Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Глава 69. Дзаячи



Функции Дзаячи, связанные с судьбой, вытекают из понятия дзая (заяа, заяан), означающего и само небесное волеизъявление, и ниспосланную небом судьбу.

Пасмурным теплым утром, на пятый, кажется, день после прибытия в Первопрестольную, я проснулся, обуреваемый жаждой действий. Очень хотелось купить камеру и немедленно приступить к работе: неизвестно ведь еще, как дело пойдет, тут лучше бы иметь в запасе время на ошибки и неудачи, дабы не биться потом глупой головой о краснокирпичные кремлевские стены. С другой стороны, я имел некоторые основания полагать, что новый фотоаппарат может почить с миром, не прожив и дня: слишком уж недвусмысленным было давешнее указание судьбы, а я более не мог относиться к подобным вещам с прежним легкомыслием.

Смятенный разум твердил, что следует немедленно начать операцию по коррекции московской части моей кармы; послушное ему сердце в панике взбивало пенистый мусс из артериальной крови; желудок нехорошо ныл, пророча наступление скудных времен; прочие же мои составляющие отказывались работать в таком бедламе.

Я отправился в гостиничный буфет, обаял местную владычицу пяти подбородков, выклянчил чашку кофе не двойной, не тройной – усемиренной! – крепости. В результате все равно получил помои, но с большим количеством кофеина, что и требовалось. Ссутулился над клетчатой клеенкой, пинками растолкал своего «внутреннего стратега», каковой до сегодняшнего дня, в точности, как былинный лежебока Илья Муромец, не произвел ни единого выдающегося телодвижения. Нынче ему предстояло совершить первый подвиг: бытие мое нуждалось в тщательном планировании как никогда прежде.

Он оказался молодцом, этот сонный парень. В отличие от меня, он знал, что человек, возжелавший собственноручно спроектировать свое ближайшее будущее, должен поначалу сделать две вещи: задать себе вопрос: «а чего я, собственно, опасаюсь?» – и ответить с предельной честностью. Это было просто, хоть и не слишком приятно: я обнаружил, что ужасно боюсь потратить все наличные деньги на покупку нового фотоаппарата и остаться у разбитого корыта в случае его гибели (весьма, как мне казалось, вероятной). Одно дело сидеть на бобах дома, где потенциальные кормильцы сами ежевечерне стучат в твою дверь, где на каждом углу можно обрести человеческое существо, готовое ссудить тебя пятеркой до лучших времен, где, в наихудшем случае, к твоим услугам пригородные сады и огороды, чьи хозяева злоупотребляют домашним самогоном, а потому спят крепко, да и ущерба поутру не замечают. И совсем другое дело остаться без денег в чужом городе, где за одну только крышу над головой приходится платить немыслимые суммы. Мне уже мерещилась ночевка на скамейке в Нескучном саду со всеми сопутствующими обстоятельствами: поиски пустых бутылок, очередь перед пунктом приема стеклотары, борьба со столичными нищими за право клянчить еду на Черемушкинском рынке. В финале же – позорное возвращение домой на попутных машинах, пыльные пенаты, отключенный телефон, раздосадованный моим возвращением домовой, продолжительная депрессия... Столь мрачные перспективы не грезились мне и в худшие времена! Вот ведь странное дело: неожиданно разбогатев, я тут же начал бояться нищеты. Куда только подевалась моя всегдашняя бесшабашность?

Выслушав всю эту чушь, внутренний стратег снисходительно посмеялся над нашей с ним общей глупостью и за несколько минут состряпал вполне пристойный сюжет: сначала телефонный звонок московскому представителю Клариного деда‑злодея; потом, ежели выяснится, что немец уже осведомлен о моем существовании, мне предстоял официальный дружеский визит в его контору на предмет немедленного обогащения.

Идти туда я намеревался не с пустыми руками, поскольку предусмотрительно захватил в дорогу несколько негативов, которые искренне полагал самыми удачными. Мои щедрые работодатели этих шедевров не видели: я держал их в отдельной коробочке, а в тот вечер, когда они у меня гостили, достать забыл. Вспомнил уже перед отъездом и решил взять с собой, как раз на тот случай, если работа поначалу не заладится. Если что, скажу, мол, отправился в Москву с друзьями на машине и по дороге снимал деревенские свадьбы где‑нибудь под Харьковом: фиг ведь проверишь, как на самом деле было. Теперь же я решил всучить эти пленки немцу, а выручку потратить на новый фотоаппарат. Пропадет – не так жалко, деньги‑то почти шальные. К тому же, нынешний стратегический запас у меня за пазухой останется, а значит, будет время, чтобы спокойно решить, как мне теперь жить дальше. Даже от соблазнительного проекта не обязательно отказываться: можно, например, нанять исполнителя, если уж новая судьба не позволит мне самому оставаться фотографом. Можно... да все можно, черт побери! Надо только действовать, а не сидеть на месте и ждать, пока все как‑нибудь само собой уладится.

Приведя себя в боевое расположение духа, я отправился в гостиничный вестибюль и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Печальная одутловатая дама, во всякое время суток обретавшаяся за стойкой администратора, меланхолично подвинула ко мне красный телефонный аппарат. Я набрал диковинный семизначный номер, и тут меня заключил в свои медвежьи объятия Великий Облом.

Я, конечно, был готов к подвоху. Предполагал, что Клара, возможно, еще не успела переговорить со своим злодейским дедом. Или же она‑то все успела, но забывчивый старик не отдал пока соответствующих распоряжений, и тогда меня с убийственной тевтонской вежливостью попросят перезвонить попозже. На сей случай у меня имелся отдельный стратегический маневр: позвонить Кларе и доложить ей обстановку, упирая на то, что «художника всякий может обидеть». Пусть почувствует себя виноватой, работодателя надо держать в ежовых рукавицах, а то больно уж много у него власти над нашим братом, наемным работником!

Действительность, однако, оказалась куда бесцеремоннее, чем мне мнилось. На другом конце провода находилось вовсе не представительство немецкой фирмы, а вульгарная прачечная. Заикаясь от возмущения, я прочитал вслух цифры телефонного номера и получил раздраженное подтверждение: да, действительно двести тридцать восемь, и дальше все верно, только вот никаких немцев тут отродясь не было и, как меня заверили, хрен их сюда пустят: самим тесно.

Я оценил убийственный аргумент интеллигентного сотрудника прачечной и опустил трубку на рычаг; администраторша косилась на меня с сочувственным любопытством. Выражение лица у меня, надо думать, было то еще...

Несколькими секундами позже я успокоился. Понял, что Клара вполне могла ошибиться, записывая по памяти чужой незнакомый телефонный номер. Ну уж свой‑то телефон он вряд ли переврала! Значит, надо звонить Кларе, только и всего.

Осуществить международный телефонный звонок из вестибюля гостиницы мне не позволили. Я клялся, что заплачу, но в ответ услышал, что это невозможно по сугубо техническим причинам и получил материнский совет попытать счастья на центральном телеграфе. Дескать, оттуда куда хочешь можно позвонить: хоть в Германию, хоть в Израиль. Слово «Израиль» моя собеседница почему‑то выговаривала неумело, с ударением на третьем слоге, но с заметным стыдливым удовольствием: так совсем мелкие детишки повторяют за старшими братьями непристойные словечки: «жопа», «ибаца», «блят».

Центральный, так центральный, телеграф, так телеграф. Нам, потомкам Чингизхана, как водится, все равно. Выскакиваю из гостиницы в мелкий майский дождь, маюсь в ожидании автобуса; через пять минут терпение мое иссякает, и я отправляюсь к метро пешком. Всего‑то двадцать минут быстрым шагом, а сегодня я резв как никогда: меня грызут нехорошие предчувствия, с которыми можно покончить лишь услышав голос Клары, убедившись, что она существует, а значит – все идет по плану, жизнь продолжается, невзирая на досадные недоразумения. Спускаюсь в метро, еду до станции «Площадь революции». Купленная из уважения к местным традициям газета оставляет на влажных ладонях темные полосы. Поднимаясь по эскалатору, изучаю эту «боевую раскраску», обнаруживаю, что на левой руке грязь размазана, а вот пересечение угольно‑черных линий на правой подозрительно напоминает перекошенную букву N латинского алфавита. После непродолжительной борьбы с желанием закрыть глаза на очевидное, узнаю грозный рунический знак Хагалац* – настораживающая подробность! Но я не сдаюсь, я никогда не сдаюсь, потому что я не сдаюсь никогда, и хватит об этом...

С третьей попытки выхожу из подземного перехода в нужном месте, почти бегом преодолеваю два квартала, влетаю в помпезное здание центрального телеграфа. Там царит субтропическая духота, но очереди, к счастью, нет.

– Мне нужно поговорить с Дюссельдорфом.

– Со всем населением Дюссельдорфа сразу? – белокурая девушка в окошке смеется.

Она немного похожа на Клару, и это кажется мне добрым знаком.

– Конечно, со всем населением. Но начать я планирую вот с этого номера...

Диктую номер, но она не слушает.

– Это мне ни к чему, сами его наберете. Сколько говорить будете? Пять минут? Давайте деньги.

Она называет сумму (я, честно говоря, предполагал, что звонок в Германию обойдется куда дороже). Достаю деньги. Пока все путем.

– Проходите в четвертую кабинку, правила набора номера описаны в инструкции. Прочитайте ее внимательно. По крайней мере, будете уверены, что набрали именно тот номер, который вам требовался.

– Спасибо.

Я демонстрирую свои последние достижения в области конструирования обаятельных улыбок, но девушка уже отвернулась. Ну и ладно, не до того сейчас. Науку покорения столичных девичьих сердец будем осваивать позже. Наверняка выяснится, что тут есть какие‑то свои тонкости, нюансы и прочие секреты мастерства...

Уединяюсь в переговорной кабинке, похожей на обычную телефонную будку, читаю инструкцию. Хвала аллаху, все, вроде бы, внятно описано. Вращаю диск, набираю код страны, код города, номер. Руки трясутся, как у запойного пьянчуги, откупоривающего поутру пивную бутылку – стыдно!

Мне отвечает женщина, но не Клара, это я сразу понял. Голос не тот, да и русского языка она, в отличие от моей покровительницы, не знает. Застегиваю душу на все пуговицы, собираю волю в кулак, вспоминаю известные мне немецкие слова, торопливо, пока собеседница не бросила трубку, говорю: «Клара, битте. Их бин Макс». На том конце провода разражаются страстным монологом, из которого я не понимаю ни словечка. Предлагаю говорить по‑английски; по счастию, язык сей дама, вероятно, учила в школе, а потом забросила: ее словарный запас точно не больше моего, но и ненамного меньше, так что можно договориться.

Я снова прошу позвать к телефону Клару. Выясняю, что женщины с таким именем здесь нет, зато имеются Ханнелора, Биргит и Марианна. Все это, конечно, мило, но я‑то уже почти готов умереть от отчаяния. Хватаюсь за нескладный наш диалог как утопающий за соломинку. Это Дюссельдорф? Дюссельдорф, все верно. Номер такой? – медленно, внятно перечисляю цифры. Да, все правильно. Но Клары тут все равно нет, и не было никогда, разве что, среди прежних жильцов, возможно, была какая‑нибудь Клара, но они переехали уже девять лет назад. Девять?! Да, девять. А что в этом удивительного?

Да нет, ничего. Совершенно ничего удивительного, конечно же. Разве я не предчувствовал, что этим все и закончится? Предчувствовал. Более того, знал. И нечего теперь морду воротить от реального положения дел. Жизнь продолжается. Я вежливо прощаюсь и кладу трубку. Смотри‑ка, уложился в две минуты вместо пяти. Умница.

Но так просто я не сдаюсь. Пока телефон под рукой, нужно завершить следствие по делу «неуловимой Клары». Снова иду к прекрасной телефонистке, плачу, возвращаюсь в будку. Звоню Торману. Выясняю, что он снова «на рыбалке». Волосы дыбом от такого дивного стечения обстоятельств: я начинаю полагать, что Сашкина «рыбалка» – событие того же порядка, что и путница с телефонными номерами Клары. Способ отрезать меня от прошлого, от славной старой судьбы, которую я совершенно добровольно сменил на новую – на фига оно мне приспичило?! Нет ответа на этот вопрос. Так случилось, и все.

Последняя попытка. Вспоминаю, что моих иностранцев поначалу выгуливал Миша Брахмин. Наверняка и координатами они обменялись, дабы иметь возможность когда‑нибудь повторно обрести родственную душу, иначе быть не может.

Обзваниваю общих знакомых. С пятой попытки добываю его телефон. Застаю Брахмана (о, чудо!) дома. Чувак, конечно, удивлен: прежде мы были едва знакомы. Но держится корректно, на фиг не посылает. Дескать, рад помочь.

Он‑то, может, и рад...

А я выясняю, что никакие слависты в мае к нам в город не приезжали, а если и приезжали, то он, Брахман, к сожалению, не в курсе, хотя уж ему‑то сам бог велел знать о таких визитах, поскольку...

Дальше я почти не слушаю. Не приезжали, значит. А Сашка, между тем, рассказывал, что именно Брахман привел наших маленьких и пушистых зарубежных гостей в «Белый», да еще и общению Тормана с его подопечными был бы рад воспрепятствовать, но не смог... Не приезжали, ага. Бред. Собачий. Овчарочий, спаниелий, добермановый, сенбернарный бред. Гав!

Однако я все же не лаю в трубку, а говорю по‑человечьи, как заведено меж нами, двуногими заложниками небесных волеизъявлений. Вежливо благодарю Мишу за предоставленную информацию. В конце концов, он не виноват, что полученные сведения вполне могут свести меня с ума. Не его это печаль.

Мои проблемы.

></emphasis >

* При руническом гадании появление руны Хагалац, как в прямом, так и в перевернутом положении означает хаос и катастрофу, свидетельствует, что впереди вас ожидает нечто, находящееся вне вашего контроля. Последствия могут быть благоприятными, или трагическими, но, в любом случае, они непредсказуемы.

При изготовлении талисманов руну Хагалац используют в тех случаях, когда хотят разорвать замкнутый круг; выйти из исчерпавшей себя, но затянувшейся ситуации. Ее призывают на помощь тогда, когда можно уверенно сказать себе: «Чтобы ни получилось в результате, это будет лучше чем то, что есть сейчас».





Дата публикования: 2014-11-29; Прочитано: 214 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.008 с)...