб. Шерлоку нужно знать, как сейчас выглядит Джон, какого цвета стало его лицо, хромает ли он. Шерлоку кажется, будто его одели в смирительную рубашку и бросили в воду.

Что, если Джона не окажется на Бейкер-стрит? Что, если он ушел к сестре? Что, если Джона оглушили и снова нарядили в жилет с взрывчаткой? Что, если Джон переходил за улицу, во зле не заметил машину и сам попал под нее? Случиться могло что угодно. Что, если Джон никогда не вернется…

- Черт, - шипит Шерлок, еще раз яростно набирая смс.

Ты можешь дуться на меня всю
оставшуюся жизнь, только окажись живым
и не уходи. Пожалуйста.
ШХ.

Поездка в кэбе была ужасна и запомнилась тем, что Шерлоку пришлось подряд повторять про себя слова всех песен «Белого альбома» [3], чтобы голова не раскололась от грохота в мозгу. Потом он достает ключи и поднимается по своим семнадцати ступенькам, перепрыгивая сразу через две. Когда он видит столик, за которым он читает газеты, а Джон ест тосты на завтрак, гостиную, где царит знакомый кавардак, а самого Джона нет, сердце у Шерлока больно сжимается.

Но шаги. Шаги Джона на лестнице.

Шерлок вылетает из гостиной и на середине лестницы сталкивается с Джоном, оказываясь до нелепости выше него, потому что Джон стоит на ступеньку ниже. Когда детектив притягивает Джона к себе, его голова утыкается Шерлоку в живот.

- Ты вряд ли бы мог поступить со мной хуже, - замечает Шерлок, крепко обнимая Джона за плечи.

- Ага. И ты со мной, - говорит Джон усталым приглушенным голосом.

- Я не хотел.

- Не хотел пару раз выкрутить парню сломанное запястье?

- Нет, злить тебя. Я не хотел тебя злить.

- Ты понял, что меня так взбесило?

- Да.

- И почему это настолько серьезно?

- Да. Но мне это просто не приходило в голову.

Джон, усталый и несчастный, вытягивает шею - Шерлок терпеть не может этого выражения лица Джона, оно похоже на то, которое было у него до того, как детектив сказал: «Вы врач» и позвал его на место убийства леди в розовом. Оно напоминает то, каким Джон был до Шерлока, и это ужасно.

- Так что же мы будем со всем этим делать? – спрашивает Джон.

Шерлоку в голову приходит единственный и, кажется, замечательный ответ, который прекрасно сочетается с прочими талантами Хорошего Человека и Высокофункционального Социопата.

- Сделаем меня еще функциональнее, - решает Шерлок. – Начнем через пару часов. Ты голоден.

Примечание переводчика:
1.Американский серийный убийца, жертвами которого стали 17 юношей и мужчин в период между 1978 и 1991 годами. Преступления Дамера отличала крайняя жестокость, трупы жертв он насиловал и употреблял в пищу.

2. Полианна (героиня рассказов американской детской писательницы Э. Портер (1868 - 1920), находящая причины для радости в самых бедственных ситуациях)

3. Альбом The Beatles, выпущенный в 1968 г.

Они решают начать с Семи Смертных Грехов, так как Джон хотя хороший, но не религиозный человек, а Шерлок в принципе уважает старую добрую классику. Они находят грехи в «Википедии» и выписывают на бумажку. Расстегнув манжеты, как делает всегда, когда бьется над загадкой, Шерлок закатывает рукава светло-голубой рубашки.